Ловушка для пилигрима

Сергей Могилевцев, 2016

Герой антиутопии, писатель Пилигрим, живет в некоем закрывшемся городе, где время остановилось, и все стали бессмертными. Однако на поверку это оказывается далеко не так. Все герои и события романа вымышлены, любые совпадения с реальностью случайны.

2

— Чем ты занимаешься? — спросила Ребекка, ходя утром по квартире в рубашке Пилигрима, и разглядывая разбросанные по квартире вещи. — Судя по беспорядку, который у тебя здесь царит, ты скорее человек творческий, чем простой обыватель.

— Судя по твоему вопросу, ты тоже скорее натура творческая, чем просто Прекрасная Дама.

— Все мое творчество сводится к прогулкам по набережной в облике Прекрасной Дамы, и в осчастливливании очередного претендента на право провести со мной ночь.

— Но ты же знаешь, что таковы общие правила, и отменить их мы не в силах!

— А ты бы хотел их отменить?

— Не знаю, скорее нет. После сегодняшней ночи скорее нет, чем да.

— Тебе было хорошо со мной?

— Я уже давно забыл, что значит провести ночь с женщиной.

— Если хочешь, я останусь здесь еще на несколько дней.

— А как же общие правила, ведь ты должна, как и другие женщины в городе, каждое воскресенье гулять по набережной в облике Прекрасной Дамы!

— До воскресенья еще далеко. Так ты хотел бы, чтобы я здесь осталась?

— Я же сказал, что скорее хотел бы, чем не хотел. Но ты не выдержишь здесь слишком долго, мой образ жизни обязательно сведет тебя с ума.

— Почему?

— Видишь ли, я мизантроп, и во всем обязательно ищу лишь негативную сторону проблемы. Я постоянно во всем сомневаюсь, с раннего утра, и до позднего вечера. Конечно, я бы хотел, чтобы ты здесь осталась, но мои сомнения могут свети тебя с ума.

— И в чем же ты сомневаешься?

— Да во всем, буквально во всем: необходимо ли женщинам продавать себя по воскресеньям, гуляя по набережной в облике Прекрасных Дам? Не смешно ли то же самое делать мужчинам, играя роль достойных и добропорядочных граждан, даже если они в душе все сплошные мерзавцы? Откуда вообще взялись все эти смешные законы, и кто их впервые придумал? Почему разрушаются церкви, и откуда взялась новая вера, во имя которой построен в центре города храм?

— Ты действительно задаешь себе все эти вопросы?

— Конечно, я задаю их себе с утра и до вечера, и даже больше того, я спрашиваю себя: а что же это за город, в котором мы все живем, и не существует ли за его пределами иной мир, о существовании которого мы даже не догадываемся сейчас?

— Ты думаешь, что за пределами этого города существует какой-то иной мир?

— Я полностью в этом не уверен, но думаю, что там должно что-то существовать обязательно!

— Но за пределами нашего города пустыня, там ничего нет, и туда запрещено всем заходить!

— Да, я знаю, под страхом смерти, особенно смерти позорной, когда человека измазывают в смоле, и вешают на дерево в железной клетке в назидание всем остальным!

— Ты думаешь, что эти несчастные искали выход из этого города?

— Что-то они искали определенно, если и не выход из города, то какой-то другой выход искали наверняка! Во всяком случае, они задавали себе вопросы, и я подозреваю, что многие из этих вопросов похожи на те, что задаю себе я каждое утро.

— И носишься с ними потом целый день?

— И ношусь с ними потом целый день!

— С таким образом мыслей и с таким настроением ты не долго останешься на свободе!

— Я тоже так думаю, и поэтому не советую тебе связываться со мной.

— Даже если тебе этого и очень хочется?

— Даже если мне этого и очень хочется!

Она подошла к нему вплотную, и погладила по щеке.

— В таком случае, я останусь здесь до следующего воскресенья.

— А что ты будешь делать, когда наступит следующее воскресенье?

— Мы пойдем с тобой на набережную, каждый своей дорогой, и случайно столкнемся там, как будто увидели друг друга впервые. И каждое воскресенье будем повторять это снова и снова, пока не состаримся, и в конце концов не умрем.

— Ты же знаешь, что в этом городе не умирают, что здесь смерти не существует, и люди живут вечно, довольные собой и всем, что их окружает!

— А как же тогда казни, во время которых людей убивают?

— Я сам иногда спрашиваю себя, куда же деть казни, на которых преступников убивают, если смерти не существует, и все мы живем вечно?

— Ты слишком много задаешь ненужных вопросов, неужели ты не можешь просто жить, и радоваться жизни?

— К сожалению, не могу.

— Возьми пример с меня: я еврейка, и принимаю жизнь такой, какая она есть, тысячи поколений моих предков научили меня этому!

— Вот видишь, раз есть предки, значит, существовала какая-то история, предшествовавшая истории этого города!

— Конечно, история есть у всех, и у городов, и у людей, но, к сожалению, очень многие забыли свои истории. Я, например, не помню, кем была в прошлой жизни, мне кажется, что я целую вечность только и делала, что гуляла по набережной в облике Прекрасной Дамы. А ты, кем ты был в прошлой жизни?

— Мне кажется, что я уже когда-то жил в этом городе, только это было очень давно, действительно в другой жизни, от которой уже ничего не осталось.

— И чем ты занимался в этой другой жизни?

— Мне кажется, что я был писателем.

— Ты был писателем?

— Да, я уверен в этом, я был писателем, и с утра до вечера писал свои книги.

— Ты был детским писателем, или взрослым?

— Мне кажется, что я вообще был писателем, не детским, и не взрослым, а писателем по призванию, и по зову души, который пишет потому, что не писать он не может.

— И у тебя была семья в этом городе?

— Да, жена и дочь. Но потом все это исчезло.

— А чем занималась твоя жена?

— Она была учительницей в местной школе.

— Как странно, — сказала Ребекка, — я тоже иногда думаю, что в прошлой жизни была учительницей, и тоже жила в этом городе. До того, как здесь все изменилось, и все мы стали жить вечно, отгороженные от остального мира и от наших воспоминаний какой-то страшной стеной.

— Ты думаешь, что прошлый мир отгорожен от этого мира какой-то страшной стеной?

— Прошлый мир, или этот новый прекрасный мир, — какая разница, кто от кого отгорожен, но оба они определенно отгородились один от другого.

— Для женщины это очень умное наблюдение.

— А я ведь не просто женщина, я еще и еврейка, и, думаю, в моем роду обязательно были два, или три философа, с утра и до вечера предающиеся размышлениям о смысле всего сущего. Мне кажется, что я унаследовала от них эту особенность.

— Ты больше нравишься мне, когда не рассуждаешь о философских проблемах, а играешь роль Прекрасной Дамы.

— Ты хочешь, чтобы я опять сыграла для тебя эту роль?

— Мне бы очень хотелось этого.

— Скажи, а отчего тебя зовут Пилигримом?

— Не знаю. Вероятно оттого, что я вообще склонен к путешествиям, и к бесконечным скитаниям. По странам и городам, а иногда по собственным воспоминаниям.

— У тебя есть собственные воспоминания?

— К сожалению, есть. Воспоминания, или сны, я не знаю, что из них реальнее, и как их отличить один от другого. Но воспоминаний у меня очень много, и они преследуют меня днем и ночью. Особенно ночью, когда остаешься один, и уже ничего не мешает им вторгаться в мою беззащитную душу.

— И тогда ты начинаешь путешествовать по долинам и холмам своих странных воспоминаний?

— И тогда я начинаю путешествовать по долинам и холмам своих странных воспоминаний.

— И очень часто тебе такие путешествия нравятся?

— И очень часто мне такие путешествия нравятся.

— И поэтому тебя зовут Пилигримом?

— И поэтому меня зовут Пилигримом.