Шанс. Выполнение замысла. Сергей Савелов. Книга 3

Сергей Савелов, 2018

Жизнь и приключения главного героя продолжаются, но всегда все получается так, как мы хотим. Содержит нецензурную брань.

Глава 1.

Приезд.

Второй раз за нынешнее лето выгрузился на Московском вокзале Ленинграда. Сегодня мне повезло — достался билет в купе, поэтому выспался. Привычно ищу глазами носильщиков. Наивный. Ушлых «портеров» не интересуют пассажиры обычного пассажирского поезда из провинции, в большинстве своем предпочитающие не расставаться с кровными рублями, а тащить свои узлы и чемоданы на себе. Потащил и я до камеры хранения. Мама не пожалела гостинцев для двоюродной сестры, тем более в период урожая и не подумала о любимом сыне, которому все это приходится таскать на себе.

Сегодня четырнадцатое августа, понедельник (который тяжелый), пусть будет только из-за моей ручной клади. Тетя Света явно на работе. Ее рабочего телефона не знаю, поэтому планирую появиться у нее с мамиными гостинцами только вечером. Надеюсь, она обрадуется мне больше, чем гостинцам.

К Андрею Малышеву, соседу по бараку сейчас ехать не надо. Еще дома узнал, что он на каникулы уехал к другу в Молдавию. Наверняка к Юрке. Вот винца вдоволь попьет! Говорят, что там вино пьют вместо воды, кваса, лимонада и чая.

После того, как избавился от груза ищу свободный телефон-автомат и нашариваю «пятачок». Эдику в Петродворец звонить можно только за пять копеек.

Помню, что на территории моего военного училища было два телефона-автомата и по вечерам возле них выстраивались большие очереди из желающих позвонить родным или подружкам, но вероятно, эти аппараты практически не приносили дохода, так как у каждого курсанта, которому приходилось часто звонить был просверленный пятачок на нитке. С помощью этой немудреной хитрости при некоторой ловкости получалось звонить бесплатно. Главное вовремя успеть выдернуть монетку после разговора. «Может тоже обзавестись таким «девайсом» пока нахожусь в Питере»? — появилась мысль. Ведь Эдику звонить придется часто.

К телефону подошел его отец. Моего друга дома еще не было. Это в двенадцать часов дня! Видимо у него роман с девчонкой — будущей женой из Сосновой Поляны в полном разгаре, а может тот и не у нее, учитывая любвеобильность Эдика. Он всегда был «многостаночником» и не смущался действовать одновременно на нескольких фронтах.

Отец не смог сообщить о времени появления блудного сына, но заверил, что тот дома появляется каждый день. По-видимому, физической пищей Эдика кормят только дома. Я пообещал перезвонить через пару часов.

Мне предстояло где-то «убить» это время. Решил, что в Новом Петергофе мне это будет сделать удобнее, поэтому отправился на метро на Балтийский вокзал.

Вновь прохожу мимо стен моего (или уже не моего) училища. Здесь сейчас пусто. Большинство курсантов в отпусках. Абитуриенты-первокурсники — в Учебном центре на полигоне. У них сейчас что-то типа Курса молодого бойца. Через неделю их привезут сюда и будут готовить к Присяге.

Среди них мой земляк Юрка Павлов. Познакомимся или познакомились (не знаю, как выразиться точнее) мы с ним в одном из моих отпусков, встретившись в военкомате, когда ставили отметки о прибытии в отпуск в Отпускном билете курсанта. Уже тогда у меня, как, наверное, у всех, кто носит или носил форму появилась привычка в первую очередь смотреть на погоны встречного военнослужащего, затем на петлицы, а уже потом на лицо. Так и мы с Юркой при встрече, увидев одинаковые красные погоны с золотистыми продольными просветами, желтой буквой «К» и «капустой» на красных петлицах заинтересовались друг другом и познакомились. Оказалось, что мы из одного училища.

Потом часто в училище встречались, оказывая друг другу различные услуги. Делились шерстяными носками, меховыми варежками и «вшивниками» для утепления перед полевыми выходами роты или батальона.

Юрка после окончания училища будет направлен в Афганистан. Однако на офицерских подготовительных курсах в Термезе он подхватит брюшной тиф и умрет. Вот так в конце двадцатого века при развитой Советской медицине не смогли спасти замечательного парня, молодого офицера и моего друга.

Возможно, я его спасу, как и многие тысячи офицеров и солдат, предотвратив Афганскую войну.

Эдик.

Поболтавшись среди толп зевак по Нижнему Парку и перекусив в кафе, набираю телефонный номер Эдика снова. Тот дома, но уже спит. «Эх, тяжела активная половая жизнь!» — мысленно иронизирую.

Не выспавшийся и поэтому хмурый Эдик появился на крыльце своего дома, разбуженный младшим братом, но увидев меня, расцвел.

— Наконец-то, соизволил навестить! — воскликнул обрадованно. — Надолго? — интересуется.

Пожимаю плечами.

— Пойдем ко мне, — приглашает радушно, — есть не хочешь?

— Только что из кафе, — информирую.

— Зачем? — удивляется. — Пожрать можно было бы у меня, а в кафешке бы отдохнули просто.

— Нам и сейчас ничего не мешает это сделать. Заодно и поговорим, — улыбаюсь, радуясь встрече с другом.

— Тогда пойдем в «Петрович», — подумав, сообщает. — Что-то жажда мучает, душа пива просит, — жалуется.

Киваю. Пивной бар под народным названием «Петрович» мне нравился с курсантских времен. Несмотря на близость к Петергофским достопримечательностям это заведение было популярно только у местных жителей и, как правило, свободно от туристов, возможно из-за отсутствия горячих блюд. Зато здесь можно было выпить кружку-другую холодного свежего пива под соленую соломку или сушки. Может даже повезти и попасть на вареные раки. «Пейте пиво сраками!» — вспомнилась будущая шутка Эдика.

Прошу Эдика познакомить меня с родными, а то общаюсь с его отцом анонимно. Друг представляет меня полностью седому сухощавому мужчине, лет пятидесяти. Знаю, что отец Эдика военный пенсионер и инвалид. Подхваченная в период воинской службы «желтуха» посадила ему печень, а заработанная язва желудка уложила на операционный стол. Эти и множество других болезней не позволяли ему работать. С мамой Эдика познакомиться не довелось, так как она находилась на работе в школе-интернате «Красные Зори», расположенном на окраине Петродворца. «А родной младший брат на друга совсем не похож» — отметил мысленно при знакомстве.

В баре Эдик, недолго думая заказал сразу четыре кружки пива. Тарелочку с солеными сухариками из подсушенного черного хлеба прихватил я.

— Чтобы потом не бегать, — пояснил он, пояснил он свою жадность.

— Как у тебя прошло в прошлый раз? — поинтересовался моими делами, ополовинив первую кружку.

— Благодаря твоей и тетиной информации мне все удалось тогда, — польстил ему. — Вот сейчас пригласили на переговоры, — сообщаю часть правды, — и вновь понадобится твоя помощь. По всей видимости, мое пребывание в Питере затянется, а дома остались подружки и незавершенные дела, поэтому хотел бы воспользоваться вашим домашним телефоном для связи, — объясняю другу. — Если ты и твои родители не будут против, то по субботам во второй половине дня я сам или твои родные принимали бы телефонные сообщения с моей родины, — прошу.

— Нет проблем, — отвечает не задумываясь. — Ты и сам бы мог звонить, когда надо, — предлагает.

— Спасибо, но мне звонить некуда. У моих абонентов нет домашних телефонов, — выдаю часть легенды.

— Тогда можешь им сообщить дополнительно номер телефона моей подружки. Бабы быстро найдут общий язык, когда будут нас обсуждать, — смеется. — Сколько у тебя подружек? — вспоминает мою оговорку.

— Близких двое, которым оставил твой номер, — признаюсь. — Но они друг о друге не знают, — предупреждаю.

Эдик понимающе смеется:

— Здесь можешь еще пару завести. У моей Ленки свободных подруг полно. Сам иногда хочу сунуть той или этой.

За шутками и разговорами просидели до пяти часов вечера. Эдик замечательный, легкий и веселый собеседник. Мог «трещать» без остановок.

В училище он постоянно получал за это замечания командиров. Вместе с командой «Рота, подъем!» у него открывался рот и не закрывался до отбоя, с перерывами на лекции, занятия и приемы пищи. Его болтовня отвлекала от тяжести армейской службы, развлекала и забавляла.

В баре Эдик «усидел» несколько кружек. Пришло время мне двигаться за гостинцами на вокзал и к тете Свете. Эдик опять отправился провожать меня до Сосновой Поляны.

Тетя Света.

Тетя, увидев меня, очень обрадовалась и даже прослезилась. За ужином рассказала свои немногочисленные новости и стала расспрашивать о наших. Мама вроде переписывалась с ней, поэтому выделенная вне очереди квартира нашей семье — не новость. Польстил ей, рассказав о радости отца от подаренного галстука. Сообщил о телеграмме Ксенофонтова П. П. с просьбой приехать в Ленинград.

— Странная телеграмма, — проявила житейскую мудрость тетя Света, перечитывая в очередной раз текст. — Мне казалось, что в подобных случаях должны вызывать по официальному поводу как-то по-другому, — удивляется. — Почему ты не сообщил о своем приезде, как здесь просят? — интересуется, взмахивая бланком.

— Потому что не могу заранее знать на какой транзитный пассажирский поезд смогу взять билет. У нас начинают продавать билеты за час до прибытия поезда. Может и не повезти, тогда приходится ждать следующего, а их всего два. В сезон это не редкость. Пользоваться Кассой предварительной продажи билетов нет резона. Вероятно, тогда смогу взять билет только на сентябрь, — посвящаю в реальность провинциальной жизни. — Из-за этого и сваливаюсь к вам без предупреждения, как снег на голову, — улыбаюсь виновато.

— Сваливайся, как хочешь, лишь бы почаще, — смеется и ерошит мне волосы. — Тебе в этот раз какая помощь от меня нужна? — спрашивает.

Пожимаю плечами:

— Спасибо, пока ничего не надо. Только стол и кров. Могу сам вам помочь, — киваю на капающий кран, — и еще по мелочам, требующих мужских рук.

— Не надо, сама справлюсь. Занимайся своими делами, отдыхай, гуляй по Ленинграду, — отказывается. — В выходные могу составить тебе компанию, — предлагает. — Век в музеях или театре не была, — жалуется и неожиданно загорается новой идеей:

— Лучше в субботу устроим вечеринку с твоими песнями и танцами. В прошлый раз ведь сорвался уик-энд из-за твоего скорого отъезда. Ты как?

В очередной раз пожимаю плечами. Тетю огорчать мне совершенно не хочется.

— Вот и договорились, — радуется. — Такой пир закатим! — восклицает. — Как же мои подруги будут шокированы, когда узнают, что у меня племянник такой талантливый! Я им уже говорила, но пусть сами тебя послушают, — заранее предвкушает.

Наутро, несмотря на тетин отказ от помощи, отправился в местную контору коммунального хозяйства. Женщина в сером халате, задерганная телефонными звонками и руганью с присутствующими слесарями и сантехниками, занесла мою заявку в какой-то потрепанный «гроссбух» и заверила, что направит к нам мастера, как только тот освободится. Дожидаться неизвестно, когда и кого не хотелось. Оглядел немногочисленный присутствующий пролетариат. Выделил молодого, одетого в чистую спецовку парня со спокойным взглядом, не участвующего в общем базаре. Подмигнул ему и кивнул на выход. Мои действия не остались незамеченными, и мужики недовольно заворчали нам вслед.

На улице представляюсь, объясняю свое положение и проблему. Прошу указать мне того, кто может незамедлительно помочь с ремонтом.

— Я тебя устрою? — спокойно спрашивает, улыбаясь. — Сейчас инструмент заберу, и пойдем, — сообщает, дождавшись моего кивка.

За сорок минут Вадим управился с кухонным краном, проверил и чего-то подправил в сливном бачке в туалете и осмотрел смеситель в ванной. В конце порекомендовал все же заменить кухонный кран. Рыскать по городу в поисках этого «девайса» меня не радовало, поэтому поинтересовался возможностями Вадима. Тот равнодушно сообщил, что у него нет проблем с всевозможной сантехникой, электрикой и прочими бытовыми мелочами. Достанет все, что угодно, вплоть до импорта, были бы деньги и желание у клиента.

Я загорелся идеей сделать тете Свете подарок и предложил Вадиму заменить в квартире все, что тот посчитает нужным, не считаясь с деньгами, но в пределах разумного. (Понимающе улыбаюсь). Попросил не наглеть и заверил, что если хозяйка останется довольна, то его деньгами не обижу. Сунул за сегодняшнюю работу «пятерку». Тот, удивившись, признался, что клиенты обычно стараются отделаться рублем или трояком. Расстались довольные друг другом, обменявшись телефонами.

Ксенофонтов.

Прихватив телеграмму отправился, наконец, по адресу, указанному в ней. Обдумывать и планировать свои действия не хотелось пока не выяснится, кто такой Ксенофонтов П. П. Может это какой-то мелкий клерк, которому мимоходом указали организовать встречу какого-то школьника из провинции?

Дом Ксенофонтова оказался современным двенадцатиэтажным, но не обычной архитектуры и расцветки. Вообще я обратил внимание, что в Питере стараются строить красивые и не стандартные дома, в отличие от типовых одинаковых пятиэтажек в моем городе. На звонки в квартиру никто не отзывался. «Как он собирался получать телеграмму и встречать меня?» — удивился.

К этому я оказался не готов. Чтобы убить время решил сходить в кино. У молодой мамы с коляской выяснил, где находится ближайший кинотеатр. Взял билет на ближайший сеанс фильма «Служебный роман». Две серии — то, что мне надо если предположить, что Ксенофонтов сейчас на работе. Если вечером самого не застану, то дома должен кто-то быть из его близких.

В ожидании сеанса в буфете кинотеатра купил три шарика мороженого с сиропом в металлической вазочке на ножке. «Вкусно, блин! Только ради мороженого стоит спасать СССР!» — мысленно иронизирую.

Наконец сижу в мягком кресле зрительного зала. Несмотря на разгар рабочего дня зрителей полный зал. Фильм недавно вышел на экран и сейчас набирает популярность. Слежу за развитием знакомого сюжета, периодически отвлекаясь мысленно. Мне, всегда нравился этот фильм с Мягковым и Фрейндлих в главных ролях. Мягкову удаются роли безобидных «недотеп», как в этом фильме или в «Иронии судьбы…». Подобран хороший актерский состав.

Задумался о Лии Ахеджаковой. Яркая, запоминающаяся актриса. Чего ей не хватало? Откуда у нее появилась такая ненависть к своей Родине, стране и русским в будущем? Значит и сейчас она живет, играет, пользуется заслуженной зрительской любовью простых людей и властей, а сама держит «фигу» в кармане! Та же Алиса Фрейндлих должна больше обижаться на Советскую власть из-за того, что вроде бы незаслуженно пострадала сама или ее родственники во время войны из-за немецкого происхождения. Однако она не отметилась ярой антисоветчиной и русофобией в будущем, когда разрешили всем открыть рты и гнать с экранов, страниц печатных изданий и в интернете любую грязь на страну и людей ее населяющих.

Нельзя отменять цензуру, если у отдельных популярных людей нет внутренней цензуры и понятий о примитивных правилах приличия. Я и, подозреваю, многие отвернулись от подобных лиц, стоило тем заявить во всеуслышание о своей позиции. Но у скольких простых людей они остались в любимых актерах, к которым прислушиваются?

Тот же Басилашвили, играющий в этом фильме. Как киноактер он мне не особо нравился, кроме как в фильме «Противостояние». Тоже в будущем проявился, как русофоб и активный противник интересов России. Сколько таких сейчас в стране?

Любимец молодых девчонок и женщин всех поколений Вахтанг Кикабидзе. Не являлся никогда моим кумиром, но признаю, что он замечательный певец и актер. Когда в будущем, как-то случайно послушал его интервью на телевидении, то был поражен его примитивным мышлением, отсутствием умного юмора, «плоскими» несмешными шутками и какой-то туповатостью. Все-таки играть сценарии и петь со сцены — это одно, а думать самостоятельно, иметь некоторый кругозор, способность анализировать и делать выводы — совсем другое. Как активно Кикабидзе поддерживал Мишико после «революции роз» и развязанной тем войны против осетин! Как тогда грозил, плевался и лил грязь на Россию! Заткнулся сразу после того, как сами грузины возмутились деятельностью его кумира Саакашвили и выгнали из страны.

А кумир нынешней молодежи Макаревич? Ему-то чего сделала плохого Россия? Понятно, что «рокинрольщик» изначально находится в оппозиции к любой власти. В молодости мы все бунтари и максималисты не довольные многими порядками в стране, но с возрастом должна же появиться некоторая житейская мудрость и понимание, что невозможно «весь изменчивый мир прогнуть под нас»?! Из-за чего он стал активным оппозиционером существующей власти и ярым противником интересов России на склоне лет? На что он рассчитывал? На что обиделся? Потерял незаконно приобретенную собственность в Крыму? Мало было денег? Рассчитывал, что, публично заявив о своей позиции против интересов страны толпы поклонников, как в молодости понесут его на руках в качестве знамени и пойдут за ним?

Раньше мне всегда нравилось его творчество. В будущем с удовольствием смотрел телепередачу «Смак» с его участием в качестве ведущего и другие репортажи о путешествиях и дайвинге, но после его публичных выступлений в поддержку «революции гидности» на Украине и против отделения Крыма от русофобской бывшей «братской» страны, он мне стал противен. Может у него наступил старческий маразм?

Сейчас Макаревич и его песни популярны у молодежи. Ребята в походе, на туристическом слете и в комсомольском лагере с удовольствием перепевали песни «Машины времени». Меня неоднократно просили их исполнить, но я никогда не соглашался на это без объяснения причин.

Из кинотеатра вышел задумчивым в отличие от большинства довольных зрителей и направился опять в адрес. Вторая попытка. Не хотелось бы, как в сказке ждать третьей.

На звонок дверь открыл высокий подтянутый седой мужчина лет пятидесяти пяти, одетый в мягкие фланелевые брюки, обычную рубашку с закатанными рукавами и в тапочках. На мое приветствие внимательно окинул взглядом и уточнил:

— Соловьев Сергей? Так и думал, что ты таким образом появишься, — констатировал. — Проходи, раздевайся, — предложил посторонившись, не дожидаясь моего ответа.

В прихожей оставил сумку и влез в предложенные хозяином тапочки. Не понравился мне взгляд хозяина. Холодный, изучающий, пронзительный. «Не он ли приезжал в мой город? Не его ли «урки» признали оперативником?» — закрались вопросы. Опасный «мэн»! С ним нужно держать «ухо востро»!

— Проходи на кухню, — радушно предлагает. — Составишь мне компанию за ужином?

— Извини, разносолов «нэмае». Ужин холостяцкий, — предупреждает, указывая на кухонный табурет у стола.

Сам надевает фартук на шею и поворачивается к плите, на которой стоит сковорода с жарящимися котлетами. Обычного беспорядка на кухонном столе, который всегда присутствует при приготовлении котлет, не замечаю. «Значит, котлеты куплены, как полуфабрикат или приготовлены заранее. Точно холостякует», — делаю вывод. Об этом же свидетельствует кухонная обстановка. Все по-спартански и функционально. Ничего лишнего. Даже цветов нет на подоконнике. На стене только безликий натюрморт с видом подсолнухов.

— Давно приехал? Как добрался? — проявляет традиционный интерес, скользнув по мне взглядом.

— Сегодня. Нормально, — отзываюсь.

— Остановиться есть где? Если что — можешь у меня. Места хватит, — проявляет гостеприимство, при этом останавливаясь взглядом на моем лице.

— Есть где, спасибо, — стараюсь ответить равнодушно.

«Ох, не нравится мне его взгляд!» — мысленно отмечаю в очередной раз.

— Можешь называть меня Петром Петровичем, — представляется.

Киваю.

— Хлеб пока порежь, пожалуйста, — просит.

Ставит передо мной разделочную доску с нецелой буханкой черного хлеба, пластмассовое блюдо и кладет длинный нож. Сам отходит к мойке и начинает мыть огурцы и помидоры с зеленью. Попутно рассказывает о Ленинградских новостях, периодически интересуясь моим мнением. Таким образом, он касается тем спорта и бокса в частности, современной эстрады, театра и кино.

«Похоже на скрытый допрос-изучение объекта!» — размышляю про себя.

Петр Петрович выкладывает на отдельную тарелку готовые котлеты, моет сковороду и вновь ставит на огонь. Добавляет растительного масла и вываливает из кастрюли макароны для разогрева. На обеденный стол водружает блюдо с салатом. Помидоры и огурцы порезаны крупно, как я люблю. «Майонеза бы к ним!» — мечтаю про себя. Будто угадывая мои мысли, хозяин достает себе и мне чистые маленькие тарелочки, банки с майонезом и импортным кетчупом.

— Делай для себя как хочешь, а мне острое и жирное противопоказано, — сообщает, потирая бок.

Выкладывает на тарелки готовые макароны и добавляет по две котлеты. Подумав, достает из холодильника начатую бутылку водки и ставит в центр стола. Достает из подвесного шкафа со стеклянными дверцами и ставит на стол ДВЕ рюмки.

— Спасибо. Я не пью, — отказываюсь.

— Совсем? — демонстративно удивляется.

Пожимаю плечами и признаюсь:

— Иногда приходиться поддерживать. Порой проще пригубить, чем объяснять, почему не пьешь.

— А сухого вина выпьешь? Отметим твой приезд, встречу и знакомство заодно, — настаивает.

— А сока нет? — продолжаю оказываться.

Как бы неохотно Петр Петрович поднимается и бормочет:

— Вино в малых дозах рекомендуют даже врачи. Вроде был где-то сок.

Достает из холодильника открытую трехлитровую банку яблочно-персикового сока. Ставит на стол и рядом стакан.

— Давай, сам распоряжайся, — кивает на банку.

Наливаю стакан и с удовольствием отпиваю. Пить все же хочется. Хозяин со скрытой усмешкой внимательно наблюдает за моими действиями и наполняет стопку водкой. Поднимает стопку на уровень глаз и произносит:

— За знакомство!

Повторил его движение и, кивнув, выпил сок. Сразу приступаем к ужину. Утолив первый голод, Ксенофонтов поинтересовался, глядя на мои руки:

— Ты написал письмо Григорию Васильевичу?

Положив вилку на край тарелки, смотрю на него и думаю: «С какой целью он интересуется? В какой степени информирован? Доверяет ли ему Романов?» Наливаю себе еще сока, выигрывая время для ответа.

— Вы меня пригласили на встречу. Зачем? — спрашиваю, не отвечая на его вопрос.

Некоторое время меряемся взглядами. Петр Петрович начинает в раздражении играть желваками. Поняв, что переглядывание ни к чему хорошему не приведет, первым отвожу взгляд и склоняюсь над тарелками.

Наконец он принимает какое-то решение и сообщает

— Он с тобой хочет встретиться и просил меня организовать вашу встречу.

— Я тоже этого хочу, — признаюсь. — Могу я вам задавать вопросы? — интересуюсь, глядя исподлобья и отметив его реакцию на мой первый вопрос.

— Конечно, — удивляется, — что тебя интересует?

— Это вы приезжали в наш город? — спрашиваю, внимательно глядя на собеседника.

Ксенофонтов чуть заметно смутился, вильнув взглядом и дернув краем рта.

— Должны же мы были понять, с кем имеем дело? Кто настолько оказался информирован о преступнике и откуда? — оправдывается. — Было мнение тебя поощрить за помощь, однако вижу, что ты не хочешь быть откровенным, — упрекает и смотрит испытующе.

Разговор начал меня утомлять. «Не пора ли откланиваться?» — возникает мысль.

— Петр Петрович. Вы доверенное лицо Григория Васильевича, раз знаете о письме, маньяке и ездили по его поручению на мою родину? Работаете вместе в Обкоме? — пытаюсь понять роль Ксенофонтова.

— Доверенное лицо? — переспрашивает, — пожалуй, — соглашается и кивает с улыбкой. — Мы хорошие знакомые еще с войны, а работаю я на заводе, — информирует.

— Вы меня упрекаете в скрытности, а сами…? — обличаю. — Мне сообщили, что вы из органов.

— Однако! — удивляется. — Кто сообщил? — спрашивает вкрадчиво, наклоняясь вперед.

— У меня много знакомых, — отвечаю уклончиво.

— Догадываюсь. От твоего блатного окружения? — пытается угадать и ждет подтверждения от меня.

— В моем окружении такие же люди, как и везде. Даже может более простые и честные, чем здесь, — отвечаю грубовато.

Меня почему-то задело такое пренебрежение к моим друзьям и знакомым.

— Жил бы я среди цветов, то пах цветами, но жить в грязи и не испачкаться…? — философствую. — Поощрение мне не нужно. Организуйте нашу встречу с Григорием Васильевичем, а после встречи с ним я уеду, и буду жить, как жил спокойно у себя в городе. Там грязнее, но чище, чем здесь, — сообщаю раздраженно.

— Извини, если тебя обидел, — отвечает спокойно, будто, не заметив моего раздражения. — Я не предусмотрел того, что в маленьком городе трудно что-то утаить. Все про всех там знают, — оправдывается. — Вот и я узнал, что ты с ребятами собираешь и торгуешь иконами. Тут до статьи недалеко, — угрожает.

— Ребята, да, занимались, — признаю, — но после того, как наша милиция стала таскать на допросы подростков из поселка по краже, то эта деятельность прекращена, насколько знаю, — сообщаю спокойно. — А я вообще к этому делу не имею отношения, да и некогда этим заниматься, — решительно отметаю подозрения.

— Откуда же все эти вещи на тебе? Импортные, недешевые, — пытается уличить. — Наверное, долю имеешь с икон?

— Вы знаете наверняка, что я пишу песни, — испытующе смотрю на оперативника.

Дожидаюсь кивка и признаюсь:

— Несколько песен я продал профессиональным исполнителям.

— Неофициально, — цепляется.

— Неофициально, — соглашаюсь. — Я бы рад зарегистрировать песни официально, но никто на это не идет. В ВААП не пробиться мне, как никому не известному автору. Никто не решается брать на себя ответственность, несмотря на хорошие песни, которые нравятся людям, — разъясняю положение дел.

— Ушлый ты парень! — отметил непонятно — хвалит или осуждает.

Вижу, что я Ксенофонтова удивил. Тот встал, подошел к окну и закурил в форточку. Глядя задумчиво в окно, заговорил:

— Григорий Васильевич человек занятой. Не сразу сможет выбрать время для встречи, потому возможно тебе придется задержаться в Ленинграде на какое-то время.

Поворачивается ко мне и спрашивает:

— Тебе сколько времени нужно на встречу?

— Не от меня будет зависеть. От десяти минут до нескольких часов, — уменьшаю срок.

— Ты где остановился? — возвращается к началу разговора. — Мне нужно будет знать, чтобы оповестить тебя заранее, — поясняет причину интереса.

— У меня несколько знакомых в Ленинграде. Я не могу точно знать, у кого буду ночевать. К тому же не у всех есть домашние телефоны, — лукавлю. — Лучше буду звонить вам в определенное время, — предлагаю свой вариант для связи.

— Мы подумаем, — ответил неопределенно. — Почему не хочешь поощрения от властей Ленинграда? Глядя на это власти твоего города, возможно, улучшат жилищные условия твоей семьи или сделают это по ходатайству из Ленинграда, — интересуется.

Понимаю, что внеочередное выделение квартиры родителям — инициатива наших властей. Узнали про интерес ленинградцев ко мне и подсуетились. Видимо Ксенофонтов ничего негативного, в том числе о подозрениях о моем участии в иконном бизнесе нашим властям не сообщил. Руководители моего города испугались, что где-то в другом городе узнают о «герое», который живет в ужасающих условиях, а заодно выплывет, что так живет большинство жителей города! А в Ленинграде своя пресса, которой наплевать на проблемы нашего руководства!..

— Не надо мне сомнительной славы, — отмахнулся. — Квартиру нам уже выделили вне очереди. Родители уже пакуют вещи, — улыбаюсь. — Видимо, ваш интерес ко мне напугал наши городские власти, — предположил. — Слава и популярность от меня никуда не уйдет. Мои песни нравятся людям. Надеюсь на помощь в их регистрации местных властей, — сообщил о своих ожиданиях.

— Не знаю, получиться ли у тебя…, — тянет, глядя на меня с интересом. — Я не в курсе этой музыкальной кухни, — признается. — Значит, ты хочешь об этом поговорить с Романовым? — предполагает.

— И об этом тоже, — соглашаюсь.

— Откуда узнал про маньяка, не скажешь? — поинтересовался.

— Скажу Григорию Васильевичу, — признаюсь. — Если он сочтет нужным, то сообщит вам, — добавляю.

— Настолько все серьезно? — сверлит меня взглядом.

В ответ только пожимаю плечами — не мне решать.

— Ты почему не доел? — обратил внимание на мою наполовину пустую тарелку. — Не вкусно?

— В нашей заводской столовой готовят вкуснее, — отвечаю уклончиво.

— Признаю, — смеется, — обедал у вас в столовой автохозяйства, — поясняет.

«Там-то что он делал? Где я, и где автохозяйство?» — удивляюсь мысленно.

— Давай тогда чай пить. У меня есть настоящий — индийский. Или тебе кофе? — предлагает.

— Кофе, если можно, — соглашаюсь, надеясь, что и кофе у него импортный.

«Кем же он работает на заводе?» — мучает вопрос. Судя по обеспечению дефицитом, Петр Петрович не из простых работяг, а по возрасту — сейчас вероятно на пенсии от органов. Работает, скорее всего, начальником в охране предприятия или в Первом отделе, если завод выпускает оборонную продукцию.

Кофе, как и мечтал, оказался импортным — «Пеле» в стеклянной банке. Когда хозяин залил кипятком ложку порошка, по кухне поплыл божественный, давно забытый аромат. Для себя он священнодействовал с заварным чайником, заваривая чай.

Вдохнул, наслаждаясь пар от чашки, и отхлебнул любимого напитка. Невероятно! Вкус кофе «Пеле» мне показался другим, более насыщенным, чем тот, который пробовал в будущем. Тогда этот сорт я игнорировал, так как мне казалось, что в напитке присутствует привкус компота. «Может сейчас импортируют в СССР более качественный сорт?» — предположил про себя.

Неожиданно наткнулся на внимательный взгляд Ксенофонтова. Внутренне подобрался. «Не расслабляйся!» — приказал мысленно себе. Мое изучение не прекращается. К каким выводам приведет извращенный мозг оперативника? Разговор у нас явно не сложился. Вдруг признают меня трудноуправляемым, скрытным, вынашивающим собственные непонятные цели, а поэтому опасным. От таких стараются избавляться или, как минимум не связываться.

Оторвался от чашки и признался добродушно улыбнувшись:

— Хороший кофе, спасибо!

— Откуда ты можешь знать, что хороший? Родителям на работе выдают? — в хозяине вновь проснулся оперативник.

— Чтобы понять, что «Ленинградское» мороженое лучше «Томатного», не требуется быть гурманом и обладать изысканным вкусом, — отвечаю равнодушно. — Хороший кофе пробовал у знакомых в гостях, — намекаю, что не только Ксенофонтов может получать дефицитные импортные продукты на работе.

Постепенно наша беседа выровнялась. Петр Петрович перестал сверлить меня подозрительным взглядом. Рассказал о впечатлениях, полученных в моем городе, нашем общем знакомом — участковом, о различных случаях из своей оперативной практики. Оказывается, Ксенофонтов замечательный рассказчик с тонким чувством юмора. Порой я искренне смеялся. При этом старался не расслабляться, потому что в его рассказы вкраплялись невинные вопросы или предложения, требующие ответов или выражения моего отношения. Изучение продолжалось, только более тонкими методами.

Выбрав подходящий момент, я решил откланяться. Попросив обождать, хозяин принес из комнаты листок с его телефонами — двумя рабочими и домашним. «Все-таки — начальник», — утвердился мысленно. Ксенофонтов попросил звонить ежедневно утром на работу и вечером домой, а в случае непредвиденных ситуаций — немедленно в любое время.

По дороге домой (к тете Свете) вспоминал и анализировал беседу с Ксенофонтовым. Я ощущал исходящую от него опасность, но при этом мне казалось, что профессионал мог бы построить предварительную беседу более тонко, а не давить возрастом и авторитетом, не угрожать и не намекать на всезнание обо мне. На его месте я бы постарался обаять нового знакомого, вызвать доверие и подружиться.

Тетя Света, хлопоча на кухне, поинтересовалась моими делами. Упрекнула за исправный кухонный кран, отсутствие привычного рыка из сливного бачка и пригласила к ужину. Пришлось составить ей компанию, так как без меня она не садилась к столу. Хотя я был не голоден, но ее ужин показался вкуснее, чем холостяцкий у Ксенофонтова. Все-таки исправная сантехника ее обрадовала, и она, не выдержав, искренне поблагодарила меня за участие, признавшись, что не любит общаться с грубыми и наглыми слесарями и сантехниками. Почему я не удивлен?

Я наслаждался сытостью и покоем. Не надо было напрягаться, обдумывать и следить за словами, опасаясь сказать лишнее или выдать себя движением, взглядом или интонацией.

Признался тете, что привык по утрам бегать и заниматься на спортивных снарядах. Поинтересовался наличием близлежащих спортивных сооружений. Немного подумав, она сообщила, что в глубине их квартала через несколько домов есть какая-то спортивная площадка. С доброй улыбкой констатировала:

— Ты у нас еще и спортсмен?

Отступление. Ксенофонтов.

Петр Петрович заварил себе свежего чая, закурил любимые Родопи и стал размышлять, о чем будет докладывать Романову на основании своего разговора с гостем. Он был недоволен, в первую очередь собой. Ведь знал по результатам поездки, что гость не совсем обычный подросток, однако все равно недооценил его. Не подготовился заранее и не продумал разговор.

Сейчас, вспоминая встречу, жалел, что у него не оказалось диктофона, хотя на работе было несколько импортных неплохих современных устройств. Их использовали при ведении многочасовых и многодневных переговоров. Прослушивая состоявшиеся переговоры и кулуарные беседы, скрытые магнитофонные записи оказывали неоценимую помощь в планировании и подготовке к следующим этапам и раундам переговоров. Позволяли точнее перевести слова и выражения, уловить интонацию, вспомнить нюансы бесед.

Вот и сейчас для более полного анализа и оценки Соловьева Ксенофонтову не хватало привычной техники. Одно знал точно — первую беседу при знакомстве он, опытный оперативник провалил. Из-за этого понимания ему было стыдно.

Его смутили и расслабили молодость и несерьезный внешний вид школьника. Вместо того чтобы подружиться и войти в доверие Ксенофонтов стал выяснять какие-то мелочи, ловить на противоречиях. Этим, похоже, насторожил собеседника и настроил против себя. Теперь в дальнейшем с ним будет сложнее общаться.

Закурив следующую сигарету и отхлебывая чай, оперативник успокоил себя придя к выводу, что подросток явно что-то скрывает и заранее не был готов откровенничать с ним. Даже в завуалированной форме отказался сообщить о своих местах жительства и знакомых в Ленинграде. Соловьев уверен в себе, твердо знал, чего хочет и был к встрече заранее подготовлен в отличие от него.

Основная задача Ксенофонтова была вызвать Соловьева в Ленинград и организовать встречу с Романовым. Подросток нацелен на встречу, поэтому никуда не денется. Сделав правильные выводы, нужно будет в дальнейшем не повторить прошлых ошибок и готовиться более тщательно, поэтому еще не все потеряно. «Что же тот скрывает? Чего он хочет сообщить Романову?» — мучили вопросы.

Парнишка всерьез заинтересовал Петра Петровича. Он уже не мог воспринимать сегодняшнего гостя, как подростка. Уж слишком не увязывался в сознании внешний облик того с целеустремленностью, твердостью, поведением и мышлением.

Допив остывший чай и затушив сигарету, мужчина решительно поднялся и, захватив записную книжку, направился к телефону. По прямому городскому, не числящемуся ни в одном справочнике трубку никто не снимал. Позвонив дежурному помощнику, сообщил о себе и попросил сообщить Григорию Васильевичу о своем звонке.

Поздно вечером прозвенел телефонный звонок.

— Алло, — произнес в трубку Ксенофонтов.

— Приветствую, Петр Петрович! Мне передали, что ты мне звонил, — послышался усталый голос Романова.

— Добрый вечер Григорий Васильевич! Мне доставили обещанное вино из провинции. Хотелось бы, чтобы ты оценил его, но, наверное, сегодня уже поздно?..

— Буду. Это интересно, — услышал в ответ и в трубке послышались гудки.

Отступление. Ксенофонтов и Романов.

Вновь двое мужчин расположились за журнальным столиком. На столе стояла сегодняшняя недопитая бутылка водки, немудреная закуска и пара рюмок. Романов выглядел утомленным. Перед старым знакомым он не считал нужным скрывать свою усталость, изображая бодрость и активность. С удовольствием опрокинул рюмку, чокнувшись с хозяином, и вопросительно посмотрел на него.

Петр Петрович поднялся, отошел к форточке, закурил и начал:

— Соловьев сегодня приехал сам без предупреждения, как я и предполагал. Был у меня. Чего-то знает, скрывает и опасается. Готов сообщить только тебе. Даже не сказал, где и у кого проживает. Договорились, что будет мне звонить дважды в день. Скрытен. Внутренне напряжен. Желает после беседы с тобой вернуться в свой город. От поощрения отказывается. Местные власти вне очереди уже выделили его семье квартиру.

— Вот перестраховщики! — выразил свое мнение Романов, прервав хозяина, — продолжай, пожалуйста, — предложил.

— Сообщил, что пишет песни и надеется на помощь в их регистрации, — сообщил Ксенофонтов.

Романов поморщился, так как неодобрительно относился к эстраде и ее деятелям.

— Если будешь назначать встречу, то рекомендую записать ее на диктофон или скрытый магнитофон. Вдруг сообщит действительно чего-то стоящее, чтобы потом поразмыслить и ничего не упустить. Встретиться можете здесь. Я могу уйти на время, чтобы его не смущать. Если Соловьев тебя заинтересует, то надо бы выяснить все о нем и его контактах здесь в городе. Топтунов за ним послать не могу, не заинтересовав своих кураторов. Только если самому вспоминать молодость, — выразил свое мнение, предложил рекомендации старый оперативник и замолчал, глядя на задумавшегося собеседника.

— Какое твое мнение и впечатление о нем? — пошевелился гость.

Теперь задумался Ксенофонтов и медленно начал:

— Его молодость и внешний вид не соответствуют внутреннему содержанию. Видишь перед собой подростка, а разговариваешь с взрослым, опытным, имеющим собственное мнение и твердые убеждения человеком. Скрытен. Все у него продумано и распланировано. Вообще не похож на провинциала. Чего-то боится. Имеет чувство юмора. Постоянно собран и напряжен. Ведет себя с чувством собственного достоинства, но проявляет уважение к возрасту. Занятный парень. Необычный.

— Еще, что можешь отметить? Чем вы занимались? — поинтересовался Григорий Васильевич.

— Ужинали. Ведет за столом культурно. Категорически отказался от спиртного, даже от сухого вина. Разносолы мои ему не понравились. Котлеты из нашей «Кулинарии». Хотя сомневаюсь, что у себя в провинции он привык к деликатесам. Вот настоящий кофе оценил и не скрывал своего удовольствия, что тоже непонятно. Где он мог его полюбить? — поделился Ксенофонтов.

Помолчали.

— Необычный. Занятный, — задумчиво повторил Романов, — Встретиться, конечно, надо…. Вот только где и когда?… — размышляет вслух. — Встречусь у тебя. Послушаю, что он мне сообщит. Завтра я или мой помощник позвоним тебе и сообщим о времени. Я не помню своего расписания на завтра. Ты подготовь эту комнату к нашему разговору. Не хочу я связываться с диктофонами, — принимает решение.

Ксенофонтов мысленно поморщился: «Не положено использовать спецтехнику в личных целях и выносить за территорию предприятия», но разве когда-то соблюдали в Советском Союзе все правила, инструкции и законы. Главное и единственное правило — не попадайся!

Ленинградское утро.

Утром встал по своему будильнику, еще лагерному и побежал на зарядку. Маршрут выбрал вокруг внутреннего периметра квартала вдоль домов. Квартал оказался не маленьким. Сделав круг, удивляя дворников и многочисленных прохожих, свернул к центру. Все пространство квартала было заполнено пятиэтажками, образующими квадраты внутренних дворов, засаженными молодыми кустами и деревьями с пересекающимися асфальтированными дорожками и проездами. В центре, недалеко от школы и детского сада располагался хоккейный корт, баскетбольная (она же волейбольная) площадка, небольшое футбольное поле для мини футбола, а с краю этого спорткомплекса были вкопаны турники, брусья из металлических труб и гимнастическая стенка. Стал выполнять свой привычный комплекс упражнений. «Народ здесь встает раньше, чем у нас!» — мысленно отметил. Вероятно, людям дольше добираться до работы. Надо самому раньше вставать или перестать смущаться любопытства прохожих.

Чувствуя приятную усталость, радостно взлетел на площадку седьмого этажа к тетиной квартире. Хозяйка уже позавтракала и торопилась на работу в свое какое-то Научно-Производственное объединение, где, как и мама работала в конструкторском отделе.

— Завтрак на плите. Чайник подогреешь. Кофе знаешь, где взять. Спортивную форму брось в таз, вечером приду, постираю. До утра надеюсь, высохнет. Ты ведь каждое утро собираешься бегать? — дает последние инструкции с каким-то удовлетворением из прихожей.

— Каждое. Только стирать не надо. Я сам постираю через пару дней, — отзываюсь.

Тетя, хмыкнув, попрощалась и выскочила за дверь.

«Какое блаженство после физической нагрузки стоять под теплыми струями душа!» — восторженно отмечаю.

За завтраком планирую добежать до станции метро, позвонить Ксенофонтову и закупить в киоске свежей прессы. Меня опередил телефонный звонок слесаря-универсала-коммерсанта Вадима. Он готов был прибыть ко мне с образцами импортной сантехники и электрики. «Совсем из головы вылетело. Надо было тетю Свету предупредить о нашей с Вадимом договоренности. Может она откажется или захочет что-то другое!» — мысленно ругаю себя.

Договариваемся о встрече через пятнадцать минут. «Все же кран на кухне стоит поменять без согласия хозяйки. Уж больно у него вид неприглядный», — решаю самостоятельно.

Вадим притащил несколько вариантов кранов для кухни и смесителей для ванн. Поинтересовался заменой мойки и раковины. «Во, аппетиты растут у парня!» — мысленно удивляюсь. Такие вопросы без хозяйки решать нельзя соглашаемся оба и договариваемся о встрече на завтра. «Надо будет подготовиться к вечернему разговору с тетей Светой. Как бы убедить ее не отказываться от апгрейда сантехники за мой счет!» — задумываюсь.

Ксенофонтову позвонил с уличного таксофона. Услышав его голос, представился.

— Здравствуй дорогой. Долго спишь, долгожданный гость, — пожурил меня.

Специально взглянул на часы перед выходом из квартиры. Было начало десятого утра. «Чем недоволен?» — удивляюсь с раздражением.

— Долго ждать тебе не придется. (Рад до уср…чки!) Сегодня тебя хотят видеть у меня на квартире. (На квартире?) Готовься. (К чему?) В какое время я не знаю, — информирует. — В каком ты районе? Сколько приблизительно тебе добираться до меня? — интересуется. (Опять неистребимое любопытство оперативника!)

— У вас на квартире? — удивляюсь.

«Ведь просил в письме встретиться вне помещения! Вероятно, сами хотят разговор записать или не понимают важности и смертельной опасности от моей информации!» — предполагаю.

— У меня. Что тебя не устраивает? — подтверждает удивленно.

— У вас, так у вас. Тридцать-сорок минут мне ехать до вашего дома, — отвечаю. «Хрен тебе, а не район!» — добавляю про себя.

— Звони мне каждый час на квартиру, пока не сообщу время встречи, — дает указание.

«Значит на квартиру? А ты там будешь вместо работы жучки распихивать или хлебные котлеты жарить?» — иронизирую про себя.

— Понял, — подтверждаю и вешаю трубку.

Подготовка к встрече.

Сокрушаюсь, что придется каждый час бегать сюда, а в перерывах тезисно набрасывать на бумагу то, что хотел сообщить Романову на словах. На квартире нельзя произносить вслух эту информацию. Пусть читает мои каракули и осмысливает. Должен же он понять, что мои сведения не для лишних ушей. В киоске купил газеты и блокнот с пружиной вместо переплета с отрывными листами и поспешил «домой».

С блокнотом расположился по привычке на кухне и задумался: «С чего начать?» Для стимулирования мыслительного процесса сунул в рот еще новую ручку.

«Григорий Васильевич! По неизвестной мне причине ко мне в голову поступают сведения из будущего. Механизма этого феномена не знаю и не понимаю, хотя кое-какие мысли об этом есть. Вы должны понимать, что эти сведения смертельно опасны для меня и моих близких, поэтому я просил организовать встречу в месте, где нас невозможно записать или прослушать посторонним, даже в настоящее время доверенным вам людям. Эту встречу предлагаю провести при помощи переписки. Рассчитываю на ваше понимание и надеюсь, что мои записи будут уничтожены, чтобы исключить возможность попадания их в чужие руки и выявление меня, как источника информации.

Сведения, которыми я располагаю в данный момент не полные. Я не вижу всей картины будущего и подробностей. Знаю о ключевых событиях, но могу ошибиться или быть не точным в датах, именах и названиях. Эта информация поступает не зависимо от моего желания или «запроса». Бывает, просто всплывает в голове при упоминании фамилии, названия объекта или страны.

Подвергаться гипнозу или попыткам медикаментозного воздействия на мой мозг или организм не хочу, поэтому что считаю это бесполезным и вредным — мои способности пропадут. Кроме этого, в таком случае, создаются предпосылки к утечке информации, а я предпочитаю оставаться неизвестным для всех, кроме вас. Конечно теперь, когда я вам открылся, от меня многое не зависит, но хотелось бы сотрудничать с вами на добровольной основе. В таком качестве я принесу вам больше пользы.

У меня нет никаких корыстных замыслов. Хочу только не допустить катаклизмов и бед, которые ждут мою страну в ближайшем будущем. Считаю, что ваша энергия, мировоззрение, порядочность, преданность партийным идеалам способны предотвратить это. Надеюсь, что мои возможности помогут вам в этом».

Перечитываю получившиеся вступление. Кое-что переписываю, поправляю и вырываю лист. Переписываю заново, стараясь писать разборчиво. Все, пора к метро звонить Ксенофонтову.

После возвращения сажусь над новым пакетом информации.

«События в стране в ближайшие годы:

Осенью умрет(?) Мазуров.

В декабре следующего года наши войска войдут в Афганистан по инициативе нескольких членов Политбюро — Андропова, Громыко, Устинова и Суслова, а Брежнев с ними согласится. При поддержке западных стран в этой стране будет развязана десятилетняя война (Вьетнам для СССР), потребовавшая от нас колоссальных ресурсов. Погибнет около пятнадцати тысяч наших солдат и офицеров.

Множество стран объявят бойкот Олимпиаде в Москве и экономическую блокаду стране.

В 1980 году в автокатастрофе погибнет Машеров(?).

Потом последует череда смертей высших руководителей страны. Косыгин. Суслов, Кириленко и Брежнев (1982 год). Пельше. Андропов и Устинов (1984 год).

В начале восьмидесятых годов мы ввяжемся в гонку вооружений в ответ на программу Стратегической Оборонной Инициативой (СОИ), развернутую США и ее союзниками. Наши ученые предполагали, что это стратегический обман (блеф, вынуждающий нас на дополнительный расход немногочисленных ресурсов), но их не послушают наши руководители. В результате вышеперечисленных событий наша экономика не выдержит. Последующие вредные или преступные действия нашего руководства только ухудшат ситуацию в экономике.

В стране будет введен непродуманный «сухой закон», проделавший огромную дыру в бюджете. В 1986 году взорвется Чернобыльская АЭС, что тоже послужит многим экономическим, политическим и репутационным потерям для страны.

США, чтобы добить экономику нашей страны договорятся с нефтедобывающими странами ОПЕК о значительном снижении цены на нефть и нефтепродукты.

Из-за этого мы не сможем покупать многие продукты и товары за рубежом. В результате наша экономика не выдержит и рухнет. Страна и так задыхается от дефицита продуктов питания, товаров народного потребления, современных станков и технологий, электроники. В восьмидесятые годы уже многие товары и продукты первой необходимости будут продаваться по талонам. После падения цен на нефть станет еще хуже. Большинство населения будет озлоблено и настроено против руководства страны.

В 1987-1988 году мы выведем войска из Афганистана, не добившись ничего. Наоборот, в странах Ближнего Востока усилится радикальный исламизм, объявивший себя победителем и почувствовавший свою силу.

На национальных окраинах СССР и во многих автономных республиках распространятся националистические течения. Начнется резня по национальному признаку. Многие русскоязычные граждане вынуждены будут бежать из-за многочисленных межэтнических конфликтов, бросив все. Их будут убивать, насиловать и грабить. Прибалтика объявит о выходе из СССР. За ней последуют другие республики. В 1991 году СССР прекратит свое существование, после объявления суверенитета большинством Союзных республик, в том числе РСФСР».

Все пора бежать звонить. Основное вроде успел написать. Остаются частности и блок о самом Романове.

После возвращения вновь грызу ручку.

«Роль руководителей страны:

После смерти Брежнева Генеральным секретарем станет Андропов. Он начнет укрепление дисциплины в стране. При нем будут сняты со своих постов многие секретари ЦК и первые секретари Обкомов, а на их места придут новые руководители. Среди них окажутся некоторые могильщики СССР — Горбачев, Шеварднадзе, Рыжков, Яковлев. По некоторым данным при нем будет задумана глобальная перестройка экономики. Народ стремление к наведению порядка воспримет в целом положительно. По предложению Андропова вы будете введены в Секретариат ЦК и будете курировать оборонную промышленность. Однако Андропов из-за болезни будет руководить страной недолго.

После его смерти на пост Генерального Секретаря будет избран смертельно больной Черненко. Период его руководства ничем не отмечен, хотя многие номенклатурные работники надеялись возврата к временам Брежнева.

В 1985 году в результате кулуарных договоренностей и внутрипартийной борьбы на пост Генерального секретаря будет избран ваш соперник Горбачев. Вы в это время будете находиться на отдыхе в Прибалтике, и вас вроде не оповестят о заседании Политбюро и внеочередном Пленуме ЦК для выбора Генерального Секретаря. Также не оповестят Щербицкого и Кунаева, ваших потенциальных или реальных союзников. Сразу после назначения Горбачев предложит вам написать заявление о выходе на пенсию по состоянию здоровья и вы, согласитесь.

Горбачев будет последним Генеральным секретарем КПСС, первым и единственным Президентом СССР. Потом его тоже заставят уйти после развала СССР. За период его руководства экономика страны окончательно рухнет.

После провозглашения руководством страны политики невмешательства во внутренние дела других стран в странах социалистического лагеря начнется массовое свержение коммунистических режимов и социалистический блок перестанет существовать. Другие страны, оставшиеся верными принципам социализма, окажутся брошенными и преданными.

Зато после добровольной сдачи всех наших позиций за рубежом популярность Горбачева на Западе, в отличие от населения своей страны станет неимоверной. В США он будет популярнее их действующего Президента и других политиков. После скоропалительного решения о выводе войск из стран Варшавского Договора и объединения Германии, там он будет признан «Немцем года». Маргарет Тэтчер после беседы с ним признает Горбачева «своим парнем». КПСС будет распущена. Коммунисты других стран будут брошены и преданы, а многие окажутся под судом. Мы оставим свои базы на Кубе и во Вьетнаме. Потеряем все политические позиции в мире. По просьбе США и по инициативе Горбачева мы сократим свой ядерный потенциал, прекратим разработки нового оружия, а многие ракеты, подводные лодки и корабли порежем. Даже отдадим безвозмездно США значительную территорию акватории Берингового моря, богатую рыбой и морепродуктами.

В целом страна понесет людские и экономические потери бОльшие, чем во время Великой Отечественной войны.

В девяностые годы станет для всех еще хуже. Но эта уже другая тема.

Последствия этих событий мы не преодолеем за десятилетия.

Дату вашей смерти называть не буду, если сами не спросите. Скажу одно — вы будете свидетелем всего этого».

Перечитываю, вношу исправления и дополнения и переписываю заново. Черновики вырываю и уничтожаю, порвав и смыв в унитаз.

Снова мчусь к телефону-автомату. Наконец Ксенофонтов назначает мне время встречи — семнадцать часов. Мне следует прибыть на час раньше. Подняться на лифте до верхнего этажа, а затем спуститься пешком до квартиры Ксенофонтова. Если я встречу на лестнице подозрительных людей, то, не задерживаясь, спускаюсь до выхода и ухожу. Потом надо будет сообщить по телефону о причине. В этом случае встреча сегодня не состоится.

Получив подобный инструктаж, задумался о сохранении моих записей. Если Ксенофонтов опасается постороннего внимания, то стоит сотрудникам органов обыскать меня и все мои опасения станут реальностью. Также меня может захотеть обыскать сам Ксенофонтов. Мне с ним драться и вырубать? Не дело, но без записей мне там нечего делать, так как вслух озвучивать свою информацию не собираюсь. Куда же деть блокнот? Надежных тайников в подъезде чужого дома не найти или не смогу найти за короткое время. Вырвать исписанные листы и спрятать на теле? Для опытных сыскарей найти не проблема. Неужели придется идти с чистым блокнотом и на месте писать заново? А если пойти не на час раньше, а сейчас и поискать место для тайника? Решено. Собираюсь.

Как Ксенофонтов и рекомендовал — поднимаюсь на лифте до последнего этажа, затем спускаюсь пешком, внимательно приглядываясь к местам возможных тайников. Оказалось, подходящих мест немало, начиная с урны у входа, почтовых ящиков на первом этаже, детских колясок, батарей отопления за решеткой и велосипедов на лестничных площадках. Во многих почтовых ящиках виднелись не изъятые газеты. Ящики взламывались элементарно. Почты в ящике под номером квартиры Ксенофонтова не было. «Прикольно будет спрятать секретные сведения в почтовый ящик Петра Петровича!» — веселюсь от нервов. Блок почтовых ящиков снизу отрывался от стены при небольшом усилии. Блокнот не пролезет, а свернутые листы запросто. А если их на всякий случай прилепить пластилином то, не зная никогда не догадаться про этот тайник, а до камер наблюдения на лестничных площадках еще мы не доросли.

Сбегав в ближайший универмаг, купил пачку пластилина и спрятал свернутые втрое листы за ящиками. Вскрытую коробку с пластилином выбросил в мусоропровод другого подъезда. Пусть я перестраховываюсь, но зато спокоен.

Романов.

В назначенный час звоню в квартиру Ксенофонтова. Я выполнил все рекомендации оперативника и никого подозрительного не встретил. Со мной была только неизменная сумка с чистым блокнотом. На всякий случай вырвал и уничтожил несколько следующих чистых листов, следующими за исписанными.

Ксенофонтов все же обыскал меня и осмотрел сумку, извинившись и объяснив ответственностью за безопасность Члена Политбюро. В блокнот не заглядывал и ощупывал меня формально, не пытаясь выявить спрятанные записи на теле. «По-видимому, он не подумал о передаче информации в письменном виде», — предполагаю.

Сидим на кухне и, убивая время за кофе и чаем треплемся о последних событиях в мире по сообщениям газет. Про себя сокрушаюсь, что сегодня так и не почитал прессу, как планировал из-за нарушенных планов. Зато внимательно слушаю собеседника. Чувствую, что внутренние часы отсчитывают последние минуты до времени «Ч» и ощущаю нарастающее внутреннее напряжение. Даже потряхивать начинает.

Ксенофонтов заметил мое состояние и попытался успокоить, но при этом вижу скрытую насмешку в глазах.

Наконец в прихожей хлопнула дверь. Петр Петрович извинившись, вышел. В прихожей, а затем в комнате забубнили голоса.

— Пойдем Сергей, представлю вас, — пригласил хозяин.

«Запустил записывающую аппаратуру сейчас или она уже крутится?» — возникает вопрос.

В комнате находился невысокий круглолицый человек, знакомый по многочисленным фотографиям. Только в отличие от ретушированных фото вижу лицо пожилого человека с многочисленными мелкими морщинками. Он тоже с интересом внимательно разглядывает меня. «Маленькие люди амбициозны и в истории оставили заметный след!» — появилась мысль. Наполеон, Сталин, Гитлер, Ленин — все были маленького роста. Сможет ли Романов войти в историю, как крупный исторический деятель?

Хозяин сбоку с любопытством наблюдает за нами и начинает:

— Григорий Васильевич….

— Не стоит Петр Петрович знакомить нас, — прерывает Романов с улыбкой, — думаю, что мы друг друга уже знаем. — Здравствуй Сережа! Вот значит ты какой? — непонятно заявляет и протягивает руку.

Обмениваемся рукопожатием. «Рука теплая, небольшая, мягкая, но рукопожатие уверенное!» — отметил про себя.

— Здравствуйте Григорий Васильевич! Рад нашей встрече, — отозвался искренне.

Напряжение и волнение куда-то ушло. Чувствую себя спокойно и уверенно.

— Давай присядем, — пригласил, взмахнув рукой в сторону журнального столика.

На столе какой-то пакет. Ксенофонтов подошел тоже и начал распаковывать его. На столе появляются бутылка коньяка, бутылки лимонада «Буратино» и «Байкал». Печенье, пирожные, ветчина, лимон и несколько яблок.

— Спасибо Петр Петрович. Нам бы приборы, а дальше мы сами разберемся, — предложил Романов.

Хозяин квартиры кивнул и принес на стол ножи, вилки, стопку (одну), высокие тонкостенные стаканы и открывалку. Дождался кивка «высокого» гостя и сообщил:

— Пойду, схожу по делам. Может еще чего принести? — интересуется.

— Нет, спасибо, — отказался Григорий Васильевич. — Мы ведь только поговорить собирались часок, — намекнул на продолжительность встречи.

Ксенофонтов удовлетворенно кивает и уходит. Романов вопросительно смотрит на меня, а я прислушиваюсь в ожидании — когда хлопнут на площадке двери лифта.

— Сережа, ты сам хотел нашей встречи. У меня не так много времени. Не скрою, ты меня заинтересовал. Слушаю тебя, — поторапливает меня.

— Простите Григорий Васильевич, но мне надо отлучиться, буквально на минуту, — заявляю и поднимаюсь с кресла.

Вижу удивление на лице Романова и тень недовольства. Некоторое время он смотрит на меня с раздражением, но потом неохотно кивает. «Вероятно, решил, что меня пропоносило от близкой встречи с небожителем?» — в голове возникает предположение.

Быстро выметаюсь из квартиры и, не задерживаясь возле лифта, слетаю по лестнице на первый этаж. Оглядываюсь — чисто. Выхватываю из-под почтовых ящиков листки и так же бегом, перескакивая через ступеньки, взлетаю на нужный этаж. «Хорошо иметь молодое тренированное тело. Даже дыхание не сбил!» — отмечаю с удовлетворением. В прихожей из своей сумки достаю блокнот с ручкой и прохожу в комнату.

Романов уже вскрыл бутылку с коньяком, налил в стопку и резал лимон. Не присаживаясь, разворачиваю блокнотные листы и протягиваю первый, немного мятый листок с моим вступлением:

— Григорий Васильевич, ознакомьтесь, пожалуйста, с этим.

Он удивленно взглянул на меня, возвышающегося над ним, барственно махнул рукой в сторону кресла и взял листок. Близоруко прищурился, отставив лист подальше, недовольно поморщился и достал из внутреннего кармана футляр с очками. Неторопливо надел очки в тонкой, золотистого цвета оправе, и отвернувшись немного к окну начал читать, разбирая мои каракули.

Вначале скептическое и недовольное выражение его лица изменилось сначала на удивленное, а потом на ошарашенное. Хмыкнув, он оторвался от чтения и посмотрел задумчиво на меня. Затем снова вернулся к чтению. Дочитав до конца, задумался глядя в стол и снова вернулся к началу текста. Перечитав сообщение еще раз шумно выдохнул. Медленно поднял глаза и уставился на меня тяжелым взглядом, почти не мигая. Наконец, придя к какому-то решению, протянул руку в сторону других листков. Выбрал и протянул ему листки со следующим блоком информации.

Эту информацию Романов читал еще медленнее, иногда возвращаясь к прочитанному. Порой задумывался, отрываясь от чтения. «Вспоминает или сравнивает», — предполагаю.

Задумчиво Григорий Васильевич протянул руку за следующими листами и вновь углубился в чтение. Этот блок у него вызвал другие эмоции. Он морщился, играл желваками и неоднократно грязно выругался. Не дочитав, брезгливо отбросил листки. «Провал!» — запаниковал я.

— Не верю! Ничему не верю! Чего ты добиваешься? — зло спрашивает. — Фантазер! — брезгливо бросает мне обвинение.

Пожимаю плечами, а у самого в панике в голове бьются мысли. Если сейчас встать и уйти, то есть возможность скрыться. Вырубить Романова, чтобы он не поднял тревогу. Окна квартиры выходят на проспект, а охрана у подъезда с другой стороны дома. Я успею проскочить. Из Ленинграда придется срочно сваливать. Домой нельзя. Придется к Таньке в деревню! А школа? Родители? Маринка с Гулькой? Друзья? Вся моя будущая жизнь? Всю оставшуюся жизнь скрываться? Хотелось завыть и наброситься на старика с кулаками и бить, бить в гладкую рожу, чтобы поверил. До крови! Впереди такие события! Беды! Катастрофы, Гибель людей! А этот испугался! Стало страшно партийному функционеру? Легче всего обвинить меня во вранье и спустить на меня всех собак! Какой же я му…ак! Вся жизнь под откос! А так хорошо начиналась! Я встал с кресла, не зная, что делать дальше.

Романов нервно налил стопку коньяка и опрокинул в рот. Шумно выдохнул.

— Куда собрался? Тебя никто не отпускал! — выкрикнул, зло глядя на меня.

Некоторое время меряемся взглядами. «А взгляд у Романова тяжелый!» — мысленно отмечаю, но своего взгляда стараюсь не отводить. Неожиданно он опустил голову, ссутулился и как будто сдулся. Как будто постарел сразу на несколько лет. Опускаюсь на корточки и начинаю подбирать разлетевшиеся листки. Один попал на нарезанные кружки лимона и подмок.

— Еще есть? — чуть слышно спрашивает.

Мне показалось, что ослышался. Поднимаю взгляд на него. Романов смотрит на меня потухшим взглядом.

— Есть, — решительно отвечаю и показываю пальцем на голову.

— Сообщи о том, что можно проверить быстро, — приказывает.

Смотрю, что Романов подобрался и даже румянец вернулся. Сажусь, придвигаю к себе блокнот, и демонстративно взглянув на собеседника, вспоминаю недавнее сообщение Ксенофонтова о смерти Папы и начинаю писать:

«Недавно избранный Папа Римский вскоре скончается и на его место будет избран польский католический священник Войтыла. (Вспоминаю и вписываю прикольное слово — «папабили»). Католики Польши приобретут мощную поддержку и станут влиятельной силой. Польша все больше будет становиться слабым звеном среди соц. стран. Правительство страны набрало западных кредитов. Вскоре кредиторы поднимут процентную ставку рефинансирования, и в Польше возникнет финансовый, экономический, а затем политический кризис».

Романов не выдержал, поднялся и встал за плечом, читая сразу чего я пишу.

Пишу — «Мазуров» и «Машеров» и поднимаю голову. Григорий Васильевич кивает, а потом вопросительно вскидывает подборок. Понимаю — это вопрос «когда?» Задумываюсь. Мазуров вскоре умрет. Официальная версия — по болезни. (По слухам — убит). О смерти Машерова помню, что будет дорожно-транспортное происшествие. Автомобиль Машерова столкнется с самосвалом, который нарушив Правила дорожного движения, выскочит на главную дорогу. Что-то вертится в памяти, насчет урожая. Вероятно, тот погибнет осенью. Так и пишу — «осенью восьмидесятого года».

Задумываюсь о том, что еще могу привести Романову в доказательство своих возможностей и понимаю, что нечего. Точных дат и многих событий не помню. В панике начинаю писать об всем, о чем помню:

«Военный конфликт между КНР (Китайская Народная республика) и СРВ (Социалистическая Республика Вьетнам). Китайские войска вторгнуться на территорию Вьетнама. Завяжутся приграничные бои. Наши пригрозят Китаю, даже приведут в повышенную готовность войска Дальневосточного округа, и они выведут свои части. До этого конфликта Вьетнам введет свои части на территорию Камбоджи и нанесет несколько поражений армии Пол Пота. Китай поддерживал режим Пол Пота. Срок — конец осени, зима.

Исламская революция в Иране. Шах сбежит из страны. Светское Правительство будет свергнуто. К власти придут исламисты во главе с аятоллой Хомейни. В стране отменят все светские законы. Будет создано единственное в мире шиитское государство. США и нас признают врагами. Срок — зима, весна следующего года».

Завис: «Что еще написать, чтобы поразить Романова?» Открыл чистый лист и быстро, не обращая внимания на чистописание и разборчивость почерка торопливо записал:

«Предатели в СССР. Действующие, будущие, прошлые и вероятные.

Калугин, генерал КГБ. Первое главное Управление. Самый молодой генерал.

Поляков, генерал ГРУ.

Огородник. МИД или Министерство внешней торговли.

Кулак (Кулик), Герой Советского Союза, КГБ. Сейчас на пенсии».

Вспомнив о Великом Советском писателе Л. И. Брежневе, возвращаюсь к предыдущему листку и вписываю: «Малая земля», «Возрождение» и «Целина». Л. И. Брежнев». На Романова не смотрю, но чувствую, как он шевельнулся и вздохнул.

Продолжаю о предателях:

«Пигузов, Толкачев. Кто такие не знаю, но фамилии довольно редкие.

Резун. Сейчас должен работать в резидентуре в Западной Европе.

Гордиевский, — вроде КГБ.

Шевченко — посол в ООН.

Горбачев — вредитель.

Шеварднадзе — потенциальный враг.

Яковлев Александр — подозрения в шпионаже. Агент влияния. Помощник Горбачева.

Ельцин — сейчас первый секретарь Свердловского Обкома КПСС. Будет Президентом России. Ради личной власти готов на все».

Романов тронул меня за плечо и произнес:

— Хватит пока. У меня больше нет времени. Давай свои бумаги, почитаю и подумаю. Из Ленинграда пока не уезжай. Напиши мне телефон, по которому тебя можно будет найти.

— Я буду ежедневно звонить Петру Петровичу, — отказываюсь давать телефон.

— Ты мне не веришь? Зачем же ты искал со мной встречи? — удивился.

— Вам верю, но вашему окружению нет, — ответил, глядя в глаза.

Некоторое время Романов сверлит меня недовольным взглядом, но потом кивает, соглашаясь.

— Думаю, наша встреча не последняя, — предупреждает. — Что ты хотел по своим песням? — вспомнил.

— Передать песню «Дорога жизни» какому-нибудь певцу и зарегистрировать, как свою интеллектуальную собственность. Потом представлять Художественному Совету другие песни, и, если Совет пропустит, регистрировать их, — сообщил о своем желании.

— Я подумаю, — пообещал Григорий Васильевич. — Сейчас можешь идти, — разрешил. — Если встретишь Петра Петровича, то попроси подняться, — попросил.

Вырываю исписанные листки из блокнота и вместе другими, в том числе испачканным передаю ему.

— Очень прошу потом уничтожить их, — напомнил.

Забрал блокнот и попрощался.

«Надеюсь Романов последует моему совету и уничтожит записи, написанные моей рукой», — мелькает мысль.

Отступление. Романов. Ксенофонтов.

Оставшись один Романов задумался, глядя на небольшую пачку исписанных листков в руке. Поверить в то, чего он узнал сегодня, было невозможно, но именно из-за ужасного финала в это почему-то верилось. Не может, даже самый извращенный мозг придумать такого. И проверить правдивость Соловьева пока невозможно. «Молодой засранец! Свалил на меня этот груз и, наверное, доволен», — зло подумал о пророке, — «если это правда, конечно». Но мне чего с этим делать?

Хлопнула дверь в прихожей и в комнату вошел хозяин квартиры. Увидев задумавшегося Романова с пачкой листков в руке, Ксенофонтов поинтересовался:

— Как прошла встреча? Сообщил Соловьев что-либо интересное?

— Да, сообщил. Не знаю, что и думать, — ответил гость, по-прежнему погрузившись в свои мысли.

Романов встал и, посмотрев на Ксенофонтова, сообщил:

— Слишком все неожиданно. Мне надо подумать, а сейчас пора ехать. Разговаривать некогда, потом с тобой свяжусь. Соловьев по-прежнему будет тебе звонить дважды в день. Будь добр, не спеши своим докладывать об этой встрече. Очень тебя прошу.

Григорий Васильевич протянул руку и после энергичного рукопожатия вышел из квартиры.

Ксенофонтов пребывал в растерянности. Таким он Романова еще видел. Что же произошло при встрече? Почему Глава Ленинграда выглядел таким пришибленным? Что ему сообщил Соловьев? Почему он не услышал никаких инструкций хотя бы на первое время? Не доверяет? Что означает настоятельная последняя просьба? Он ведь обещал и сообщал, в каком случае молчать не будет.

Наконец он вспомнил о пишущем магнитофоне. Может Романов рассчитывал, что, прослушав запись, я все пойму, а на анализ и разбор разговора действительно уже времени не оставалось?

Он остановил запись и перемотал пленку в начало. Запустил и, закурив, присел в кресло, приготовившись слушать. Слышит свой предварительный разговор с Романовым. «А запись неважная!» — машинально отмечает. Опыта в установке прослушивающей аппаратуры у него мало или плохой микрофон. Наконец послышалось начало разговора Романова с подростком:

«Сережа, ты сам хотел нашей встречи. У меня не так много времени. Не скрою, ты меня заинтересовал. Слушаю тебя».

«Простите Григорий Васильевич, но мне надо отлучиться, буквально на минуту».

И тишина! «Что такое? Куда Соловьеву нужно было отлучаться? Опять он прокололся с подростком! Тот снова придумал какой-то финт! Ах, сука!» — оперативник почувствовал раздражение. Послышался какой-то стук в динамике и голос школьника:

«Григорий Васильевич, ознакомьтесь, пожалуйста, с этим». И вновь продолжительная тишина.

«Вот что за листочки держал в руке Романов! За ними, наверное, ходил Соловьев!» — догадался. Заранее написал и спрятал снаружи квартиры. Предусмотрел прослушку и обыск перед встречей. Ай да парень!» — восхитился старый оперативник. Такому в органах цены не будет, хотя к какому начальнику попадет. Умных нигде не любят. Даже его, постороннего человека Соловьев злит, раздражает и восхищает одновременно. Обидно чувствовать себя проигравшим при его опыте оперативной работы. Получается, подросток выдал ему только то, что не посчитал нужным скрывать. На данный момент Ксенофонтов ничего о нем не знает, как и на момент первой встречи. Лихо! Он почувствовал профессиональную злость. Неужели он, со своим опытом не переиграет подростка, каким бы умным тот не был?

Вдруг в динамике послышался ругань и раздраженный выкрик Романова:

«Не верю! Ничему не верю! Чего ты добиваешься?… Фантазер!»

«Чего такого написал Соловьев, что вывело из себя Первого секретаря?» — заинтересовался Петр Петрович. Почему фантазер? Попросил чего-то нереального? Вышел за рамки приличия? Наверное, все же это связано с какими-то фантастическими сведениями в записках! Тут пахнет государственными секретами. Не зря Романов при прощании просил не торопиться с докладом моим кураторам. Но сам Член Политбюро не будет скрывать угрозу государству. Что может знать подросток такого, что возмутило Романова?

«Куда собрался? Тебя никто не отпускал!» — послышался властный голос Романова. Неужели подросток собрался уйти? Во, дает! Неужели надеялся проскочить мимо охраны Первого секретаря? Хотя, если вспомнить — ребята сидели, болтали в машине и не были готовы к задержанию. Собеседника Романова они не знают в лицо. Они бы и не дернулись, если простой подросток с сумкой на плече вышел бы спокойно из подъезда и пошел по своим делам. А самообладания, похоже, Сергею не занимать!

Оперативник дождался окончания записи. Внимательно послушал концовку и, услышав свой голос, перемотал пленку в начало. Удивился, что подросток осмелился отказать просьбе Первого секретаря Обкома и поведению на этот отказ обычно нетерпимого Романова. Поморщился от сообщения о недоверии к окружению Члена Политбюро, а значит и к нему. «Что себе позволяет этот подросток?» — возмутился, но подумав, пришел к выводу, что сведения, которые передал Соловьев Романову, возможно того стоили.

«Может Соловьев, передал сведения, о каком-нибудь предателе, занимающего высокий пост?» — предположил. Ведь узнал же как-то он про маньяка? Но чего он может узнать в своем городе? Что городское начальство живет не по средствам? Мелко. В аппарате Ленинградского Обкома и в Горисполкоме таких более крупных деятелей полно. Романов, несомненно, знает их, только сделать ничего не может, пока «хапуга» не проколется, и покровители не отвернутся от него.

Оперативник прослушал запись еще раз и пришел к выводу: «Сообщать кураторам вообще не о чем». Они скорее воспримут его сообщение, как кляузу на высокого партийного деятеля, а его самого обвинят в старческой паранойе и посмеются. Не видно из записей государственных тайн. Да и не стал бы Петр Петрович обращаться к новому молодому поколению сотрудников КГБ. Не испытывал к ним уважения. Подчинялся по привычке и, соблюдая корпоративные интересы, но не уважал. Замечал некие признаки разложения и использование своего служебного положения в личных интересах. Он еще застал тех ребят, которые падая в голодные обмороки в период блокады и шатаясь от дистрофии, охраняли изъятые продукты у предателей и шпионов, как вещдоки и не смели к ним прикоснуться.

Конечно, служа в органах НКВД — МГБ — КГБ невозможно остаться с чистыми руками, как требовал по легенде основоположник органов Ф. Э. Дзержинский, и пишут в книгах о чекистах. Сам Петр Петрович в интересах дела без зазрения совести мог обмануть, подставить, применить недозволенные методы допроса и дознания.

Однако ему было не чуждо чувство порядочности, собственного достоинства, и он дорожил своим словом, поэтому он и без напоминания не стал бы сообщать никому о состоявшей ся встрече.

«Пусть Романов сам решает, как поступить с полученной от Соловьева информацией и с самим источником», — сделал окончательный вывод.

Ксенофонтов знал, что Романов сталкиваясь с проблемой, старался всесторонне обдумать ее. Подолгу советовался со знающими людьми и никогда не принимал скоропалительных решений, но приняв решение, не отступал до конца, и его энергии и настойчивости можно было позавидовать.

Романов со временем доведет все, что нужно знать Ксенофонтову. Он верил Романову. Также он был уверен, что встречи с необычным подростком долго еще не закончатся.