Застава

Сергей Лукьяненко, 2013

Центрум. Центральный мир вселенной, окруженный лепестками других миров, среди которых и наша Земля. Когда-то Центрум был велик и силен, но катастрофа отбросила его в прошлое. Здесь, на перекрестке тысяч и тысяч цивилизаций, несет свою вахту Корпус пограничной стражи, охраняющий границы между мирами… Выбор у землянина, случайно оказавшегося в Центруме, невелик: стать контрабандистом или пограничником. А отличия между этими профессиями порой тоже невелики… Но рано или поздно приходится решать – что такое для тебя пограничная служба. Потому что Земле грозит беда, когда-то пришедшая в Центрум…

Глава 4

На стол Бобриков поставил бутылку бренди. Армянский «Арарат», пять звездочек. Не думаю, что он не мог позволить себе купить французский коньяк, — скорее всего, это было дело принципа. За бутылкой последовали семь пузатых коньячных бокалов. Одинаковых, между прочим. Уважаю людей, у которых дома количество одинаковых бокалов превышает шесть единиц!

Ашот придирчиво осмотрел бутылку, понюхал бокал и кивнул, всем своим видом показывая — «правильный напиток».

Ромка тоже оживился, но перед ним Бобриков жестом фокусника водрузил бутылку «Байкала».

— Подумаешь… — начал было подросток.

— Повторяю. Сам с собой или с друзьями — можешь хоть водку пить или траву курить, — сказал Бобриков. — Если дурак совсем. Но при мне ты не будешь ни пить, ни курить. Понял?

Спора не получилось, Ромка тут же притих и стал молча отвинчивать пробку на лимонаде.

Бобриков наплескал всем на палец коньяка, после чего торжественно поднял бокал.

— Итак, друзья, мы собрались по очень серьезному поводу. Предлагаю вначале… Петр Петрович!

Хмель, уже заглотнувший свою порцию, виновато улыбнулся и развел руками.

— За удачу, — сухо предложил Бобриков и выпил. Вытер губы рукавом и продолжил: — Дорогие мои друзья. Мальчики и девочки. Молодые и не очень. Как я уже сказал, нас всех хотят убить…

Он обвел нас внезапно потяжелевшим взглядом.

И, повысив голос, рявкнул:

— Кто напортачил? Признавайтесь!

Вопрос был хорошим. Я это так и сказал, только в несколько грубой форме. А потом добавил:

— Александр Валерьевич, не надо изображать из себя крутого служаку, а из нас делать идиотов. Мы не понимаем, в чем дело. Я, лично, не понимаю! Объясни, а уже потом спрашивай.

Галя одобрительно кивнула, Ашот добавил:

— Ты, прежде чем задавать вопросы, которые сам не понимаешь, с народом посоветуйся. А то из-за того, что ты нами командуешь в Центруме, ты и здесь начал кричать. Не надо! Это неуважение. Мы все взрослые люди… ну, почти все. Состоявшиеся в жизни, воспитанные…

Ты объясни!

— Объясняю, — мрачно сказал Бобриков. — Помните главу Комитета по пограничной страже?

— Советник Гольм? — уточнила Баринова. — Тот бородатый дядька, местный, которого ты однажды спас?

Бобриков кивнул.

— Он самый. Три дня назад, когда Ударник ускакал в горы за нарушителем, он вызвал меня в Антарию.

Ну, кое-кто из вас помнит…

— Меня не было, я у друга на свадьбе был, — быстро вставил Ашот.

— А я к экзаменам готовлюсь, — тоскливо сказал Ромка.

Остальные, очевидно, были на заставе, потому что больше уточнений не последовало.

— Я полагал, это какая-то обычная бодяга, — продолжал Бобриков. — Ну… какой-нибудь смотр пограничников… или палата лордов выпустила дурацкий циркуляр, который надо довести до всех застав… В общем, дурного не ждал. Но Гольм меня встретил… странно. Во-первых, я даже не доехал до министерства. Меня высадили рядом, в городском парке, там меня советник и ждал.

Во-вторых, дело было не в циркуляре… Гольм показал мне бумагу, пришедшую из штаба пограничной стражи.

— Главного штаба? — уточнила Баринова. — Всепланетного? А он что, всерьез командует пограничными войсками на территориях?

Ее реплика слегка развеяла всеобщую оторопь. Действительно, хотя пограничная стража и считалась всепланетной… «центрумной», но де-факто на каждой территории действовала сама по себе. Общий устав, конечно, был, но везде имел свои особенности. К примеру, в Клондале, территории крепкой и организованной почти как нормальное земное государство, мы были подотчетны палате лордов и Министерству иных миров, где как раз и трудился господин Гольм. А вот где-нибудь на Лорее пограничники существовали обособленно и действительно подчинялись только уставу. Штаб Корпуса пограничной стражи, рассылающий свои директивы, рекомендации и указания, это прекрасно понимал — и, по общему мнению, служил скорее красивой декоративной ширмой, чем органом реальной власти.

— Да, из Главного штаба, — подтвердил Бобриков. — И это была не обычная писулька — «крепите боевую выучку!» Это был приказ… точнее, очень жесткое требование: арестовать нашу заставу и отправить в Главный штаб, «всеми доступными способами лишив возможности перемещения из мира в мир».

Галька заливисто рассмеялась. Зная, каким образом она открывает свои порталы, я понимал, что возможность лишиться своего умения она всерьез не рассматривала. Но вот Ромка насупился и помрачнел, а Ашот на глазах стал багроветь.

— Лишить? — воскликнул он. — Всеми способами? Да я их самих… всеми способами!

— Гольм, — не реагируя на реплику Ашота, продолжал Бобриков, — все-таки оказался настоящим мужиком. Зря я на него сердился за ту историю с патрулированием в предгорьях… Он поговорил с министром по Иным Мирам, высказал удивление всей этой историей… в общем — настроил того против Главного штаба.

В палате лордов Гольм просто не стал поднимать вопрос… «до уточнения ситуации». Они вместе с министром написали запрос в Корпус… ну, я полагаю, министр просто подмахнул письмо. Я прочитал копию… такой шедевр бюрократической переписки… ни в чем прямо не отказано, но со ссылкой на законы, прецеденты и постановления требуют от штаба уточнений, заверений в почтении, самых главных печатей и подписей. В общем — пока ответа не будет, нам ничего не грозит. Письмо Гольм отправил уже после встречи со мной. Не срочной почтой, «в связи с особой секретностью и деликатностью поднимаемых вопросов», а дипломатической, которая идет в два раза медленнее. Даже если штаб ответит немедленно, у нас есть как минимум неделя, а скорее всего — десять дней.

— А когда ответит, то что? — спросила Баринова.

— Тогда нас арестуют, любыми способами лишат возможности открывать проходы и отправят в штаб, — любезно сообщил Бобриков. — Гольм очень извинялся, но это все, что он смог сделать, — дать нам время. Клондал не станет ссориться с главным штабом пограничников. Во всяком случае, без серьезных оснований.

— Мы несерьезные? — спросил Ашот возмущенно.

— Нет, — Бобриков покачал головой. — Вот если бы мы случайно спасли лорда-протектора Данвила, а не советника Гольма, — Клондал послал бы весь Корпус куда подальше.

Галя прищурилась и сладко потянулась:

— Данвила? Я бы его с удовольствием спасла… Но не припомню ситуацию, когда он нуждался бы в спасении.

Лорд-протектор Данвил, фактический глава Клондала (вдовствующая королева и ее дочь, по малолетству ни на что пока не претендующая, исполняли сугубо декоративные функции), и впрямь был видный мужчина. Ему было хорошо за пятьдесят, но Галине, похоже, именно такие и нравились — немолодые, мужественные, с благородной сединой в висках и твердым холодным взглядом. Впрочем, такие нравятся всем женщинам. Природные инстинкты сразу им подсказывают, что такой матерый самец — хороший добытчик и защитник. Ну а все остальные мужские функции всегда можно переложить на советников и секретарей (обычно матерые самцы к этому относятся с пониманием — лишь бы жены не слишком афишировали свои интрижки, а детей рожали от законного мужа).

— Увы, таких покровителей у нас нет, — сказал я. — Так что будем делать, начальник?

— Не высовываться! — пожав плечами, предложил Скрипач. — Пусть сюда приходят, арестовывают!

— И впрямь, — поддержала его Баринова. — Что они нам сделают на Земле? Ничего. Даже если найдут… там — свои игры, здесь — свои. Напугали… — Она рассмеялась и обвела нас взглядом. Но взгляд почему-то был невеселый. — Верно? А? Что насупились?

— Неверно! — неожиданно встрял Рома. Я заметил, что пацан уже выдул весь лимонад — и когда только успел? — Вам, может, и здесь хорошо. Вы взрослые… и вообще. А я тут жить не смогу. Мне в Центруме нравится. Вы извините, конечно, но если что — так я в Центрум, на поезд и куда-нибудь в Лорею. Или в Краймар.

Он секунду помолчал, потом, застенчиво улыбнувшись, добавил:

— Извините…

— Да никто из нас не откажется от путешествий в Центрум, — сказала Галя. — Ирина, ты же это прекрасно понимаешь, да?

— Мне было важно, чтобы вы сами поняли, — ответила Баринова. — Не откажемся, верно. Тогда что… сменим дислокацию? Из Москвы нас обычно выносит в Клондал, в окрестности Антарии. Что ж! Давайте уедем. Родину менять не предлагаю. Но с Дальнего Востока нас будет выносить в Аламею, из Калининграда — в Краймар. Что нам больше нравится? Патриархальная уютная Аламея? Или краймарская плутократия?

— А я бы в Лорею отправился, Роман прав, — неожиданно сказал Ашот. — Я там один раз был — интересно.

— Был? — заинтересовался Ромка. — Как?

— Вынесло из Москвы, — Ашот пожал плечами. — Сам знаешь, всяко бывает. Красиво… на Кавказ похоже.

— Чтобы постоянно ходить в Лорею, надо поселиться во Франции или Италии, — негромко сказал Бобриков. — Что уже усложняет переезд. Но… допустим. Разорвем все связи, уедем в другой город или другую страну…

Раздался выразительный вздох. Хмель взялся обеими руками за свое горло и изобразил попытку удушения. Грустно покачал головой. Стал изображать, что рвет на себе волосы. Покачал на руках что-то невидимое.

— Маму не можешь оставить? — спросил Бобриков.

Петр Петрович кивнул.

— А я как? — воскликнул Роман. — Вам хорошо, вы взрослые! А я нет! И вообще никаких прав не имею, я детдомовский!

— Я тебя усыновлю, — фыркнула Баринова и притянула Ромку к себе. — Давно пора заняться твоим воспитанием.

— Помогите! На меня напала женщина-маньяк! — радостно завопил Роман. — Пристает к ребенку!

— Тихо, — сказал Бобриков. — Развеселились… Без Центрума мы прожить не сможем, это факт. Это наша жизнь. А уехать — не выход. Если нас ищет штаб пограничной стражи — то искать будут везде. Найдут и в Лорее, и в Аламее… Невелики мы птицы, чтобы нас не выдали. Если бы не Гольм — уже везли бы в штаб…

— Согласна, — сказала Баринова. — Не о том думаем. Мы не можем без Центрума, а пограничная стража найдет нас на любой территории. Тем более, если мы пустимся в бега… в США это считается признанием вины, слыхали? Надо думать о том, в чем вообще нас обвиняют. Мы — самая обычная… нет, не так! Мы очень скромная и тихая застава, за которой не числится ни великих подвигов, ни больших провалов. Сидим себе возле столицы, раз в месяц нарушителей ловим. Давайте-ка подумаем, кому и как мы перешли дорогу.

Вначале засмеялся Ашот. Потом я. Потом Галина. Уж очень странным было предположение, что мы встали кому-то поперек пути. Только Ромка хмурился, а Хмель улыбался в своей обычной манере.

— Давайте попробуем, — поддержал ее Бобриков. — Начну с себя. За последние три года я привлек в пограничную стражу одного человека — Ударника. Замечаний по этому поводу вроде бы ни у кого нет… Два года назад совершенно случайно спас советника Гольма. Приятный, тихий человек, семьянин и гурман. Ни с кем, на мой взгляд, не конфликтует. Задержал пять нарушителей. Трое зарегистрировались как вольные торговцы, я проверил — с ними все в порядке, периодически появляются в Центруме, товары продают на официальных рынках. Один так и не смог понять, как открыл проход. Получил значок случайного нарушителя, был лично мной отправлен домой в Коломну. Рыдал и просил не выгонять, но остаться навсегда побоялся… Еще одна женщина с Украины не смогла вспомнить, как открыла портал, но с удовольствием осталась в Антарии. У нее сейчас чудесный салон «Ласки иноземья» в нижнем городе… Никому в Центруме я вреда не причинял, с властями не конфликтовал, отчеты сдавал в срок. Все.

Бобриков развел руками.

— Хмель, ты за собой какую-нибудь промашку знаешь? — спросила Баринова. — Задержал кого-нибудь, кого не надо было… застрелил без вины… лорда-протектора матом обругал?

Хмель прижал правую руку к сердцу и замотал головой так отчаянно, будто проверял шею на прочность.

— Галя? — Баринова как-то незаметно взяла на себя ведение расспросов. Или лучше сказать «допросов»? — За последнее время… ну, год-два… было что-то необычное?

Некоторое время девушка размышляла.

— В перестрелке с бандой Хромого уложила двоих, — сказала она наконец. — Считается?

Баринова покачала головой.

— Клеился ко мне в Антарии какой-то аристократический хлыщ. Я с ним поиграла, — она усмехнулась, — потом велела убираться.

Ашот цокнул языком:

— Нехорошо, конечно… Но неподсудно, да?

— Нас не власти Клондала преследуют, — заметил Бобриков. — Так что… вряд ли.

— А ты, Ашот? — спросила Баринова.

— За три года — четырех нарушителей… ну… — Ашот замялся. Я его понимал. В Центруме это слово произносилось гораздо легче… — Застрелил. Вроде как всех за дело, в бою.

— Да ты у нас серийный убийца, — ехидно сказала Баринова. — Я вот никого ни разу не убила.

— Ты и в дозоры ходишь нечасто, — всерьез отпарировал Ашот. — Взяток не брал, начальство не ругал, контрабанду… ну, можно сказать, всю сдавал властям.

Баринова улыбнулась:

— То, что процентов десять-пятнадцать контрабанды оседает у пограничников — ни для кого не новость. Нас поэтому почти и не финансируют… Ударник?

— Я убил двоих, — сказал я. — В перестрелках. Один был контрабандист с грузом, второй без груза, но и он в меня стрелять первый начал…

— Это два месяца назад? — уточнил Бобриков. — Тот придурок у железки? Помню… А тот, за которым ты три дня назад ушел в горы?

— Обычный контрабандист. Тащил в Лорею батарейки. Ушел, у него портал быстрый и большой… он им прикрылся от выстрелов и…

Бобриков кивнул. И уставился на Романа. Тот крутил в руках бокал.

— Ромочка, мальчик мой… — сладким голосом сказала Баринова. — Ты не шалил последнее время?

Парнишка вскинул голову, испуганно посмотрел на нее.

— Ну, колись! — велела Баринова. — Мы же видим, у тебя совесть нечиста.

— Я… — Роман опустил голову. — Ну… это случайно вышло…

— Рома, рассказывай, — сочувственно сказал Ашот. — Мы все молодыми были, понимаем, порой глупишь в эти годы…

Роман сглотнул.

— Я… на рынке неделю назад…

— Ну? — чуть повысила голос Баринова.

— Спер у одного лоха десять золотых талеров.

Ну… он сам виноват… кошелек из кармана торчал, а там толчея была…

Парень замолчал. Все мы прекрасно помнили, что в свое время, ребенком попав в Клондал, он там неплохо обжился и стал искусным карманником.

— Деньги были в бумажнике? — спросила Баринова. — Или в кошельке?

— А какая разница? — спросил Рома, не поднимая головы.

— Принципиальная! В бумажнике еще бывают бумаги.

— Нет… кошелек такой… парчовый, пижонский… только монеты. Я десятку вынул, а кошелек ему обратно в карман сунул, — Роман поднял голову и с внезапной отчаянной гордостью сказал: — Да дядька богатый, из купцов, которые зерном торгуют… ему эта десятка — раз плюнуть, а мне надо было…

— Что надо? — возмутился Бобриков. — Ты был голоден? Бос и гол?

— Мне подарок надо было девчонке! — отчаянно сказал Роман. — А там колечко продавалась шикарное, с переливчатым жемчугом, на Земле такого нет! Всего за десять золотых, а ему цена пятнадцать! Я даже из кошелька не все взял, он полный был, я только десять монет… этот мужик, может быть, даже не заметил!

Бобриков откашлялся. Потом сказал:

— Ну, Рома… ты, конечно, дундук. Нужны были деньги на подарок девочке — это святое. Сказал бы, мы бы тебе выдали финансы.

— Кольцо бы ушло, — хмуро сказал Роман. — Переливчатый жемчуг — он и в Центруме редкий…

— За кражу десятки его могла бы искать полиция Клондала, — сказала Баринова. — Но уж никак не Пограничный корпус. Рома, ты меня ужасно расстроил, но вряд ли дело в тебе… Так что у нас выходит? Никто ничего ужасного не совершал? Не выдавал тайных планов пограничников, не работал на контрабандистов? Ну?

Все молчали.

— Тогда я ничего не понимаю, — резюмировала Баринова. — Чушь какая-то. Привязались к бедным скромным пограничникам. Ни за что ни про что.

Бобриков вздохнул и снова налил всем коньяка.

Роману хмуро сказал:

— Загляни в холодильник, там еще лимонад есть.

Парень шмыгнул носом. Встал и двинулся на кухню, в дверях остановился и спросил:

— Вы меня не прогоните?

— Я тебя выпорю, — пообещал Бобриков. — Лично. Мозолистой пролетарской рукой. Если еще раз случится что-то подобное. Все, проехали, закрыли тему… Купца того потом найдешь и отдашь десятку. Не знаю, как. Хоть в карман подбросишь, раз такой ловкий… Ну, что делать будем, коллеги?

— А у нас выбор небольшой, — сказала Баринова. — Не ходить в Центрум мы не можем. Это наша жизнь. Прятаться — глупо и бесполезно. Так что надо ехать в штаб, добровольно, и выяснять, в чем наша вина. Ну и оправдываться, когда выясним.

— Это если есть вина, — мудро заметил Ашот. — А если нет? Знаешь, так бывает…

— Так не бывает, — твердо сказала Баринова. — Всегда и за всеми есть какая-то вина. Ты уж мне поверь, я жизнь знаю хорошо и с разных сторон. Что-то где-то когда-то мы сделали неправильно. И, похоже, все мы — иначе с чего всю заставу потребовали для допроса? Надо поехать. Самим, добровольно. Раз у нас есть неделя, спасибо господину советнику, мы как раз успеем добраться до штаба. Явимся сами, сразу к нам будет другое отношение. Выясним, что и как. Еще и извинятся.

Ашот заерзал на стуле. Ему явно не нравилось предложение.

— А может, там у кого-то крыша поехала? — спросил он. — Завелся в штабе параноик вроде Сталина, начал зачищать всех налево и направо…

— Сталина не трогай, — холодно сказала Баринова. — Это только в бреднях наших журналистов он без причины народ расстреливал.

— У меня прадедушка в лагере сидел! — возмутился Ашот.

— Значит, виноват был, — спокойно сказала Баринова. — Дашнакам сочувствовал.

— Он директор швейной фабрики был! — возмутился Ашот.

— Значит, воровал, — пожала плечами Баринова.

Ашот вскочил и что-то темпераментно произнес… наверное, по-армянски.

Баринова надменно посмотрела на него и сказала что-то на незнакомом мне языке.

Ашот побагровел.

Я глянул на Галю — та отвернулась и явно старалась не вслушиваться. Воздух перед ней начал мутнеть, будто откуда-то подтекали струйки дыма…

— А ну молчать! — рявкнул Бобриков. — С ума посходили! Сталин, дедушка, армянские басмачи… Вы в каком веке живете?

Наступила неловкая тишина.

— Ты извини, Скрипач… — Баринова вздохнула. — Ну ведьма я по натуре, куда деться. Извини.

— Ты тоже извини, — пробормотал Ашот. — Да, прадедушка вагон ситца украл, мне бабушка рассказывала, но зачем же сразу сажать… Ай, ну их всех!

Из кухни осторожно появился Роман с бутылкой лимонада в руках. Спросил:

— Кончили ругаться?

— Да, — сказала Баринова. — Извини, я виновата.

Рома молча кивнул и уселся на свое место.

— Ну так что? — спросил Бобриков. — Отправляемся в Центрум? Все свободны, все могут? Я — могу.

— Я всегда могу, — усмехнулся Роман.

— Только позвоню сейчас сестре, — сказала Баринова. — И готова.

Она достала мобильник и вышла в коридор.

Ашот вздохнул, почесал затылок:

— Вечером, ладно? Дела!

— Я готова, — сообщила Галя.

Хмель поднял руку и покачал головой. Потом показал на часы — и растопырил пять пальцев.

— Хорошо, тебя ждем вечером, — кивнул Бобриков. — Встречаемся на заставе.

Я подумал секунду. Надо бы заплатить за квартиру, подсыпать рыбкам корма, позвонить родителям…

— Тоже вечером приду, — решил я.

— Тянуть не будем, — решил Бобриков. — Кто откроет портал на троих? Мне тяжеловато.

— Я открою, — сказала Галя. Потерла щеки ладонями, нахмурилась. — Ашот… давай ты!

— Чего давай? — спросил Ашот. — Дура малолетняя, стерва бешеная. Давать — твоя обязанность, поняла, давалка?

С легким хлопком перед Галей возникло окошко портала. Он у нее не очень большой, зато стабильный — легко держится полминуты.

— Спасибо, Ашот, — сказала Галя. — У тебя талант. Ты, кажется, еще ни разу не повторился.

Первым в портал юркнул Роман, за ним шагнул Бобриков — на секунду обернувшийся ко мне и попросивший:

— Ударник, свет выключи, плиту проверь, дверь захлопни. Хорошо?

— И коньяк допей, — фыркнула вернувшаяся Баринова, перед тем как пригнувшись пройти в портал.

— Пока, мальчики, — сказала Галя и шагнула следом.

Портал, как и полагается, исчез после прохода проводника.

Хмель церемонно кивнул головой, потом пожал нам с Ашотом руки и направился в прихожую. Хлопнула дверь.

Мы остались в квартире нашего командира вдвоем.

— Какая девушка, — сказал Ашот печально. — Ах, какая девушка… почему я ей не нравлюсь?

— Ей никто не нравится, — ответил я. — К сожалению.

Ашот молча налил нам коньяка, вздохнул:

— Я к ней и так, и эдак… А все что слышу — «ругаешься хорошо». Да разве это хитрое дело — выругаться? Ну скажи, Ударник?

— У меня не всегда получается, Скрипач, — признался я.

Мы выпили. Ашот поставил бокал и шепотом произнес:

— А коньяк… так себе. Не очень настоящий. Я вообще больше тутовую водку люблю, знаешь, какую у нас в Армении делают? Замечательная водка! Как лекарство!

Я встал и сгреб бокалы.

— Давай приберемся, Скрипач. Надо дела сделать и к нашим отправляться.