Когда время становится круглым

Сергей Семипядный

Голодно и бесприютно проживающие в окрестностях атомной станции бездомные собаки, возглавляемые «пенсионером МВД» по кличке Спецназ, вступают в борьбу с террористом, подготовившим взрыв станции. По ходу происходящих событий собакам приходится решать и некоторые проблемы морально-этического плана. Ведь они – как люди.

Списки тех, кто должен умереть

Фашист, типичная дворняга, во внешности которого было что-то и от восточноевропейской овчарки, и даже, кто-то ему говорил, от лабрадора, ну, может, не вполне чистокровного, считал себя образцовым псом и этим очень гордился. Взять хотя бы нервную систему. Железная. Стальные, без всякого преувеличения, нервы. Он, столько всего переживший, а это и трагическая судьба единоутробных братьев, и ранняя смерть родителей, оставался оптимистом, верящим в свою звезду.

Ну, о вере в звезду — это так, красивое выражение, не свойственное, в общем-то, Фашисту. Он сам как-то подсчитал, что процентов на восемьдесят он циник, причём — стопроцентный. И только на сколько-то из оставшихся двадцати, не на все даже, — романтик. И романтик не в смысле «ахов» и «охов», а по части веры, опять же, в свою счастливую звезду и высокое предназначение.

Про звезду и предназначение, правда, не очень понятно было. Но об этом надо будет как-нибудь на досуге, желательно — на сытый желудок, поразмышлять поосновательней и формулировочки отшлифовать.

Когда Фашист пробегал лесную поляну с большим пнём посередине, навстречу ему выскочил заметно вспотевший Предатель.

— Стой! Что случилось? — спросил Предателя Фашист.

Предатель остановился и попробовал перевести дыхание.

— Они узнали.

— И?..

— Порвут, похоже, — выдохнул Предатель и тревожно оглянулся. Он близок к панике. Даже всегдашнее выражение отвращения на его морде заметно подразмылось.

Фашист самодовольно улыбнулся.

— Не порвут. Давай — вон туда.

Фашист и Предатель выбежали на середину поляны и остановились около пня.

— Обозлились чего-то, — с деланым недоумением на морде и словно бы оправдываясь произнёс спустя секунду Предатель, немного успокоившись.

— Спина к спине, — приказал Фашист. — Главное — страх не показать.

И вот уже выбежавшие на поляну Спецназ, Турист, Сплетница, Обжора и Лежебока окружают Фашиста и Предателя, прижавшихся хвостами к основанию пня.

— Фашист, этот подлец… — начал Спецназ.

Однако Фашист выслушивать его не намерен.

— Правильно, они все должны умереть.

— Кто — все? Списки уже составлены? — задёргалась Сплетница.

Фашист усмехнулся, окинул собак высокомерным взором, затем запрыгнул на пень.

— Составлены. Списки давно уже составлены, — с пафосом заявил он. — Я неоднократно говорил и повторяю: все эти таксы, бультерьеры, мастины и чаю-нечаю должны умереть. Выжить имеет право сильнейший, тот, кого природа приемлет.

— То есть, у кого аппетит? — уточнила Обжора.

— Думаю, тот, кто обществу полезен, — поправил её Спецназ.

— Да, кто обо всём и всегда. Я, значит, — предложила свою версию Сплетница.

— Им делают по десять прививок! — округляет глаза Фашист. — Да если мне десять прививок — я стану бессмертным. Даже ещё больше, чем люди. Люди бессмертны максимум до ста лет, а я был бы бессмертен до… Ну, до ста десяти по меньшей мере. Да я неделю не ел, размышляя о судьбах собачьей популяции, и ничего. Кстати, я проглотил бы чего-нибудь.

Фашист, заметно погрустнев, осмотрел слушателей, затем спрыгнул с пенька.

Обжора придвинулась к Фашисту.

— Будет взрыв, и нажрёмся. Если, как и я, уцелеешь.

Её слова услышал Спецназ.

— Никто не уцелеет! — с раздражением проговорил он.

— Можем уйти, а потом вернуться. У меня имеется несколько прекрасных маршрутов, — объявил Турист.

Предатель усмехнулся.

— Далеко не уйдёте. Да, взрыв очень скоро.

— Смотря как идти, — загорячился Турист. — До противоположной стороны экватора, я слышал, всего двадцать тысяч кэмэ.

Лежебока закатила глаза.

— Двадцать тысяч! Кхе-кхе! Километр-то много. Меньше намного, чем вокруг станции.

— Мать хромает! — вдруг раздался радостный вскрик Сплетницы. — С утра не хромала, а теперь хромает! Мать, почему хромаешь? Ну! Ну-ну!

И все обернулись к выбежавшей на поляну Матери. И увидели, что она и в самом деле заметно припадает на правую переднюю лапу.

Мать, добежав до сородичей, присела и бросила печальный взгляд на Спецназа.

— Я шла с детьми… В общем, он ударил меня.

— Это ещё что такое? — Обжора с возмущением воззрилась на Спецназа. — Мало того что детьми практически не занимается…

— Да я ни разу лапу не поднял! — вскричал Спецназ и подбежал к Матери. — Кто? Как ударил?

— Не знаешь, как бьют собак? Бесквартирных собак пинают.

— Кто посмел? Ты же Мать! Ты мать четверых щенков, не считая… Ну, кто прошлое помянет… — Спецназ выхватывает зубами репей, прицепившийся к шерсти на шее Матери, и отбрасывает его в сторону.

— Сутулый с усами? — потягиваясь, произнёс Предатель.

— Да, — обернулась к нему Мать. — На тебя, кстати, очень похож.

— Я его прозвал Тараканом.

— А дети? — обеспокоился Спецназ.

— Думала, тоже пинать будет. Но я их с дороги, чтоб не достал… — поведала Мать.

Спецназ помотал головой.

— Он всех достанет, если я меры не предприму.

Фашист насмешливо фыркнул и вспрыгнул на пень.

— Истинные псы выживут, — самодовольно объявил он. — А эти все, ну, экстерьерные, которые спят с хозяевами в одной постели, помрут. И это справедливо. Их моют, стригут и даже, возможно, завивают. Разврат! — Фашист покинул трибуну, обернулся к Сплетнице и, состроив презрительную морду, спросил: — Искусственная завивочка?

— Не твоё дело! — огрызнулась Сплетница. — В прошлой жизни, кстати, у меня был знакомый буль с металлокерамическим мостом. И что? Или ему всю жизнь кашку хлебать?

Фашист ухмыльнулся.

— Он должен был умереть. Не сохранил зубы — что ж… Такой закон.

Спецназ поднялся на задние лапы и постучал по срезу пня.

— Звери, мы с людьми живём!

— Мы не взрываем друг друга, — счёл необходимым возразить Предатель. — Впрочем, если взрыв… — Предатель улыбнулся. — Да, это будет и мой подвиг. Не только террориста Таракана.

Спецназ обернулся к Матери.

— Ты его видела. Мать, опасность грозит и твоим детям.

— Мои дети — не только мои дети.

— Я не об этом. Где ты его видела?

Собаки окружают Мать. Все, за исключением прилёгшего на травку Фашиста, а также Предателя, который, стараясь остаться незамеченным, пятится к ближайшим кустам.

— Если туда ломанёмся, такой-то толпой, то всех детёнышей перебудим. Они же рядом, за речкой.

Лежебока подняла взгляд на солнце.

— Тихий час? Кхе! Кхе! Не рано ли? Хотя я тоже полежала бы, да кушать хочется.

— Показывай! — решительно произнёс Спецназ.

— Да-да! — подступила к Матери Сплетница.

— А вы возьмёте да и разлаетесь ни с того ни с сего. Собаки и есть собаки, да ещё без роду без племени, неблагородные.

Фашист, уловивший нотки превосходства в голосе Матери, вскинул голову и приподнялся.

— Ах-ах, неблагородные! Да мы и есть элита. Мы выживаем там, где всё живое вымирает. Если не считать крыс.

— При взрыве и крысы погибнут, — поспешил заявить Спецназ.

Сплетница покачала головой.

— Насчёт крыс сомневаюсь.

— Крысы не погибнут, — возразила Обжора. — После взрыва они откормятся и станут таксами. Но без родословных и прочих ксив.

— А станут таксами, то и помрут, — оживился Фашист. — Таксы — вырожденцы, которые без прививок, уколов, капельниц и прочих систем…

Не закончив, Фашист вскочил, подбежал к пню и присел, готовясь запрыгнуть на него. Однако оказавшийся поблизости Спецназ грубо оттолкнул его от трибуны и угрожающе клацнул зубами.

— Хватит, слышали! Кстати, где Предатель?

Спецназ принялся оглядываться по сторонам.

— Он всегда делает одно и то же. Он предаёт, — с мстительной усмешкой ответил Фашист.

Сплетница радостно подпрыгнула.

— Он же ушёл! Я знала, я видела!

— Что ж молчала-то? — рыкнул Спецназ.

— Любая новость должна быть ко времени. И я вижу, что именно сейчас эта новость особенно востребована. Мой нюх…

— Идиотка! — перебил Спецназ. — В твоей голове не извилины, а кудряшки!

Лежебока, лениво потягиваясь, объявила:

— Если сейчас побежите искать Предателя и террориста, то я, пожалуй, прилягу. Хотя и голодная.

— Сограждане, — с пафосом проговорил Спецназ, — мы должны объединиться в борьбе за выживание!

— А если просто хочется кушать и объедаться? Если хочется всего лишь быть сытым и счастливым? — поспешила возразить Обжора.

Спецназ раздражён.

— Вы способны лишь визгливой стаей на проезжающие автомобили бросаться!

— Твои предложения, специалист? — проговорил Фашист, бросив насмешливый взгляд на Спецназа.

— Предложения? — вскинул голову Спецназ.

Он, кажется, готов изложить свои предложения максимально внятно и в общедоступной форме, но кому это интересно? Вот и Фашист, задавший вопрос о предложениях, уже отошёл в сторонку и устраивается на травке.

Спецназ подступает к Матери.

— Мать, где ты видела Таракана?

— Дети спят. Я же сказала. А это мимо надо. Не орать-то ведь никто не может.

— Да отоспятся они ещё! — нетерпеливо переступая с ноги на ногу, рыкнул Спецназ. — Если живы останемся. Веди нас!

— Хорошо. Но — с другой стороны. Тем более что он как раз от Эм-3 шёл.

— На холм? Нет. Мы проигрываем во времени.

— Я догадалась! — радостно подпрыгнула Сплетница. — Спецназ думает, что Предатель отправился к террористам!

— Вперёд, воины! — воззвал Спецназ. — Все за мной! Он не должен уйти!

— Мы растерзаем Таракана, разберём на кусочки! — с воодушевлением возвестила Обжора. — Большие — мне, а остальные…

Лежебока толкнула Обжору в бок.

— Но Предатель… Кхе! Предатель же наверняка сделал своё дело.

— Да, поесть, пожалуй, не получится, — погрустнела Обжора.

Турист отбежал в сторону, затем остановился и обернулся.

— Уходим! Предложение действительно в течение пяти минут! Кто согласен — ко мне! Проходим подготовку и, проинструктированные, — в путь!

— Далеко же, — простонала Лежебока.

— Зато места-то какие! — радостно парировал Турист. — И живёшь, как бездомный, но уже не бродяга. Дауншифтерами будем называться.

Спецназ гордо выпрямился.

— Ладно, туристы-беженцы, я один двину. Я, конечно, мог бы и приказать, и меры соответствующие… Но я, Бойцы Шустрые Ноги, пойду сейчас и в одиночку покараю врага. Мать!

Мать вздохнула, покачала головой, затем направилась к лесу. Спецназ окинул собак сердитым взглядом начальника, пребывающего в состоянии крайнего недовольства, порычал многообещающе, затем повернулся и побежал следом за Матерью.

Фашист проводил взглядом удаляющихся Мать и Спецназа и с презрением сказал:

— Вожак называется. Давно уж в город надо было переселиться.

— Да-да, — поддакнула Сплетница. — И вот почему мы всё ещё здесь?

— А не повёл почему-то нас на город начальник, — продолжил Фашист, саркастически улыбаясь. — Да взяли бы какой-нибудь городишко, пусть даже районный центр, и жили бы припеваючи.

О городе разговоры заходили уже не впервые. Действительно, город есть город. Жизнь в каком-нибудь миллионнике или даже стотысячнике многим почему-то представлялась если и не раем пятизвёздочного уровня, то уж, во всяком случае, не шла ни в какое сравнение с нынешним их существованием. И какая это жизнь, если ночевать приходится на свалке отжившей техники, прозванной Ржавой выставкой последних достижений, сокращённо — Эрвэпэдэ?

Ладно бы ещё, если бы поблизости находился какой-нибудь, хотя бы мало-мальски значимый, источник пропитания. Но его нет. Точнее, он имеется, и очень даже неплохой, по крайней мере, в недавнем прошлом, а именно — в период проживания на территории атомной станции, никто особенно не жаловался. Однако доступа к нему, а это столовая и имеющаяся при ней кухня, собак практически полностью лишили. Да, сначала выгнали с территории станции, где у каждого была крыша над головой, а потом и дыры и щели в заборе ликвидировали. Более того, охране станции поручили выявлять и закапывать все лазы, которые собаки путём неимоверных усилий, в кровь обдирая когти, рыли, устраивая подкопы под бетонные плиты забора.

И наступил апокалипсис. Это если мягко и по-научному. А если прямо и по правде — голодать стали бездомные собаки. До мора ещё не дошло, но голодная смерть уже многим не казалась чем-то фантастичным и несбыточным. Кое-кому даже снилась, заставляя вздрагивать, дёргаться и вскакивать по ночам, обливаясь холодным потом до костей пробирающего ужаса.