Тату с координатами

Сергей Самаров, 2018

Взвод старшего лейтенанта ГРУ Геннадия Сеголетова воюет с исламскими экстремистами в горах Кавказа. В ходе одного из боев спецназовцы уничтожили бандитского эмира с необычной татуировкой на руке. Спустя некоторое время на телах убитых боевиков обнаружены еще две похожие татуировки. Древние арабы таким образом обозначали географические координаты. У разведчиков появилась версия, что это фрагменты карты, указывающей на схрон с «грязной» атомной бомбой, попавшей в руки террористов. Но чтобы карта сложилась полностью, татуировок должно быть четыре… Где искать еще одну, старлей Сеголетов не догадывается до тех пор, пока не обращает внимание на странное поведение одного из генералов Следственного комитета.

Глава третья

Прошло долгих пять секунд. Ничего не произошло.

— Перерубил лопаткой, товарищ старший лейтенант. Никакого эффекта…

— Можешь удивиться, но об отсутствии эффекта я догадался.

— С вашего разрешения, я удивляюсь, товарищ старший лейтенант…

Есть у сержанта такая привычка, всегда оставлять последнее слово за собой. Даже после прямого приказа. Даже уставными словами, но обязательно что-нибудь да ответит. Я к этому давно уже привык и не заостряю внимания.

— Товарищ старший лейтенант! Там, в скалах, у этого боевика, похоже, какое-то подобие гнезда, — доложил младший сержант Коровкин, подтверждая мои недавние мысли об использовании скопления скал. — По крайней мере, он точно на чем-то сидит в своей яме, и, судя по всему, с большими удобствами. Яма, может быть, искусственного происхождения, а может, и естественного. Но сиденье, я предполагаю, точно искусственное. Сидит там, как перед телевизором, может быть, даже ногу на ногу забросил. Вот, точно, закуривает и из бутылки пьет. Может, пиво. Мне его отлично видно. Могу снять.

— Мне видно только часть плеча, — признался младший сержант Соломатов. — С моей позиции легко промахнуться.

— Так что, снимать? — Коровкин, как обычно, просил разрешения на работу.

— Да кому он здесь может понадобиться! Снимай, как только бутылку опустит. Дай попить человеку в свое последнее удовольствие…

— Может, я от зависти, потому как тоже пить хочу! Минералочки бы сейчас. Без газа, но соленой… Снимаю?

— Работай!

Громкий выстрел, сразу обрастая раскатистым эхом, прокатился над ущельем и затих среди деревьев. Я даже спрашивать не стал, насколько удачным он оказался. Привык к тому, что мои снайперы не промахиваются. Коровкин сам доложил:

— На два куска его развалил. Под поднятую руку попал.

— Но рука-то целая? — спросил я, с какой-то стати, вовремя или невовремя, вспомнив, что у эмира на предплечье должна быть цветная татуировка.

— Рука к верхней части вместе с головой приклеилась. Вторую руку мне не видно было, ничего сказать не могу. Но, поскольку я сверху стрелял, наверное, и вторая цела. Верхняя часть корпуса лежит на поверхности. А нижняя часть осталась в яме, вместе с задницей. Возможно, в положении сидя. Яма небольшая, из нее пулей не выбить. Проще туда вбить, как в могилу. Что в реальности и получилось…

— Ну, и хрен с ним… — в словах снайпера слышалось любование выполненной работой.

Я не любил смакования картин смерти и сейчас пресек разговор на эту тему:

— Значит, мы имеем в наличии только одного бандита. Предполагаю, что это эмир…

Я сам не знаю, откуда у меня взялось такое предположение. Как правило, случалось так, что эмира убивали последним, оставляя, грубо говоря, «на десерт». Это уже вошло в привычку не только в моем взводе, но и в других взводах спецназа ГРУ. История нечаянная, не описанная в сценарии, тем не менее постоянно повторяющаяся.

— Товарищ старший лейтенант, — обратился младший сержант Коровкин. — Я только что рассмотрел: там перед бандитом стоял раскрытый кейс, а в нем что-то наподобие пульта. Должно быть, управление системой взрывов.

— Мы к скалам выходим, — сообщил младший сержант Коробков. — Сейчас заберемся и посмотрим. Но когда он бежал сюда, в руках у него ничего не было. Видимо, кейс на месте был спрятан. Вот, мне напарник показывает, два провода наверх ведут. Думаю, Коровкин прав. Наверху была система дистанционного управления минными полями. Слышал я, что в Сирии такие постоянно выставлялись.

— Да, я тоже слышал, — согласился я. — Это тактика «Джабхат-ан-Нусры». Они заманивали сирийские войска на заминированную территорию, потом взрывали. И нас думали так же поймать. Не прокатило, слава богу… Коробков, что там наверху?

— Я лезу. Напарник уже там… Локтионов, что видишь?

Но рядовой Локтионов ничего объяснить не мог. Его, судя по звукам, сильно рвало. Это нормальная реакция на то, что он должен был увидеть. А увидеть он должен был разорванное на две части тело и разбросанные вокруг тела кишки. Рядовой срочной службы явно не был юным натуралистом и не рвался изучать биологию человеческого тела вживую.

— Понял… — констатировал командир отделения. — Я, товарищ старший лейтенант, уже почти наверху. Да. Забрался. Сейчас гляну.

«Младший сержант контрактной службы уже насмотрелся всякого, и вид разорванного тела его не сильно смутит», — подумал я. Так и получилось.

— Коровкин прав, товарищ старший лейтенант, — доложил Коробков секунд через тридцать, которые понадобились ему для осмотра места. — В кейсе блок пультов. Похоже на заводское изготовление. Сейчас я все провода на всякий случай обрежу, чтобы случайного срабатывания не произошло.

— Сколько проводов? — спросил я, понимая, что провода не подскажут количество взрывных устройств, потому что большая часть из них должна была бы, как обычно бывает, сдетонировать при взрыве управляемой мины, от которой тянутся растяжки к взрывателям натяжного действия.

— Шесть проводов, товарищ старший лейтенант. Только мин обязательно будет больше. От каждой должна взорваться еще целая куча. Ага… Здесь лежит бинокль с тепловизором. Бандит должен был смотреть, когда взвод выйдет на удобную для уничтожения позицию. Разрешите, товарищ старший лейтенант, бинокль себе забрать? Боевой трофей…

— Мне принесешь, я со своим сравню, какой лучше, себе заберу… — я откровенно воспользовался должностью командира взвода. Мой бинокль тоже был трофейным, добытым в одной из предыдущих командировок. Но он меня не слишком устраивал. Хотя тепловизор в нем был более сильным, чем предобъективная тепловизионная насадка на оптический прицел автомата, однако он значительно уступал в силе тепловизорам прицелов снайперских винтовок взвода. А командиру всегда следовало видеть больше других и в лучшем качестве. Это естественный вопрос.

Младший сержант Коробков понимал это и потому сразу согласился:

— Понял, товарищ старший лейтенант. Пока заберу себе, чтобы попользоваться. Потом вам покажу…

— Не забудь футляр для бинокля найти. Там обычно бывает вмонтировано зарядное устройство. Без него от бинокля толку мало. Зарядные устройства у разных производителей оригинальные.

— Вот он, рядом с верхней половиной тела валяется…

— Хорошо. Осмотрись в бинокль сверху и продолжай движение. Нам еще следует эмира обезвредить. А он изо всех должен быть по определению самым зловредным. Кстати, посмотри на правую руку убитого. Нет на предплечье цветной татуировки? Какая-то надпись на арабском языке должна быть. Если есть, то это — эмир.

— Татуировка есть. Я как раз ее рассматриваю. Только это не надпись, а змея, руку опоясавшая, и голова змеи с раскрытой пастью на тыльную сторону ладони уходит, к самой костяшке среднего пальца.

— Товарищ старший лейтенант, я видел такие татуировки у китайских спецназовцев — специалистов по боевым искусствам, — сообщил старший сержант Тихомиров. — Помните, вы нас на совместные антитеррористические учения вывозили. Мне тогда объяснили, что это почетная татуировка. Разрешается только тому, кто может одним ударом убить человека.

— А моя пуля одним ударом убила этого убийцу, — с некоторым недоумением сказал младший сержант Коровкин.

— Против пули, тем более такой, и лом — не спасение… — резюмировал я. О такой татуировке в китайском спецназе я тоже слышал. И даже видел эту татуировку. Только здесь был, скорее всего, не китаец. Хотя кто знает… — Коробков!

— Я, товарищ старший лейтенант!

— В останках покопаться сможешь? Не в самом теле, а в одежде.

— В том, что от нее осталось…

— Документы поищи.

На поиски ушло чуть больше минуты. Наконец Коробков сообщил:

— Есть паспорт.

— Не уйгур, случаем?

— Национальность определить не могу. Но паспорт «Kingdom Saudi Arabia»^[8]. Как и полагается у них, обложка зеленого цвета.

Мысль об уйгурах пришла мне в голову тоже не с потолка. Уйгуры, некогда подчинившие себе и воинственных киргизов, и часть жителей Памира, и часть современного Казахстана, и многие узбекские регионы, и даже значительную часть большого Китая, в настоящее время компактно проживают в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая, по вероисповеданию мусульмане. Среди уйгур, помнящих когда-то существовавшее собственное сильное государство, идеи сепаратизма никогда не затухали полностью, а получив поддержку со стороны ИГИЛ, уйгуры в огромном количестве присягнули халифату, и теперь их отряды воюют и в Сирии, и в Ираке, и в Афганистане, куда — в отдаленный и дикий даже для дикого Афганистана Ваханский коридор — китайцы по согласованию с правительством Афганистана ввели свои войска как раз для уничтожения уйгурских боевиков. Коридор этот был когда-то специально создан, чтобы разделить две великие империи — Российскую и Британскую, которой принадлежала Индия, включая Пакистан, который тоже когда-то был частью Индии. Сейчас с юга с Ваханским коридором граничат Индия и Пакистан, с севера — Таджикистан и Киргизия, с востока — Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая. Именно там китайцы воюют с уйгурскими бандами, постоянно пополняющими личный состав с территории самого Китая.

Мысль об уйгурах пришла мне не случайно. Уже много было разговоров, что уйгуры, не желая возвращаться к себе на родину, примыкают к отрядам представителей Северного Кавказа, которые едут к себе домой, будучи многократно битыми в Сирии и Ираке. Странная надежда стать победителями на нашей земле. Хотя, может быть, особой надежды здесь и нет, а есть только отчаяние и безысходность. И именно потому они дерутся всегда до последнего…

* * *

— Взвод! Внимание! — Я говорил предельно спокойно, никого не подгоняя, никого не нервируя и даже не напрягая ни в малейшей степени. — Продолжаем движение в прежнем порядке. Требую соблюдения максимальной осторожности в отношении выставленных бандитами мин. Все слышали разговор с правофланговым дозором? То-то же. Мотайте на ус. Из всех бандитов только один остался в живых. Если не хотите отправиться вдогонку за убитыми бандитами, смотрите внимательнее под ноги. Саперы впереди каждого отделения…

Вообще-то в составе взвода по штату есть только один сапер. Но, помимо штатного, в каждом отделении есть и свои специалисты. Практически каждый боец прошел обучение по курсу минного дела, плюс к этому командиры отделений, которые проходили обязательную минную подготовку с каждым молодым составом взвода, всегда способны подменить штатного сапера.

Отдав команду, я посмотрел в монитор планшетника, где отражалось не только точное местонахождение каждого бойца взвода, но и его самочувствие — пульс, кровяное давление, температура тела и прочие характерные величины, большинство из которых мне были не просто малоинтересны, но и непонятны, хотя понятны они должны быть любому медицинскому работнику.

В боевую операцию мы медиков с собой не берем, за исключением штатного санинструктора, который способен, как и командир взвода, оказать только первую необходимую помощь раненому на месте, но не больше. То есть санинструктор тоже не являлся медицинским светилом.

Я вполне отдавал себе отчет, что система экипировки «Ратник» создавалась не только для работы взвода спецназа ГРУ. У других родов войск могут быть разные обстоятельства. И даже у нас, по большому счету, те же данные с моего планшетника могут уходить на точно такой же девайс, скажем, начальника штаба сводного отряда, рядом с которым может в нужный момент находиться и грамотный медик, который будет способен дать вовремя нужную подсказку.

В условиях батальона данные в обязательном порядке уходят на планшетник начальника штаба и командира батальона. И их тоже может консультировать медик. Таким образом, функции аппаратуры не стали лишними из-за того, что не все могут ими пользоваться. А то, что сам костюм «Ратника» имеет, по сути дела, в себе интегрированную медицинскую лабораторию, можно отнести только к плюсам. При этом раненый или контуженый боец, если он находится в сознании, вполне бывает в состоянии нажать кнопку сигнала о вынужденном выходе из боя или о необходимости оказания себе медицинской помощи со стороны. То есть если существует необходимость эвакуации человека с поля боя. Мне с моим взводом прибегать к таким мерам не приходилось, но на тренировках подобные действия мы отрабатывали. И всегда могли применить эти навыки.

К счастью, сейчас никому не было необходимости нажимать эту кнопку и вообще не было необходимости оказывать кому-то медицинскую помощь.

Взвод начал движение. Я пошел во второй линии по центру, чтобы иметь возможность переместиться на любой фланг, как только возникнет такая необходимость.

Правильность выбранной позиции определилась уже вскоре. Доклад пришел с правого фланга, но не от охранения, а напрямую из строя.

— Товарищ старший лейтенант! Рядовой Феоктистов. Впереди плохо различимый в темноте бруствер. Кажется, каменный. Над бруствером — свечение, схожее по уровню со свечением человеческого тела.

— Не сближаться. Там может быть пулемет. Ждать меня. Иду в вашу сторону. Всему взводу — остановиться и ждать!

Определить сторону было несложно. Рядовой Феоктистов был бойцом первого отделения взвода. А первое отделение шло по правому флангу. Командир отделения сержант Мослаков находился в передовом охранении, отделением в его отсутствие командовал, как обычно, младший сержант контрактной службы Колобков, который в то же время являлся и штатным сапером взвода, то есть самым опытным сапером среди моих солдат.

— Колобков! — сразу позвал я. — Ты где разлегся?

— Я замыкаю фланг, товарищ старший лейтенант, — отозвался сапер.

— Бруствер видишь?

— Так точно. Мы с Феоктистовым в одной тройке. Он мне локтем по носу задевает.

Феоктистов тощий и длинный, под метр девяносто с лишним, боец, а младший сержант Колобков, кажется, чуть ниже, чем метр семьдесят, хотя крепко сбит и ладно скроен. При этом Колобков имеет длинный нос, а Феоктистову всегда некуда девать локти.

Фраза сапера, как показали наушники, вызвала всеобщий смех. Солдатам необходимо было разрядиться. И я дал целую минуту на такую разрядку, после чего стал говорить предельно серьезным тоном:

— Перед бруствером наверняка несколько мин установлено. На дистанции, думаю, до сотни метров, как обычно бывает. Пройди перед линией отделения. Посмотри внимательно. Но к брустверу не приближайся. Сколько до него метров?

— Метров сто пятьдесят.

— Хорошо. Работай. На случай обострения, ожидай, что противник, как и ты, владеет системой «три — четыре». Он не случайно стал эмиром. Он этого добился.

Система «три — четыре» отрабатывается в спецназе до автоматизма. А означает она то, что спецназовец обязан уметь за три секунды сделать четыре точных прицельных выстрела. И здесь главную роль играет быстрота мышления.

Я прекрасно понимал, что просто так никто эмиром не становится. Человек чем-то обязан выделяться среди других. Может быть, опытом или личными боевыми навыками, может быть, даже жестокостью и беспощадностью как к противнику, так и к своим бойцам.

У нас быстрота реакции отрабатывается системой ножевого боя, когда работаешь двумя ножами против двух ножей в руках противника. И здесь существует большая тонкость. Во всех боевых единоборствах требуется максимальная концентрация внимания. Бывает, спортсмен имеет прекрасные боевые качества: реакцию, силу удара, быстрое соображение, но проигрывает заведомо более слабым противникам из-за неумения концентрироваться. В боевых условиях концентрация в определенных ситуациях может только помешать. Тогда требуется мысленно реагировать на предстоящие события и проводить «расконцентрацию».

В фехтовании двумя ножами против двух ножей противника это как раз и отрабатывается. Там недопустимо бывает сконцентрироваться на каком-то одном ноже, необходимо контролировать два своих ножа и два ножа противника, иначе пропустишь удар, который будет стоить тебе жизни. В «расконцентрированном» состоянии боец обязан видеть не только все четыре ножа, но и все то, что происходит вокруг него — спереди и сзади, слева и справа. Вообще-то говоря, если судить честно, то подобные схватки, когда в дело вступают сразу четыре ножа, в реальности никогда не происходят. Вообще ножевые схватки — это редкость. Более того, даже простые рукопашные схватки — редкость. А схватки в четыре ножа всегда бывают, как подсказывает моя память, только учебными. Но именно в них отрабатывается быстрота мышления, умение за доли секунды принять единственно верное решение и выбрать вариант его исполнения. И от этого, от умения быстро реагировать и быстро соображать, зачастую зависит жизнь бойца. Та же самая отработанная быстрота реакции позволяет владеть системой «три — четыре».

Кроме того, есть еще один важный фактор, который часто можно наблюдать у солдат срочной службы — отсутствие решимости применить оружие. Может быть умение владеть оружием, но без решимости — это ничто. Точно так же, как сама решимость ничего не значит без техники владения оружием. Именно по этой причине все тренировочные бои в ножевом фехтовании у нас проводятся сначала с тупыми металлическими ножами, чтобы человек почувствовал боль от удара противника, а потом, когда бойцы приобретают опыт, — уже с настоящими ножами. После таких занятий бойцу бывает легче не только ножом ударить, но и из автомата дать очередь на опережение противника. Это и есть школа воспитания бойца спецназа ГРУ.

— Понял, товарищ старший лейтенант. Работаю… — отозвался Колобков.

— Я уже рядом… — Я ориентировался по планшетнику, и потому мне не сложно было найти бойцов первого отделения. Так я вышел на первую тройку, находящуюся ближе других к конечной цепи. И сразу поинтересовался: — Колобков где?

Мне сразу показали вперед. Я поднял бинокль с тепловизором и сразу увидел ползущего среди деревьев младшего сержанта. Он был метров на двенадцать впереди общего строя. И явно что-то тащил на плече.

— Что там у тебя, Колобков? — спросил я.

— Снял одну МОН-100, и на дереве вижу МОН-200. Прямо к стволу прикручена. Направление взрыва — вдоль нашего фронта. Сбоку думали поразить…

МОН-100 и МОН-200 — противопехотные армейские стандартные мины направленного действия. Выгнутую в корпусе МОН-100 обычно выставляют где-то среди кустов, а МОН-200, имеющую круглый корпус, как правило, крепят или к скале, или к столбу, если таковой имеется, или к стволу дерева. Мины эти способны нанести большой урон живой силе множеством опасно летящих осколков. Но две мины — это, конечно, не предел.

— Взвод! Выслать вперед саперов. Искать взрывные устройства. Колобков, ко мне!

Пока младший сержант возвращался к линии общего строя взвода, я попытался найти в бинокль тот самый каменный бруствер, про который мне сообщили. Но не сумел этого сделать, пока не подошел рядовой Феоктистов и не показал пальцем точное направление.

Я присмотрелся. Как раз небо очистилось от туч, и звезды стали светить ярче. Я убедился, что там точно был бруствер, сложенный из крупных камней, видимо, заранее, когда вся банда была в полном составе и представляла собой силу, способную тяжелые валуны с места на место перекатывать. Но если есть бруствер, должна быть и бойница. Иначе смысла не было такое сооружение городить.

Однако бойницу можно было бы обнаружить ночью только в том случае, если бы в нее выглядывал вместе со свечением своего тела человек. Сейчас никто не выглядывал. И потому бойницу я не увидел. Но свечение человеческого тела, что поднималось над камнями, я рассмотреть сумел и убедился, что это в самом деле человек. Поскольку в банде остался только один боевик, я понимал, кто сидит за каменным бруствером, прикрытый рукотворной стеной от пуль наших снайперов. И, видимо, опасаясь снайперов, не выглядывает даже в бойницу, ожидая взрыва мины, после чего он сможет стрелять. Скорее всего, из пулемета. Возможно, даже крупнокалиберного, пулю которого не выдерживает ни один бронежилет в мире.

— Товарищ старший лейтенант. Рядовой Окунев, — доложил нештатный сапер второго отделения. — Я тут нашел идущие одна за другой две светошумовые мины и МОН-200 на стволе дерева. Установлена на высоте человеческого роста, стоит с легким наклоном, чтобы поражающие элементы высоко не разлетались. Взрыватель натяжного действия. «Растяжка» протянута меж ветвей, не по земле. Очень легко зацепить…

— Дезактивировал?

— Светошумовые снял. МОН-200 снимаю. Взрыватель уже вывинтил. Идти дальше?

— Не надо. Эмир ждет взрыва и сосредоточил внимание на пространстве за бруствером. Значит, только наполовину контролирует то, что у него за спиной делается. Тихомиров! Ты далеко?

— Почти на левом фланге, товарищ старший лейтенант. Подойти?

— Ладно, контролируй ситуацию там. Есть у вас что-то? Я про мину…

— Одна светошумовая и одна МОН-100. Дезактивированы. Есть еще провода, идущие от скал. Будем смотреть, куда они ведут, и только потом обрежем. На месте.

Три светошумовые мины на таком коротком отрезке — это серьезно. Если сработает одна, сработают и другие, и даже те, которые мы еще не нашли. Сработают просто от шумовой волны. А это значит, что взвод будет полностью выведен из боя. Кто не сумеет вовремя спрятаться от такого взрыва нелетального оружия, получает серьезное поражение. Глухота на четыре-пять часов. Слепота на три часа. Испуг на всю оставшуюся жизнь. Случается, пострадавшие в штаны накладывают… И диарея, вызванная испугом, в просторечье называемая «медвежьей болезнью», иногда не прекращается несколько суток, были даже случаи гибели людей от обезвоживания организма.

Испугаться, в самом деле, есть чего. Только что ты был здоровым и сильным, боеспособным человеком — и вдруг превратился в слепого и глухого. Многие не знают, что и слепота, и глухота через определенное время пройдут. И я как-то не озаботился предупредить солдат об этом. А объяснить что-то слепому и глухому невозможно. Только профессиональные саперы, изучавшие подобные взрывные устройства, знают этот эффект. Сказывается то, что вооружение нелетального действия применяется в боевой обстановке нечасто, и солдатская малограмотность в этом вопросе простительна. Правда, были случаи применения светошумовых мин против бандитов, но раньше они сами не применяли их против федеральных силовых структур. Светошумовые мины — пока еще редкое явление даже на армейских складах. Но бандиты, думается, привезли эти взрывные устройства с собой из Сирии и Ирака, где захватили много армейских складов с вооружением. В самих «горячих точках» Ближнего Востока такие взрывные устройства тоже применяются, я слышал, нечасто. Там как-то больше принято убивать. Там кажутся малоинтересными варианты с временным отправлением противника на инвалидность.

Отвлекать старшего сержанта Тихомирова от важного дела я не стал не потому, что дело, которое я задумал, является менее важным. В боевой обстановке каждое дело — важное, потому что все они вызваны необходимостью. Но есть и самые важные, которые решать должны наиболее опытные люди во взводе — я и старший сержант Тихомиров. А если он занят, мне придется брать в напарники кого-то другого или же вообще одному идти.

Первое предпочтительнее не только с точки зрения безопасности, но и с точки зрения ответственности. Рисковать собой в данной ситуации — это то же самое, что рисковать всем взводом. И потому я предпочел взять с собой напарника. Тем более, если напарником будет штатный сапер взвода, это еще одна гарантия безопасности.

— Мослаков!

— Я, товарищ старший лейтенант!

— Ты где?

— На десять шагов впереди основной линии.

— Выходи к своему отделению, принимай командование. Я Колобкова забираю.

— Понял. Выдвигаюсь.

И никаких вопросов, не говоря уже о возражениях. В боевой обстановке лишние вопросы ни к чему. Если командир решает что-то сделать, значит, это необходимо.

— Колобков! Ко мне!

— Иду, товарищ старший лейтенант. Я рядом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

8

Kingdom Saudi Arabia — королевство Саудовская Аравия, помимо надписи на арабском языке на обложке паспорта гражданина Саудовской Аравии есть и такая надпись на английском.