Пост сдал!

Сергей Логвинов, 2018

Сергей Логвинов, яркий представитель литературного жанра «пост-литература», обладает талантом видеть закрученную интригу и сумасшедшие сюжеты в рядовых жизненных ситуациях. Его лирический герой – обычный человек. Он помнит Брежнева, он выжил в 90-е и внёс ценный вклад в развитие интернета в 2000-х. Он менял жён, города и профессии. Злоупотреблял алкоголем и спасал людей. На его месте мог бы оказаться любой из нас. И да, каждое слово в этой книге – правда. Содержит нецензурную брань.

День рождения пони

В году примерно 2012-м я занимался организацией общественных мероприятий с надувным аттракционом «Зорб». Зорб — это гигантский пластиковый пузырь, в котором можно скатиться с горки или поплюхаться на воде. Народу нравится.

Однажды летом мне позвонила знакомая из ивент-агентства: «Сергей, выручайте, срочно нужен зорб на завтра! Клиент попался капризный, ежеминутно меняет свои хотелки, уже не знаю, что предложить. Вот предложила зорб. Они согласились, мол, хоть увидим, что это такое. Сможете приехать? Там день рождения у шестилетней девочки. Детей немного, не более пятнадцати. Точка сбора — Серебряный Бор».

Шесть лет — круглая дата, надо отметить чем-то круглым. Поехал сам с инструктором, так как второй помощник за пять минут не нашёлся, а тут «горящее» мероприятие.

Приехали, распаковались, важно надулись, откатились до условленного сигнала в указанные кусты.

Стали сворачивать кабель — прибежал охранник:

— Осторожно! Вы что, не видите? Это же трава газона!

Я опустил голову: действительно, по всему участку располагалась трава газона.

— Да, я вижу. А как совместить наше внезапное нахождение за кустом и не подведённые к кусту дорожки? А?

Охранник молчал. В его обязанности, видимо, входило беречь и лелеять траву газона, а тут на траве газона творится Ад и Чистилище.

— Не переживайте, мы аккуратно. Траву газона не помнём, на хозяйском столе в салате будет смотреться как свежая.

Я огляделся. Обычное жилище обычных обитателей Серебряного Бора: безликое бетонное трёхэтажное здание, в случае войны или осады боевиками конкурентов готовое превратиться в бастион. Стекло и бетон — всё как мечтала Вера Павловна в четвёртом сне.

Рядом с флигелем суетилась съёмочная бригада.

— Мужики, вы с какого канала? — спросил я.

— Да мы ни с какого. Фильм-постановку будем снимать. «Буратино». В ролях — именинница и её гости. Минут через десять начинаем.

Ровно в назначенное время в доме раздались командные крики, зовущие в атаку, и на крыльцо горохом высыпались дети.

Они не кинулись к киношникам, не бросились врассыпную, не стали повисать на перилах, прыгать, скакать, толкаться. Они стояли и ждали команды.

— А сейчас, дети, мы будем сниматься в кино!

Дети смотрели на высокую полную даму в чёрном и, щурясь, старались скрыться от палящего солнца под навесом её неимоверной груди. Не улыбаясь, они ждали распоряжений.

Начались съёмки. Дети ничего не понимали напрочь. Зачем этому мальчику прилепили длинный нос? Почему другому привязали собачий хвост? Почему носом надо макать в какую-то колбу с фиолетовой жидкостью? Дяди взрослые, дайте нам побегать по траве газона, ну что вы от нас хотите?

Кроме нас и кинематографистов из увеселительных мероприятий были заявлены ещё два грустных пони — мальчик и девочка, с группой аниматоров, переодетых в мушкетёров.

Надеюсь, у киношников нет задания дождаться, когда имениннице стукнет двадцать лет, и они тут же, чтоб два раза не вставать, начнут съёмки великого произведения Дюма?

Оказалось всё проще: люди в плащах и шляпах будут катать детей на пони по аллеям и дорожкам безо всякого сценария.

Тем временем киношники пытались что-то втолковать детям, а статс-дама в чёрном искала какую-то Леночку. Она то вбегала в дом, то перевешивалась через балконные перила второго этажа, то выныривала из подвала: «Леночка! Вы не видели Леночку?» И снова скрывалась в лабиринтах форта.

Детей, переодетых в костюмы из какого-то чуждого детства, выстроили на крыльце.

— Леночка! — лопнуло где-то из винного погреба. Наступила тишина.

Тут мальчик-пони тяжко и протяжно охнул, и у него встал хуй.

То ли от предчувствия скорого погружения в пучины карусельного Ада, то ли от присутствия рядом девочки-пони.

Не успело эхо изнасилованной души животного затеряться в кустах, как взрослые, закрывая панораму разврата от детских взоров руками, молескинами и остальными кринолинами, стали разворачивать их лицами к парадному входу в крепость: «Ой, мы же там забыли самое главное!»

Что для мам в этот момент являлось самым главным, я не знаю, но детей эвакуировали оптом, вдавливая их в распахнутый портал подальше от кошмарной реальности.

Дети, повинуясь природному любопытству, старались обернуться, протиснуть головы на свободу и досмотреть историю про пони до конца, не понимая: что же пошло не так и почему взрослые внезапно закипели?

Конец пони угрожающе увеличивался по всей длине живота, мальчик цокал копытами и пытался сорвать уздечку.

На крыльце выросла дама-скала: «Немедленно прекратить! Здесь дети!» Её указующий перст вонзился в небо, и все вокруг виновато поняли, что дети — это ангелы, им такое нельзя.

Девочка-аниматор, припадая в книксенах, затараторила извинениями-прощениями, клятвенно уверяя чёрную леди, что сейчас всё будет улажено, пони добрый, он просто так радуется. Она так запуталась в своих оправданиях, что в итоге всё вышло, будто она сама оказалась причиной возбуждения пони-мальчика: «Это я виновата, что у него встал член!»

В секундной тишине родители, перестав проталкивать детское мясо в жерло мясорубки-крепости, резко обернулись на последнюю фразу. «Мать вашу!» — вполголоса выругался мой инструктор. Родительская группа развернула свой корпус на нас. Дети облепили все окна первого этажа и плющили любопытные носы о стекло, за которым разворачивалось действие невиданной пьесы, намного интереснее, чем та, предыдущая, про какого-то деревянного мальчика-мутанта.

Девочка-аниматор стояла молча, осенённая крестом мушкетёрской бутафории на груди, и ждала приговора.

И тут на крыльцо выбежала девочка-именинница в ослепительно-белом платье, огромном банте-махаоне, вцепившемся в её голубые волосы-парик: «Мамочка! А кто такая Мальвина?»

Голубоволосый ангел вернул всех к действительности, и родители заторопились внутрь особняка.

— А сейчас всем быстро петь и есть торт! — трубила чёрная женщина-ферзь.

В зорбе детям кататься не разрешили. Они потом подходили в своих костюмах-тройках, поправляли бабочки и тихонько спрашивали: «А можно потрогать? А это безопасно? Руки потом надо мыть?»

Начало смеркаться. Мы быстро собрались и уехали в своём мерседесе-спринтере.

Из окон цитадели вылетали яростные форте, заглушающие всю недавнюю неловкость и мерзость, сотворённую горе-развлекателями в такой святой день. В освещённых окнах не было видно скачущих детских силуэтов.

Уже поворачивая за угол, я заметил, как чья-то крупноформатная фигура в окне второго этажа отодвинула портьеру и по-хозяйски оглядела территорию.

Вечерело. Вдалеке колосилась трава газона.