Солнце всходит на севере

Сергей Сакадынский, 2018

Он убийца-изгой, всё богатство которого – меч и мечта о славе. Она дочь могущественного вождя, прозябающая в тени своего отца и брата. Ради её любви он пойдёт на край света, забудет свой дом и предаст лучшего друга. Ради власти она нарушит волю отца, сожжёт города и прольёт реки крови. А вместе им суждено пошатнуть могущество великой империи и на её руинах создать державу, чьё имя будет прославлено в веках. Потому что однажды солнце взойдёт на севере и мир перестанет быть прежним. Это первая часть трилогии "Солнце всходит на севере"

Глава 1.

1.

Деревня стояла на меже леса и степи. Место — лучше не придумаешь. Летом, когда иссушающий зной овладевает степью и в душном мареве всё расплывается перед глазами, спасительная лесная прохлада раскрывает свои объятия, приглашая укрыться в тени деревьев от нестерпимой жары. Когда же жара уходит, благоухающая запахами тысячи трав степь зовёт в свои необъятные просторы, под купол усеянного яркими звёздами неба. В лесу — раздолье для охотников, в степи — пастбища для скота и земля под пашню.

Если же из степи приходит беда — налетают печенеги или другие кочевники, — люди бегут в лес, чтобы там переждать опасность. Правда, такие набеги теперь случаются редко. Хазары уже много лет держат степные племена в крепком кулаке. Они здесь настоящие и единственные хозяева. Они появляются раз в год, собирают с поселян-земледельцев дань и уходят в свою страну, которая находится далеко на востоке, там, где река Атиль впадает в Джурджанское море.

Разумеется, о той стране Радомир, как, впрочем, и все остальные, знал только по рассказам. В свои шестнадцать лет он нигде не бывал, кроме своей деревни и окружавших её леса и степи. Да и хазар видел только издалека. Они приезжали в конце весны или в самом начале лета, становились лагерем за оврагом, на опушке леса, куда поселяне свозили им мёд, воск и меха, а потом, нагруженные всем этим добром, уходили прочь навстречу солнцу. Говорили, что в некоторых деревнях они забирали и уводили с собой людей, но в деревне Радомира такой беды, хвала древним богам и духам-охранителям, не случалось ни разу.

В то лето хазары явились позже обычного. Мальчишка-пастух первым увидел отряд — десяток всадников и несколько вьючных лошадей, — и помчался в деревню с криком:

— Хазары! Хазары едут!

Люди повыбегали из землянок и тревожно загалдели. Старик Боголюб, деревенский старейшина, седой и сгорбленный, тяжело заковылял навстречу гостям. Народ потянулся за ним следом.

Предводитель отряда выделялся среди своих спутников и лицом и одеждой. Радомир сразу понял — хазарин. Сухопарый, высокий, не молодой, но ещё и не старик. Слегка вьющиеся пепельные волосы — не то седые не то такие от природы, спадали из-под белого тюрбана до самых плеч. Лицо обветренное, загорелое, борода коротко остриженная, тонкие усы подковой, на левой щеке едва приметный косой шрам, нос с горбинкой, а серые глаза блестят холодной сталью. Одетый во всё белое, и белоснежный плащ мягкими складками спадает на круп серого в яблоках коня. Белый Воин, про себя тут же нарёк его Радомир. Под левой рукой изящный лебединый изгиб серебряной рукояти кривого меча. Похоже, это было единственное его оружие. Впрочем, ему оно было и ни к чему. Восемь телохранителей, окружавших его плотным кольцом, одним своим видом давали понять, что изрубят в куски любого, кто осмелится приблизиться к их предводителю. То ли мадьяры то ли печенеги, кто их разберёт. Темноволосые, смуглые, в одинаковых высоких островерхих шлемах, украшенных волчьими хвостами, в пластинчатых панцирях поверх лёгких кольчуг. У каждого с одной стороны к седлу приторочены небольшой круглый щит и боевой топор, с другой лук и два колчана, набитые стрелами, а в руке копьё с тяжёлым, широким наконечником на длинном древке.

Толмач, похоже из местных, разбитной румяный детина в короткой кольчужке, без шлема, в заломленной на бок шапке верхом на приземистом гнедом жеребце гарцевал впереди отряда, гордый своей важностью. Оторвавшись от своих спутников, он поскакал прямо на скучившихся у коловрата селян, будто собираясь их затоптать, но потом натянул поводья и осадил жеребца, так, что тот присел на задние ноги, остановившись в двух шагах от кинувшихся было в рассыпную людей.

— Не боись, дурачьё! — крикнул он, наматывая поводья на левую руку. — Кто тут старший, отзовись! Живо!

— Ну я, — старый Боголюб шагнул вперёд, комкая шапку в руках.

Остальные всадники между тем подъехали и остановились у толмача за спиной.

— Мой господин хочет знать почему ты, пёсья кровь, прошлым летом не выдал всей положенной дани?

— Так ведь, — старик огляделся по сторонам, — отправили ведь… Всё отдали…

— Врёшь! — Толмач дёрнул поводья и заставил жеребца взвиться на дыбы, да так, что его копыта едва не зацепили Боголюбова лица. — Ты только половину отдал! А зерна и того меньше!

— Всё, как уговорено, — гнул своё Боголюб. — С каждого двора по мешку зерна. А если вышло мало, так это потому что дворов стало меньше. Народу у нас поубавилось, сам посмотри…

— Врёшь! — снова крикнул парень и замахнулся на Боголюба плетью. Старик зажмурился, ожидая удара, но резкий окрик заставил толмача опустить руку.

Белый Воин что-то сказал ему на своём языке, тот поклонился, они перекинулись ещё парой слов и толмач снова повернулся к людям.

— Вот что, — лицо его было уже не таким надменным, — мой господин в это лето возьмёт дань кровью. Солнцеликому нужны воины. Ваша деревня даст трёх человек.

— Да где ж… — растерянно развёл руки Боголюб. — Да кого ж…

— А мне всё равно! — отрезал толмач. — Господин так сказал. Так что давай, шевелись. Вон у тебя парни крепкие, здоровые, если троих отдашь, от твоей деревни не убудет.

Селяне зашептались, поглядывая друг на друга.

— Мы в той роще лагерем на ночлег станем, — толмач махнул плетью в сторону опушки леса. — А ты до утра трёх молодцов собери. Да смотри чтоб не хромых да убогих.

Боголюб часто закивал головой.

— Да, вот ещё, — парень наклонился в седле и навис над стариком. — Девку мне найди. Ладную да складную. Вечером пришлёшь. Не боись, с собой не увезу. Завтра верну, может даже с прибавкой.

Толмач заржал, показав крупные жёлтые зубы и махнул рукой. Отряд неспешно развернулся и двинулся к берёзовой рощице.

2.

— Да перебить их всех и дело с концом! — горячился Жадан, крепкий, широкоплечий здоровяк с копной торчащих во все стороны рыжих волос. — Вон их там всего восемь бойцов…

Он кивнул в сторону берёзовой рощи, откуда поднимался в небо тонкий дымок костра. И продолжал:

— У нас тут два десятка здоровых мужиков. На раз-два управимся.

— Ну положим их не восемь, а десять… — медленно проговаривая слова, возразил Малк по прозвищу Дровосек.

— Пустобрёх не в счёт, — отмахнулся Жадан, очевидно имея в виду толмача. — Какой с него боец? А хазарин вон без оружия, за своими печенегами прячется.

Он стоял посреди круга односельчан, полный бесшабашной решимости, зажигая этой решимостью остальных:

— Нападём перед рассветом, когда они крепко спать будут, — продолжал Жадан. — Двух дозорных они выставят, не более. Свернём им головы по тихому, как каплунам, а остальные даже очнуться не успеют!

— Панцири у них, — сказал кто-то, — мечи да секиры. А у нас что? Вилы да рогатины?

— Спать они будут! — выкрикнул Жадан. — Спать! А как спать лягут, так броню по любому сымут!

— Погоди, — Боголюб запустил пятерню в свою редкую седую бороду. — Не горячись. Откуда знаешь, что они одни? Малым отрядом они бы не сунулись в такую даль. Где-то поблизости ждут остальные. И коль эти не вернутся, вмиг будут здесь.

— В Коростень надо послать гонца, — предложил Векша, рассудительный и вечно хмурый бирюк, чья изба стояла за дальним оврагом. — Как на прокорм за зерном своих присылать, так они тут как тут, вот пущай теперь помогают.

— Не успеем, — сказал Боголюб. — Туда гонец только до утра доберётся. Покуда они там соберутся, пока тронутся в путь… Это если соберутся…

— Вот что, — Жадан обвёл односельчан горящим взглядом. — Вы как хотите, а к хазарам в рабы я не пойду. Перебьём их этой ночью, а нет так и пускай, всё одно помирать, так лучше здесь, чем неведомо где!

— Слушайте! — вдруг неожиданно сам для себя подал голос Радомир. — Слушайте! Вот как поступим. И гонца в Корстень пошлём, и на хазар сами нападём. Ежели к ним подмога приспеет через день или два, так и мы помощи к тому времени дождёмся!

Все тут же притихли.

— А парень дело говорит, — закивал тяжёлой головой Векша.

Переведя дух, Радомир продолжил:

— А нападём мы на них так, что они и догадаться не успеют. Есть тут у меня задумка одна…

3.

С первыми сумерками тысячи сверчков затянули свою вечернюю песню, и их голоса, сливаясь в нестройный хор, невидимыми волнами перекатывались над бескрайней степью, над оцепеневшим вдруг лесом и эхом отзывались в сумеречной глубине подсвеченного редкими звёздами неба. Стоячий воздух, раскалившийся за день, теперь медленно остывал, истекая ароматами степных трав и лесной хвои. Запах жареного мяса, идущий от уже притухшего костра, не мог пробиться сквозь эти ароматы, тонул в них и терялся уже на расстоянии десятка шагов.

Когда две тени вынырнули из сгущавшихся сумерек, сидевший на плоском камне дозорный лишь слегка повернул голову, но опытный взгляд непременно заметил бы, как он отвёл руку в сторону, готовый в случае чего метнуть зажатый в ней нож.

«Этот не промахнётся», — подумал Боголюб и замахал над головой обеими руками.

— Толмач ваш где? — крикнул он нарочито громко. — Девку вот ему привёл!

Женская фигура, закутанная в платок, переминалась с ноги на ногу чуть позади.

Дозорный наверняка ничего не понял. Но тут у костра появился развесёлый детина, без кольчуги, без шапки, с кожаной флягой в руке и загорланил:

— Эй, сюда давай!

Дозорный молча кивнул головой в сторону костра.

— Пошли, — Боголюб заторопился, беспокойно оглядываясь по сторонам. Двое воинов, сидевших у костра, не обратили на него никакого внимания. Оба они, без доспехов, но с мечами на поясе, жарили на углях большие куски мяса, источавших такой аромат, что старик едва не подавился слюной. В стороне в сумерках маячил силуэт второго дозорного, который неподвижно стоял, опираясь на копьё. Остальные, видимо, спали на конских попонах между костром и большим белым шатром, поставленным для командира отряда. Стреноженные лошади паслись рядом.

За большим шатром виднелся шатёр поменьше. Оттуда-то и вышел уже сильно подвыпивший толмач.

«Ты гляди какая важная птица, — пробормотал Боголюб. — И шатёр отдельно себе поставил».

— Быстрей, дед! — Парень отхлебнул из фляги и нетвёрдой походкой сделал несколько шагов навстречу. — Баба-то хоть ничего? Съедобная?

Он смерил осоловевшим взглядом смутно различимую в темноте женскую фигуру.

— Хош вина? — толмач помахал флягой, в которой ещё что-то булькало на дне. — Вы в вашей глухомани поди про такое и не слыхивали. Ладно, топай в шатёр, а мы тут со стариком ещё потолкуем.

— Иди, дочка, иди, — Боголюб подтолкнул девку и та бесшумно скользнула под полог.

Толмач приобнял старика за плечи, навалился на него всем своим весом и ткнул ему флягу под нос:

— На, пей!

Боголюб взял флягу, осторожно глотнул. Терпкая, густая жидкость была непривычной на вкус, а в голове сразу зашумело, будто от крепкой браги.

— То-то же! — важно изрёк парень, забирая флягу. — Не чета вашему пойлу!

А потом сделал суровое лицо.

— Завтра поутру присылай своих молодцов. Если не придут на рассвете, твою голову первую долой. Понял?

Старик согласно закивал.

— Ну ступай, ступай! Да смотри не убейся в темноте спьяну!

И толмач заржал так, что лошади испуганно шарахнулись в сторону.

Боголюб попятился, несколько раз поклонился, потом развернулся и заспешил прочь. Проводив его взглядом, парень потянулся, сыто рыгнул и воротился в шатёр.

Девка стояла посредине шатра, обхватив плечи руками.

— Эй, подруга, чего мнёшься? — Толмач качнулся. — Платок-то сними!

Девка молчала и не шевелилась. Он протянул руку и дёрнул за край платка.

— Что за…

В шатре было темно, но всё равно было видно, что с лицом девки что-то не так.

— Да это ж не баба! — успел только сказать толмач, как что-то острое ударило его снизу вверх под кадык и он, выпучив глаза, захрипел, захлёбываясь вдруг хлынувшей из горла кровью.

Малк почти вплотную подобрался к сидящему на камне дозорному и затаился, сдерживая дыхание. Сердце стучало так, что Малку казалось, будто его слышно за сотню шагов. Дозорный не шевелился. Видать, он дремал, уронив голову на грудь.

Малк поудобней перехватил топорище, вскочил, замахнулся и рубанул по кожаному назатыльнику, как раз там, где должна начинаться шея. Что-то хрустнуло, шлем покатился в траву, а дозорный на глазах изумлённого Малка вдруг начал разваливаться. Миг — и на земле перед ним лежит обёрнутое плащом соломенное чучело.

— Засада! — процедил Малк сквозь зубы и попятился, озираясь, обеими руками сжимая топорище.

Протяжный свист раздался откуда-то справа, а слева, будто из-под земли выскочил живой дозорный. Без шлема, ведь вот он, шлем, валяется на земле, но зато с мечом в руке.

— Засада! — успел крикнуть уже во весь голос Малк, и в следующий миг сверкнувший в лунном свете клинок развалил его надвое от левого плеча до правого бедра.

Услыхав этот крик, лежавший в траве Жадан вскочил и бросился бежать прочь. Но тут навстречу ему из темноты вылетел всадник. Волчий хвост болтается над головой, доспехи грозно лязгают при каждом движении, а остриё копья нацелено прямо в лицо Жадану.

Жадан развернулся и побежал в другую сторону, понимая, что от конного ему никак не уйти. Разве что в лес. Но до леса не меньше полусотни шагов, а топот копыт за спиной всё ближе. Жадан изо всех сил рванулся вперёд, но тут почувствовал, что ноги его перестали слушаться. Последнее, что он увидел, было окровавленное остриё копья, вдруг выросшее у него прямо из середины груди.

Когда Радомир, скинув бабское платье, выскочил из шатра, вокруг творилось страшное. Кто-то кричал, кто-то бежал, кому-то ремнями крутили руки. Несколько распростёртых тел валялись на земле, освещённые пламенем полыхавшего теперь в полную силу костра.

— Всё пропало! — Понял вдруг Радомир.

Бежать! Только куда? Догонят.

Тут он увидел, как из большого шатра вышел Белый Хазарин. Вышел неспешно, так, словно только что здесь никого не рубили насмерть. Он был без тюрбана и без плаща, в длинной белой одежде, перепоясаный алым кушаком, к которому был прицеплен кривой меч в серебряных ножнах. В груди у Радомира вдруг зажглась лютая ненависть к этому хазарину.

— Убью, — прошептал юноша. — Убью, а там будь что будет.

Он огляделся в поисках оружия. Повезло — четыре составленных наподобие шалаша копья, подмеченные им ещё в самом начале, оказались на месте, у входа в шатёр толмача. Радомир схватил одно из них, остальные со стуком попадали на траву.

— Убью! — закричал он и ринулся на хазарина.

Белый Воин стоял к нему в пол-оборота, и до него было шагов десять, не больше. Радомир преодолел это расстояние в три прыжка и нацелился уже ударить, но что-то блеснуло прямо перед ним, прочертив в воздухе сверкающую дугу, и отсеченный конец древка вместе с остриём отлетел в сторону. Один из телохранителей-печенегов, поигрывая мечём, вдруг встал между Радомиром и хазарином. Двое других приближались с двух сторон, тоже с мечами в руках.

«Всё, пропал!», — эта мысль обожгла Радомира, словно за шиворот вылили ковш холодной ключевой воды. А потом страх пропал, и вместо него пришло мрачное отчаяние, которое, наверное, чувствует зверь, окружённый со всех сторон охотниками.

Радомир взмахнул несколько раз бесполезной палкой, в которую превратилось его копьё, завертелся на месте, пытаясь охватить взглядом всех троих противников и угадать, кто из них ближе всего, кого легче будет достать. Печенеги двигались по кругу, обходя его и одновременно приближаясь. Ничего не выйдет — они нападут одновременно и порубят его прежде, чем он успеет ударить! Да и много ли древком без острия навоюешь! Эх, была, не была!..

Радомир вскинул руки и начал быстро вращать древко над головой. Да только это не помогло. Печенег взмахнул мечом, и древко стало ещё на локоть короче. Радомир едва успел пригнуться, уходя от другого меча, но тут третий печенег занёс оружие у него над головой.

Занёс, но не ударил. Потому что хазарин что-то выкрикнул, и мечи опустились.

Радомир огляделся по сторонам. Печенеги медленно отступили, не спуская с него глаз. Хазарин неторопливо подошёл ближе, смерил Радомира пристальным взглядом сощуренных глаз и снова что-то сказал. Меч вспыхнул в отсветах костра и упал к ногам Радомира.

— Подними! — сказал хазарин на чистом словенском языке.

Радомир выпустил из рук палку, нагнулся и поднял оружие. Меч был лёгкий, слегка изогнутый, заточенный с одной стороны, с удобной, как раз по ширине ладони, рукоятью. Такого оружия Радомир никогда в руках не держал. Он перекинул меч из одной руки в другую и несколько раз взмахнул им перед собой. Клинок со свистом разрубил воздух.

— Сражайся! — сказал хазарин, вынимая свой меч.

Радомир изумлённо посмотрел на него и взгляды их встретились. Хазарин стоял, держа меч в опущенной руке. Ждал. Ну что ж, так будет получше, чем с палкой один против троих.

Радомир замахнулся, прыгнул и ударил. Меч рассёк пустоту. Юноша так и не понял, как Белый Воин вдруг оказался у него за спиной. Только почувствовал, как лёгкое касание холодом обожгло шею.

Хазарин отступил и опустил меч. Радомир снова напал и снова промахнулся. И снова напал.

В третий раз хазарин не отступил. Уклонившись от Радомирова клинка, он вдруг шагнул вперёд и с размаху ударил юношу в грудь серебряной рукоятью. У Радомира перехватило дыхание. Он выронил оружие, попятился, споткнулся и упал на траву, хватая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба.

Хазарин на него даже не посмотрел. Вложил меч в ножны и сказал своим:

— Этот поедет со мной. Остальных…

Тут он провёл ребром ладони по горлу и пошёл в свой шатёр.

4.

Рассвело. Осёдланные кони нетерпеливо били копытами, грызли удила и злобно косили глазами по сторонам. Радомир сидел на земле со связанными за спиной руками около свёрнутого шатра и рассеянно глядел в широко раскрытые глаза Жадана, чья голова, насаженная на длинную палку, будоражила аппетит круживших над лесом ворон. Головы ещё девятерых односельчан на таких же палках торчали рядом, а тела валялись внизу, сваленные в кучу, так, что нельзя было понять, где чьё. Чуть поодаль растянулся, широко раскинув руки и ноги давешний толмач. Лицо перекошено, одежда в крови. Из шеи у него всё ещё торчала длинная занозистая щепа, которую всадил туда Радомир.

Белый Хазарин подошёл, посмотрел на мертвеца, брезгливо поморщился.

— Этого похоронить, господин? — спросил один из воинов.

— Вороны похоронят, — сказал хазарин и махнул рукой. — Поехали!

5.

— А ты сам откуда?

Голос вырвал Радомира из сонного оцепенения. Он медленно брёл за телегой, загребая босыми ногами пыль. Его левую лодыжку крепко охватывала верёвка, завязанная хитроумным узлом. Такой не распутать. Один её конец был привязан к телеге, а другой к ноге идущего следом лохматого веснушчатого парня.

— Из деревни, — буркнул Радомир.

— Тут все из деревни, — Рябой кажется, усмехнулся. — Из какой?

Второй день они брели под жарким июньским солнцем куда-то на восток, одиннадцать молодых парней, связанных одной верёвкой. Как и говорил Боголюб, наехавших на их деревню хазар поджидал ещё один отряд. Десять человек конных, две больших повозки, ещё пяток пешей прислуги и пленные. Четыре бабы на телеге, остальные за телегой на привязи.

В отряде, кроме печенегов с волчьими хвостами, было ещё два знатных хазарина. Один в серебряном чеканном нагруднике, у другого плащ по краю обшит золотом. Но оба, как сразу подметил Радомир, подчинялись Белому Хазарину и держались от него на почтительном расстоянии. Сам предводитель отряда ехал впереди, всё время окружённый четырьмя печенегами.

— Из той деревни, что за Бобровым урочищем, — неохотно ответил Радомир.

— А, бобровский значит. — Рябой не отставал. — У нас всех, кто на вашей стороне живёт, зовут бобровскими.

— Ну и пускай, — Радомир тоскливо огляделся по сторонам. — Теперь уж всё равно.

Отряд миновал небольшой перелесок. Дорога пошла в гору.

— Сюда как попал? — снова спросил Рябой.

— Белый Хазарин забрал.

— Тот, что впереди что ли?

— Ага.

Некоторое время шли молча. Дорога перевалила через бугор и запетляла вниз по склону.

— А откуда знаешь, что он хазарин? — опять подал голос Рябой.

— Хазарин он и есть хазарин, чего тут знать.

— Ну а вот как отличить хазарина от жидовина знаешь? Имена у них одинаковые и богу одному молятся.

— Ну… — Радомир задумался. — Хазаре, они светлые, а жидовины чернявые.

— Да ладно, — хохотнул Рябой. — Бывают хазаре тёмные, аж чёрные.

— Тогда не знаю.

— Хазарин он всегда с мечём и на коне, — важно сообщил Рябой. — А жидовин на телеге и с мешком скарба. Хазарин всё так берёт, а жидовин покупает.

— Ты откуда знаешь?

— А меня жидовин купил. Вместе с сестрой Смеляной. Вон она сидит на телеге, вторая с нашего краю.

Радомир даже оглянулся.

— Как купил?

— Ну так, взял да и купил. Беда у нас приключилась, молния попала в амбар, да и весь урожай сгорел. Голодали сильно. А тот жидовин за нас дал три мешка проса.

— И что, родня не воспротивилась?

— Сироты мы. Вот старейшина нас и продал тому жидовину. А жидовин потом хазарину отдал.

— Зачем отдал?

— А кто их поймёт. Они долго ругались, а потом жидовин говорит, мол, забирай этих двоих, мне они ни к чему. Может, продал, может так отдал, не знаю.

Радомир посмотрел вперёд. На телеге рядком, свесив босые ноги, сидели пять девок. Он только сейчас заметил, что они связаны точно так же друг с другом одной верёвкой, конец которой примотан к телеге. Сестра Рябого Смеляна глядя куда-то в даль широко раскрытыми васильковыми глазами плела косу.

«Красивая», — подумал Радомир. А вслух спросил:

— Слышь, Рябой, а куда нас ведут?

— Меня вообще Гудим зовут, — немедля отозвался тот, — но можешь и Рябым звать, мне всё едино. А ведут нас, как я слышал, в главный город, который зовётся Хазаран. Что будет с нами, не знаю. Но точно скажу, там мы и сгинем навек.

Радомир нахмурился. Пропадать на чужбине ему совсем не хотелось.

— А бежать? Может бежать?

Рябой засмеялся.

— Как? Был тут один. Разрезал черепком верёвку да побежал. Печенег тут же ногу ему стрелой пробил. А потом они ему брюхо разрезали и подвесили на дереве помирать. А нам сказали, что будет так с каждым, кто ещё побежит.

Потом, подумав, Рябой добавил:

— А если бежать, то сейчас. Потому что скоро перейдём большую реку, а там всё, конец.

6.

К реке они вышли уже к концу следующего дня. Миновав небольшой лесок, отряд оказался над кручей, откуда видно было далеко вокруг. Река, широкая, так что другой берег едва видно, медленно текла с севера на юг, дугой огибая гору, на которой стояла небольшая крепость. Внизу, под горой, там, где в большую реку впадала речка намного меньшая, виднелись какие-то постройки и множество лодок, вытащенных на берег. Широкая пристань на толстенных сваях выдавалась далеко вперёд, и как раз сейчас там с большого парома выгружался конный отряд.

— Шамбат, — ни к кому не обращаясь, сказал хазарин, — Высокая крепость.

Видно, он имел в виду укрепление на горе.

Отряд стал спускаться по плотно утоптанной дороге между двух холмов. Теперь Радомир хорошо видел берег, к которому примыкал то ли посёлок то ли торг, где между постройками безостановочно сновали люди.

Пока они спускались, от крепости по склону им навстречу поскакал человек на белом коне. За ним в небольшом отдалении следовали два всадника с волчьими хвостами на шлемах. Поравнявшись с отрядом, человек осадил коня и поднял правую руку.

— Мир тебе, Рафаил! — выкрикнул он, обращаясь к Белому Хазарину.

— Привет, Борух! — отвечал тот.

Они соскочили с коней и крепко обнялись. Тот, второй был пониже ростом, смуглый, темноволосый, с такой же коротко остриженной бородой и усами подковой. Глаза глубоко посаженные, почти чёрные. Сам тоже сухощавый, но черты лица не такие резкие и хищные, как у Белого Хазарина.

— Твой поход был удачен? — Спросил Борух, беглым взглядом окинув остановившийся караван.

— Какое там! — Отмахнулся Белый Хазарин. — Сакалибы совсем обнаглели. В лесах прячутся, платить не хотят. А вон тот… — он ткнул хлыстом в сторону Радомира, — убить меня хотел.

— Зачем же ты его с собой везёшь? Там бы и оставил… в назидание остальным.

— Остальных вороны доедают, — сказал Рафаил. — А этот смелый, дерзкий. Пусть поживёт пока. Если не сдохнет, будет хороший боец.

Борух с сомнением посмотрел на Радомира и покачал головой.

— Что это там у тебя за народ? — спросил Рафаил, кивнув в сторону пристани.

— Да вот конницу прислали, тридцать всадников. Можно подумать они меня спасут.

Отряд неспешно двинулся в сторону крепости. Она представляла собой огороженное валом и частоколом пространство, посреди которого возвышался громадный сруб с крытой площадкой для лучников наверху. Теперь было хорошо видно, что часть частокола разобрана, на валу суетятся рабочие, а рядом сложены новые, свежеструганные брёвна.

— Дыры латаешь? — Белый Хазарин кивнул в сторону стройки.

— Новый вал насыпали, — сказал Борух. — Повыше. И ров поглубже.

Они ехали впереди, стремя в стремя. Остальные следовали за ними.

— Опасаешься чего-то?

— Плох тот командир гарнизона, который ничего не опасается.

Дорога сначала шла под гору, а потом начала круто подниматься вверх. Внизу, у пристани отряд конницы уже закончил выгрузку.

— Сколько у тебя людей? — Рафаил взглядом опытного воина осматривал укрепления. Судя по выражению лица, они его не сильно впечатлили.

— Полсотни, — Борух поморщился. — Наёмники. Ненадёжный контингент, сам знаешь. И все с причудами. Арсии не хотят сражаться пешком, сакалибы не хотят сражаться на конях, русии не хотят сражаться против своих…

— У тебя и такие есть?

— Нет, русиев нет. Опасный народ. С ними дел лучше не иметь.

— Думаешь?

— Уверен.

— Но зато у тебя теперь есть конница.

— Что толку от конницы, если она заперта в крепостных стенах?

— Тоже верно.

Здесь, наверху было ветрено. Ветер трепал плащи всадников, волчьи хвосты на шлемах печенегов и знамёна с изображением солнца над крепостными воротами. Но, когда они въехали в ворота, ветер сразу стих.

— Там, в роскошных садах Атиля, они совершенно не понимают, что происходит здесь, на дальнем рубеже, — Борух соскочил с коня и отдал поводья слуге, который возник рядом так, словно вырос из-под земли. — Никто, кроме сборщиков дани, вроде тебя, не появляется в этих местах. Мы здесь предоставлены сами себе, зажатые между лесом и степью. Боюсь, случись что, нам даже на помощь никто не придёт.

— Я буду говорить с правителем, — тоже сойдя с коня, сказал Рафаил, — и доведу до его ведома положение дел.

— А каково оно на самом деле? — Борух усмехнулся. По выражению его лица было видно, что ответ ему заранее известен.

— Мы не контролируем земли за Данапром. Правый берег давно живёт своей жизнью. Немногие, вроде меня, ещё рискуют отправляться туда, но уходить слишком далеко на запад опасно.

— Баджнаки? Мадьяры?

— Баджнаки правобережья нам не подчиняются. Как и мадьяры, с которыми теперь всё чаще приходится воевать.

— Но ведь дело не только в этом?

— Да, не только.

— Пойдем, выпьем вина. Тут один мой старый друг привёз несколько бурдюков отличного вина из самого Дербента. Жаль оно быстро заканчивается. Здесь такого не достать.

Когда по грубой, но крепко сбитой лестнице через квадратный люк в полу они поднялись в самое верхнее помещение сруба, служившее одновременно командным пунктом и местом обитания начальника гарнизона, Борух достал два больших серебряных кубка и наполнил их вином.

Жилище это было более чем скромным. Большая, почти пустая комната без малейших следов роскоши. Вдоль голых бревенчатых стен несколько сундуков разной величины, которые одновременно служат и скамейками и кроватями. Во всех четырёх стенах прорезаны окна, чтобы не выходя отсюда можно было обозревать окрестности во всех направлениях. В углу стойка с оружием — несколько луков и копий, шлем, кольчуга, щит с изображением солнца и два меча.

— Я прикажу зажарить барашка, — сказал Борух.

— Да, я не прочь перекусить, — кивнул Рафаил.

Вино было действительно превосходное, но чересчур сладкое. Он подошёл к окну и наблюдал как отряд конницы, подобно змее, медленно втягивается в крепостные ворота.

— Торговля идёт? — Спросил Рафаил, отхлебнув вина.

— Какая тут может быть торговля, — скривился Борух. — Наши привозят вино и шёлк, выменивают у местных на меха. Румейские купцы сюда не доходят, боятся плавать через пороги. Часто в последнее время приплывают русии, но у них всё тот же товар — меха и рабы. А покупать некому.

— Русии сильно продвинулись на юг. Это меня беспокоит.

— Они обосновались совсем недалеко, до этого места дней десять пути вверх по реке. В хорошую погоду даже меньше. Раньше они там только зимовали, теперь живут постоянно. Построили что-то вроде крепости на горе. Мои шпионы сообщают, что там уже несколько десятков домов и полтысячи людей, в том числе женщины и дети. А раз привезли женщин, значит, решили обосноваться надолго.

— И что они?

— Пока сидят тихо. Приплывают сюда торговать. Попутно грабят местных. Но мы с этим ничего поделать не можем… Нет, не здесь, дальше, на севере. Здесь сакалибы под нашей защитой. Они снабжают нас продовольствием, мы защищаем их от врагов.

— Полагаю, им пока что никто особо не угрожает.

— Всё так. Мадьяры сюда не суются. А русии… Их слишком мало. Они приходят отрядами по двадцать-тридцать человек, продают, покупают, потом уходят обратно. На зиму они в Шамбате не остаются.

— Да, но их значительно больше в Булгаре и Атиле. Я бы даже сказал слишком много.

— Но они ведь и там только торгуют.

— Пока торгуют. Но ты ведь знаешь, однажды русии едва не захватили главный город румеев.

— То были другие русии. Говорят, они пришли с запада. И их было много. Хотя румеи наверняка преувеличили масштабы угрозы. Но в целом я разделяю твои опасения. Будь их здесь не десятки, а сотни или тысячи, нам стоило бы начать всерьёз волноваться. А пока…

— Это только начало. Они придут, Борух. И их будет много.

— Расскажи и об этом правителю.

— Непременно.

— Будет возможность, спроси его и обо мне.

— Ты же знаешь, я бы рад, но повлиять на решение твоего дела я не в силах. Но я буду стараться. Сделаю, что смогу.

Борух вздохнул и вновь наполнил опустевшие кубки.

— А где твой переводчик? — спросил он. — Весёлый такой парень… Не помню как его имя.

— Умер, — равнодушно отвечал Рафаил. — Тот парень, что пытался меня убить, воткнул ему кол прямо в глотку.

— Вот как! — Борух скривился. — Впрочем, туда ему и дорога.

— Именно так, — сказал Рафаил, подняв кубок.

— Ты его всегда недолюбливал.

— А кто любит предателей? Хоть в Книге Книг и сказано: «Тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои, и цари их — служить тебе»¹. Однако сегодня они служат тебе против своих, а завтра кто знает, кому продадут твою голову.

— Всё так. Потому и я не люблю наёмников.

— Главное правильно их использовать. Муслимов против язычников. Язычников против румеев и муслимов.

— Было бы всё так просто, — Борух вздохнул. — А так, когда в одном месте сходятся наёмники из множества народов….

— Тогда беда.

— Да, беда.

Борух присел на крышку сундука, из которого он прежде достал кубки.

— Мир меняется, Борух, — сказал Рафаил. — В Атиле думают, что благоденствие будет длиться вечно, что можно вечно пить вино в тени шелковиц у журчащего фонтана, смотреть на танцующих рабынь и вечно пересчитывать золотые дирхемы, которые никогда не заканчиваются. Но племена вокруг нас шевелятся, как перезревший сыр. И стоит нам где-то дать слабину, как это брожение охватит все наши земли и положит конец нашему благополучию.

— У тебя мрачные мысли, друг мой. Выпей-ка лучше ещё вина.

Пока происходил этот разговор, люди Рафаила и его пленники скучали в тени сруба во дворе крепости. Сруб занимал всю центральную часть не слишком обширного пространства внутри частокола. С одной стороны вдоль него тянулись коновязи под сплошным длинным навесом, с другой — небольшие постройки, полу-шатры, полу-шалаши, служившие, видимо, жилищами для обслуги.

Когда только отряд въехал в ворота, Радомир, в жизни своей не видавший подобных сооружений, спросил:

— Мы что, уже добрались? Это что уже Хазаран?

— Вот дурак человек, — сокрушённо покачал головой Гудим. — Мы в пути только третий день. До Хазарана дойдём, когда луна дважды сменится.

— Так долго? — поразился Радомир. — Это же на краю земли!

Рябой хмыкнул.

— До края земли топать и топать. Смешной ты, право слово.

Теперь они сидели на земле, у колеса телеги, поджав под себя ноги. Им выдали по кружке воды и по куску чёрствого хлеба. Видно, это и вся еда на сегодня.

— Ты откуда про Хазаран знаешь? — спросил Радомир, размачивая в воде горбушку.

— Знаю, — Рябой, щурясь, смотрел, как солнце опускается за острые колья частокола. Где-то стучали топоры, натужно хрипела пила. — Был тут один бродяга, шёл через нашу деревню позапрошлым летом. Говорит, забрали его хазары, и он там у них десять лет овец пас. А потом сбежал и домой пошёл, куда-то на север.

— Значит можно сбежать даже из самого Хазарана! — оживился Радомир. — А ты всё сгинем, сгинем…

— Как пить дать сгинем. Нас же не овец пасти волокут.

— А куда?

— Слышал я, — Рябой высыпал в рот последние крошки и наклонился к Радомиру, словно хотел поведать тому великую тайну, — что дадут нам рубахи железные, вон чисто как у печенегов, да копья и отправят воевать за ихнего хазарского владыку.

— Воевать?

— Ага, — запив хлеб водой, кивнул Гудим.

— Так мы ж не умеем!

— Так научат.

— А ежели они нам оружие дадут, а мы на них с этим оружием и нападём?

Гудим даже присвистнул.

— Ну ты и вправду дурак, — он снисходительно посмотрел на Радомира. С сочувствием, как на болезного. — Ты только попробуй, так тебя тут же изрубят. Знаешь сколько там тех хазар? Тьма!

Тем временем в ворота крепости, которые были как раз напротив, стали въезжать всадники. Вооружённые, будто на войну, в одинаковых наборных панцирях из продолговатых блестящих пластин, островерхих шлемах, правда, без волчьих хвостов, с щитами, булавами, копьями. Кони в железных налобниках, под кольчужными попонами. У каждого всадника в поводу ещё один конь, навьюченный разным военным скарбом.

— Видишь, какая силища! — сказал Рябой. — Куда нам с ними тягаться.

— Да, силища, — повторил Радомир, провожая взглядом всадников. И добавил: — А знаешь, я ведь бился с Белым Хазарином.

— Да ну!? — Рябой смерил его недоверчивым взглядом. — И что?

— И он меня побил.

— Вот! — Подняв палец вверх, важно изрёк Гудим. — Потому что он боец. А ты кто? Никто.

— Я на медведя с мужиками ходил, — обиженно буркнул Радомир.

— На медведя он ходил! И что? Много выходил?

— Завалили мы того медведя.

— Ты завалил?

— Нет. Мужики завалили. Я собак держал.

— Собак он держал! Герой! Медведя завалить это тебе не хазарина одолеть. Медведь он здоровый, сильный, да умом-разумом небогат. А хазарин хитёр, он тебя хитростью возьмёт.

— Хазарин с медведем не справится.

— Да он и не будет с ним бороться. Он что, дурак? Он печенегам своим велит его застрелить и дело с концом.

— Это ж нечестно!

— Ясное дело! На то он и хазарин!

Они помолчали. Солнце уже совсем ушло за частокол, и топоры перестали стучать. Два хазарина, спутники Рафаила, которые до сих пор топтались тут же, около повозок, куда-то пропали.

— Так, а где мы сейчас? — спросил Радомир, оглядываясь.

— Это ближняя крепость хазар, — Рябой прикрыл глаза и привалился спиной к колесу. — Там, на берегу две деревеньки и переправа. Мы сюда воск и мёд возили.

— Хазаран, наверное, втрое больше.

Рябой хохотнул.

— Нет, ну ты всё-таки совсем дурак! Втрое! Стократ больше! И дома там все каменные.

Тем временем из сруба появились Борух и его гость. Они неспешно шли вдоль коновязей и Борух попутно показывал своё хозяйство.

— Крепость невелика, — говорил он, — но сто человек гарнизона с прислугой можно разместить. Колодец в погребе под срубом. Там же запасы еды. Да, в общем-то, долгая осада нам не грозит. В случае нападения нам главное удержать крепость и переправу и зажечь сигнальный огонь. Через три-четыре дня подойдёт подкрепление… — последние слова Борух произнёс не слишком уверенно. А потом с невесёлой усмешкой добавил: — Если подойдёт…

— Я слышал, на той горе, что выше по течению, тоже была крепость.

— Да. Её сожгли мадьяры лет двадцать назад. Но там неудачное место, плохое для обороны. Здесь гораздо надёжней.

Они дошли до повозок и остановились.

— У тебя много пленных сакалибов, — сказал Борух.

— Одиннадцать.

— В Атиль повезёшь, на базар?

— Нет, Борух. Я воин, а не работорговец. Мужчины нужны в войске Солнцеликого, я взял их в тех поселениях, где не заплатили дань в минувшем году. А женщины достались по случаю, сам не знаю что с ними делать. Может, ты заберёшь?

— Ну… — Борух прищурился и оценивающе посмотрел на товар. — Сколько хочешь за них?

— Я не торговец, — повторил Рафаил. — А золота и серебра в моём доме и так достаточно. Дай мне провиант в дорогу, на том и разойдёмся.

— Провиант я тебе и так дам, — сказал Борух. — Как другу, а не как сборщику податей. А за этих… Если не хочешь золота, возьми тогда четыре бурдюка того вина, которым я тебя угощал. По одному за каждую.

— Вино отличное, и я приму от тебя этот дар, — Рафаил приложил правую руку к сердцу и слегка поклонился.

Тут же позабыв о пленных, они пошли дальше, продолжая свой разговор.

— Ну что, сестрёнка, — сказал, провожая их взглядом Рябой, — будем с тобой прощаться.

— Что такое? — спросил Радомир, который языка хазар совсем не понимал.

— Да баб он здесь оставляет, — махнул рукой Гудим. — Вроде как тому чернявому их продал.

Девки на телеге загалдели. Смеляна соскочила на землю, присела рядом с братом, обняла его за шею.

— Да ладно, чего там, — Рябой погладил её по волосам. — Хоть так хоть эдак разлучили бы нас с тобой. Не тут, так потом. Но ты не горюй. Если вырвусь, за тобой вернусь обязательно!

Рафаил и Борух между тем дошли до ворот, которые уже запирали на ночь.

— Я отправлюсь в путь на рассвете, — сказал Белый Хазарин.

— Мог бы погостить день-другой. У нас тут тоска смертная. А такие гости вообще редкость.

— Не могу. Тороплюсь попасть домой на свадьбу сына. Каждый день на счету.

— Тогда пусть будет так, — с сожалением произнёс Борух. — Я завтра сам провожу тебя до переправы.

7.

Отряд выступил из крепости ещё до восхода солнца, когда на востоке только-только начало сереть небо. Было сыро и холодно. По берегу от реки поднимался молочно-белый туман, в котором тонули колёса повозок и копыта коней.

Борух проводил их до самого конца деревянной пристани. Там они с Белым Хазарином обнялись на прощание и Борух сказал:

— Удачного пути тебе, друг. Надеюсь, следующим летом увижу тебя снова.

— Я вряд ли теперь поеду на дальние рубежи, — покачал головой Рафаил. — Меня всё больше тянет домой, в южные степи. Так что жду тебя там.

— Верю, что так и будет. Если на то будет воля Всевышнего… и добрая воля нашего правителя.

Так они и расстались.

На паром сначала погрузились хазары, половина печенегов и пленники. Остальные с повозками остались ждать, потому как перевезти всех за один раз было невозможно. Рафаил бросил короткий взгляд на крепость, очертания которой смутно угадывались в предрассветных сумерках. Потом посмотрел на пристань. Туман поднимался над водой до самых досок, поэтому казалось, что стоящий на них Борух парит в воздухе.

— Прощай, Борух, друг мой, — вполголоса произнёс Рафаил. — Прощай и удачи тебе!

Внезапный порыв ветра нагнал с реки ещё больше тумана. Пристань и замершая на ней тёмная фигура исчезли за дымной пеленой. Неожиданно громкий и резкий крик какой-то птицы пронзил тишину.

Рафаил заложил руки за пояс и неспешно перешёл в переднюю часть парома. Из-за тумана реки совсем не было видно, и только редкие всплески напоминали, что там внизу, под брёвнами вода.

— Благослови! — Подняв глаза к небу, произнёс Рафаил и забормотал едва слышно молитву.

Когда он окончил молиться, впереди в тумане засветились огоньки редких костров.

Хазарин первым сошёл на берег и тут же велел развести огонь. Пока остальные выгружались, он ходил туда-сюда по песку, время от времени подбирал гальку, бросал её в туман и слушал, как она ударяется о невидимую воду.

Рассветало. Дым костров смешивался с туманом и стелился по земле.

— Воистину земля тесна и все дороги сходятся в одном месте! — голос заставил хазарина вздрогнуть и обернуться. От ближнего костра к нему спешил, вскинув в приветствии обе руки, невысокий полный человек.

Рафаил сощурился, присматриваясь, а потом шагнул ему навстречу.

— Друг Шимон, ты ли это, старый прохиндей?

— Я, а кто ж ещё!

Человек был небольшого роста, почти что на голову ниже Рафаила. Лицо испрещенное морщинами, сильно загорелое, пышная чёрная борода с неровными клоками седины не давали точного представления о его возрасте. Его фигуру скрывала широкая длинная одежда без пояса, из-за чего он казался значительно ниже и толще, чем это было на самом деле. Он двигался быстро и в каждом его движении угадывалась бешенная энергия.

— Вижу, торопишься обратно в Атиль, — снова заговорил Шимон. — Ну как, удачным был твой поход?

Они трижды обнялись.

— Поход был обычным, — сдержанно ответил Рафаил. — А ты ждёшь свою очередь на переправу?

— Ой вэй, нет, я плыву на север речным путём. Там, — Шимон махнул рукой куда-то в направлении берега, — мои лодки с товаром.

— На север?

— Да, друг мой. Я побывал в двух столицах мира, в Багдаде и Константинии. А теперь прямо из страны румеев плыву на север…

— Из Константинии? Через пороги?

— Ну я же не какой-то трусливый румей, — самодовольно усмехнулся Шимон. — Я не боюсь трудных дорог и поджидающих там опасностей. И мне известно, в какое время года и где можно пройти через пороги с минимальным риском.

— К тому же, — добавил он с хитрым выражением лица, — вожди баджнаков мои друзья, они покупают у меня шёлк и вино. И по очень выгодной цене, поверь мне.

Рафаил усмехнулся.

— Выгодной им или тебе?

— По обоюдовыгодной, — с лукавой улыбкой ответил купец. — Давай присядем. В ногах правды нет.

Он указал на лежащее в двух шагах бревно.

— И куда же ты держишь путь? — Рафаил подобрал полы своего белоснежного плаща и сел. — На севере нет ничего, только леса, кишащие грязными варварами.

— Я слыхал, что по этой реке можно пройти в земли северных людей, русиев, не заходя в страну булгар. Их правителя зовут то ли Хэлгу то ли Элгу, у него тысяча воинов и он живёт во дворце на острове на краю земли сакалибов. Туда два месяца пути.

— Чем же плох безопасный путь через земли булгар, по которому ходят все купцы?

— Булгары требуют свою долю за торговлю на их земле. А если я разведаю прямой путь на север, то мне не надо будет делиться с булгарскими посредниками.

— Ты рисковый человек, Шимон.

— Торговля всегда риск.

— Что ж там, на севере такого ценного, ради чего ты готов рисковать своим золотом и своей жизнью?

— Да всё то же. Роскошные меха, рабы, прекрасные северные женщины, пышногрудые, ясноглазые и золотоволосые. И всё это почти даром. Они готовы обменивать всё это на сладкое вино, китайский шёлк и золото. О, русии очень любят золото! Ради золота они плывут по рекам в Булгар, Атиль, по морю в Константинию. Ты не поверишь, но я видел русиев даже в Багдаде!

— Я всегда говорил, это опасный народ, — покачал головой Рафаил. — Они ещё не показали себя, но их стоит опасаться.

— По-моему, опасаться больше надо баджнаков, — возразил Шимон. — А ещё больше мадьяр. Они настоящий враг торговли и мирных ремёсел.

— Этих, — Рафаил кивнул в сторону своих печенегов, которые возились около костра, — я не боюсь. Я им не доверяю, но не боюсь. Они грабят караваны и убивают купцов. Но они не торгуют сами и не строят городов. Они кочевники. Народ, который вечно в пути.

— Но русии такие же кочевники, — возразил Шимон. — Они так же кочуют, но не по степи, а по рекам.

— Ты ошибаешься, друг мой. Они не кочуют. Везде, куда они проникают, они стараются закрепиться надолго. Когда куда-либо приходят мадьяры, они ставят шатры, которые всё время возят с собой. Потом они их складывают в повозки и увозят. И они не знают вернутся ли в это место опять. Когда же приходят русии, они рубят деревья и строят дома. А потом следом за ними приходя новые русии, привозят с собой женщин и детей. И их становится всё больше и больше. Со временем они занимают всю землю вокруг, устанавливают там свой закон и говорят, что это их земля. К тому же русии проникают в самые дальние земли, куда ни мадьяры, ни гузы, ни баджнаки никогда не доберутся. Ты же сам говоришь, что видел их даже в Багдаде.

— Ой вэй! — Шимон воздел руки и глаза к небу. — Они такие же торговцы, как и мы. Иногда, конечно, они позволяют себе немного бесчинствовать, но больше времени торгуют. Они любят золото и готовы идти за ним на край света!

— Как и ты, Шимон, — Рафаил усмехнулся.

Купец в ответ только развёл руками.

Рафаил оглянулся назад. Там, над берегом, над далёким лесом всходило солнце. Его лучи разгоняли остатки тумана, и он таял на глазах, по заросшим кустами ложбинкам стекая в реку. Река, всё ещё скрытая молочно-белой пеленой, огромной змеёй извивалась между густых камышей, неся свои воды с неведомого севера на юг, к Румейскому морю. Хазарин перевёл взгляд с пробуждающегося левого берега туда, где в сумраке терялось верхнее течение реки, и сказал:

— Однажды, Шимон, солнце взойдёт на севере, и его сияние ослепит и испепелит нас.

Он поднялся. Купец остался сидеть, снизу вверх недоверчиво глядя на собеседника.

— Ой вэй! — Воскликнул он. — Зачем так пугаешь?

Хазарин не ответил. С причалившего к берегу парома выкатывали телеги.

— Мне пора, Шимон, — сказал Рафаил. — Надеюсь, твой путь будет удачным.

— Пусть твой будет удачен не меньше!

Они простились и разошлись в разные стороны. Хазарин к своему отряду, а Шимон к своим лодкам.

8.

Радомиру никогда не доводилось так долго и далеко ходить. На пятый день пути его разбитые в кровь ноги болели не переставая. А ещё через пару дней он вообще перестал их чувствовать.

Они шли от рассвета до заката, не быстро не медленно, всё время с одной и той же скоростью, делая несколько коротких остановок днём и разбивая лагерь на ночь. Сначала двигались по дороге, вдоль которой кое-где попадались небольшие постройки вроде шалашей на высоких столбах.

— Сторожевые вышки, — пояснил Рябой. — Когда приближается враг, хазары зажигают на вышке сигнальный огонь. С другой вышки его видят и точно так же зажигают огонь у себя. Так и передают сигнал от вышки к вышке до самого Хазарана.

— Откуда знаешь? — недоверчиво спросил Радомир.

— Люди рассказывали.

— А кто у хазар враги?

— Да кто его знает. Есть, наверное.

Потом дорога кончилась. Отряд шёл через степь, по каким-то неприметным постороннему глазу отметинам. А может и просто по солнцу.

Когда отряд останавливался, Радомир замертво падал у колёс телеги и впадал в забытье, из которого его с трудом возвращал к жизни настойчивый голос Рябого:

— На, поешь, а то охлянешь совсем.

Через силу затолкав себе в рот кусок чёрствого хлеба и протолкнув его внутрь глотком воды, Радомир снова засыпал и беспробудно спал до рассвета. А утром, с первыми лучами солнца печенеги пинками поднимали пленников, и он снова обречённо плёлся за повозкой до следующего привала.

Пару раз вдалеке появлялись всадники. Увидав отряд, они некоторое время кружили на приличном расстоянии, а потом исчезали.

— Кто это? — спросил Радомир у всезнающего Рябого.

— Может печенеги, — пожал плечами тот. — Может ещё кто.

— Они нам не помогут?

— Дурак человек, — фыркнул Рябой. — На кой мы им сдались?

Он, в отличие от Радомира, похоже, совсем не чувствовал усталости. Шёл, что-то потихоньку насвистывая, зыркал по сторонам, время от времени лез с разговорами. Радомир его почти не слушал.

На двадцатый день к вечеру далеко впереди показалась тёмная полоска.

— Похоже на лес, — сказал Рябой. И тут же принялся рассуждать сам с собой: — А откуда посреди степи лес? Это только разве деревья, что растут вдоль реки. Значит, к реке вышли.

Когда слева возник неглубокий, но широкий овраг, по дну которого бежал ручей, он утвердился в своей догадке.

— Ручей в реку впадает, не иначе, — сообщил Рябой. — Эй, Радомир, мы к реке пришли!

— Какая разница, — безразлично отозвался тот.

До реки они не дошли. Остановились на ночлег у края оврага. Пока ставили шатры и разводили костёр, Радомир повалился в траву и снова впал в беспамятство. Рябой присел рядом.

В этот миг откуда-то, словно из-под земли прямо рядом с ними выскочил всадник и галопом промчался мимо костра. Видно, он прятался в овраге и потому никто его не заметил.

Печенеги схватились за луки. Всадник на скаку что-то прокричал на незнакомом языке и махнул рукой.

— Стреляй в него! — крикнул один из хазар, тот, который всё время ходил в блестящем нагруднике. Но печенег, к которому он обращался, отрицательно покачал головой и опустил лук. Хазарин закричал, затопал ногами и накинулся на него с бранью.

— Что там? — с трудом подняв тяжёлую голову, спросил Радомир.

— Да бранятся, — лениво жуя травинку, отозвался Гудим. — Мимо какой-то гусь проскакал, а печенег вон стрелять в него отказался.

— В гуся?

— Да не в гуся. Человек то был. На лошади.

— Аааа, — протянул Радомир и снова уронил голову.

Хазарин между тем продолжал кричать и размахивать руками, наступая на печенега. Тот насупился и молчал. Из шатра вышел Рафаил, прикрикнул на обоих.

— Тот человек на коне промчался мимо нас, — стал объяснять его разгорячённый товарищ. — Я велел стрелять, а он, — тут он ткнул пальцем в печенега с луком в руках, — а он отказался, сказал, что в своих не стреляет!

Рафаил нахмурился и задумчиво поскрёб подбородок.

— Его надо наказать! — продолжал горячиться второй хазарин.

— Накажи, — пожал плечами Рафаил и пошёл назад в свой шатёр.

Протяжный, долгий свист раздался в темноте. Кони тревожно заржали. Откуда-то из темноты, совсем близко им тоже ответило ржанье. Рафаил стремительно обернулся. Хазарин в блестящем нагруднике медленно оседал на землю и между глаз у него торчала стрела.

— Тревога! — крикнул Рафаил, обнажая меч.

Радомир приподнялся на локте.

— Что за… — забормотал он, ещё не вполне очнувшись.

— Давай сюда! — Рябой стал на четвереньки и торопливо заполз под телегу. Остальные пленники попадали на землю и лежали неподвижно. Связанные одной верёвкой, ни бежать, ни спрятаться они не могли.

— Измена! — вдруг раздался крик, и третий хазарин проскакал мимо телеги. Его лошадь, видно, уже успели разнуздать, поэтому он скакал без седла, уцепившись обеими руками за конскую гриву. Тут же печенег, до того отказавшийся стрелять в неизвестного всадника, быстро поднял лук и выпустил стрелу. Хазарин вскрикнул, взмахнул руками и свалился на землю, а его конь, почуяв волю, стремительно умчался в темноту.

Не успел печенег опустить лук, как Рафаил одним прыжком оказался около него. Молнией сверкнуло узкое лезвие кривого меча, и кровь струёй брызнула у печенега из горла. Не издав ни звука, он согнулся пополам и упал лицом в траву.

Рябой отчаянно шарил руками в телеге.

— Не то, — бормотал он, — не то…

Наконец он вытащил из-под мешков круглый глиняный горшок и с размаху саданул им по колесу. Черепки брызнули в разные стороны.

— Режьте верёвки! — крикнул он.

Дикий боевой клич, больше похожий на звериный вой, прокатился над степью. Точно такой же клич раздался в ответ из лагеря.

Пленники трясущимися руками похватали черепки. Кто-то освободился сразу, у кого-то не получалось. Двое так и побежали связанные друг с другом.

Радомир тоже дёрнулся было бежать, но Рябой больно стиснул его плечо и затянул обратно под телегу.

— Ты что! — попытался вырваться Радомир.

— Лежи! — прошипел Рябой. — Дурачьё пускай бежит. Сейчас же их похватают или порубят. А мы повременим.

Между тем перед их глазами развернулось жестокое и кровавое действо. Двое печенегов кинулись с мечами наголо на своего господина. И начался безмолвный и холодящий душу танец смерти, в котором Белый Хазарин оказался непревзойдённым мастером. Он двигался легко и стремительно, кружа вокруг костра и увлекая за собой печенегов. Вот он делает несколько шагов назад, уходя при этом влево, так, что его противники всё время оказываются друг за другом и не могут напасть одновременно. Ещё шаг влево, а потом внезапно вперёд. Его меч прочерчивает в воздухе сверкающую дугу, и первый печенег, издав короткий крик, падает навзничь. Второй начинает пятиться, что-то кричит, видно, зовёт на помощь. Из темноты с гиканьем вылетает всадник, подняв над головой топор. Белый Хазарин приседает и издалека кажется, что он вдруг стал вдвое ниже ростом. Топор мелькает над его головой, и в тот же миг хазарин распрямляется, разворачивается и наносит удар. Конь дальше мчится уже без всадника. Печенег, к которому хазарин теперь стоит боком, бросается на него, высоко подняв меч над головой обеими руками, но тот снова отступает, пригибается, пропуская мимо себя смертоносную сталь, и бьёт противника остриём прямо в лицо. Тот в предсмертной агонии отчаянно взмахивает руками и падает спиной прямо в костёр.

— Смотри, четверых положил! — восхищённо произнёс Радомир, не сводя глаз с меча в руках Белого Хазарина. — Слушай, может, подсобим ему?

— Дурак он и есть дурак, — Рябой только сильней стиснул его плечо. — Лежи!

— Хватит меня дураком обзывать! — буркнул Радомир, послушно вжимаясь в землю.

Навстречу Рафаилу выскочили ещё два печенега, оба с копьями. Он же стоял неподвижно, держа меч в опущенной руке, и ждал, когда они нападут.

— Неужели и этих порубит? — едва шевеля губами, пробормотал Радомир.

— Нам-то что, — сердито буркнул Рябой. — Он порубит аль его. Сейчас закончат, за нас примутся. Так что теперь уж побежим.

Печенеги напали одновременно, и казалось, в этот раз Белому Хазарину не уйти. Но он каким-то чудом оказался между двух копий, которые пронзили лишь пустой воздух.

— В степь бежать нельзя, там печенеги, — горячо задышал в ухо Радомиру Рябой. — Побежим к реке. Если успеем, там уж не достанут.

Белый Хазарин тем временем перехватил левой рукой древко одного копья, дёрнул на себя. Печенег качнулся следом за копьём, потерял равновесие и едва не упал. Не успел он выпрямиться, как хазарский меч рассёк ему плечо.

— Бежим! — скомандовал Рябой. И они побежали. На миг Радомир оглянулся. Он успел увидеть, как ещё два печенега выскочили из темноты за спиной у Белого Хазарина и разом ударили его копьями, так, что оба острия вышли спереди. Тут же стоявший перед ним печенег ткнул его в грудь своим копьём. Хазарин покачнулся, стал медленно опускаться на колени, да так и остался стоять, подпёртый с двух сторон печенежскими копьями.

— Чего они не поделили-то? — спросил Радомир, когда они наконец отдышались. Погони не было. Они сидели под раскидистыми ивами у самой воды. Где-то квакали лягушки.

— Да кто их поймёт, — сказал Рябой, сосредоточенно выковыривая колючку из пальца на ноге. — Печенеги ведь не все по доброй воле хазарам служат. Эти может, решили уйти к своим. А там кто знает.

Река была неширокая, вдоль берегов сплошь заросшая густым камышом. Деревья низко нависали над водой и сквозь их переплетенные ветви не было видно звёзд.

— Как думаешь, где мы? — снова спросил Радомир.

— Я по чём знаю? — Рябой наконец справился с колючкой, завалился на спину и закрыл глаза. — Далеко ушли. Кругом степь, места всё дикие, люди тоже. Ну да авось не пропадём.

— Куда пойдём-то?

— Надо поспать, — Рябой в этот раз был не расположен к беседе. — Утром видно будет.

9.

Радомир проснулся от звука голосов. Да нет, почудилось, подумал он. Вокруг было тихо и темно, словно в погребе. И тут вдруг впервые за много дней Радомиру вдруг сделалось страшно. Он не боялся, когда шёл в женском платье со стариком Боголюбом в хазарский лагерь, не испугался, когда хазарский меч коснулся его шеи. И во время долгого пути по степным дорогам не было страха, только безнадёжное отчаяние и тоска. А сейчас его охватил страх. Ему чудилось, что со всех сторон подступают какие-то зловещие тени, чьи-то глаза пристально смотрят из темноты, чьи-то руки тянутся из-за деревьев. Радомир почувствовал как противный холод пополз по спине, руки предательски задрожали, а к горлу подступила тошнота.

— Гудим! — негромко позвал он. — Эй, Гудим!

— Чего тебе? — Рябой нехотя повернул голову и приоткрыл один глаз.

— Что так тихо?

— Ну тихо, да и что с того. Перед рассветом всегда тихо. Спи, давай.

Радомир снова прилёг на подстилку из прошлогодних листьев, но сон не шёл. Заснул он только уже когда начало светать.

— Вставай! — голос Рябого раздался прямо над ухом.

— А?

Радомир от неожиданности дёрнулся и больно ударился локтем о торчащий из земли корень.

— Тихо! — прошипел Рябой, опасливо озираясь.

— Что такое?

— Дым, — коротко пояснил Рябой.

Радомир вдохнул влажный, прохладный воздух. Ко множеству разнообразных запахов примешивался ещё один — запах костра, какой ни с чем не спутаешь.

— Кто-то здесь есть, — Гудим привстал.

— Печенеги? — предположил Радомир.

— Чего конным в лес соваться? Нет, вряд ли.

— Может нас ищут?

— Да кому мы нужны. Да и если б искали, то не стали б костры жечь.

Рябой поднялся, обошёл вокруг дерева.

— Надо залезть, осмотреться, — сказал он, ухватился за толстую нижнюю ветку и стал карабкаться в гору.

— Ну что там? — спросил Радомир, когда Рябой, стараясь не шуметь, проворно спустился вниз.

— Там, вверх по течению, на берегу прогалина и вроде как большая лодка на отмели. Только никого рядом не видать.

— Может, пойдём посмотрим?

— Опасно идти. Кто знает, что там за люди.

— Печенеги по реке не плавают.

— Можно подумать только печенегов и стоит бояться, — скривился Гудим. — Лучше давай-ка потихоньку обойдём это место.

— Так может лучше тогда в другую сторону?

Гудим покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Река течёт на восход солнца, а значит вглубь хазарских земель. Нам туда не надо. Потому путь у нас один, вверх по течению.

Радомир согласно кивнул.

Они осторожно стали пробираться между деревьями, прислушиваясь к каждому звуку. Идти было трудно, потому что ветви деревьев, причудливо переплетаясь, создавали то там, то здесь непреодолимую преграду.

— Надо выбираться из зарослей, — сказал Гудим. — Пойдём по краю леса.

Некоторое время они карабкались в гору, хватаясь за ветки. Радомир разодрал в кровь руки, а Рябой будто заговорённый, ни одной царапины. «Как он так умудряется?» — недоумевал Радомир, вроде бы тоже привычный ходить по лесам.

— Стой! — Гудим, шедший впереди, вдруг замер и присел.

— Что? — тоже пригибаясь пониже, спросил Радоми.

— Вроде идёт кто-то… Тише!

Рябой стал прислушиваться. Вот хрустнула ветка. Ещё раз. А потом впереди, в просвете между деревьями, где ярко синело утреннее небо, мелькнула тень.

— Назад! — скомандовал Рябой.

Но назад не получилось. Только успели они повернуться, как в двух шагах перед ними между деревьев возник человек. Ростом он был невысок, но сильно широк в плечах, так, что казалось, кожаная рубаха на нём вот-вот треснет. Лицо его сверху до половины скрывал полукруглый шлем с массивным наносником и полумаской, а снизу — густая рыжая борода, которая росла будто прямо от глаз. В руках человек держал короткое копьё с широким наконечником.

Он что-то крикнул, коротко и отрывисто на непонятном языке и угрожающе поднял копьё. Из-за его спины тут же показались ещё двое, тоже в кожаных рубахах, шлемах и с копьями в руках. У одного за спиной висел большой круглый щит.

Рябой было попятился, но тут же почувствовал, как что-то твёрдое упёрлось ему между лопаток. Чуть повернув голову, краем глаза он разглядел позади себя четвёртого. Это его копьё тыкалось ему в спину. Рябой опустил голову и обречённо вздохнул.

Язык чужеземцев был груб и резал слух. Когда пленников древками копий загнали в лодку, человек в красном плаще, видно, предводитель шайки, оглядел вновь прибывших, что-то отрывисто произнёс и постучал ладонью по рукояти торчащего из-за пояса ножа.

— Знать бы, что он говорит, — пробурчал Рябой.

— Он говорит, что если вы побегите, он вырежет вам печень и скормит собакам, — раздалось из лодки.

Радомир огляделся. Лодка была большая, шагов двадцать в длину, но узкая, с высоко задранным носом, который украшала искусно вырезанная из дерева голова какого-то диковинного зверя. На дне лодки среди кожаных тюков полулежали два мужика. У того, что говорил, руки были крепко скручены спереди кожаным ремнём.

Предводитель что-то снова сказал, глядя на пленных. Его голос почему-то показался Радомиру похожим на собачий лай.

— Он говорит, чтобы вы сели и не поднимались, — пояснил мужик со связанными руками.

Парни опустились на дно лодки. Пришельцы, а было их человек пятнадцать, столкнули лодку на воду, попрыгали в неё и стали доставать уложенные вдоль бортов вёсла. Лодка медленно заскользила по течению.

— Это кто такие? — спросил у мужика Рябой.

— Мурмане, люди с севера, — ответил тот.

— А вы тут откуда?

— Оттуда же откуда и вы, — криво усмехнулся мужик.

— А куда нас везут?

— А дорога тут одна, — отозвался второй мужик. — К хазарам.

— Как к хазарам? — встрепенулся Радомир.

Рябой подтянул поближе какой-то тюк и сунул его себе под голову. Устроившись поудобнее, он пробормотал:

— Судьбу не проведёшь. Раз судьба решила к хазарам, значит к хазарам.

И тут же крепко заснул.

Примечания

1

Исаия, 60.10