Даунтаун

Сергей Лузин

Вы когда-нибудь задумывались, что будет, если человека, приговоренного к казни, вытащить из петли, отпустить на волю и позволить жить так же, как он жил до своего ареста? Сможет ли он вернуться к привычному образу жизни? Или предпочтет этому петлю? А если вдобавок все происходит в том мире, где каждый шаг человека жестко контролируется системой?

I

Вы, наверное, ждете, что я сейчас процитирую кого-то из классиков двадцатого века, вроде Хаксли, Оруэлла или Брэдбери, приведя какое-нибудь банальное высказывание о тоталитаризме. Но это не так. Зачем приводить в своем рассказе строчки какого-то там бульварного чтива, когда сам живешь в таком мире, о котором эти самые вшивые классики ни черта не знают? Вы сейчас, конечно же, возмутитесь, начнете со мной спорить, да только мне до вас нет абсолютно никакого дела. Собственно говоря, я даже не знаю, существую ли я на самом деле, так что ваши комментарии вряд ли до меня долетят. Но ближе к делу…

Даунтаун… Проклятье всего Венграана, жирное пятно на прекрасном полотнище города, язва на его чистых кишках. Когда его наконец снесли, все были только счастливы. Вскоре воспоминание о нем звучало лишь в песенке из старого аниме, которая почему-то врезалась в мою память:

It was many years ago in downtown, downtown,

More than thousand years ago we lived the city underground…

И я радовался вместе со всеми, что наконец-то смогу жить в нормальном и чистом городе. Вот только одно меня смущало: не поднимутся ли со дна все отбросы, все то дерьмо, что раньше было внизу, и не хлынет ли этот поток на чистые и комфортные улицы Венграана?…

* * *

…В тот день, сразу после лекций, на моей руке запищал КПК, извещая о том, что меня срочно вызывают в Центр Психоаналитической Медицины. Этим громким сочетанием у нас именовали тюрьму для душевнобольных или, говоря совсем простыми словами, желтый дом. Отказаться я не мог, ведь это поставило бы крест не только на моей карьере, но и на проживании в Секторе А2. Поэтому сразу из института я отправился на метро в центр города и вскоре уже стоял перед уходящим в темное небо зданием-карандашом, самым высоким сооружением в Венграане (и не удивительно — психушка ведь, приходится много народу там держать).

На входе меня, как обычно, подвергли всевозможным досмотрам — трижды пропустили под металлоискателем, просветили рентгеном, обшарили всю одежду, это не говоря уже о стандартных проверках документов, биометрическом сканировании, лучевой обработке и сверке отпечатков пальцев и ДНК. Все это время рядом дежурили два здоровенных охранника с электрическими дубинками и один с автоматом. Будто надеялись запугать меня всей серьезностью этого дела. Но я в таких делах был уже, что называется, воробьем стреляным и знал, что в конце всего этого вполне может оказаться какая-нибудь незначительная ерунда. И вот, после часа проверки я наконец поднимался в лифте с прозрачными стенками на 28-й этаж. Стоя в кабине, я созерцал раскинувшийся передо мной со множеством своих огней, неоновых вывесок и гранитных небоскребов город и думал: вот она, настала истинная эпоха киберпанка, о которой грезили наши далекие предки. Или не грезили, а, наоборот, боялись? Как бы то ни было, но я гордился тем, что живу в таком огромном и прекрасном городе.

Кабинет моего шефа, доктора Марс, как всегда встретил меня своей простотой и уютом. Сама доктор, сидя в высоком кресле за столом с табличкой, привычно постукивала накрашенными ногтями по столешнице. Макияж, прическа, одежда, украшения — все, как всегда, в идеальном порядке. Если бы она не была такой старой, я бы, несомненно, трахнул ее.

— Догадываешься, зачем я тебя вызвала? — спросила она вместо приветствия, едва я уселся за стол. Я кивнул.

— Очередное задание?

— Да, но не совсем обычное, — она порылась в своем КПК, как будто и так не знала обо мне всей нужной инфы. — Скажи, ты ведь пишешь научную работу у профессора Стренголда? (вопрос, разумеется, риторический) А на какую тему?

— «Поведение нервных импульсов душевнобольных в момент смертной казни», — в сотый раз процитировал я.

— О, отлично, тогда это как раз для тебя, — она глядела на меня так, словно бы до этого момента у нее были какие-то другие кандидаты. — Дело в том, что у нас имеются четыре пациента… точнее, пациентки. За свои преступления все они приговорены к люстрации…^[1]

— И вы хотите, чтобы я присутствовал при их казни? Ну что ж, это для меня не в новинку. Скажите, они что — какие-то особо опасные? Вы что-то такое нашли в их головах, чего не можете разгадать, и для этого вам понадобился я?

— Нет, ты не понял, — мягко возразила начальница. — Дело в том, что мы планируем отпустить их на волю.

Ну разумеется, она шутит. Она у меня такая. Ну ничего, в конце рабочего дня бывает полезно снять напряжение.

— Ладно, шеф. Показывайте мне своих пациенток, да я поеду домой. В конце концов, пожалейте и вы меня — я весь день сегодня занят, даже поесть не успел.

— Нет, ты все еще не понял, — она смотрит на меня таким взглядом, словно бы не до конца уверена в своих словах. — Мы правда отпустим их на свободу, и ты поедешь домой вместе с ними.

Вот тут я реально выпал в аут. Шеф, конечно, любит пошутить, но чтобы до такой степени…

— Шеф, я что-то…

— Понимаешь, им уже зачитали приговор. Сегодня вечером их должны казнить. Они твердо уверены в этом, равно как и в том, что сбежать им отсюда не удастся. У камеры каждой из них дежурят по трое охранников, а за каждым их движением следят видеокамеры. Черт возьми, они даже на толчок садятся под наблюдением! А мы, вместо того чтобы казнить их, просто откроем двери камер и скажем: идите, вы свободны. А ты пойдешь с ними и будешь наблюдать, как они себя поведут. Видишь ли (тут она приняла дико умный вид), по теории, которой придерживается и твой научный руководитель, и многие видные умы современности, каким бы психом ни был человек, но в такие моменты в его сознании что-то меняется, он ощущает полную свободу и в то же время не верит в нее. А это уже шаг на пути к исцелению. Представляешь, сколько бы больных можно было вылечить таким способом, вместо того чтобы давить их, словно помойных крыс!

Я задумался. В чем-то она, безусловно, права. И все-таки мне не совсем верилось в это.

— Но, разумеется, вы будете их отслеживать? Вживите им в загривки по чипу и, едва сигнал ослабеет, тут же вышлете наряд спецназа?

— В том-то и дело, что нет, — ответила доктор Марс. — Без этого эксперимент будет недостаточно чистым. С ними будешь только ты и никто больше.

— Но… но как же… — я еще не до конца верил, что меня не разыгрывают. — Они же первым делом нападут на меня и попытаются сбежать…

— На этот случай у тебя будут электрошокер и тревожная кнопка. Но не волнуйся, они последнее время ведут себя достаточно спокойно. Если все пройдет гладко, Джейк, ты сможешь провести уникальное исследование и написать потом об этом такую статью, что не только профессор Стренголд, но и весь научный мир будет гордиться тобой!

Предложение, разумеется, заманчивое. Да только…

— А ночью, когда я буду спать и не услышу, как они ко мне подкрадутся? И вообще, как я потащу всех четырех к себе домой? Что вообще на это мои соседи скажут?

— Вот тут совсем не волнуйся. Ты поедешь с ними на специальную квартиру в секторе C3, где все разместятся с удобством. У тебя будет своя комната, где ты сможешь запираться на ночь. Но опять же, для общего блага тебе лучше не выпускать их из виду.

Ну вот, тот самый момент, когда выбираешь между смертельной опасностью и всеобщим признанием или безопасностью и безвестным прозябанием. Продолжать и дальше подрабатывать в клинике и бегать на вечерние курсы или же заседать на верхнем этаже небоскреба и здороваться за руку с научными светилами, но при этом озираться каждый раз, когда идешь в сортир?

— Разумеется, шеф, я смогу в любое время прервать эксперимент? И я не попаду под ответственность, если они сбегут? Я же все-таки не тюремный надзиратель!

— Конечно же нет, — шефу едва удается подавить смущенную улыбку. — Мы даже оплатим сполна твою страховку, ну, а в случае, не дай бог, смерти твое имя будет навсегда вписано в историю психиатрии (утешила, нечего сказать!)

Естественно, соглашаясь на это, я подписывал сделку с дьяволом, но разве кто-то на моем месте не рискнул бы всем ради такого?

— Я согласен. Так сколько продлится эксперимент?

— Пять дней.

— А потом вы их все равно казните?

— К сожалению, да (как будто бы ей реально было их жаль!) Приговор уже подписан Верховным Судом, и мы можем лишь добиться его отсрочки. Но опыт, полученный в ходе эксперимента, должен помочь нам в излечении других пациентов. Представляешь, какой переворот в психиатрии мы этим совершим!

Пять дней… Пять кругов ада, после которых наступит вечное блаженство (если, конечно, я их переживу). Пять дней, которые изменят весь мир. Ради этого стоило рискнуть.

Примечания

1

Пусть вас не смущает это слово: в моем контексте оно использовано в значении «смертная казнь», от лат. lustratio — очищение посредством жертвоприношения.