Впечатления обетованные

Сергей Осташко

Первые впечатления о стране обычно самые сильные. Именно такими впечатлениями об Израиле поделился одесский журналист, а по совместительству физик и КВН-щик Сергей Осташко. И в его путевом дневнике удачно переплелись оптимистическая ирония настоящего одессита, точность наблюдений естествоиспытателя и отточенность КВНовской репризы. Книга будет интересна даже людям, изъездившим эту страну вдоль и поперек, а также самим израильтянам, так как маршрут автора частично проходил по местам, где обыкновенные туристы не ездят. Только паломники.

ДЕНЬ НУЛЕВОЙ, ВОСКРЕСЕНЬЕ, 25 СЕНТЯБРЯ

ПЕРВЫЕ ШАГИ ПО СВЯТОЙ ЗЕМЛЕ

Если в самолете все летели дружной компанией, то после приземления компания распалась. У всех нашлись родственники в Израиле, которые с радостью жаждали воссоединить семьи. И эта радость была тем большей, что обе стороны понимали, что воссоединение происходит всего на неделю.

Мне воссоединяться было не с кем. Как я с гордостью всегда писал в советских анкетах: «Родственников за границей не имею». «Осташко, как так может быть, что у тебя и нет родных в Израиле?», — спрашивали меня. И приходилось рассказывать две мои любимые истории по поводу соответствия моей внешности и национальности (таки нет!).

Должен пояснить, что величина моего носа является предметом зависти нескольких поколений одесских раввинов. Именно за него мои предки по материнской линии получили фамилию Вороновы. И именно из-за этого фамильного носа мою маму однажды пригласили сниматься в фильме «Как это делается в Одессе» в качестве обитательницы еврейской богадельни.

Оба случая, кстати, произошли хоть и достаточно давно — в начале 2000-х, но как раз в канун Рош а-Шана.

В Одессе тогда только что сменился раввин. Вместо Ишаи Гиссера прислали Шломо Бакшта. С Шаей мы поддерживали дружеские отношения после того, как я осветил в газете «Моряк», где работал, праздник Пурим. Как оказалось, это был первый в истории случай, когда в советской прессе рассказали об этом еврейском празднике. Но сейчас не об этом.

Итак, Шая уехал, Шломо приехал. И звонит мне Лена Каракина из Литературного музея и спрашивает:

— Осташко, тут Шломо решил выпускать русскоязычную еврейскую газету. Ты бы смог ее редактировать?

— Редактировать я ее, конечно бы, смог, — отвечаю, — но если Шае было все равно, то, насколько мне известно, Шломо не так лояльно относится к представителям нетитульной одесской национальности.

В трубке повисает минутная пауза, после чего с надрывом звучит сакраментальный вопрос: «Осташко, ты что — не еврей?!!!»

После чего минут десять Лена убеждает меня, что я таки да еврей, и только аргумент: «Ленка, посуди сама. Если бы я был евреем, сидел бы я еще в этоq стране?» как-то примиряет ее с фактом.

Буквально через несколько дней произошел второй случай. В конце сентября я бегу по Дерибасовской и сильно куда-то спешу. Откуда-то сбоку ко мне подскакивает рыженький гражданин и всовывает мне в руки бумажку. Краем глаза вижу, что это приглашение на празднование еврейского нового года. Вспоминаю, как меня учил отвечать в таких случаях Шая — «Шана това у метука», отвечаю и бегу дальше, потому что сильно спешу. Рыжий сначала, вроде, слегка опешил, потом быстро оклемался, догнал меня, пристроился сбоку и на бегу спрашивает:

— Простите, пожалуйста, вы еврей?

— Нет!

— Почему???

Разумного ответа на это вопрос я не могу найти до сих пор.

Впрочем, пора вернуться на землю, хоть и не мне, но все-таки обетованную.

В связи с отсутствием прямых родственников наш визит в Израиль, кроме чисто познавательно-паломнических интересов, преследовал две цели. Во-первых, увидеть как можно больше друзей и, во-вторых, чтобы те друзья, которых повидать не удалось, не дай Бог не узнали, что мы приезжали.

С самого начала за честь встретить в аэропорту чету Осташко разгорелась настоящая борьба. Первым сошел с дистанции Игорь Борц из Нетании (Донецк), который в течение нескольких лет бомбардировал меня письмами: «Ты только найди деньги на билеты, а дальше — мои заботы». Оказалось, что в эти же дни к нему приезжает одновременно его последняя жена и теща по первой жене. Так что свою квартиру он отдал на растерзание первой теще, а сам с женой был вынужден ютиться по знакомым. Чтобы компенсировать наши неудобства, Игорь обязался показать страну, чем я тут же воспользовался, предложив ему свозить нас на Мертвое море.

Другие друзья, тоже из Нетании — Володя и Таня Шинкаревские — во время предварительных переговоров находились в круизе, но сообщили через общих знакомых, что сразу после возвращения нас ждет их радушие и полутораспальная кровать в детской комнате рядом с ванной. К слову сказать, в один из дней мы с удовольствием воспользовались и их радушием, и полутораспальной кроватью, и даже ванной. (См. ниже)

Третьи друзья были готовы предоставить в наше распоряжение целую гостевую комнату, но честно предупредили, что в связи с празднованиями Рош а-Шана с вечера четверга по конец субботы они за руль не садятся. А чтобы нам не было скучно, готовы на эти два дня накупить кучу экскурсий.

Но всех на последних метрах обошел Лёня Тульчинский, который не только категорически заявил, что будет нас встречать, но и взял на работе отгул на следующий день, чтобы повозить нас по окрестностям Тель-Авива.

С Лёней мы познакомились в Клубе Веселых Встреч (КВВ) при Одесском объединении молодежных клубов (ОМК). Это уникальное образование, кстати, первое в СССР, в 80-х объединило практически все самодеятельные творческие силы города. Достаточно сказать, что из КВВ вышли комик-труппа «Маски», создатели журнала видеокомиксов «Каламбур», авторы телепередачи «Городок», многие известные сегодня актеры, режиссеры, продюсеры и сценаристы…

Я был в КВВ руководителем авторской секции, а Тульчинский — создателем и вдохновителем чудесного ансамбля «Большой секрет». Ансамбль блистал на всех одесских Юморинах и далеко за пределами родного города вплоть до отъезда Лёни в Израиль. Ребята работали в жанре так называемой «зримой песни». Каждый номер был фактически отдельным иронично-юмористическим спектаклем, написанным, срежиссированным и разыгранным силами трех человек, каждый из которых еще и, как говорят в Одессе, «немножечко шил», то есть прекрасно играл на каком-то инструменте.

Именно Леонид Тульчинский создал лучшую, на мой взгляд, песню об Одессе.

ОДЕССА

Слова Анатолия Гланца, музыка Леонида Тульчинского.

Это странно, что выпав из лапы стресса,

Окунает в море лицо Одесса,

Ибо где нету выхода для печали,

Там ошибка в начале.

Это солнце всегда, над любым сараем,

Старый кран, где мы бреемся и стираем.

Это город, который восторг и выдох,

Это блики на рыбах…

Это двор с голубятней, где на канате

Голубой купальник студентки Кати,

Это шкварки и смалец дощатых лестниц

И похабные песни…

Пара нищих старух, чистый профиль женский

Возле входа в собор по Преображенской.

В майонезном небе ажур балконов

И заправка сифонов.

Это лепка карнизов под штукатуркой,

Повсеместная страсть к полноте желудка,

И при этом большой интерес к диете…

Эти наглые дети…

Это то пространство, которым с детства,

Терпеливо бредит во мне Одесса,

Это то, на чём выросли и отъелись,

Эта южная ересь.

Но зачем в это главное время года

Так меняется резко в лице природа?

Отчего на берег сошёл моряк?

Разве что-то не так?

Истекающий персиком лик Привоза,

К Перестройке повсюду зовущий лозунг,

Магазин «Океан» вместо свежей рыбы

И бетонные глыбы…

Этот город теперь деловит и точен,

Он лоснится довольством у всех обочин.

Но всё реже услышишь от раза к разу

Здесь одесскую фразу.

Да, проходят годы, желтеет пресса,

Но стареет в лужах моя Одесса…

Чудо-город, который давал всё сразу,

Помутился, как разум.

Только стоит ли сетовать и ругаться?

Сохраним это счастье вдыхать акаций…

Пусть тебе ветерком проскользнёт за ворот

Этот ласковый город.

Полюби этот цвет полусгнившей тины —

Море снова устроило именины.

Эта спящая в нем синей крови чаша

Манит головы наши…

Леня потом рассказывал мне, как создавалась эта песня:

«Вначале, как водится, было слово. Вернее, слова… Вернее, стихи великолепного одесского поэта Анатолия Гланца. Я встретил его, когда вышел с работы на обед. Он сказал, что написал поэму «Одесса», тут же ее прочел. Я обалдел, забыл про обед и вообще про все. Мне страшно захотелось, чтобы это стало песней. Но поэма была длинновата, целых тридцать строф, то есть куплетов, а значит, нуждалась в переделке. Вначале Толя не хотел давать текст, но мне удалось его уговорить при условии, что все изменения будут с ним согласованы. Я выбрал наиболее пронзительные, на мой взгляд, куплеты и строки, что-то сократил, переставил, показал Толе, и ему понравилось. А потом слова как бы сами собой родили песню».

Честно говоря, в те годы мы с Тульчинским не были особенно близки, приятельствовали, с удовольствием бывали на концертах друг друга, обнимались при встрече, но семьями, как говорится, не дружили. И тем более было приятно почувствовать эту искреннюю радость и неподдельное радушие, с которым Лёня встречал нас в аэропорту и два дня из семи возился с нами на собственной машине. Скажу более того, моя жена Диночка буквально влюбилась в моего друга Тульчинского и теперь переписывается с ним автономно от меня.

Живет Лёня в Холоне, это неподалеку от аэропорта Бен-Гурион. Снимает с мамой небольшую квартирку: две небольшие комнаты и холл, совмещенный с кухней. Кстати, такая конфигурация в Израиле традиционна: будь это скромная квартирка в спальном районе Ашдода, престижные апартаменты в центре Ашкелона или свой дом в Нетании. А вот стоимость жилья зависит от района и достаточно высока.

— Мама, наверное, уже спит? — спросил я, когда мы ехали из аэропорта.

— Да ты что? Она сказала, что обязательно дождется одесситов, — ответил любящий сын.

Мама таки дождалась и выключила свет в своей комнатке только после того, как сын подтвердил: «Все хорошо, одесситы приехали. Спи!». А познакомились мы с чудной старушкой утром, когда она, аккуратно причесанная, вышла из своей комнатки и вынесла нам подарки: подробно записанные их домашний адрес, телефоны, информацию, как доехать до них из города, и… портативный ивритско-русский разговорник, чтобы мы, не дай Бог, не заблудились.

— Я так рада, что приехали одесситы, — сказала она. И тут же, пристально взглянув на мою Диночку, констатировала. — Ваша жена похожа на еврейку. Как ее зовут? Ну вот, что я говорила.

Первая ночь на Святой Земле прошла спокойно. Так же, кстати, как и все последующие. Нам не мешали ни доносящиеся с улицы звуки, ни шум заходящих на посадку самолетов, ни даже утренний крик на иврите, который Лёня перевел так: «Старые вещи берем!»