Юность: удалить

Сергей Олегович Шишков, 2018

Как далеко мы можем зайти в поисках "настоящих" нас? Молодые герои книги, истории которых по воле случая оказались взаимно переплетены, находятся в бесконечной рефлексивной борьбе с самими собой. Дебютный реалистический и экзистенциальный роман воронежского писателя Сергея Шишкова. Содержит нецензурную брань.

Глава 1

1

Август 2015

Максим щурится от яркого фонарика, который светит ему прямо в слезящиеся глаза.

— Соберитесь, ещё чуть-чуть, — доносится голос доктора.

— Стараюсь, — отвечает парень.

— Так, хорошо. Теперь посмотрите влево. Так, теперь вправо. Высуньте язык. Поскальте зубы. Хорошо. Теперь, пожалуйста, встаньте. Ноги вместе, руки вперёд, глаза закрыты. Указательным пальцем правой руки попробуйте коснуться носа. Так, теперь другой рукой. Всё ясно. Кроме головной боли и звона в ушах ещё что-то беспокоит?

— Немного тошнит.

— Это Вы ещё хорошо отделались, Максим Владимирович. Как же Вас так угораздило?

— Ну, знаете, как это бывает, — начал Максим, слегка отвернувшись в сторону. — Вечер, темно, алкоголь, немного перебрал, вышел, споткнулся, упал…

— Очнулся — гипс? — попытался пошутить доктор.

— Вроде того.

— А как же все эти ушибы на теле — Вы что, с горы упали?

— Не знаю. Вы доктор — Вам виднее.

— Так, ну хорошо. Будем лечиться. И постарайтесь больше так не падать, пожалуйста.

— Всё время стараюсь, — вяло улыбнулся в ответ Максим.

Доктор вышел за дверь, а вслед за ним — мужчина в чёрном костюме, всё это время стоявший в дверях палаты и внимательно слушавший. Их диалог продлился несколько минут, после чего, пожав друг другу руки, они попрощались. Мужчина вернулся в палату и сел на пустую кровать напротив.

— Ну что ты за баран, а? — внезапно выпалил мужчина и вздохнул. — Ладно я, но хоть бы о матери подумал! Да и вообще, у тебя что — девять жизней? Ты собой и своим здоровьем дорожишь или нет, я не пойму… Что за дерьмо творится в твоей голове в последнее время?

Парень молча перевернулся на другой бок, лицом к стене.

— Ты меня слушаешь вообще, Максим? Что вчера произошло? Расскажи, что случилось, и мы во всём разберёмся, найдём виноватых и накажем их. Хотя я уверен в том, что без твоего длинного языка там тоже не обошлось.

— Всё нормально, — пробурчал Максим, надевая наушники.

— Ладно, как знаешь. У меня нет времени на твои игры. В общем, отсюда — ни ногой, как минимум три дня, ты меня понял? Понял? Я не слышу.

— Да, — сухо ответил парень.

— Вот и хорошо. Прибавил мне тут забот… — сказал мужчина, вставая с кровати, и, застёгивая свой пиджак, направился к выходу.

Максим снова перевернулся на спину, потому что лежать на боку было уже невыносимо: рёбра, а с ними, кажется, и почки сильно болели.

Палата была небольшой, но светлой и чистой и напоминала, скорее, двухместный бокс для «особенных» пациентов. За дверью слышались приглушённые голоса, кашель и шуршание тапок по линолеуму, а какая-то женщина — видимо, сестра-хозяйка — громко звала пациентов на завтрак. Над головой, покорная тёплому летнему ветру, развевалась штора, а из открытого окна доносилось щебетание каких-то птиц. Через узор ткани солнце рисовало причудливые очертания на пустой стене. «А ведь в этом мире всё могло бы быть хорошо. Многое этому способствует, множество простых и понятных вещей. Но нет же, это было бы слишком просто…» — почему-то подумалось в этот момент Максиму, после чего он закрыл глаза и уже вскоре задремал.

●

На другом конце города — старого и абсолютно такого же, как и сотни других городов нашей необъятной страны — в небольшом кабинете сидели двое мужчин, один из которых долго, красочно и с жаром на лице что-то рассказывал другому.

— И за всё это я готов платить тебе тридцатку, — подытожил Григорий.

Антон одобрительно покивал головой, попутно разглядывая офис. Здание находилось в не самом приметном районе города — всё здесь, скорее, напоминало небольшую складскую промзону, в которой нашлось место и нескольким старым двухэтажным административным зданиям.

Григорию на вид было около тридцати пяти лет, а его белая рубашка с эффектными блестящими запонками и красивый галстук с вензелями выдавали в нём человека со вкусом (или как минимум человека, который хочет, чтобы другие думали, что у него есть деньги и вкус). На рабочем столе был абсолютный порядок: тетради, книги и ручки лежали так, словно являются элементом декора, и к ним вообще никто и никогда не прикасается. Рядом стояло небольшое искусственное денежное дерево и копилка в виде Будды. Стены офиса украшала пара картин-мотиваторов на английском языке, вставленных в дешёвые чёрные рамки, а большая искусственная пальма возле шкафа придавала помещению даже излишнюю экзотичность.

— Что ж, меня это устраивает, — ответил Антон, хотя, откровенно говоря, поверил далеко не всему из сказанного Григорием, но выбирать не приходилось, так как деньги были нужны ежедневно, а здесь, по крайней мере, это обещали.

— Отлично! Когда ты готов приступить к работе?

— С понедельника готов.

— Шикарно, — очень доброжелательно ответил Григорий, всё время словно улыбаясь глазами. — Тогда жду тебя в понедельник в восемь утра.

— Да, хорошо, понедельник, в восемь, — повторил Антон и, вставая со скрипящего стула, пожал Григорию руку.

Выходя из кабинета, Антон заметил, что в офисе достаточно много коробок, а одна из стен была заставлена ими целиком, до самого потолка. Все они были разной формы, но никаких надписей сбоку не было. «Да всё равно, что здесь творится, — лишь бы исправно платили», — подумал парень.

●

Гудок автомобиля. Павел открывает глаза и видит мелькающие за грязным стеклом объекты. Вокруг, если не считать какого-то монотонного приглушённого гула, совсем тихо. Голова просто раскалывается, и приходится приложить сильнейшие усилия, чтобы сесть чуть ровнее на сиденье и упереться затылком в мягкую спинку. Парень смотрит по сторонам и обнаруживает вокруг себя десятки сидящих и стоящих людей. Одеты все они совершенно мрачно, а на лицах присутствует одна и та же эмоция — безразличие. Внезапно транспорт наезжает на кочку, и всю эту массу одновременно качает сначала вправо, а затем влево. Один из пассажиров не удерживает равновесие и практически падает на занятое кем-то место.

— Ну мужчина, осторожнее, а!

— Простите.

Все они постоянно зевают, кашляют и тыкают пальцами в свои телефоны. Сегодня, кажется, пятница. Сколько сейчас вообще времени? Павел вновь отворачивается к окну. Нужно вспомнить, что же вчера произошло, хоть что-нибудь: события, места, лица.

Кажется, снова поругался с матерью. Потом позвонил Андрей, позвал на какую-то вписку. Приехали, но ничего интересного там не оказалось, поэтому поехали дальше, в клуб. Алкоголь, много алкоголя, танцы. Ушли, наверное, часов в пять. Прошёлся через пару улиц, пытаясь поймать последние тёплые часы этого лета, а также собственные мысли. Потом прыгнул в один из ранних автобусов и теперь едет домой. Всё так?

Все эти вечера, эти ночи — такие мимолётные, а потом — снова это утро. Чёрт, как же не хочется ехать домой… К горлу подступает неприятный комок. Не решаясь дожидаться худшего, Павел вскакивает со своего места и, протискиваясь через своего соседа — мужчину в мятом сером пиджаке, — идёт к выходу. «Добролюбова», — провозглашает голос из динамика. Ехать до дома ещё одну остановку, но сил находиться в этом грязном душном автобусе больше нет, и Павел выскакивает на тротуар. Поток свежего утреннего воздуха ударяет ему прямо в лицо, организму становится чуть легче. Сделав ещё несколько глубоких вдохов, парень выходит на придорожную аллею и направляется к дому.

Город медленно просыпался. Фонарные огни давно погасли, но солнцу всё никак не удавалось взять улицы под свой контроль — мешали ему не столько дома вокруг, сколько плотные, светло-серые, как дым, облака. Совсем недавно выложенная, аккуратная тротуарная плитка казалась неуместной: мрачные коричневые панельные дома, грязные ларьки, переполненные урны, разбитый дорожный асфальт — всё это было здесь более привычным и даже создавало, казалось, некую атмосферу. Лёгкий ветерок шелестел листьями, многие из которых уже начали желтеть. Температура на улице, однако, была весьма благоприятной, что оценил, наверное, и тот мужчина, лежащий с подогнутыми коленями на лавочке неподалёку. Павел достал из кармана мобильный телефон. Сел или просто выключен? Уже неважно.

Миновав ещё несколько домов, Павел свернул в свой двор. Неожиданное чувство глупой ностальгии охватило его разум. Сколько времени было проведено в этой старой грязной песочнице, на этих деревьях, по которым они лазали мальчишками, на этих кривых деревянных лавках. Изменилось ли что-то за пять, десять лет? Вереница самых разных дорог, всегда ведущая в одно и то же место — домой.

Голова сильно кружилась, уже у самого подъезда Павел снова ощутил неприятную тошноту и, не в силах себя больше сдерживать, вырвал в доцветающие рядом кусты. Именно в этот момент из темноты дверного проёма, как паук, появилась пожилая соседка, живущая этажом ниже, и, едва различимо брякнув что-то, прошла мимо. Парень хотел ответить ей, чтобы помалкивала, но сдержался и просто пошёл дальше. Кнопка, лифт. Нет, это слишком быстро и просто, стоит пойти по лестнице.

Шаг за шагом Павел приближается к двери своей квартиры. В каждом лестничном проёме по девять ступенек. Раз, два, три… Тридцать шесть. Кажется, это был самый долгий путь домой. Юноша решает не открывать дверь ключами и нажимает на звонок. Торопливые шаги. Мать, конечно же, уже не спит. Или ещё не ложилась. Из-за него, разумеется. Как же противно от самого себя, но пути назад уже нет. Да и куда ещё идти?

Звук поспешно открывающегося замка. Распахнутая дверь. И раскатившееся по всему этажу громкое эхо — от внезапной звонкой пощёчины.

2

Утро субботы. Из соседней больничной палаты доносится громкий голос какого-то старика, активно что-то рассказывающего своим соседям.

— Было это во время войны, корейской. Документы ушли. Проходит какое-то время, какое-то время, значит, проходит… Вызывают меня в наш райвоенкомат…

— Погоди, как это — корейской? Сколько же тебе лет, отец?

— Мне? Девяносто один.

— Ух… Да ты прямо живчик, слушай.

— Живчик… Если бы ещё не инсульт четыре года назад — вот тогда… А оно же как происходит: живёшь себе, здоров как бык, а тут — раз — и всё. А с чего? Не пил, не курил.

— Ну, никто не застрахован, — вздохнул сосед по палате.

— Да ещё и возраст такой, чего ты хотел… — сказал ещё один.

— Так, четвёртая палата, — раздался голос медсестры. — Потише там. На всё отделение горлопаните.

Максим вышел из своей палаты, прошёл по коридору и спустился из стационара по лестнице. Прямо под косоуром есть дверь запасного выхода, через которую парень и попал на улицу, чтобы немного подышать свежим воздухом.

Несмотря на то, что на дворе было только одиннадцать часов утра, жара уже стояла приличная. Сигарет не было, а курить хотелось. Неподалёку Максим заметил мужика лет шестидесяти — кажется, из соседней палаты — и направился к нему.

— Извините, сигареты не будет?

— Такой молодой, а куришь, — сказал мужик, протягивая, тем не менее, парню пачку.

— Спасибо, — равнодушно ответил Максим и хотел было уже уйти, чтобы не продолжать этот глупый диалог, как вдруг острая боль пронзила его поясницу, из-за чего парень был вынужден сесть на лавочку и отдышаться.

— Ты тоже из неврологии, да? — не унимался мужчина.

— Да.

— С чем лежишь?

— От армии кошу, — недолго думая, соврал Макс.

— Ха-ха, — усмехнулся и тут же сильно раскашлялся мужик. — Ну ты даёшь!

Возникла небольшая пауза, после которой Максим как раз хотел уйти, но мужик снова начал разговор.

— Да уж. Чёрти что, чёрти что получилось… Я вот когда-то работал на конденсаторном заводе, — затянулся сигаретой мужчина. — Всё делали, всё умели, в космос летали. А сейчас что? Эх…

— Я думаю, что нельзя сравнивать времена. Каждой эпохе — своё, — безразлично, но с чувством собственной правоты ответил парень.

— Да? — пристально посмотрел на Макса мужик. — А кто хлеб будет делать? Эти, как их там… Мани… Мени…

— Менеджеры, — поправил Максим.

— Вот-вот. Они, что ли?

— У них другая задача.

— Вот именно! — радостно воскликнул мужик. — Всё должно быть распределено и распределено грамотно.

— Мне кажется, что современные технологии и так всему способствуют. Разве может человек сделать лучше то, что делает сегодня робот на производстве?

— Робот… Видишь, — мужик показал Максу свои ладони — грубые, словно вечно грязные, в многочисленных мозолях и рубцах. — Я пока ещё не видел робота лучше, чем собственные руки. Робот, ха!

Максиму то ли не хотелось, то ли попросту нечего было на это ответить, и он лишь промолчал.

— Целая эпоха пролетела. И что от неё осталось? Да нихрена.

— Ну, сейчас идёт новая эпоха. Всё продолжается. Мне дед тоже всякое рассказывал… А где истина-то?

— Истина… Новая эпоха… — усмехнулся мужик. — Тебе годков-то сколько?

— Двадцать.

— Вот, двадцать, — радостно выдал мужчина. — Эх, молодняк… Что там у вас, впереди — кто знает… Да хоть бы и небо чистое было над головой — и то хорошо. Жизни повидать.

Максиму стало даже как-то неловко от всего этого странного диалога. «Повидать жизни, — думал парень. — Да что этот мужик со своими грязными мозолистыми руками мог повидать? Он что, постоянно путешествовал, зарабатывал миллионы или хотя бы испытал какую-то душевную гармонию, спокойствие в этой жизни? Нет же, ничего этого не было и нет. Что он повидал? Чему он тогда благодарен? Простой возможности жить? Небу над головой? Когда лежишь в могиле, небо тоже над головой. А жизнь — да просто генетическая случайность, разве нет?»

— Ладно, бывай… Поковылял я, ещё на массаж идти, — сказал мужик, выбрасывая окурок в урну и медленно шагая к двери.

Макс ненадолго задумался, посмотрел на голубое небо, по которому проплывало всего одно небольшое белое облако, но вскоре тоже встал и зашёл в здание больницы.

●

Выходные пролетели мгновенно — да и бывает ли иначе? Автобус, в котором ехал Павел, был практически битком набит молодёжью. Судя по всему, все они тоже ехали в университет: кто-то посмотреть списки абитуриентов, кто-то закрыть хвосты, кто-то на практику. В салоне стоял шум и смех. Было жарко, и даже настежь распахнутые окна и люки слабо спасали ситуацию — ветер тоже был горячий. В автобусе пахло потом, антиперсперантами, автомобильным маслом, и хотелось как можно скорее выйти отсюда.

«Дерьмово, что лето уже заканчивается, не хочу в универ», «мы с предками в этом году были на Кипре — так здорово, жила бы там вечно», «а Лёха-то завалил Аньку, слышал?» — доносилось с разных сторон. Павел сел у окна и уже пожалел об этом: солнце пекло изо всех сил, по лбу стекали капли пота, а одежда, казалось, промокла насквозь. В окне мелькали до боли знакомые улицы, проспекты, площади и скверы. Хотелось, наверное, забыть всё это навсегда, но жара мешала рационально думать, плавила мысли и вынуждала то и дело доставать из сумки бутылку воды.

В сознании всплывали фрагменты выходных и всего того, что им предшествовало. Мать, конечно же, злилась и обижалась все эти два дня. Ну, ничего нового.

Пятница оказалась вовсе очень туманной — по большому счёту из-за жуткого похмелья, которое испытал Павел. В четверг развлекаться никто и не собирался, но очередная — бессмысленная и беспощадная — ссора с матерью вынудила парня выскочить из дома и пойти в неизвестном направлении, пока раздавшийся звонок друга не сформировал координаты дальнейшего перемещения. А с матерью — ну что, как обычно: слово за слово, «твоё увлечение музыкой не принесёт тебе денег, займись чем-нибудь посерьёзнее» и так далее, а компромисса найти так и не удалось, как всегда. Через час Павел оказался на какой-то чужой вечеринке в соседнем районе, где было настолько скучно, что ребята своей небольшой компанией решили продолжать веселье в местном клубе. Поначалу и там, как казалось, было не очень интересно, но алкоголь сделал своё дело, и ещё через полчаса всё встало на свои места. Мысли, тем не менее, не отпускали Павла, и, уже изрядно перебрав, он всё-таки решился уйти. На улице стояло раннее утро. Павел побрёл в сторону остановки, сам не зная, на какой автобус можно надеяться в такую рань.

Внезапно из-за соседнего угла послышались звуки какой-то возни и непонятные хлопки. «Эй, слышь, хватит!» — услышал Павел и остановился. Сердце предательски ускорило свой ритм, но любопытство от чрезмерного количества алкоголя в крови распирало, поэтому парень зашёл за угол и увидел какую-то потасовку. Совершенно не ясно, что заставило юношу в следующий момент туда пойти, но он, однако, пошёл. Ноги сами вели его навстречу возможным приключениям, которых разум — если бы он был трезв — наверняка не хотел. Пять или шесть человек дрались, кто-то уже лежал на земле. Вокруг собирались люди, девушки кричали, но Павлу ничего не было ясно: кто прав, кто виноват…

— Паша. Ростовцев! Привет! — раздался девичий голос.

Павел перестал вспоминать, обернулся и увидел свою одноклассницу Лену.

— О, привет. Будешь садиться? Я уступлю.

— Нет уж, сиди на солнце сам, — усмехнулась девушка. — Ты в универ? Посмотреть на списки?

— Ага.

— Я тоже. Я слышала, ты на филфак?

— Да.

— Значит, вместе будем учиться.

— Если я поступлю, конечно, — улыбнулся Паша.

— Ой, да куда ты денешься! Пошли, нам скоро выходить.

Ребята вышли на остановке, перешли дорогу и перед ними открылся вид на главный университет города. В душе у Павла вспыхнули противоречивые чувства: с одной стороны, он очень ждал поступления, и ему казалось, что это будет начало нового, интересного и яркого жизненного этапа; с другой стороны, им овладел страх — перед новыми людьми, знакомствами и более сложными, чем это было в школе, обязанностями. Ответственность перед самим собой, перед родителями и новыми преподавателями пугала и воодушевляла одновременно.

— Встал посреди дороги! — брякнул какой-то проходящий мимо парень, ударив Павла плечом.

— Извини, — последовал машинальный ответ.

«Вот тебе и начало нового пути», — подумал про себя Ростовцев.

●

Антон смотрел на содержимое багажника и слегка недоумевал. Здесь стояли те самые коробки, которые на прошлой неделе он видел в офисе, и забиты они были совершенно разными предметами: детскими книгами, календарями, универсальными отвёртками, овощерезками и бог знает чем ещё.

— Подожди, — сказал Антон. — Это всё нужно продавать?

— Не совсем, — уверенно ответил ему Денис, работавший в этой фирме, судя по всему, уже очень давно. — Отвезём, предложим клиентам — выбор за ними. Мы, по большому счёту, просто курьеры, торговые агенты.

— Ясно, — вздохнул Антон, наблюдая, как Денис небрежно заталкивает уголки коробок, пытаясь освободить крышку багажника, чтобы суметь её захлопнуть.

— Садись в машину. Толян, поехали, быстро-быстро, время! — руководил парень, тыкая пальцем в часы на руке.

Авто — серая «Лада Калина» — было забито под завязку. Денис сел на переднее пассажирское место, сзади расположился Антон и ещё двое ребят, которые всё время молчали и озирались по сторонам. Видимо, тоже новенькие. Водителем был Толя — работал он здесь явно не первый день и уже успел освоиться, всё время что-то обсуждая с Денисом. За минуту до отъезда на улицу вышел Григорий и помахал рукой.

— Стой, стой, подожди. Ребят, возьмите девочку, а паренька сзади отдайте Петровичу в машину, — скомандовал шеф и высадил одного из парней с заднего сидения. В этот же момент к машине подошла высокая светловолосая девушка и села в салон. Антону не нравилась вся эта суета — он хотел как можно скорее поехать на точку и увидеть работу. Все эти коробки, офис на отшибе, странные выезды большими составами — всё казалось мутноватым и не способным приносить какой-либо адекватный доход. Вскоре Толя завёл авто, и ребята выехали.

Мимо проплывал утренний город. Было душно, в окна летел лёгкий ветерок, пахнущий то остатками лета, то дымом проезжающих мимо машин, то шашлыком из ближайших ларьков. Ребят, сидевших рядом, как казалось Антону, клонило в сон, но как только это замечал Денис, то сразу же говорил: «Эй, не спать там!» Антон смотрел в окно и старался ни о чём не думать. Машина ехала уже за чертой города, когда девушка спросила, куда они направляются.

— В Тиходонское, тут недалеко, — ответил Денис. — Знаешь?

— Нет.

— Ты не местная?

— Нет, я с юга.

— Ростов?

— Ну да, рядом.

— Тебя как зовут?

— Оля.

— Меня Денис. Это Толя, рядом с тобой Санёк и Антон. И что тебя вынудило покинуть Ростов? Хороший же город.

— Обстоятельства, — сухо ответила Оля и отвернулась к окну.

— Понятно, — сказал в ответ Денис и уткнулся в телефон.

— Ребят, мне нужно выйти, — робко произнёс Санёк.

— Блин, потерпеть не можешь? Немного осталось, — усмехнулся Денис.

— Ну, смотря до чего, — сквозь зубы ответил парень, и все дружно засмеялись.

Антон слегка наклонился, чтобы поправить шнурок на кедах и взглянул влево, на долю секунды случайно встретившись взглядами с Олей. Почти всю оставшуюся часть дороги ребята промолчали, изредка беседовали только Денис и Толя.

Примерно через полчаса машина остановилась в центре Тиходонского. Это был небольшой, но чистый и аккуратный посёлок в пригороде. Денис открыл багажник и первым делом взял свою большую чёрную сумку, перекинув её через плечо. Роста он был небольшого, но плотный и коренастый, да и привыкший, наверное, либо к этой работе, либо к подобной другой. Все получили по сумке или пакету и приготовились идти. Толя закрыл машину и — тоже с сумкой — молча ушёл в одном из направлений.

— Так, сначала идём в здание администрации, — сказал ребятам Денис.

— Администрации? Всеми? — озадачился Саша.

— Нет, вот ты и пойдёшь со мной. Ребята подождут здесь, внизу. Мы быстро.

С этими словами Денис и его новый подопечный скрылись в дверях высокого светлого здания. Антон поставил сумку на тротуар и начал рассматривать местность.

— А здесь даже уютно, — внезапно сказала Оля.

— Ну да. Убрано, симпатично, — поддержал её парень.

— Ты тоже первый день?

— Да.

— До этого уже работал дистриком?

— Дистриком? — непонимающе спросил парень.

— Ну, дистрибьютором.

— Нет, никогда. А ты?

— Бывало, да.

— И что это? Продажи, распространение товаров?

— Именно так.

— А Денис говорил про курьера, про агента…

— Ну да, они все так говорят, — засмеялась Оля. — А если бы тебе прямо сказали, что ты пришёл продавать календари, ты бы остался?

— Не думаю, — улыбнулся в ответ парень.

— Ну вот. Поэтому ты и «курьер, агент». Наслаждайся. Так звучит и правда лучше.

Антону этот диалог показался забавным, но вот такое открытие сразу всех карт не очень сильно его порадовало и даже немного сбило с трудового настроя. Дистрик, дистрибьютор, продажи. Что за ерунда? Но парень тут же вспомнил о том, что ему в первую очередь интересны деньги, а не любовь к работе, и немного успокоился.

— Вот же крендель, — усмехнулся вышедший из здания Денис. — Труханул этот Санёк. Ну ничего, пусть сам поварится. Пошли в налоговую — вон, напротив.

— А это нормально? — уточнил Антон.

— Что, налоговая? Лично мне кажется, что нет, но платить налоги нужно, — пошутил Денис. — А если серьёзно, то всё в порядке. Женщины там мировые, не парься.

За небольшими местными зданиями гордо поднималось солнце, освещая дорогу новому дню, полному различных возможностей. Тихо, но настойчиво журчал маленький центральный фонтан, щебетали птицы, а откуда-то издалека слышалась музыка — из автомобиля, какого-нибудь магазина или, может быть, с рынка. Ребята взяли свои сумки и пакеты и направились в серо-синюю постройку рядом.

3

Катя всё время что-то рассказывала, то и дело жестикулируя руками, но Максим, к своему стыду, уже несколько минут не слушал девушку, продолжая пристально смотреть в её глаза, на её лицо, мимику. Ему нравились черты лица, улыбчивость, почти всё время приподнятое настроение Кати и её умение искать радость во всяких мелочах. Сейчас она что-то рассказывала про университет, про занятия в активе, про свою волонтёрскую работу и так далее. Максим улыбался и просто кивал в ответ. Не то чтобы ему было не интересно, просто сама девушка, вся её жизнь, увлечения и хобби казались ему какими-то нереально добрыми, фантастическими, и парень не хотел упустить ни мгновения из всех тех секунд и минут, что они находились рядом.

— Слушай, — внезапно перебил девушку парень. — А ты помнишь, как мы познакомились?

— Максим, это было всего три месяца назад, — засмеялась Катя. — Конечно, помню.

— Я имею в виду, что ты почувствовала. Ты помнишь?

— Ну, ты был весьма нагловат — это я помню, — снова улыбнулась девушка.

— Что, всё было так плохо?

— Да нет. Просто я никак не ожидала, а ты молча подошёл и поцеловал. Мы были знакомы дня три, на минуточку.

— Жизнь и так слишком коротка, — подмигнул глазом Максим.

— Это твой девиз по жизни, Ламанский?

— Ага. Но ты ведь не была против. Я не помню сопротивления.

— Сначала я просто впала в ступор. А потом подумала, что ты вроде как хороший парень.

— «Вроде как хороший парень», — передразнил Максим и тут же получил несильный удар кулаком в плечо.

— Ну ладно тебе!

— Я помню, ты ещё сказала мне, что уже поздно, и нельзя среди ночи возвращаться домой, поэтому мы так и просидели на набережной до самого утра, пока не рассвело.

— Но ты же не думаешь, что меня бы не пустили домой? Я просто хотела побыть с тобой, дурачок.

— Что, правда?

— Конечно! Ну что ты как маленький, Ламанский. Не сообразил?

— Нет, — озадаченно ответил Максим и улыбнулся.

— Что ж, потешила твоё самолюбие.

Максим придвинулся к Кате вплотную и крепко обнял её. На улице уже начинало холодать, скоро нужно было идти домой.

— Как твоё самочувствие? — поинтересовалась Катя.

— Всё хорошо, здоров.

— Точно?

— Да, всё хорошо, — уверенно ответил парень, но тут же вспомнил о своих синяках и постоянных головных болях.

— Тебя никуда пускать нельзя, нашёл на свою пятую точку приключения. Ты знаешь, как я испугалась?

— Я не хотел тебе говорить.

— Думаешь, я бы не узнала? Нельзя скрывать такие вещи. Что за друг-то потащил тебя в этот клуб?

— Да есть там один, со школы, — ответил Максим, опустив глаза вниз.

— И что, он не мог остановить эту потасовку?

— Куда-то вышел, я не знаю.

— Максим, — покивала головой Катя и тут же поцеловала парня в щёку. — Береги себя, пожалуйста.

— Буду, — неуверенно ответил Максим. — Блин, холодает. Поехали домой?

— Поехали. У меня, кстати, родители до выходных в командировке, остаться не хочешь?

— Зачем остаться?

— Ой, ой, поговори мне ещё тут, — махнула рукой девушка и встала с лавочки.

— Классика жанра, прямо как в кино, — улыбнулся Макс.

Через полчаса ребята были дома. Ночь быстро опустилась на город и, казалось, даже укрыла своим теплом. Наверное, теплом всех этих желтоватых огней, горящих не только фонарями в окне, но и бликами на другой стороне города, вдалеке. Холодная темнота больше не имела власти, не могла пробежаться мурашками по их телам и вынудить куда-то уехать, спрятаться в более тёплом месте. Им было просто хорошо вдвоём, и ничего уже не могло этому помешать.

Максим стоял у окна и задумчиво смотрел вдаль — то ли на замёрзший городской пруд, то ли куда-то ещё. Глаза его были открыты и совсем не моргали, а в глубине зрачка теплился огонёк отражений.

Катя спала. В комнате было совсем темно. Едва слышно тикали настенные часы, которые девушка привезла из Стокгольма, когда ездила туда с родителями прошлым летом. Казалось, время остановилось, и ничего в целом мире не могло быть лучше этой минуты. Парень вернулся в постель, чувствуя мимолётную ненависть ко всему, что могло бы разрушить их с Катей любовь. Город, планета, Вселенная, эта горькая луна за окном, этот воздух, что разделял их на каких-то несколько сантиметров — всё показалось враждебным и ужасающим. Но ещё более страшным среди всего этого казалась… память.

— Ты чего? — неожиданно и тихо спросила, проснувшись, Катя, глядя на смотрящего в потолок Максима и его, словно каменное, лицо, отражающее очень слабое сияние луны за окном.

— Просто задумался.

— О чём? Расскажи, — попросила девушка и плотнее прижалась к парню.

Максим несколько секунд молчал, словно подбирая слова, прежде чем начал говорить.

— О том, что в современном сумасшедшем мире рядом каждому из нас давно уже нужен не человек, у которого тоже есть крутой смартфон, который тоже любит всякие роллы и смузи, который тоже смотрит тупые сериалы и даже не тот, кто поддерживает все твои придурковатости, а человек, которому наплевать на всё это, искренне и навсегда. Человек, который тоже устал от всех этих вечных плохих новостей: свиных гриппов, войн, цунами, ураганов — и может просто взять пульт, выключить ТВ и молча полежать с тобой на полу в полной темноте, наблюдая за каким-нибудь, не знаю, падающим снегом за окном…

— Вани-и-и-ль! — заулыбалась Катя.

— Ванильно, да. Но знаешь, у нас в жизни давно не было ничего ванильного, даже банального. Всё стало так сложно, а самое главное — лживо и противоречиво. Все слишком много из себя мнят и придают слишком большое значение тому бесполезному и провокационному, что происходит вокруг. Нас так много — во всех смыслах, но мы такие, блин, мелочные…

— Да кого это волнует? Все живут в этом, живут этим. И вообще: когда ты часть массы, над тобой смеются все те, кто, как им кажется, вырвался из неё. А когда ты тоже вырываешься, тебя постепенно подавляет уже другая масса. Всё это рвение… Кажется, что оно бесполезное.

— Да, ты права, — вздохнул Макс. — Нам давно пора остановиться. Оглянуться вокруг. Ведь люди, которые могут спасти нас от всего этого, всегда рядом. Да, все только и твердят: «будь собой», «забей», «не парься» — но что это, что такое «будь собой»? Где здесь я? Я вижу себя только как отражение всего вокруг; всего, что я впитал из этого мира. И даже когда все говорят «будь собой» — это же говорят не они, а тоже их отражение, отпечаток мира. Хрень какая-то. Такое ощущение, что нет ничего настоящего. И чтобы его найти, нужно просто остановиться, подумать.

— Мы не умеем останавливаться, у всех есть эти амбиции, эта дурацкая призрачная мечта. Как правило, очень приземлённая.

— Да. Зато почти всегда достижимая, в отличие от… — начал парень и снова задумался.

— От чего?

— А?

— Достижимая мечта. В отличие от чего?

— Да я просто… опять задумался.

— Заболтался ты! Хватит думать. Давай спать.

— Давай.

«Неужели я всё ещё могу быть счастливым… Неужели я всё ещё умею быть счастливым?» — подумал Максим и обнял Катю крепче, словно боясь поверить в хорошее, боясь поверить самому себе.

На улице зашуршал ночной августовский дождь.

●

За час до этого, пока ещё не было дождя, Павел вышел из своей квартиры в подъезд и прошёл шесть этажей вверх. Девятый этаж отделяла от крыши небольшая железная техническая лестница и горизонтальная дверка, на которой висел большой амбарный замок, уже очень давно сломанный и лишь создающий видимость закрытия. Приложив небольшое усилие, парень распахнул дверку и выбрался на грязную крышу, отряхивая руки.

Девятиэтажный дом, в котором жил Павел, был одним из самых высоких на их старой улице — мрачной, разбитой и словно притаившейся за сырыми арками, но расположенной аккурат за центром города, — поэтому с крыши не было видно ничего, кроме чёрного неба, макушек тополей, пары высотных торговых центров и бесконечной вереницы сияющих дорог и огней. Лето заканчивалось, в воздух уже прокрадывался вечерний холод, а в чистой вышине над головой, прищурившись, можно было разглядеть некоторые звёзды. Ростовцев прошёлся по крыше, пиная ногой небольшие кусочки смолы, и сел на привычное, наиболее широкое место на парапете, в самом углу здания.

«Ну что, парень, вот и всё, — начал размышлять юноша. — Школа закончилась, и детство, по-видимому, тоже. Через пару дней стартует университет, новая жизнь и всё такое.

Чувствую ли я какие-то перемены в мире, в жизни, в себе? Не знаю. Вроде бы всё осталось тем же: и я, и жизнь, и эта крыша, и эти мысли в голове. А что будет ещё через пять лет? То же самое? Я снова приду сюда, буду сидеть и думать о том, что ничего, собственно, и не изменилось? Что получается: в переменах виноват не возраст, не школа, не ВУЗ. Я сам? И что мне нужно делать, чтобы я ощутил эти перемены? Чтобы они радовали меня, чтобы я знал, что жизнь идёт вперёд…»

Город утопает в океане темноты, а заново асфальтированные недавно ровные дороги эффектно переливаются светящимися красками магазинных вывесок и светом проезжающих автомобилей. Вот такая холодная и бессмысленная красота в танце с тишиной — единственное, что Павел всегда готов воспринимать. На мрачной крыше всегда как-то непривычно уютно и тепло — так, как обычно бывает только дома. Никто не мешает, никто не учит и не наставляет, ничем не делится и ничего не спрашивает.

Мысли Павла постепенно замедлялись и вскоре остановились вовсе. Сколько он так просидел в темноте — неизвестно, но в какой-то момент парень словно услышал шорох за одним из козырьков вентиляционной шахты и поспешно встал, решив, что пора бы уже спускаться домой. Доехав на этот раз на лифте до своего этажа, Павел открыл входную дверь и зашёл в квартиру.

— Что-то быстро ты сегодня, — удивилась мама.

— Коляну зачем-то нужно было домой, вот и разошлись, — ответил парень, снимая обувь и проходя в свою комнату.

— Через десять минут ужинать, руки помой, — добавила Ирина Александровна и снова ушла на кухню.

Павел рухнул на свой диван и закрыл глаза. «Сесть бы в автобус, любой, и ехать бы, и ехать, и ехать отсюда… — думал Ростовцев. — Сбежать? Нет, просто ехать. Зачем? Не знаю».

С кухни доносились звуки работающего телевизора и шипения масла на сковороде. Мама гремела посудой и периодически включала воду в кране. Дома тоже было уютно, по-семейному, но стойкое ощущение того, что всё должно быть «не так», не давало Павлу покоя. Он не знал, чего именно ему не хватает, не мог объяснить этих тревожных и одновременно тоскливых мыслей, но некое однообразие, в котором он, кажется, жил уже лет пять подряд или даже всю жизнь, лишало ощущения какого-то жизненного удовлетворения. И за всё это, за все эти мысли парню было даже немного стыдно. Он жалел родителей — что бы они ни делали, что бы ему ни говорили. Они старались, старались как могли. Да, не всегда всё получается гладко, но у кого не так? Наверное, так живут все: люди за стеной, в соседнем доме, на соседней улице, в соседнем городе или другой стране. Везде и все.

— Паша, иди есть!

●

Четверг пролетел так же стремительно, как и среда. Антон медленно повернул ключ в замке, открыл дверь и, стараясь идти как можно тише, зашёл в квартиру. Включив свет в коридоре, он снял одежду, разулся и осторожно зашёл в комнату матери, не включая свет.

— Антоша, это ты? — послышался тихий голос.

— Да, мам, это я.

— Заходи, я не сплю.

Антон подошёл ближе, поправил одеяло, которым была укрыта мать, и сел с ней рядом.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил парень.

— Да ничего, всё хорошо.

— Давление измеряла?

— Да. Хорошее.

— Точно?

— Да, не волнуйся.

— Как твои ноги, руки? Как чувствительность?

— Я в порядке.

— Я там принёс картошку, хлеб, молоко и лекарство, которое доктор рекомендовал. Второе завтра возьму.

— Не переживай, я себя хорошо чувствую.

— Нет, ну раз нужно два, то купим оба. Я читал о них, хорошие препараты, как раз при невропатии, чтобы улучшалась чувствительность и мышцы окрепли.

— Купим-купим. Как работа-то? Расскажи.

— Да всё нормально, ничего особенного.

— Офис хороший?

— Да, офис, место, коллектив — всё хорошо. Прямо в центре — ну как я тебе и говорил.

— Я рада, — улыбнулась женщина и взяла сына за руку. — Я всегда хотела, чтобы у тебя всё было хорошо, всегда. И я верила в тебя. Мы с отцом старались…

— Так, ну прекрати, — твёрдо сказал Антон и, видя, как намокают глаза матери, положил на её руку свою ладонь. — Всё хорошо же. Ну что ты? У нас всё есть, я работаю, скоро и все лекарства будут. Всё хорошо, мам. Ну что за слёзы, прекращай. Я пойду поставлю воду для картошки и чайник, ужинать будем. Хорошо?

— Да, — ответила Варвара Андреевна и снова грустно улыбнулась.

Антон пришёл на кухню и налил воды в кувшин фильтра. Жидкость медленно набиралась, стекая из одной половины сосуда в другой. Парень всё смотрел и смотрел на эти капли, пока в его голову не начали закрадываться какие-то дурные и глупые мысли, которые он, тем не менее, тут же отогнал от себя, сначала сходив в ванную, помыв там руки и умывшись, а потом вернувшись на кухню и поставив на огонь кастрюлю с водой.

Тихо шипела газовая колонка, а через открытое окно с улицы доносились какие-то приглушённые звуки, шум ветра и голоса местных жителей, давно облюбовавших все придомовые лавочки. Антон сидел за кухонным столом, слегка настукивая по нему ложкой, и непроизвольно вспоминал события прошлой недели.

Странный был день, тот четверг. Сначала не задалось с увольнением и расчётными выплатами на старой работе, пришлось даже немного поругаться с руководством. Что можно поделать со всеми этими непонятными коммерческими конторами — концов в них не сыщешь. Антон плюнул на всё это и просто ушёл, пожелав начальству удачи. Потом встретил свою знакомую, которая около года тому назад могла бы стать для него не простой знакомой, а, вполне вероятно, кем-то бо́льшим — кто знает. Однако этого не случилось. Посидели в кафе, поболтали ни о чём, разошлись. «Яркий пример того, как возможное будущее сразу становится прошлым, не успев побыть настоящим», — подумалось в тот момент Антону. Девушка всё время печально улыбалась, крутила в руках кружку с чаем и, казалось, не могла найти подходящих, важных для беседы слов. Да и были ли они — эти важные слова? Нет, Антону от этого не становилось неловко — просто он, наверное, понимал её и даже не пытался делать вид, что всё это действительно нужно хотя бы ему. Ему это тоже не было нужно. Уже. Многое случилось за этот год, а в ту же реку никто из них двоих, видимо, зайти уже не мог и не хотел. Не получилось тогда, вряд ли получится и теперь; гарантии стали совсем минимальными, о чём свидетельствуют хотя бы вот эти длинные паузы в диалоге. Шорохов просто сидел и смотрел в её большие зелёные глаза, надеясь увидеть там хоть что-то, за что можно зацепиться сердцу или душе. Спустя полчаса разошлись.

Потом Антон долго бродил по городу, разглядывал до боли знакомые здания в центре и гнал от себя всевозможные мысли, которые, тем не менее, так и норовили проникнуть в голову. Парень медленно шагал по очередной аллее сквера и смотрел на людей.

«Какие же огромные вселенные, наверное, у них в головах, — думал Антон. — Гигантские, необъятные. Но до многих из них никому нет дела и часто — даже самим обладателям этих вселенных. Мы живём в примитивных иллюзиях о том, что всё сложно, непонятно, зыбко, и колыхать свой собственный внутренний мир очень опасно. Люди смотрят на нас лишь через призму своих собственных интересов — часто никчёмных, и никто не знает нас лучше, чем мы сами. А мы убегаем, каждый день убегаем от самих себя — на работу, в кафе, в пабы, в кальянные, в телевизор, в холодильник, в интернет, на диван. Куда угодно, лишь бы не сталкиваться лицом к лицу с настоящим собой. Но на самом дне своего сознания мы видим истинную суть вещей, и некоторые явления предстают перед нами с совершенно иной стороны. Не нужно бояться нырять в себя — там всегда есть удивительный мир. Мир, который нужен именно нам, а не всему этому зверинцу вокруг. Настоящий мир».

Утро прошлого четверга, надо сказать, вообще окрасилось неприятным событием. Антон всегда рано вставал и иногда даже бегал по утрам — ему нравилось ощущение тонуса, которое придавала небольшая утренняя разминка. Выйдя из дома примерно в пять часов, Шорохов миновал пару крупных магазинов и вышел на одну из центральных улиц южного района, через несколько кварталов от которой находился старый стадион, отлично подходящий для занятий бегом. Людей на улице было мало, если не считать небольшой дымящей толпы молодёжи возле одного из местных клубов подвального типа. Яркая одежда, макияж, густые бороды, очки в толстой оправе, громкие маты, смех в голос и дым от испарителей. «Чудесное у кого-то начало дня», — усмехнулся про себя Антон.

— Сигареты нет? — крикнул кто-то справа из толпы.

— Нет, — ответил, не поворачиваясь, Антон и свернул за угол дома, услышав со стороны внутреннего двора какой-то шум. Раздались женские крики. Парень рванул в проулок и тут же увидел, как несколько рослых парней сбили кого-то на землю.

— Эй, слышь, хватит! Отойдите от него! — крикнул, будто не слыша сам себя, Антон. Парни на секунду остановились и повернули головы, оценивая свою возможную новую жертву. Времени размышлять не было, и Антон, будто бы посмотрев куда-то в сторону соседних домов, снова закричал: «Эй, полиция! Полиция! Сюда, они здесь!». Толпа почти мгновенно разбежалась — видимо, совсем не желая проверять, был ли там кто-то из полицейских на самом деле или же нет.

— Парень! Звони в скорую! Да, ты! Ладно, иди, сам позвоню! — бросил Антон замешкавшемуся прохожему и, доставая телефон, подбежал к лежащему на земле парню, вокруг которого уже собралось несколько девушек.

4

В пабе пахло жареными гренками, пивом и, несмотря на запрет курения в общественных местах, сигаретами. Макс тоскливо допивал свой бокал пива и гонял по столу рублёвую монетку, сам даже не знающий, когда и откуда она там появилась. Внезапно за столом неподалёку он увидел, как ему показалось, знакомое лицо. Где же он видел этого парня? Откуда, откуда он мог его знать? Максим хаотично перебирал в голове события и лица, в какой-то момент встал с лавки и пошёл к другому столику.

— Привет, — сказал Макс одному из трёх сидевших за столом парней.

— Привет, — непонимающе ответил ему тот.

— Ты меня не помнишь?

— Нет…

— Неделю назад, у клуба, у «Койота». На меня там типы́ набросились, ты с кем-то подбежал, вы стали кричать, потом скорую вызвали.

Парень на несколько секунд задумался и окинул взглядом своих молчаливо сидящих друзей.

— Ну, наверное, да. Было дело. Да, скорую вызвал тот, второй.

— Значит, я не обознался. Спасибо тебе. Возможно, что я жив только благодаря вам двоим, кто знает.

— Да не за что, — как-то даже виновато ответил парень.

— Я Макс, — сказал Ламанский и протянул руку.

— Павел, — привстал со стула и ответил рукопожатием новоиспечённый спаситель.

— Слушай, прикольные у тебя часы, — сказал, пожимая руку и разглядывая серебряный циферблат, Макс.

— Да через интернет из Китая заказал, — смущённо ответил Павел.

— Ещё раз спасибо. Официант! Да, сюда. Слушай, вот этому парню налей самого хорошего пива, что у вас есть. Счёт потом мне, вот за тот стол. Окей?

Официант одобрительно кивнул и удалился, а Максим вернулся за свой стол. Паша сидел молча и даже не успел ничего ответить.

— А я смотрю, ты, блин, герой! — усмехнулся Коля, один из старых школьных друзей.

— Просто проходил мимо, — опустил глаза Павел. — Оказался не в то время, не в том месте. Да и я там не один был…

— Ну, судя по всему, всё совсем наоборот, раз ты человеку помог, — ответил Стас, второй знакомый.

— Не знаю, — задумчиво сказал Ростовцев и посмотрел в сторону столика Максима, где уже вовсю продолжалось веселье.

Неделей ранее

Максим сидит за барной стойкой и, глупо улыбаясь, крутит в руках маленький блестящий предмет.

«Ну что теперь, всякое бывает… Подумаешь, не успел… Хотя, может быть, это бы всё и изменило? Может быть, и изменило. Но теперь-то какая разница…»

Мысли парня уже давно путаются, но, судя по выражению лица, он рисует себе вполне приятные картины в голове и через пару мгновений решает заказать ещё какой-нибудь напиток.

— Эй, шеф, заряди четыре бокала светлого, — выкрикнул из-за плеча Макса бармену какой-то парень.

— Ну ты здесь не один такой, кому нужно что-то заказать, — вставил Ламанский.

— Прости, брат, пацаны ждут, я очень быстро.

От парня разило пивным перегаром и дешёвыми сигаретами. Он махнул рукой столику неподалёку, откуда в ответ ему показали уже несколько другой жест и дружно заржали несколько ребят. Максу была неприятна вся эта глупая ситуация, но он отвернулся и продолжил допивать свой стакан.

В клубе играла совершенно сумасшедшая музыка, и в своих невнятных кривляниях, которые считались вроде как танцами, люди словно сходили с ума. Крики, смех, непонятный свист, музыка — всё смешалось в голове, а кровь бурлила от безумного количества алкоголя. Молодёжь выбрасывала энергию, накопившуюся либо от постоянного безделья в вузах, либо от радости достигнутых ничтожных побед на работе. Они топтали друг другу на танцполе свои драгоценные китайские кеды и забрызгивали напитками модные китайские футболки, но всем было плевать, ведь здесь все просто обожают эту восхитительную псевдопозицию свободы от окружающего мира и могут позволить себе всё, что угодно. Что угодно из того, что в этой жизни не имеет никакой ценности, конечно.

Сознание Макса постепенно куда-то уплывало, музыка в голове становилась всё приглушённее, а самые страшные и тяжёлые мысли — всё громче. На дне стакана болтался нерастаявший кусочек льда, но парень всё же не стал просить повтора — нужно было разогнать кровь и немного прийти в себя на танцполе.

Вокруг мигали разноцветные огни светомузыки, народ прыгал в такт ритму и даже подпевал каким-то наиболее знакомым огрызкам треков. Взгляд Макса столкнулся со взглядом танцующей неподалёку девушки. Парень, в общем-то, ничего не ждал от этого бесполезного вечера, но алкоголь делал своё дело, и тела молодых людей постепенно притягивало друг к другу. «Симпатичная, ничего не скажешь. Мило улыбается, красиво двигается и однозначно заводит».

Но самое веселье началось тогда, когда тот самый парень, что наглел у барной стойки, чёрт его побери, почти вприпрыжку выскочил из-за своего столика и тоже начал неказисто плясать. Узнал ли он Макса или же нет, но танцы его начались аккурат между Ламанским и той девушкой, причём девушку он сразу попытался ухватить за талию, однако брюнетка резко опустила его руки вниз. Глаза этого чуда уже не могли нормально фокусироваться и казалось, что стоит ему остановиться — и он тут же улетит от опьянения на пол. Макс попытался ненавязчиво оттеснить оппонента, но тот весьма крепко ударил парня плечом и ехидно улыбнулся. Это было решающим моментом, чтобы Макс схватил танцора за шею и прокричал ему на ухо: «Слушай, иди к своим бабам за стол!» После этого парень изменился в лице и перестал дёргаться под музыку. Пару раз шмыгнув носом — видимо, в знак устрашения, — он, оглядываясь, удалился за свой столик. Макс понимал, чем ему грозит этот трюк, но всё равно продолжал танцевать, при этом не забывая подмигивать темноволосой девушке. Через некоторое время выпивший парень вернулся и, ничего не говоря, махнул Максу рукой, намекая выйти. Два раза просить не пришлось: Максим взял девушку за руку, поцеловал её кисть и поспешил удалиться, по дороге проверяя, не пропал ли из кармана маленький блестящий предмет.

Сейчас бы умыться холодной водой, но времени нет. В голове бурлит алкоголь — это мешает рационально думать. Да и нужно ли? Выходят во двор, на улице уже ждут трое.

— Это ты, что ли, мразь, за нашим столом каких-то баб увидел? — начал один из них.

Максим обратил внимание, что главный виновник происшествия встал слева от него, несколько поодаль своих друзей, второй из них сделал пару шагов левее и оказался справа от Макса, в то время как оставшиеся двое находятся на несколько метров впереди. Ламанский был среднего роста и телосложения, однако, как бы там ни было, выстоять против четверых парней шансов не было.

— Да нет, никаких баб за столом нет, я ошибся. Простите. Кто же к вам сядет-то… — усмехнулся Макс и тут же, насколько это было возможно быстро, с размаху ударил пьяного парня, что стоял слева, в челюсть, отчего тот полетел прямиком на землю. Показалось, что что-то хрустнуло. Парень справа не ожидал такой прыти и успел сделать лишь несколько шагов вперёд, прежде чем получил резкий удар ногой в пах. На этом удача Максима закончилась: внезапный мощный удар в лицо затуманил разум, перед глазами стремительно пронеслись огни улиц, и парень упал на асфальт, пытаясь удержаться хотя бы на руках, однако подняться ему уже не удалось — четвёртый из парней замахнулся ногой, и Макс распластался на земле.

Из клуба выбежали люди, раздались женские крики. «Эй, слышь, хватит! Отойдите от него!» — последнее, что услышал парень, прежде чем сознание окончательно покинуло его.

●

Владимир Борисович Ламанский ходил по кабинету, скрестив руки за спиной, а его юрист — Пётр Геннадьевич Заколдин — сидел в кресле и монотонно стучал ручкой по мягкому подлокотнику. В комнате уже несколько минут царила тишина.

— Слушай, ну ещё не всё потеряно, — выдал наконец Заколдин.

— Ты в этом уверен? Что делать с дольщиками-то?

— Процедура банкротства компании запущена, реорганизуем всё, выведем. В администрации тоже уладим. А дольщики… Ну что, первый раз, что ли?

Владимир Борисович усмехнулся и подошёл к столу, немного распуская узел своего галстука.

— Тебе, может, чего покрепче выпить? — предложил Заколдин.

— Не хочу, — твёрдо ответил Ламанский, наливая в стеклянный стакан воду из графина. — А с заводом что? Придётся пару цехов и отделов сокращать.

— Сократим, что ж. Чтобы остаться на плаву — всё сделаем.

Время было уже около девяти, но свет в помещении зажигать не стали. Солнце быстро садилось за горизонт, оставляя кабинет в полутьме, и только большие панорамные окна и высокий этаж всё ещё способствовали проникновению света. Ламанский подошёл к окну и посмотрел вниз. Город зажигал вечерние огни, а люди и машины безостановочно копошились по дорогам. Вечная суета, вечное движение. Куда?

— Петя, — позвал Владимир Борисович.

— Да?

— Вот скажи мне, ради чего всё это?

— Что за вопрос, Вов? — округлил глаза Заколдин. — Ты же знаешь: если не мы, то кто-то другой. Да и ради денег, конечно. Деньги — это всё. Собственное счастье, счастье семьи. Власть. Будущее. Деньги — это жизнь.

— Жизнь… — задумавшись, тихо повторил Ламанский и посмотрел вслед небольшой стае птиц вдали, улетающих — кто знает — то ли куда-то в сторону юга, то ли просто для того, чтобы спрятаться от надвигающейся ночи.