Лабиринты. Роман

Сергей Кучерявый

Эта история о том, как команда экстрасенсов, погружаясь в различные тонкие измерения нашей реальности, боролась с эпидемией опасного вируса. В процессе работ каждый герой раскрывается по-своему, перемежая непростые задачи с глубокими сюжетами драмы.

Глава первая

Краски сгущались несказанно быстро. Народ толком даже ничего не успевал понять. А тем временем каждая страна одна за другой закрывали свои границы на ключ. Вновь обнаружился некий вирус, точнее даже сказать, группа вирусов, крепко сплоченных воедино по своей внутри функциональной иерархии, где каждый из них чётко и последовательно выполнял свою роль. Самые примитивные из них были ответственны за воздушно-капельную сферу. Они скоро распространялись, подкашивали иммунитет и повышали температуру тела. Чуть позднее уже другой спецназ становился причиной для сухого едкого кашля, а также для хаотичного беспокойства и расстройства внутренних органов, что порой приводило медиков к черте непонимания и откровенного помешательства. А чуть позднее расцветал ещё один тайный элемент этой вирусной спайки. А вызывал он в организме человека нарушения углеводного обмена. Гипофиз кипел, рвалась к свободе поджелудочная, инсулин тёк рекой, и, как следствие, у масс появлялось неутолимое чувство голода. И когда вирус уже выявили окончательно спустя несколько недель в режиме пока что лёгкого, но настороженного карантина, то единогласно сочли этот временный подъём жизненной энергии за финал и принялись повально вводить пациентам вакцины, которые, опять же с лёгкостью изобрели ведущие специалисты страны. И всё бы ничего, вроде бы как и недуг повержен, и грамоты, премии полетели вместе с торжественным лизоблюдством прямо в СМИ. Но, как говорится, ничто не вечно под Луной. Вскоре начали происходить странные вещи. Неразрешённых сомнений на счёт данного вируса оставалось достаточно много, но показательная медицина на политической и экономической аренах давно уж в ссоре с истинами Авиценны и Гиппократа. В одной экспериментальной клинике, где впервые и была сделана инъекция вакцины, там-то и случился первый инцидент с летальным исходом.

— Слушай, Степаныч, это обычный случай. Пациент умер от недостаточности. Да, он был заражён этим вирусом, но пойми, у него и без того там болезней целый букет был. Пойми! — негромко, но всё же как-то напористо говорил главврач экспериментальной больницы Николай Николаевич главному ревизору — эпидемиологу, стоя посреди своего кабинета, который постепенно погружался в сумерки надвигающейся ночи.

— А ты меня пойми! Я просто обязан доложить наверх! Это тебе не «ветрянка» какая-нибудь! Комитет, знаешь, мне итак яйца сжимает каждый день, и я не хочу, чтобы это грёбаное положение усугубилось! — вольно отвечал эпидемиолог своему другу и одногруппнику ещё по институту.

Главврач устало и чуть ли не шоркая ногами, прошёл к своему столу, включил настольную лампу, тяжело вздохнул и рухнул в кресло.

— У меня весь персонал измучен уже. Они уставшие как черти! И вот когда почти настал тот момент, когда можно вновь начать работать всем по графику, с выходными, проходными, отсыпными, — протягивая, он акцентировал слабым голосом, — А тут ты берёшь и требуешь, чтобы все сейчас снова взяли и оставались на своих рабочих местах до объявления результатов вскрытия и выводов лаборатории? Ты псих! — произнёс он с дружеской иронией. Главврач ленно повернул к нему голову и, заприметив неподвижный его вполне серьёзный томный взгляд и застывшую его фигуру посреди кабинета, он всё же сдал оборону.

— Ладно. Садись уже, а то встал тут как буй посреди кабинета.

Николай Николаевич с недовольным лицом нехотя потянулся к телефону, но тут же сменил направление. Открыл дверцу и достал из шкафчика коньяк, пару рюмок и какие-то орешки.

— Давай уже, звони! Чего ты резину то тянешь?

— Да сейчас наберу, налью и наберу. Нам долго тут ещё с тобой гутарить. До утра, как минимум. Пока морг там разродится, пока лаборатория раскачается. А всё из-за твоей упёртости! — по-дружески бурчал Николаич. Он разлил коньяк и молча поднёс рюмку ко рту. Зазвонил телефон. Несколько секунд поколебавшись, про себя отчаянно ругая упрямый и назойливый источник, нарушающий вечернюю тишину, он всё же сделал выбор, явно не в пользу требующего его абонента.

— А вдруг что-то важное? — с ехидным интересом спросил его Степаныч, слегка откинувшись на спинку кресла и едва ощутивший мягкое тепло хорошего коньяка, что неторопливо грел его нутро. — Может, случилось чего?

— Ага, накаркай мне ещё тут! — шутливо ругнулся друг. — На, займись лучше делом! А я пока свой персонал обрадую.

Он достал из стола небольшой посеребрённый поднос, взгромоздил на него будущую закуску и придвинул его к другу. Пока тот расправлялся с лимоном, с консервированным лососем, овощами, маслом, хлебом и сыром. Николай Николаевич тем временем безуспешно пытался дозвониться до врачей, до своих подчиненных, но никто не снимал трубку. Ни одно отделение ему не отвечало. Заочно ругая всех за канувшую в ночь дисциплину, он при этом, между слов ещё и успевал рассказывать Степанычу как-то безудержные, с невероятной иронией истории о своих фантазийных планах на тему рыбалки, отдыха и общения с близкими друзьями.

— Алло. Э, кто это? — по третьему, а то ли пятому набранному номеру, наконец, кто-то ответил уже изрядно раздражённому начальнику. — А какого ты там делаешь? Где зав отделением? Что ты там мычишь? У нас там то…, это…, ты мне внятно можешь хоть что-нибудь объяснить? Дурдом!

Он с психом бросил трубку и привычно начинал пыхтеть от негодования. Николая Николаевича вообще было легко вывести из себя, но надо отметить, что отходил он также быстро. Он молча выпил рюмку коньяка и даже ещё не успел надкусить свой бутерброд, как в кабинет без стука влетела зав одного из отделений Елена Андреевна. И, опережая нецензурную брань руководства и даже не смотря по сторонам, она буквально в состоянии натянутой струны выпалила прямо на пороге:

— Ещё один умер. Всё точно также, все симптомы те же: агония, затем паралич и всё. Только этот не старый, без хроники, молодой совсем.

— А вакцина? — спросил Степаныч, заместо обмершего главврача.

И не успела та что-либо ответить, как в кабинет влетел ещё один врач, но уже с другого отделения. И по виду его было явно заметно, что вести его из той же самой серии. Николай Николаевич тут же взорвался. Он начал рвать и метать, словно бы зверь в клетке. Топчась на месте подле стола, он привычно для всех импульсивно принялся то кричать и подёргиваться, то грозить всем присутствующим своим напряжённым кулаком. Врачи, естественно, зная его этот не долгосрочный эмоциональный выпад, молча и робко просто стояли у стены. Затем Николай Николаевич выдохнул и перешёл к конструктивным действиям. Он окинул коллег взглядом и первый вышел из кабинета. А за ним тем же беглым шагом по вечерним коридорам экспериментальной больницы устремились и все врачи, такие же, как и он, уставшие, нервные и перепуганные. На каждом этаже направо и налево он яростным полу криком раздавал всем указания. В этот момент Николай Николаевич со стороны отчетливо напоминал одного всем известного нервного военачальника, такого же низкорослого и усатого. Но ситуация с каждой четвертью часа неистово накалялась всё сильней, и было уже вовсе не до смеха. Вирус действительно начал стремительно набирать обороты. Достигнув пика, он по всему тайно мутировал и принялся резко поражать всех без разбора, распространяясь, как посчитал на ту минуту главврач, только в стенах его клиники. Количество пациентов с подобными симптомами всё увеличивалось и увеличивалось, и весь персонал вскоре уже ясно понимал, что в ближайшие дни ни о каких выходных и уж тем более об отпусках речи быть не может. Будет много работы, будет много смертей.

Странное это дело — смерть. Как явление, смерть страшит человека, но страшит она его лишь на расстоянии от самого места её свершения. Наверняка, это даже можно было бы как-то изобразить в цифрах и на графике, где имелись бы такие вводные, как: расстояние, локация, эмоциональные колебания, страх, как пропасть подсознания и степень осознания этой неизбежности. Никто, естественно на нашем веку этим заниматься не станет. А из жизненного опыта, итак понятно, что чем ближе человек к точке происшествия и чем обильнее в ней плодится смерть, тем ниже у человека порог того самого страха.

В течение последующих нескольких часов из стен той экспериментальной больницы по неведомой тропе отправились ещё трое пациентов.

— Алло, третий пост. Слушаю. А, Анька. Ну, чего у вас там, как дела? — уставшим и явно недовольным голосом говорила медсестра со своей коллегой из другого отделения. — Ну, до поры до времени у вас тишина. Ага, ожидайте! У нас уже трое нулевых, блин! Ленка звонила, у них двое пока что того. Да чего, чего…, того! Нас-то из-за этого на карантин закрыли, и мы, блин, теперь минимум пару недель здесь зависнем, хрен отсюда выйдем. А у меня дома сын, ему в школу надо и ещё там… Ой… Тц! Ни белья, ни хрена же нет с собой! Уроды, блин, не могли до завтра потерпеть. Начали бы умирать завтра, в другую смену. Там, блин, все бездетные и незамужние. Ну, не говори! — она раздражалась, говорила, всё говорила и одновременно с каким-то негодованием усиленно искала карту одного больного, которого санитары не так давно увезли в морг.

Спустя ещё несколько времени аврала, озадаченный и уже заметно поникший главврач Николай Николаевич вернулся в кабинет. Там, примерно в той же самой позе по-прежнему сидел Степаныч, который и не собирался покидать кабинет друга и его уютный диванный уголок, подле которого на столике он разместил поднос и от скуки уже успел подъесть большую часть провизии.

— А ты всё жрёшь? — абсолютно без возмущения и какого-то раздражения произнёс Николай Николаевич.

— Каждый должен заниматься своим делом, — привстал тот и налил другу полную рюмку коньяка.

— Ой, да знаю я твои дела…, хомяк ты чиновничий, — совершенно лишённый сил главврач рухнул в кресло. — А главное, знаешь, что самое интересное? Они все, как под копирку одновременно начали умирать. Все те, кому неделю назад ввели новую вакцину. Что опять такое? Всё же хорошо было. Они же все выздоравливали уже. Фуф! Благо хоть то, что вакцину эту не успели утвердить в министерстве, и только мы этого коснёмся, а не вся система.

— Я тебя разочарую. Те умы, ну, которые там высоко сидят, они решили, что вакцина готова и незачем дожидаться окончания срока клинических испытаний. Ну чего там, пару дней же осталось, да и тем более все пациенты бодрячком! Вон все новостные ленты пестрят!

— И что…? — немного погодя с опаской спросил главврач, опустивший голову вниз и мучительно объяв её руками. — Они эту вакцину куда-то уже успели отправить?

— Две тысячи людей в срочном порядке получили эту вакцину! Гуманитарная помощь голодающим Европы!

— Ёптить…, — с искрами передёрнулся Николаевич, — ну почему, почему там в кабинетах сидят одни бараны? Одни торгаши там сидят!

Николай Николаевич в каком-то совершенно дичайшем ужасе метался из стороны в сторону. Он находился в полной растерянности и попросту не знал что делать. В сумбуре он всё пытался то схватить трубку и срочно звонить куда-то, то в панически бросался к шкафу, дабы что-то важное там отыскать. В итоге он остановился, и словно бы скулящий пёс в капкане безысходности, внезапно поник и просто опустился в кресло. В его голове, в его безусловном сознании истинного врача, человека, который и днём и ночью искренне был предан своему делу, который выгорал и так часто жил лишь одним своим призванием, у него в голове всё никак не мог наступить тот момент тишины, тот момент понимания и уж тем более момент принятия всей этой ситуации. Его изначальная этика и расстановка профессиональных, а также внутренних приоритетов всё никак не могла и даже не хотела допускать до его основания тот первостепенный экономический, а тут ещё и политический принцип. Ему, как врачу, всегда было абсолютно плевать, какого именно цвета паспорт у больного. Врач, здравоохранение — это, в принципе, про то, чтобы лечить людей, нуждающихся в этом. Таковы уж были его примитивные и непоколебимые устои.

— Ладно, хрен с ними! Давай к делу! — вновь он резко переключился в режим работы. — Знаешь, я там один любопытный момент заметил. Там у нескольких трупов, у них во рту то ли жидкость какая-то, то ли слизь с кровью, я так и не понял. Такое ощущение, что в самый пик агонии в их лёгких что-то лопнуло, скорее даже взорвалось, раз аж даже в ротовую полость выкинуло. На анализ то, конечно всё взяли, но когда этот анализ будет готов, если его ещё даже не начали делать? Когда, кстати, там твои прибудут?

— Не скоро Коля, не скоро, — с несвойственным огорчением ответил ему Степаныч и достал из приоткрытого хозяйского сейфа новую бутылку коньяка.

— Ты можешь толком объяснить, почему не скоро? Они что совсем идиоты?

— Нет, Коля, это мы с тобой идиоты. Поверь, нас ещё с тобой козлами отпущения сделают. — равномерно и как-то уж совсем умиротворённо продолжал Степаныч, а действия его были подозрительно плавны. Какая-то внезапная апатия вселилась в него. — Не скоро…, м-да.

— Я тебя не понимаю, что с тобой? Почему не скоро? Чего ты сидишь? Звони, буди!

— Коля, ты светило в медицине, ты прекрасный врач, лекарь, если позволишь, но в делах ты пень пнём. Уже объявлен жёсткий карантин. Лаборатория, комиссия и все остальные приедут сюда только тогда, когда будут полностью экипированы. Вернее всего завтра, может быть…

— Ну а мы-то не экипированы тут, и нормально же всё с нами? Ты же сам понимаешь, что каждый час сейчас на вес золота!

— Я-то? Я-то понимаю, а вот ты врач-убийца вообще ничего не понимаешь!

— С какого хрена я убийца? Чего ты несёшь придурок?

— Не знаю! В новостях потом посмотрим, что о тебе там придумывают.

— Чушь какая-то! Это же Минздрав, они же сами поторопились, не дождались всех результатов!

— Ты как ребёнок, ей Богу. Они, ну те, кто приедет — они герои, а мы с тобой, а особенно ты — халатный неуч врач-убийца.

— И чего теперь делать? — растерянно спросил главврач, со скорбью озираясь по давно стемневшим углам и окнам своего кабинета.

— Что делать… Отдать распоряжения, успокоиться, и отпусти ты уже эту бутылку, вцепился в неё как клещ майский. Садись, будем ждать рассвета! Этот рассвет мы с тобой точно не забудем!