Последний день Славена. Том второй

Сергей Самаров, 2014

Вторая книга серии «След Сокола» рассказывает об отношениях между двумя славянскими князьями – Годославом и Гостомыслом. Первого, старшего по возрасту, история называет отцом будущего основателя династии русских князей и царей Рюрика, второго же, младшего, в рукописях называют дедом Рюрика. Каждая из этих исторических личностей известна по-своему, но, не будь между двумя князьями дружбы, история России, возможно, предстала бы иначе… Наряду с известными по первой книге цикла героями, такими, как король франков Карл Великий и его ближайшее окружение, помощники Годослава, князь-воевода Дражко и волхв Ставр с подчинёнными ему разведчиками, читатель познакомится и с новыми героями, восточными и западными славянами, такими, как отец Гостомысла неукротимый князь Буривой, варяжский князь Войномир, будущий князь острова Руян и Поморского княжества, впоследствии один из лучших полководцев Карла Великого, покоритель грозных аваров, и с другими. Хронологически действие происходит через три с половиной года после событий первой книги. Карл Великий сначала окончательно присоединил к своему королевству Баварию, а потом, прежде, чем вступить в серьёзную, на его взгляд, и долговременную войну против постоянной угрозы для всей Европы с юго-востока – Аварского каганата, решил обеспечить себе спокойствие в тылах. Для этого Карлу было необходимо окончательно усмирить ненадёжную Саксонию, и покончить с княжеством вагров, в котором правил князь Бравлин Второй. Но, чувствуя устремления Карла, поднимала голову и обеспокоенная Византия. Византии много неприятностей доставлял Аварский Каганат, висевший над северными греческими провинциями постоянной угрозой. Тем не менее, если сменить одного опасного соседа на другого, не просто опасного, но и страшного своей силой, упорством и организованностью – на королевство франков, угроза станет стократ сильнее… Это в Константинополе прекрасно понимали…

Глава вторая

Княжич Вадимир не подгонял коня. Тот сам шёл всё резвее и резвее, как и другие кони небольшого отряда. Когда человек, плохо, как человеку и положено, ориентируясь в пространстве, ещё не в состоянии понять, что он уже приближается к обжитому месту, кони уже издали знают это, надеются на отдых и кормёжку, и потому всегда торопятся и ускоряют ход без понукания всадников.

Несколько раз Вадимир будто бы невзначай оборачивался, и бросал короткий взгляд на сани. И тут же смотрел дальше, проверяя, насколько отряд растянулся. Но увидеть то, что ему увидеть хотелось, княжич успевал. Велибора сидела с закрытыми глазами, до носа укрывшись пологом. И непонятно было, спит она или просто на морозе и при боковом порывистом и сыром ветре так сидеть ей спокойнее. Сани бежали ровно, как и кони всего отряда. Ледовая дорога через Ладогу тоже не обещала подъёмов и спусков, и потому в таком пути, да ещё в санях, задремать не сложно. Да и в санях сидеть — не в седле, там даже подъемы и спуски не особо ощущаются.

Путь, путь, путь — казалось, он никогда не кончится. Однообразный и своим однообразием утомляющий. Путь бесконечный, кажется, но и он, несмотря на все ожидания, оказывается, тоже окончание имеет. Встали только на берегу Вуоксы против крепости Карелы, и протрубили в большой сигнальный берестяной рожок. Трубить пришлось трижды, чтобы их услышали — сильный ветер, идущий с Ладоги — вдоль лесистых берегов, как в трубу, звуки относил. Только после третьего раза в ответ раздался другой сигнал. Краснощёкий рожечник дружины княжича выдул новый, подтверждающий, и услышал его же в ответ. Такую сложную систему сигналов придумал сам князь Буривой ещё с осени, с поры первого тонкого ледка на реке, опасаясь за тайну подъездных путей и целостность крепости и самого города Бьярмы.

Стали ждать. Ледовый смотритель из крепостной охраны появился вскоре, верхом. Пожал недоуменно плечами:

— Чего, княжич, вызывать… Такой мороз… Все полыньи схватились намертво… Лося держат… Ехали б, не мёрзли…

Этими незамысловатыми словами он дал сразу много информации: подтвердил, что враг теперь имеет возможность подойти к крепости вплотную, но и сообщил одновременно, что охрана крепости, стало быть, не дремлет, и к любому повороту дела готова. То есть, все живут в постоянном напряжении. Именно потому, как только миновали середину левого рукава Вуоксы, смотритель опять поднял рожок, и протрубил новый сигнал. Ему ответили. И он опять ответил. И все сигналы были разными. Более того, Вадимир знал, что каждый день очерёдность сигналов, подаваемый смотрителем, меняется. Это на случай, если враг смотрителя захватит, и заставит его сигнал подать. Смотритель — человек надёжный. Если он подаст не тот сигнал, ворота не откроют.

Сейчас же ворота распахнули ещё до того, как вереница лошадей и сани среди них подошли к берегу Кукушкина острова. Вадимира давно уже ждали, и к приезду были готовы.

За короткий путь через реку княжич ещё несколько раз коротко посмотрел на сани. Старался смотреть для других незаметно, чтобы избежать насмешек. И из того, что Велибора сидела всё в той же позе, словно ничего не видела и не слышала, хотя звук большого берёзового рожка разбудил бы любого, Вадимир сделал вывод, что она специально для него делает вид, что спит. Именно так, именно делает вид для него, чтобы он понял, что она не спит. Так бывало, когда Велибора ставила перед собой какую-то цель, в достижении которой Вадимир был ей помехой, и она хотела заставить его угождать себе, соглашаться или хотя бы не мешать, если помогать он не желает. Но он уже научился управлять женой. Тем более, в делах серьёзных. А что сейчас предстоит дело серьёзное, Вадимир знал, потому что Велибора не однажды уже заводила разговор о том, как сильно она хочет стать княгиней. Не княжной, а княгиней словен, то есть, откровенно намекала, что Вадимир должен искать пути, как обойти старшего брата Гостомысла. Но сам Вадимир в этом вопросе был твёрд, и предпринимать что-то против брата отказывался категорически. Он даже не ругался из-за этого вопроса, он просто не желал его даже обсуждать, прерывая в самом начале. Но прерывать приходилось многократно, и, чем дальше, тем чаще.

Кони активнее заперебирали ногами, и приходилось натягивать повод, чтобы удержать их, и не нарушить строй. Кавалькада подошла к воротам вплотную.

Говоря честно, Вадимир в глубине души всё же надеялся увидеть среди встречающих, высыпавших за ворота, коренастую и крепкую фигуру в белой ошкуйной шапке. Знал, конечно, что, имей отец возможность ходить, он не послал бы за ним, тем не менее, верил в чудо, позволившее бы отцу встать, и надеялся, что Буривой встретит их. Отцу иногда удавалось совершать чудеса за счёт силы своего духа… Ожидания, однако, оказались напрасными. Крепких коренастых фигур было много, но знаменитой белой ошкуйной шапки княжич не увидел.

Вадимира у ворот встретил воевода Военег, сменившийся со своей дружиной в крепостице Лосиный брод, где он стоял два осенних месяца. Буривой вызвал воеводу в Карелу, послав взамен слабый гарнизон, которому было по силам едва-едва защитить стены. Никто не понимал, чем такое решение вызвано, но с князем, даже если он часто бывал не в себе, не спорили.

— Здравствуй будь, княжич, — воевода принял повод, и передал дружиннику. Во взгляде особенно тёмно-синих в предрассветных сумерках глаз светилось доброе отношение и заботливость. Воевода Военег был тем человеком, кто учил когда-то Вадимира сидеть в седле и первым вложил в его руку лёгкий ещё отроческий меч.

— На годы здравствуй, воевода, — приветливо улыбнувшись ответно, сказал Вадимир, и легко выпрыгнул из седла, словно не скакал без отдыха невесть сколько. Пожав Военегу руку, княжич сделал знак, приказывая вознице саней проезжать дальше, в саму крепость, и не загораживать проезд остальным дружинникам, несмотря на то, что Велибора, кажется, сама приказала остановиться. — Давно ль сюда прибыл?

— Кони ещё не отдохнули… С вечера только, в темноте уже, и встали. Князь приказал… Но сам меня не принял. Тебя ждать повелел…

— К чему вызвал? — сразу спросил Вадимир. — Сам как?

Военег нахмурился от вопроса, не желая быть вестником печали. Но, поскольку вопрос прозвучал, отвечать на него было необходимо.

— Думаю… К наказу последнему… — воевода сказал низким печальным шёпотом вроде бы простейшие слова, но Вадимир почувствовал, как ледяной озноб пробежал по коже, хотя он сам ждал именно такого, но надеялся, что ошибается. — Княжич Гостомысл далеко… Потому тебя затребовал… Говорят, сам вельми плох… И сам это лучше других знает…

Они вздохнули одновременно, одновременно грустно посмотрели друг на друга, и, повернувшись, прошли в крепость. Вадимир сразу заметил, как около саней с Велиборой, стоящих рядом с крыльцом княжеского невеликого терема, столпилось сразу несколько дружинников, но она сидела там, по-прежнему укрытая пологом, не желая выходить, дожидаясь, должно быть, мужа. Это продолжалась её прежняя игра, попытка принудить мужа чувствовать перед собой вину. Но, именно эти её попытки и пресекая, Вадимир отослал сани от ворот в крепость. Он и без того всю дорогу сожалел, что дома уступил, и взял-таки Велибору с собой. И сейчас, не желая пойти на поводу у жены, тянул время, и не подходил сразу к саням. Хотя понимал, что подойти в любом случае придется.

— Спокойно здесь? Иль как?..

— А не поймёшь как… Воевода Бровка говорит, что варягов не видно, но сирнане, почитай, каждый день то на одном, то на другом берегу появляются. Присматривают…

Воевода Бровка, молодой вой, с простых дружинников быстро выросший до своего нынешнего звания, всю эту войну был главным помощником Буривоя, и теперь командовал дружиной крепости Карела. Сами дружинники, сотники и другие воеводы относились к Бровке по-разному. Вой он был хороший, все это знали, и воевода толковый, что не однажды делом доказывал, но Бровку не все любили за лесть, которую тот старался при каждом удобном случае князю высказать. Впрочем, лесть Бровка мог высказывать любому, невзирая на звания, и считал, должно быть, что завоёвывает этим друзей, не понимая, что не всем нравится, когда их откровенно хвалят, потому что люди сами знают за что их хвалить стоит, а что можно и без внимания оставить.

— Варягов и не будет видно, воевода… Они уже под Славеном чуть не в полном составе. И оба боеспособные воеводы ихние там, и Славер и Далята. От Астараты толку мало, если жена его сюда не пожалует и командовать не начнет. Чать, мимо тебя у Лосиного брода проезжали…

— Проезжали… Только не мимо, а кругом, но мне разведчики докладали… Я Бровке посоветовал оставшихся здесь «почесать» основательно. С этими-то и справиться можно, пока основных сил на месте нет. Князь Астарата, я с тобой, княжич, согласен, к войне годен мало… И бить, понятно, по частям надо. Здесь тысячи с три наберётся не самых лучших полков. Их и надо бы бить… А Бровка без приказа князя боится. И князь его к себе не пускает…

Сам воевода Бровка уже спешил навстречу княжичу со всегдашней своей подобострастной улыбкой. Человек вышел из низов, из простых воев, и привык к знати относиться с особым почтением. И, даже сам став воеводой, от привычки избавиться не смог.

Поздоровались, и воевода сразу начал вводить Вадимира в курс местной обстановки, словно сюда княжич приехал, чтобы именно заменить князя Буривоя.

Военег, стоя рядом и, слушая, откровенно морщился, но не от того, что слышал, а от тона, каким всё высказывалось. Не понравился доклад и самому Вадимиру.

— Подожди, подожди, тебе говорят… Что ты мне, как батюшке докладываешь… Я надеюсь сегодня же уехать назад…

Бровка растерялся откровенно. Должно быть, другого ждал.

— А мы как же?

— А как всегда бывает при живом и здоровом князе?.. Не знаешь?.. Пока жив Буривой, всё так же и будет… — резко сказал старый Военег, и взял княжича под руку, уводя к крыльцу, и оставив Бровку в недоумении. — Княжича жена ждёт… Её морозить нынче нельзя никак…

К саням с Велиборой пришлось всё-таки подойти. И руку пришлось протянуть, чтобы помочь ей выйти, а потом и на крыльцо взойти. Уже с крыльца княжна оглядела большой двор крепости. Вадимиру этот взгляд не понравился. Так хозяйка двор своего терема осматривает, радуясь и торжествуя, что он ей нравится…

* * *

Князь Буривой, как сообщили Вадимиру, ночь угрюмо просидел за столом, и недавно только, откинувшись спиной на скамью, уснул после того, как выпил одну за другой две баклажки хмельного мёда. Хмельной мёд в последние дни — единственная пища, которую он принимал, и единственное снадобье, которое помогало князю успокоиться.

Здесь, в крепости, не было гостиной горницы, как в княжеском тереме Славена, и ждать пришлось в прохладных, если не сказать, что холодных, полутёмных сенях, не отличающихся простором, по которому можно прогуляться, меряя шагами расстояние от стены до стены, и совмещая с этими шагами свои мысли. На скамью рядом с дверью сели втроём — княжич с княжной и воевода Военег. Ждать решили здесь, пока слуги заносили поклажу в верхние палаты, где раньше располагался Гостомысл с молодой женой. Дворовый человек, рассказавший о состоянии Буривоя, остался стоять рядом с входной дверью, на случай какого-то приказания, и смотрел хмуро. Когда страдал от болезни князь, страдали и все дворовые люди, так уж здесь издавна повелось. Буривой, как всем известно, короткостью нрава не отличался, и мог дурное расположение духа срывать на первом попавшемся под руку человеке. Чаще других под руку попадали дворовые люди, поскольку они всегда рядом.

— Отдохнула бы с дороги… — умышленно холодно, почти равнодушно, без заботливой настойчивости, вообще-то обычно ему свойственной от природы, сказал Вадимир жене, отвечая ей на её игру своей встречной и очень жёсткой игрой.

У Велиборы в самом деле глаза слипались. В сидячем положении в дороге по-настоящему выспаться невозможно. А здесь, чуть в небольшое тепло попала, её и сморило. Велибора, видно было, крепилась, но усталость своё брала.

— Я пойду, если только ты пообещаешь, что сразу позовёшь, как батюшка покличет, — поставила условие, и на Военега глянула, ища поддержки.

— Иди, как батюшка позовёт, и я позову, — холодно отговорился Вадимир.

Фраза прозвучала двусмысленно, хотя Велибора этого не заметила. Тем не менее, Вадимир мог не звать жену, пока сам князь Буривой её не позовёт. Сначала можно и без неё обойтись, а потом уже и позвать, чтоб совсем не расстраивать. В её положении тоже лишний раз расстраиваться не след.

— Не проводишь? — прозвучал холодный вопрос.

— Слуги дорогу покажут… — ответ оказался ещё более холодным.

Велибора ушла не только обиженная, но ещё и в большой тревоге, поскольку не понимала поведения мужа. Раньше он уже давно стал бы услужливым и предупредительным, старался бы предугадать каждое её желание, лишь бы она перестала сердиться.

— Что ты с ней так строго? — полушутя укорил Военег. — Её сейчас беречь надо…

— Дитё беречь надо… Согласен… А вот от неё след бы от самой беречься… — сухо ответил княжич, впрочем, не открывая воеводе нового О характере Велиборы знали в княжестве, наверное, даже смерды.

А Военег лучше других знал, на что способна его жена в своём стремлении к власти. И лучше других знал, на что она свою власть может употребить. ИА воевода, тоже хорошо знакомый с домашними отношениями в семье Вадимира, словом говоря одно, оставался доволен, что княжич начал ставить жену на место. Он сам бы с удовольствием подал Вадимиру такой же совет, но уже прошли те времена, когда Военег смел, как воспитатель, советовать княжичу…

* * *

Ждали приглашения к князю, и разговаривали.

Разговор, естественно, в первую очередь, зашёл о положении Славена.

Военега сильно беспокоило малое количество воев, оставшееся в городе. Княжич подробно обрисовал, как обстоят там дела. И даже приблизительный расклад дал — сколько за стенами словен, сколько против стен могут русы выставить. Рассказал о решении оставить часть малых крепостиц и острогов, чтобы усилить городскую дружину. В общем-то, положение продолжало оставаться серьёзным, но не слишком опасным. Не настолько опасным, чтобы рвать себе бороду в отчаянии… Сам воевода Первонег своё дело знал, полки в сечу за свою жизнь водил часто, и стенами прикрываться тоже умел искусно. В минувшие годы ни свеев, ни урман, жадных, и к богатой добыче рвущихся, в Славен не пустил. И положиться на воеводу можно было без опасения.

И Военег согласился:

— Стены крепки… Первонег за стенами отсидится. Не впервой ему… В Русе стенобитных машин нет, а тащить их из Бьярмии долго. И в поле на сечу воевода не выйдет, смекалки хватит…

— Опытен он… — кивнул Вадимир.

Потом, обговорив волнующие обеих темы, долго молчали в ожидании пробуждения Буривоя. Вадимир даже задремал, сидя на скамье, и прислонившись к стенке. После долгого пути в седле стенка, на которую опирается спина, создаёт ощущение возможности полностью расслабиться. Но положение всё равно остаётся неустойчивым, и Вадимир, засыпая, часто просыпался от ощущения того, что он падает. В действительности он только чуть пошатывался, но успевал, проснувшись, напрячь мышцы, и усидеть ровно.

Воевода Военег, несмотря на свой возраст, казался сделанным из хорошо калёного металла, и усталости не знал. Он тоже только недавно, вроде бы, покинул седло, хотя и успел какое-то время позволить себе отдохнуть. Этого ему, похоже, вполне хватило. И сейчас сидел, в ожидании пробуждения князя, прямо, и даже к стене не прислонялся, погруженный в какие-то свои думы.

В очередной раз Вадимир проснулся от постороннего звука. Открыл глаза как раз в тот момент, когда воевода Военег начал вставать, одновременно оборачиваясь в сторону двери. И сразу понял, что звук шёл из княжеской горницы. И дворовый человек, теперь уже другой, сменивший доглядывающего за князем в ночь, услышал звук, и, смешно косолапя, поспешил за дверь. Вышел через минуту:

— Идите, обоих, стало быть, зовёт…

В княжеской горнице было жарко натоплено, как любил то князь — это даже за порогом в холодные сени ощущалось, но сумрачно, должно быть, от плохо пропускающих солнечный свет бычьих пузырей, заменяющих стёкла. Только сейчас Вадимир сообразил, что на улице уже давно рассвело, и он, засыпая и просыпаясь, счёт времени совсем потерял, потому что окон в сенях, как известно, не бывает, и княжичу не на что было ориентироваться.

Поочерёдно шагнули за порог. Сначала княжич, потом воевода Военег.

Князь Буривой сидел на лавке за столом, лицом был тёмен, глазами красен, смотрел мрачно, хотя и пытался показать радость от прибытия сына. Но, должно быть, боль в теле мешала эту радость даже чувствовать искренне. И она же, конечно, помешала князю встать на ноги. Спальная скамья стояла тут же, рядом со столом, но застланная не перинами, а многими звериными шкурами, тоже, как Буривой любил. Так же он и укрывался медвежьей полостью.

— Здравия вам обоим… — приветствие отчего-то прозвучало почти, как невнятная ворчливая угроза. Или это сказался голос, со сна севший, да ещё болезнью надломленный, многократно и безвозвратно треснувший.

— Здравия тебе, батюшка, от меня и от всего Славена… — княжич ответил как можно мягче, но на это ему не потребовалось чрезмерных усилий. Он просто говорил так, как чувствовал. При всей суровости и частой несправедливости Буривоя, Вадимир всё же любил его, хотя с самого детства побаивался.

— Силы и здравия, княже, от меня и от моего полка… — по военному коротко и строго, с большим почтением сказал воевода.

Буривой прокашлялся, горло прочищая. Сам почувствовал, что говорит не как следовало бы говорить грозному воину, военачальнику и владетельному князю.

— Быстро же добрался, сынок… — но и теперь в словах Буривоя, обращённых к Вадимиру, было так мало знакомых ноток, так неузнаваем был ломающийся слабый голос, что княжичу в первый момент показалось, что это вовсе и не отец говорит, а кто-то невидимый, за его широкой спиной прячущийся. И только отдельные — лишь отдельные! — нотки властности оставались прежними, подкармливаемые всегдашней неукротимостью княжеского духа. — Как добрались? Без ненастья в погоде и в людях?..

— Добро добрались, батюшка, — Вадимир постарался говорить мягче даже, чем он говорил обычно, такое сильное впечатление произвёл на него сломленный болью отец. — Торопились, как ты и велел, коней не жалели, мороза с ветром не пугались…

— Садись тогда. Если и есть в ногах правда, то она не наша… — теперь Буривой оттаял совсем. То ли окончательно проснулся, то ли боль на какое-то время отпустила. — И ты воевода, садись тоже. Я тебя специально звал, чтоб с Вадимиром вместе находился, поскольку ты его наставником с детских лет был, тебе, стало быть, и помогать ему, когда нам всем худо… А о здоровье вы, ни тот, ни другой, меня, стало быть, и не спрашиваете?..

Последняя фраза прорвалась вдруг, и почувствовалась в ней капризная обида, но сам же Буривой, видя, в какое смущение ввёл и сына и воеводу, себе больше, чем им, ответил:

— И правильно… Что ж тут спрашивать… И так всё ясно и видно… Не Буривой я уже… Только тень его бессильная осталась на этой скамье, сидит, думает незнамо о чём, изредка говорит, да не всегда впопад… А самого Буривоя уже нет. Нет его больше…

Он выпил что-то из берестяной кружки.

— От Гостомысла вестей нет?

Вадимир и ответить не успел, как дверь отворилась без стука, и вошла Велибора. Тихо вошла, бочком, но тут же поклонилась так низко, насколько ей живот позволил, и к Буривою устремилась, чтобы обнять. Но тот остановил её стремление к проявлению любви вялым жестом — ладонь вперёд выставил, и на сына коротко успел глянуть. И будто бы ситуацию прочитал.

— Я рад, дочка, что и ты приехала, но когда в доме разговаривают мужчины, к ним входить нельзя. Подожди, когда тебя позовут…

Это было сказано предельно спокойно, без обычных резких интонаций, и надо было знать Буривоя, чтобы понять, каких усилий ему стоило произнести фразу так.

Велибора взор потупила, и, пятясь, направилась к выходу. Перед дверью всё же успела не посмотреть, а стрельнуть сердитым взглядом в мужа. Тот сохранял спокойствие и даже, как ей показалось, торжествовал…

— От Гостомысла вестей нет? — повторил Буривой вопрос.

Велибора, конечно же, вопрос слышала, и ей он отдался болью в сердце. Это Вадимир понял по выражению лица жены, медлившей с выходом.

— Нет, батюшка. Но сейчас он уже должен вести переговоры, и я не думаю, что они затянутся надолго. Надеюсь, что брат скоро вернётся. Старец волхв Вандал, которому Гостомысл очень верит, просил его торопиться… И мы все его ждём с нетерпением. И весь Славен ждёт…

Теперь Велибора вышла, сердито закрыв дверь. Впрочем, наверное, это только Вадимиру показалось, что она дверь закрыла сердито. Князь с воеводой ничего не заметили. Но из-за двери голоса раздались. Похоже, княжна хотела у двери остаться, чтобы разговор слышать, но дворовый человек, своё дело знающий, что-то высказал ей. Судя по тому, что продолжения не последовало, Велибора подчинилась. Суровость мужа и приём тестя на неё подействовали так, что она не могла уже вести себя в соответствии со своим привычным норовом.

— Когда собирается порадовать наш дом новый детский крик? — глядя на дверь спросил князь, голосом показывая, что сердце его отмякло при виде живота невестки.

— Ждём уже через неделю, — ответил Вадимир.

— Не надо было её с собой брать… Это я её избаловал… А ты, сынок, в строгости жену держи… Своё место она знать должна… Что в Славене? Рассказывай…