Сказка? Быль! Сказание-бывальщина

Сергей Полковников

Отправимся вместе с автором и главным участником этих приключений в таинственную лесную чащу. ЛЕС – живое и мистическое существо приоткроет дверь в свою кладовую тайн. Удивительный тонкий мир, опасный и манящий, населенный сонмами враждебных и благожелательных существ через малую щель наполнит своим присутствием всю окружающую действительность. В пути нас ждут незабываемые встречи с его обитателями. Автор приглашает всех, в чьём сердце горит огонь странствий, стать спутником этого повествования.

Часть 2

Пустынь

Много раз снега покрывали поляну на вершине горного отрога белокипенным одеялом, лес как бы засыпал до весны, грезя во сне предчувствием возрождения и восторга жизни. Много зим и лет протекло своей чередой с того момента, как свет надежды загорелся в сердце человека, и наконец пути судьбы привели его стопы в это благословенное место. В поисках уединенного и труднодоступного уголка скиталец прошел много километров лесных дорог, многие из мест, где ему приходилось устраивать временные стоянки для отдыха или ночевки, оставили в его воспоминаниях теплый след, но ни одно из них не влекло его назад, чтобы вернуться туда и сделать его постоянным местом обитания, там где бы он мог спокойно и без помех вести уединенную жизнь отшельника.

Он хорошо помнит этот весенний день, когда под грузом рюкзака упорно штурмовал крутой склон горного кряжа, покрытого плотным слоем слежавшегося снега. Приходилось врубаться в него носами горных ботинок, выбивая ступеньки. Липкий горячий пот темными пятнами камуфлировал одежду на груди и спине путешественника, соль разъедала глаза, кровь частыми ударами била изнутри по черепной коробке, как по наковальне. Дыхание со свистом и хрипом рвалось из груди — давал знать резкий набор высоты. Поэтому, чтобы как-то дать отдых зашедшемуся в бешеном ритме сердцу, приходилось устраивать недолговременные привалы, предварительно вытоптав небольшую полку в снежном фирне. Череда выбитых в снегу следов-ступенек начиналась у карниза импровизированного привала и двойной цепочкой исчезала где-то внизу, создавая памятник упорству и настойчивости.

Долгожданный перевал был наконец-то взят, и на обратной, южной стороне хребта глазам явилась картина, которую впору можно сравнить с поворотом сюжета книги «Земля Санникова», естественно, со многими оговорками. Лесные поляны манили своей неестественной яркой зеленью, отмытые снеговой водой, по яркости и насыщенности цвета стали похожими на искусственный газон. О чудо, поляну порхая пересекла яркая бабочка. Под сводами деревьев дожидался своей участи снег, серый, покрытый слоем лесного мусора и даже на взгляд не суливший ничего хорошего уставшему путнику и без того уже во влажной обуви.

Солнце уже клонилось к закату, и тени от лесных исполинов, что богатырской заставой стояли на пороге горной страны, все удлинились, пересекая изумрудную поляну, как бы предупреждая и подталкивая путешественника к дальнейшему продолжению пути. Под сводами леса уже царил полумрак, и приходилось прорываться на самый отрог хребта, где крупные деревья не решались пустить свои корни в твердые скальники. Идти по острию хребта было немного комфортнее, кроны хвойников не заслоняли небо и, как зеленый прибой, разбивались о скальные отроги далеко внизу под ногами спутника. Зато здесь было царапучее царство колючих кустарников, которые сплошной непролазной стеной встали на его пути. Время, отпущенное лесом для поиска и обустройства ночлега, стремительно таяло, и приходилось напролом проламывать кустарники, шипя от боли, когда множество маленьких острых шипов пронзали одежду и впивались в тело, частенько еще и обламываясь там.

Светило уже ушло за западный горизонт, в его слабых отблесках приходилось уже не выбирая останавливаться на ночлег в любом месте, где бы было достаточное количество дров для костра. Возле одного поверженного лесного исполина, что лежал широко раскинув свои сухие ветви-руки, путник остановился с желанием сделать это место своим прибежищем на ночь, но что-то необъяснимое, будто какой-то звук издалека сорвал его с места, и уже почти в полной темноте, почти бегом устремился в каком-то неизведанном направлении, не отдавая себе отчет, зачем и куда он мчится. Это было похоже на стрелку компаса, что безошибочно находит свой полюс.

Оскальзываясь на осклизлых валежинах и отводя от глаз ветви деревьев, человек, безропотно подчинившись зову, приближал себя к неведомой цели. Впереди неожиданно, хотя, нет, конечно, ожидаемо блеснул просвет в сплошной стене леса.

От красоты увиденной картины перехватило дыхание. В лесу уже царили плотные сумерки, но так как глаза уже привыкли и адаптировались к этому освещению, то, что Очарованный странник увидел, предстало перед ним картиной с пусть заретушированными, но достаточно четкими деталями. Несколько скал острыми пиками, подобно языкам пламени, взметались в небо, к их основаниям пролегала небольшая поляна, амфитеатром спускаясь к границе леса, чьи деревья, как нетерпеливые зрители, толпились перед входом в этот лесной театр, с волнением ожидая выхода актеров на сцену, с желанием увидеть начало необыкновенного спектакля. Но по воздуху, почти по диагонали, символом оберега этих мест и запрета проникновения на эту территорию прочеркивалась черная, почти прямолинейная линия. Наметанный глаз сразу же увидел в этом предупреждающем знаке опасность, которая в прямом и переносном смысле висела в воздухе. Гигантское сухое дерево, которое падая не смогло достичь земли и упокоиться на лесной подстилке, в своем последнем мимолетном полете застряло в близкостоящих кронах деревьев.

На размышление и любование пейзажами уже не оставалось времени. Освободившись от чугунной тяжести рюкзака, стал быстрыми курсирующими движениями метаться по поляне, собирая хворост, что был обильно разбросан вокруг, вероятнее всего, это были ветки от зависшего сухого дерева, что маячило над головой. Мокрая от рюкзака ткань куртки неприятно холодила спину, заставляя ночного скитальца совершать поистине броуновское движение по округе с целью согреться в поиске дров. Погода днем была сухая и солнечная, судя по отсутствие снега на поляне, это был южный склон хребта, поэтому хворост, что попадался под руку собирателю, отвечал тем требованиям, что необходимы для идеального таежного костра, и недаром местными жителями прозывался «сушняком».

Освещенная ярким светом костра поляна выглядела диковато, разбросанные повсюду обломки мощных веток тянули к небу как бы застывшие в предсмертных конвульсиях руки-ветки. Лианы плотной вуалью покрывали вертикальную стенку близлежащего к костру каменного останца. Завершала картину этого природного хаоса гигантская тень мертвого исполинского дерева, жирной горизонтальной наклонной линией перечеркивающая ночное небо. Как опытный взгляд скульптора может увидеть в бесформенной глыбе мрамора будущий шедевр, также и ночной гость этих мест безошибочно определил для себя, что необходимо отсечь (пользуясь терминологией скульптора), убрать лишнего в этой первозданной неухоженности, чтобы это место засияло скрытой красотой.

То, что он наконец-то обрел приют, уже можно было считать свершившимся фактом. Истинные русские отшельники называли такое обетованное место «ПУСТЫНЬ». Этот Зов, что был ниспослан в момент исканий и тружений (все в этом описании настраивало на определенный лад, выстраивая мысли и слова в каноническом древнерусском стиле), достойных алчущего его, и поворотил стопа его в истинном направлении (и на Истинный путь?!).

Ответ на последний вопрос, что самопроизвольно стек с пера ручки на бумагу, будет дан самой жизнью, так как дорога Искателя еще не окончена, но то, что «Пустынь» ждала своего отшельника и она выбрала именно его — это было уже на уровне непреложного знания. Знания, что знает.

Да, не в рубище и не с посохом и котомкой, да, не убеленный сединами и не покрывший себя доблестью духоборческих побед. Но единственно мудрое и непогрешимое Око Всевышнего может увидеть внутреннее естество каждого, как бы ты ни рядился в белоснежные одежды святости. И повсеместно его избранники вопиют в недоумении: за что, Господи, ты выбрал меня, слаб я телом, немощен духом и грешен. И ответ приходит, по крайней мере, наш Искатель его получил: «Ищите да обрящете». То есть когда ты встал на путь поиска Истины, то обязательно твои дерзания будут замечены и оценены и придет ответ.

Избрав для себя путь йоги, или вернее, этот путь выбрал его, наш искатель никак не противопоставлял себя официальной религии, но так получилось, что по канонам вероисповедания он являлся грешником, вероотступником и еретиком. Зная об этой точке зрения, он научился скрывать свои взгляды и не вступать в полемику со служителями церкви. Находясь внутри намоленных стен церквей и монастырей, он ощущал на себе присутствие незримой и светоносной силы, что была разлита повсюду, ему было хорошо там и благостно. Эти стены и потолок не обрушивались на него из-за того, что он посмел увидеть и разглядеть Всевышнего под другим углом зрения. Более того, представители пантеона Святых вызывали в нем великое уважение и почитание. Этот Святой огонь, что горел в их сердцах, был знаком ему, и пусть малая искра, пусть слабый отблеск Великого пламени Святой Веры уже тлел в глубинах его сознания.

Так как в жизни ничего не происходит просто так, без воли Всевышнего, то по «стечению обстоятельств» так получилось, что один из этих святых подвижников стал играть немалую роль в судьбе человека. По воле провидения Искатель посетил места, где жил и творил Святой,

поклонился его мощам, изучил его житие. Да, и наверное, самое главное — он носил имя, которым был наречен Искатель при рождении. Назвавшие его так родители были молодыми людьми, жившими во времена воинствующего атеизма, и были очень далеки от того, чтобы нарекать своего сына по принципам тезоименитства.

Этот принцип заключался в том, что ранее, до вступления Великой многострадальной части Земли в морок принудительного атеизма, новорожденного младенца нарекали именем, усмотренным в специальной книге «Святцы» в честь какого-либо Святого, совершившего в этот день духовный подвиг и который будет охранять и давать покровительство ребенку в течение всей его жизни. Такое вот «стечение обстоятельств».

Первая ночь на новом месте была ничем не примечательна. Весь вечер прошел в рутинных заботах по благоустройству лагеря, приготовлению пищи, установке палатки. После сытного ужина, приготовленного из незамысловатой снеди, путник побаловал себя чаепитием с двойной порцией всевозможных сладостей, запасы которых таились в укромных уголках его рюкзака, дожидаясь особенного случая, который и наступил.

Когда пиршество плоти подошло к концу, усталое тело попросило отдыха. Соорудив над горящим костром пирамиду из уложенных друг на друга бревен, в свете набирающего новую силу и мощь пламени костра предусмотрительный путник приступил к проведению необходимых еженощных манипуляций, так знакомых тем, чья жизнь каким-то образом связана с лесом и таежным бытом.

Помыл котелок от остатков вечернего пиршества, используя в качестве чистящего средства золу из костра. Посмотрел в ночное небо, для того чтобы, естественно, приблизительно определить, будет ли ночью дождь или снег — весенняя погода могла порадовать любой неожиданностью. Яркие звезды со своих высот успокоительно подмаргивали, вселяя успокоение и располагая на блаженный лад в преддверии заслуженного отдыха.

Последним завершающим аккордом той традиционной ночной суеты было развешивание на сучках близлежащих деревьев плотно завязанного рюкзака со съестными припасами и котелков. Все эти предосторожности принимались в защиту от мелких лесных воришек: мышей, бурундуков и прочей лесной братии, что не прочь полакомиться дармовщинкой, так неожиданно оказавшейся в этом месте, да еще так обворожительно пахнущей. Во время сегодняшних ночных посиделок путник уже слышал за своей спиной возню и попискивание и, обернувшись назад, наблюдал в расщелинах скалы, что почти вплотную пролегала к костру, любопытные мордашки лесных мышей, с черными искорками глаз и безостановочно движущейся и вращающейся по кругу кожаной точечкой носа в обрамлении усиков-антенн, вдыхающих манящие ароматы.

Человек всегда чуть вдалеке от костра оставлял малую толику угощения для лесной братии. Это чаще всего была крупа, и он с интересом наблюдал, как мыши безошибочно по запаху находили вожделенный корм и, набив зернышками защечные мешки, с ощущением несказанной удачи улепетывали восвояси. Весна еще не полностью вступила в свои права, и прошлогодние запасы были подъедены, гладкие и округлые бочки, с которых зверюшки входили в зиму, подопали, и непредвиденный подарок судьбы, что так неожиданно обнаружился на давно и тщательно обследованных тропах, оказывался как нельзя кстати.

Но беда была в том, что слюна некоторых особей мышиного племени несет в себе возбудитель очень опасной для человека болезни почек, и поэтому, если так уж получилось, что мыши попробовали на зуб что-нибудь из продуктов, необходимо в тот же миг их выбрасывать, то есть вернуть дегустаторам в их полное пользование. В том и состоял смысл всех этих предосторожностей: если люди проживают в лесу по необходимости своей работы или другим обстоятельствам, то они для защиты от грызунов все продукты, конечно, за исключением тех, что имеют свою собственную жестяную упаковку, помещают в емкости с плотно закрывающейся крышкой.

У охотников-промысловиков присутствует проблема защиты продуктов еще и от медведей. Молодые бурые медведи и белогрудки (так называют местные жители в местах, где они водятся, дальневосточную разновидность гималайского медведя) с ловкостью завзятого вора-форточника ловко взлетают на любое дерево, способное выдержать их вес. Естественно, ни о каких крыльях не может быть и речи, взлет с помощью своих царапок-когтей вполне обеспечивал быстроту подъема на искомую высоту. Никто уже не помнит, кто из охотников придумал это гениальное сооружение, но оно встречалось нашему лесному бродяге и в лесах Сибири и Дальнего Востока, и в северной тайге. И конструкция везде была идентичной.

Называлось это сооружение «лабаз» (с ударением на первый слог). Небольшая избушка без окон с одним входом размещалась на площадке, укрепленной на столбах или растущих деревьях на высоте приблизительно от 3 метров и выше. Сами столбы, на которых располагался лабаз, для большей уверенности, что мишка косолапый не сможет забраться на такую высоту, в нижней их части еще оборачивались и кровельным железом. Видит мишкино око, да зуб неймет! Просто — до гениальности.

Совершив обязательный для лесного путника ритуал подготовки ко сну, наш строгий ревнитель таежных традиций неспешной походкой направился по направлению к палатке, но на полпути остановился, повернулся назад и обозрел картину своей стоянки. Мужское хозяйское начало взяло верх в тех чувствах, что он испытал от увиденного. Чувство гордости от того, что он смог преодолеть немалое расстояние, что отделяло это потаенное лесное место от ближайшего жилья, и то, как он ловко и сноровисто обустроил стоянку, от которой уже как бы веяло обжитостью жилья, — все это позволило самомнению пропеть хвалебные дифирамбы в свою честь.

Завал из сухих бревен, приготовленных для огненного заклания, приятно ласкал глаз своей высотой и размерами. Лицезрение этого накопительства опять теплой волной мальчишеской гордости от проделанной работы приятно защекотало его чувство самолюбия. Такой домостроевский подход вызвал на лице человека смущенную улыбку, как будто он сам себя уличил в чем-то неподобающем для Искателя истины, но чистота и детская непосредственность этой хозяйчиковой эмоции на происходящее быстро подняла опущенные вниз уголки губ и заменила кислую мину на лице на развеселый белозубый оскал крепко уставшего, но, безусловно, снискавшего своим трудом и долготерпением заслуженный отдых человека. И это ощущение заслуженности награды за свой труд наполнило его уставшее тело мягкой силой, которая обволакивала и убаюкивающе укачивала на своих светлых волнах, подобным небесным облакам. С блаженной улыбкой на устах человек заснул.

Огонь от костра еще долго освещал пустую поляну и взмахами своих огненных щупалец-рук призывал к себе человека на философскую беседу о смысле бытия, но тот уже крепко спал. Наконец-то и огонь, устав от тщетных попыток привлечь к себе внимание, устал, затих и тоже уснул, закутавшись в пушистое одеяло из пепла.

Человек нашел место, где его дух мог иногда свободно парить над землей, не отягощенный заботами о каждодневном поиске пропитания, устройстве быта, заботой о себе и о людях, за чьи судьбы ты ответственен. Но по истечении некоторого, иногда довольно продолжительного времени ему приходилось возвращаться в мир, полный проблем и обязательств, для того чтобы жить в нем по законам и правилам, чрезвычайно тяготящим его душу, которая опять рвалась в то место, где она была свободна. Истинные монахи, отшельники, схимники отринули весь этот мир, что вязкой трясиной засасывает в свои глубокие омуты, не давая возможности и времени, чтобы предаться созерцанию высот и глубин вселенной и в этих просторах найти ЕГО, наполниться ЕГО духом, став с ним одним целым. Для просветленных людей, чей дух и уже само тело являлись единым целым не только как индивидуум, но часто уже являющимися составляющей частью Всевышнего, не представлялось проблемой ощущать себя в единстве с НИМ в людской суете, в этом нескончаемом круговороте жизни, и они своим примером показывали нам, что можно достичь таких высот просветленности, что ни одна самая ужасающая по своей силе и мощи эмоция не смогла бы поколебать покой и мир, что царит внутри их светлых сердец. Этим людям принадлежат мудрые слова: «Легко быть святым на вершине скалы».

К величайшему сожалению для Искателя, смысл этого изречения очень точно и наглядно иллюстрировал то положение вещей, с которым было невозможно не согласиться. Именно в этом уединенном месте, на вершинах этих горных пиков, человек начинал ощущать прилив энергий и мог ощутить состояние полета и раскованности, раскрепощения, когда через какое-то непродолжительное время все мысли о проблемах, заботах и сами вибрации мира сует и страстей, с которыми он вступал на эту землю, начинали сглаживаться из колючих и хаотичных, становясь плавными и тягучими, как масло, подчиняясь чудесному ритму леса, что принял его в свое лоно, и он уже становился частью его. В письменных источниках, излагающих истины всех времен и народов, прямо указывалось предположительность Места Силы.

Конец ознакомительного фрагмента.