Кардонийская петля

Вадим Панов, 2013

Всемогущая Компания втянула Кардонию в братоубийственную войну. Пламя взаимной ненависти вспыхнуло над планетой, и в нем сгорают не только судьбы отдельных людей, но и будущее Герметикона. В этом пламени рождаются люди, умеющие и желающие убивать. Люди, готовящиеся к еще большей войне. Люди, чужой кровью прокладывающие себе дорогу наверх. Но у каждого своя война. И знаменитый путешественник Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур лезет в самое пекло, чтобы раскрыть наконец тайну гибели своей возлюбленной Лилиан… «Кардонийская петля» – долгожданное продолжение цикла «Герметикон»!

Пролог,

в котором Помпилио и Сантеро не знакомятся

— Ваше полное имя? — Коротенькая пауза. — Пожалуйста.

Вежливое «пожалуйста» добавлено без издёвки, спокойным, размеренным тоном, и ответить алхимик постарался так же. С достоинством.

— Адам Сантеро.

— Звание?

— Фельдмайор Ушерской армии.

Полевая форма порвана в трёх местах, а левый рукав и вовсе держится на честном слове. К тому же форма грязная, вся в пятнах: где-то глина, где-то кровь; не форма, одним словом — обноски… Нет, всё-таки форма — мундир! Офицерский мундир, чтоб вас всех трижды в левый борт! И Адам, собрав в кулак оставшиеся силы, чётко добавил:

— Кардонийская Конфедерация.

Землеройки на мгновение сбились: удивлённый писарь отрывает взгляд от листа и таращится на пленного, офицер мрачнеет, но выдерживает взгляд Сантеро и продолжает спокойным, размеренным тоном:

— Часть?

«Никогда не подумал бы, что землеройки могут быть такими педантами. Для чего вопросы, если меня уже допросили и приговорили?»

Хотелось рявкнуть что-нибудь злобное, дерзкое, но вежливость врага заставляла вести себя соответственно. Вежливость врага нашёптывала: «Не надо терять лицо. Сейчас — тем более». И Сантеро продолжил в прежнем ключе:

— Двадцать седьмой отдельный отряд алхимической поддержки.

— Должность?

— Я не имею права отвечать на этот вопрос.

Писарь скрипит пером, старательно выводя на белой бумаге витиеватые закорючки. Вписывает очередное предложение в дело, которое будет очень коротким. Собственно, оно уже закончилось.

— Распишитесь, господин фельдмайор, — просит землеройка, и писарь поворачивает лист к пленнику. Чёрные закорючки едва доходят до середины, внизу полно места для размашистого автографа.

— Зачем? — не выдержал Адам. — Для чего расписываться?

— Собственноручная подпись лучшее свидетельство того, что экзекуция проведена именно над тем, кто был к ней приговорён.

— Экзекуция? — И вновь проклятые нервы! Сантеро знал, что впереди маячит смерть, но стоило забрезжить надежде, как язык затрепетал, задавая унизительный вопрос: — Я думал, меня казнят.

— Не будем забегать вперёд, господин фельдмайор. — Землеройка позволил себе ухмылку. — Пожалуйста, распишитесь.

— Раз вы настаиваете. — Адам сумел взять себя в руки.

— Благодарю.

— Не стоит.

Сантеро поставил автограф — пальцы, кстати, не дрожали, — мечтая лишь об одном: откусить и выплюнуть предательский язык, едва не опозоривший его перед врагом.

Офицер оценил. Дождался, когда писарь прокатит росчерк грубым, заляпанным чернилами пресс-папье, и поднялся из-за стола.

— Я знаю, что не имею права вам приказывать, господин фельдмайор, но будьте добры встать смирно.

Сантеро выпрямился и гордо вскинул подбородок. Плевать ему было на драный мундир и холод внутри, он офицер, он обязан с честью выслушать приговор.

— Заседание военно-полевого суда Двенадцатой бронебригады вооружённых сил Приоты. Рассмотрено дело военнопленного Адама Сантеро, фельдмайора вооружённых сил Ушера. Приговор: на основании третьей поправки к Военному кодексу Кардонийской Конфедерации приговорить фельдмайора Адама Сантеро к смертной казни через повешение.

Всё правильно: паровингерам, диверсантам, снайперам и алхимикам — виселица. Ах да, петля полагается ещё и сражающимся на нашей стороне эрсийцам, которых землеройки считают наёмниками. Ещё, по слухам, перед казнью эрсийцам отрезают носы и уши, но сейчас речь не об эрсийцах. Паровингерам, диверсантам, снайперам и… Адам знал, на что шёл, отправляясь в отряд алхимической поддержки, знал, что попадаться нельзя, и не собирался. Но попался, так получилось. А потому теперь он с трудом подыскивал подходящие слова.

Не подготовился.

— Приговор военно-полевого суда обжалованию не подлежит, — опередил Сантеро землеройка.

— Что?

Нельзя отвлекаться в столь ответственный момент, это может привести к неловкой паузе. Неловкой, потому что прио́тец тоже не получает удовольствия от происходящего.

— Приговор военно-полевого суда обжалованию не подлежит, господин фельдмайор.

— Да, я знаю, — кивнул головой Сантеро. Ему вдруг стало скучно. И ещё ему надоело в этой небольшой, с одним-единственным окном во двор, комнате. Вот ведь странно, ему не стало страшно…

— Мы сообщим вашему командованию о месте погребения.

— Это все?

— Да, — натянуто ответил землеройка. — У вас есть последнее желание?

— И у тебя хватило ума отказаться?!

Уничижительный тон вывел Адама из себя, и алхимик попытался окрыситься:

— А что попросили вы? Папиросу?

— Револьвер с одним патроном, разумеется.

— Хотели застрелиться?

— Ядрёная пришпа! — взревел широкоплечий собеседник. — Даже алхимику с провинциальной планеты нельзя быть таким идиотом! В конце концов, это неприлично.

— Но…

— Я планировал застрелить их, кретин.

— Одним патроном?

— А ты умеешь стрелять из разряженного оружия? Сколько возьмёшь за пару уроков?

— Я…

— Ядрёная пришпа! Ну, почему мне постоянно встречаются люди, которые сначала говорят, а потом думают? Добрый Маркус, ты это видишь?

Человек, с которым судьба свела Адама перед казнью, оказался лингийцем, поскольку Доброго Маркуса он поминал так же часто, как неведомую Сантеро пришпу, ядрёность которой вызывала у алхимика определённые сомнения. Человек был лыс, широк в кости, облачён в удобный костюм путешественника — относительно чистый и совсем не порванный, в отличие от мундира Адама, — и держался настолько самоуверенно, что в его адигенском происхождении не оставалось ни малейших сомнений.

— Тебя когда-нибудь приговаривали к смерти?

— Как?

— Ядрёная пришпа, он ещё и глухой! — всплеснул руками лингиец. — Хочешь поболтать перед тем, как нас расстреляют, или собираешься тихо плакать в углу?

— Нас повесят.

— Тебе дважды повезло, ушерец: ты примешь благородную смерть от пули, а не постыдную от верёвки. Меня нельзя вешать, а раз ты оказался рядом, тебя тоже расстреляют.

Определённый резон в заявлении был, однако числительное алхимика смутило:

— А когда мне повезло в первый раз?

— Когда тебя впихнули в мой фургон, — как маленькому, объяснил адиген. — Поговорить со мной перед расстрелом, да ещё и умереть рядом — большая честь для тебя, ушерец. Строчку с твоим именем прочитают лингийские да́ры. Невнимательно, разумеется, так, пробегут глазами, но на эту секунду ты войдёшь в историю.

Сантеро с трудом сдержал стон.

Адам предполагал, что по дороге на казнь он будет молчать, полностью погружённый в собственные мысли, ведь, когда нечего терять, всегда есть, что вспомнить, чему улыбнуться, о ком подумать… Однако присутствие в фургоне лысого спутало карты. Неизвестно откуда взявшийся адиген — он уже сидел внутри, когда конвоиры доставили Адама, — вёл себя совершенно по-хамски, а самое печальное заключалось в том, что Сантеро не понимал, боится лингиец или же действительно плевать хотел на приближающуюся смерть.

— Могу я узнать ваше имя?

— Нет.

— Нет? — изумился алхимик.

— Не вижу смысла.

— Но…

— К тому же мы приехали. Ушерец, ты веруешь в Господа?

— В последнее время моя вера несколько пошатнулась…

— Хватит бредить, — поморщился лысый. — Если веруешь, то скоро обретёшь бессмертие, если нет — станешь грязью. Выбирать тебе. — Деревянные, обитые жестью дверцы распахнулись, адиген важно вышел, зевнул и заметил стоящему справа приотскому офицеру: — Прекрасное место.

— Благодарю.

Фургон доставил приговорённых на залитую солнцем опушку густого смешанного леса. Всего несколько часов назад в Межозёрье шли жестокие бои с использованием огромного количества боевой техники, и Адаму казалось, что в ходе сражения они с землеройками перепахали всё, что только можно, однако именно этой опушке повезло уцелеть. Но война добралась и сюда.

— Вам придётся выкопать могилы, — сообщил землеройка.

А рядовой, подтверждая слова офицера, воткнул в землю две штыковые лопаты.

— И не подумаю, — отрезал адиген, брезгливо глядя на шанцевый инструмент.

— Но вы должны, — растерялся офицер.

— Я?! Должен? Ядрёная пришпа! Я даже обсуждать это не собираюсь!

— Я тоже не стану копать, — добавил Адам.

— Тогда мы вас повесим! — рявкнул опомнившийся приотец. — Веревка есть, а могила не понадобится.

Сантеро собрался высказаться в том плане, что именно к петле его и приговорили, но лысый опередил алхимика.

— Кто выкопает мне могилу? — осведомился помрачневший адиген, обращаясь к солдатам, и Адам с удивлением понял, что угроза подействовала: болтаться на веревке гордецу не хотелось. — Мне нужен землекоп.

В ответ раздались смешки.

Лысый повернулся к офицеру:

— Насколько я помню, моё имущество будет передано родственникам?

— Совершенно верно, — подтвердил приотец.

— Тому, кто выкопает мне могилу, я завещаю медальон! — Адиген снял с шеи золотой овал с изображением Доброго Маркуса и продемонстрировал его молниеносно заинтересовавшимся солдатам. — Даже в самой захудалой скупке за него дадут не меньше цехина.

— Я выкопаю, — подался вперёд один из рядовых.

— Отлично, доброволец, за работу. — Лысый сложил на груди руки. — И пошевеливайся, терпеть не могу лентяев!

Сантеро негромко выругался, поморщился, поймав на себе выразительный взгляд командующего экзекуцией офицера, и тоже взялся за лопату.

— Слышал, ваше последнее желание было весьма экстравагантным, — улыбнулся офицер, глядя на адигена.

— Теперь я согласен на трубку, — мгновенно отозвался лысый. — Это лучше чем ничего.

— Моя сгодится?

— Вполне.

Адам покачал головой и обречённо вонзил лопату в землю. До расстрела оставалось примерно полтора метра мягкой приотской земли.