Последний день Славена. Том второй

Сергей Самаров, 2014

Вторая книга серии «След Сокола» рассказывает об отношениях между двумя славянскими князьями – Годославом и Гостомыслом. Первого, старшего по возрасту, история называет отцом будущего основателя династии русских князей и царей Рюрика, второго же, младшего, в рукописях называют дедом Рюрика. Каждая из этих исторических личностей известна по-своему, но, не будь между двумя князьями дружбы, история России, возможно, предстала бы иначе… Наряду с известными по первой книге цикла героями, такими, как король франков Карл Великий и его ближайшее окружение, помощники Годослава, князь-воевода Дражко и волхв Ставр с подчинёнными ему разведчиками, читатель познакомится и с новыми героями, восточными и западными славянами, такими, как отец Гостомысла неукротимый князь Буривой, варяжский князь Войномир, будущий князь острова Руян и Поморского княжества, впоследствии один из лучших полководцев Карла Великого, покоритель грозных аваров, и с другими. Хронологически действие происходит через три с половиной года после событий первой книги. Карл Великий сначала окончательно присоединил к своему королевству Баварию, а потом, прежде, чем вступить в серьёзную, на его взгляд, и долговременную войну против постоянной угрозы для всей Европы с юго-востока – Аварского каганата, решил обеспечить себе спокойствие в тылах. Для этого Карлу было необходимо окончательно усмирить ненадёжную Саксонию, и покончить с княжеством вагров, в котором правил князь Бравлин Второй. Но, чувствуя устремления Карла, поднимала голову и обеспокоенная Византия. Византии много неприятностей доставлял Аварский Каганат, висевший над северными греческими провинциями постоянной угрозой. Тем не менее, если сменить одного опасного соседа на другого, не просто опасного, но и страшного своей силой, упорством и организованностью – на королевство франков, угроза станет стократ сильнее… Это в Константинополе прекрасно понимали…

Глава девятая

Воевода Первонег все же открыл глаза уже вскоре, хотя вой Белоус и боялся, что ему придется сидеть рядом с воеводой до самого ясного утра. Боялся он не за себя, а за Первонега, который лежал без движений на снегу в морозную ночь Так и обморозиться легко, и вообще заболеть можно. Тем более, в возрасте воеводы. Но, пока воевода был без сознания, Белоус, посомневавшись, все же рискнул, и сбегал к воротам. Он надеялся, что полки варягов уже полностью прорвались в город, и у городских ворот снаружи оставались сейчас только убитые варяги из числа первых, что попали под обстрел стрельцов на стенах, и убитые лошади. Даже человеку, прошедшему через суровые испытания, а Белоус прошел через них, было откровенно страшно возвращаться туда, к воротам. Избежав случайно смерти при взятии ворот русами, очень не хотелось снова со своей смертью встретиться. Однако Белоус помнил еще слова своего отца, не знаменитого, но всеми уважаемого воя княжеской дружины, погибшего когда-то в бою с урманами. Отец растил сына без матери, рано умершей, и старался сделать из него воина и настоящего мужчину, и говорил сыну незадолго до своей смерти, что сама смерть не страшна, но человеку всегда бывает страшно ожидание смерти. И это ожидание может сделать из человека труса. И потому смерти всегда следует идти навстречу, не дожидаясь, когда она начнет сама тебя искать. Тогда, по крайней мере, умрешь без уродливо корежащего душу страха. Но, избежав однажды смерти, пройдя через испытания, начинаешь ощущать, что смерть сама боится к тебе приблизиться, и ты, наверное, находишься под покровительством вышний сил. И потому становишься отважнее. Чтобы вернуться к воротам, нужно было быть отважным человеком, потому что там вполне могла дожидаться Белоуса сама смерть. Можно было бы и не возвращаться, но тогда совсем замерзнут руки. Если сразу не догадался снять с убитого воя рукавицы, следует за ними вернуться, потому что утренний мороз бывает пострашнее ночного. И пусть руки были обильно смазаны слоем оберегающего от мороза и лечащего топленого барсучьего сала. Этого все равно было мало. И Белоус пошел. Бежать ему мешали подмороженные накануне ноги. Не сильно подмороженные, но все же мешающие передвигаться. Да еще сапоги на ногах были разными. Тот, который позаимствовал у убитого варяга, сначала показался только чуть-чуть великоватым. Сейчас же показался сильно большим и неудобным. Путь от ворот казался длинным, и Белоус думал, что далеко оттащил нелегкого воеводу. Оказалось, что не слишком и далеко. В морозном утреннем мареве он, казалось, даже различил людей там, где должны быть ворота. Что там за люди, Белоус понять не сумел, и потому вынужден был подойти поближе. И с короткой дистанции уже не только увидел женщин и детей, кое-как, наспех одетых, видимо, выскочивших из горящих домов, и со страхом стоящих на деревянных досках подъездной дороги вне города, и заглядывающих в ворота. И даже издали показалось, что из ворот идет жар. Но это, наверное, только казалось Белоусу, как казалось, что ноздри улавливают запах гари. Здесь, за стенами, пока сами стены не горят, гарь уловить трудно.

Женщин и детей было около полусотни. Они полностью перекрыли дорогу. Но возвращаться в город никто не посмел. Как решиться войти в пламя, даже если в этом пламени горит все, что накопил за жизнь? Так ведь легко и жизни лишиться. Да там и не только пламя, там еще и варяги носятся на конях, разнося огонь в разные части города.

Дома тех, кто стоял за стенами, должно быть, расположенные ближе к воротам, загорелись, похоже, первыми. А от них заполыхали и соседние, расположенные традиционно тесно друг с другом. Так в городах повелось, строить тесно, чтобы внутри городских стен поместилось как можно больше жителей. А пожар в деревянном городе всегда явление страшное, поскольку сухое дерево вспыхивает быстро, и пламя быстро перебирается от дома к дому.

Мужчин в толпе видно не было. Или они пытались драться с русами, или они пытались сделать невозможное и потушить пожар. Может быть, хотя бы часть своего имущества спасали. Но дым и зарево над городом уже было явственно видно, стоило отойти от стен на пять шагов. Небо еще не настолько посветлело, чтобы его не освещало пламя. И из самих распахнутых и уже сорванных ворот тянуло сильным жаром. Похоже, варяги подожгли и привратные башни. Значит, скоро пламя перекинется и на стены.

Чем-нибудь помочь кому-то из этой толпы женщин и детей Белоус не мог, хотя смотреть на них, в одночасье потерявших все, было больно и обидно. Словно бы и его вина в этом была. Но ему самому, по большому счету, сейчас тоже требовалась помощь. После упорного стремления к Славену, поле тяжелой попытки спасти город, и предупредить своих, Белоус был изнеможен и обессилен. Он свою попытку спасти этих женщин и детей, пусть и неудавшуюся, уже предпринял, даже сам чуть не погиб при этом, и большего сделать уже был не в состоянии.

Разговаривать с погорельцами Белоус не стал. Он только нашел сначала убитого воя-варяга с самыми подходящими лично для него сапогами, стянул их с его ног, и тут же переобулся. Потом подыскал и рукавицы потеплее. И только после этого на женщин обернулся. На него смотрели с явным осуждением. И Белоус понял, что осуждают его за то, что он раздевает мертвых. Пусть и врагов, пусть и виновников несчастья этих женщин, но мертвых. К этому же добавляется, наверное, и его внешний вид княжеского дружинника. По мнению женщин, дружинник должен был быть там, где враги, должен драться с ними, как, возможно, дерутся их мужья. Может быть, даже погибнуть, но там, в городе. И не станешь же объяснять этим женщина, что только пришел в город, когда началось нападение, и спасал воеводу, то ли раненого, то ли сильно оглоушенного, но не способного себя защитить. Всех варяги в городе в любом случае не побьют. Они обычно и цели такой себе не ставят. Кто-то наверняка вырвется. И немало вырвется с оружием или без оружия. И этих людей необходимо будет объединить, ими необходимо будет управлять. После того, как сгорит Славен, сами словене останутся, они никуда не исчезнут. Да и вообще не все словене живут только в одном городе Славене. И вообще не тот враг варяги, которые всех живых постараются уничтожить. Это не свеи, норманны или даны, которые, если победят, то угоняют оставшихся в живых на невольничьи рынки. Русы все же близкий народ-брат. Есть, конечно, и братьям что делить. Но не уничтожать же при этом друг друга. Сами словене, бывало, пару раз сжигали Русу. А Руса восстанавливалась. И Славен восстановится, — был уверен Белоус.

Конец ознакомительного фрагмента.