Алмазы бывают разные. Повесть

Сергей Кучерявый

Современная повесть о курортном приключении в историческом заповеднике Казахстана. В произведении есть: жизнь, комедия, размышления, драма и также есть немного мистики и философии, которые случились с героем прямо у подножья знаменитого Трона Абылай Хана. Книга содержит нецензурную брань.

Прогулка у озера

Май все шибче одаривал нас своим теплом, магия весенней нежности все сильнее входила в раж и смело брала верх над едва ли отошедшей ото сна северной флорой. На фоне преобладающих сосен, что супротив циклам природного года всегда оставались в своем неизменном одеянии, листья, а также ранние цветочки и вся прочая зелень особо не пестрели, зато отчетливо дурманили каждого прогуливающегося своим стремительным ароматом распускающейся весны. Я в очередной раз вышел на прогулку, я наслаждался одиночеством, если, конечно, не брать во внимание окружение весьма любопытных и смелых беличьих семейств, что, вероятно, уже также стали неотъемлемой частью туристского антуража. Ясное утро курорта пока что еще сдерживало начало шествия знойного дня, таков уж был норов северных мест, вся горячность дня в тех краях наступала отнюдь не плавными шажочками, а ступала она, как правило, исключительно жаждой угловатой поступью, отчего прохладное утро могло вмиг обрасти липким назойливым ультрафиолетом. По маршрутным тропкам и соседним аллеям также гуляли люди: кто-то шагал вдумчиво, кто-то в темпе спорта уверенно наматывал круги, оставляя в тиши лишь шелест обуви и звонкий шлейф дыхания, кто-то гулял семьями, собирая попутно шишки, икебаны, играючи прячась за деревья. Такой прелестью обладали в основном молодые семьи, что пребывают пока что еще в единении, где-то в чувственном куполе интересов, где любовь еще пока и вовсе не думает о спарринге с бытом и рутиной. Правда, среди тех семейств изредка, но все же встречались эти особенно счастливые пары, кто на зависть всем унылым лицам сумели-таки пронести свои чувства в самые глубины, украшая заботой каждый болезный день. Я шел по извилистой бетонке, шел и все никак не мог надышаться этим чудным утренним воздухом. Моей единственной целью являлось самое обыкновенное желание никуда не торопиться, я просто отдыхал и, огибая путь, сменяя ракурс пейзажей: рощи, лужайки, булыжные камни, — намеренно держал свой курс к заповедному Щучьему озеру. И уже на подходе к берегу внутри меня что-то екнуло, что-то всколыхнулось в потаенной части меня, где, вероятно, и хранятся все наши самые сокровенные воспоминания. Минуя грани времен, в памяти активно начали всплывать какие-то яркие картинки из далекого счастливого детства. Мое подсознание вообще довольно-таки редко баловало суетную голову подобной слабиной, но, так или иначе, эта лотерея воспоминаний всегда срабатывает беспроигрышным образом, а особенно в час, когда есть время, возможность побыть, беззаботно побродить в одиночестве по пустынному берегу водоема. В этот редкий уединенный миг мне обычно всегда приходят те далекие детские воспоминания о семейных вылазках к озеру или же к какой речушке. Назвать это действо пикником теперь, спустя столько лет, у меня никак не поворачивается язык, ведь там была совершенно иная жизнь с кардинально отличающимися от дня сегодняшнего ценностями. Огромное количество пляжей вдоль речки с прозрачной водой было там, в детстве, в чистых заводях которой можно было запросто разглядеть песчинки и узоры дна. Там же стремглав носились стайки мелких рыбешек, они то и дело весело взад-вперед исполняли синхронные пируэты. А после, будто бы чего-то выжидая, они ровным строем замирали в пространстве воды и спустя мгновение тут же резким па, словно бы по чьей-то команде, нарочно с разбега начинали врезаться в ноги, а порой и вовсе шутливо погрызывали щиколотки, голени и икры смирно стоящего человека. Присутствовал также на реке свой излюбленный выступ или островок с мягкой притоптанной травой для нырков, на них еще, как правило, ставили обода и шины грузовых машин. На подобные сооружения в жаркий день взбирались все кому не лень, ныряли все: и стар и млад, и трезв и весел, и девушки и юноши, становились даже в очередь, дабы совершить свой воистину неповторимый, захватывающий дух прыжок. Кто-то нырял просто, кто-то падал «бомбочкой», накрывая всех внезапной волной, а кто-то входил в воду по-спортивному, дабы после всплыть где-то там, где не ждали, предварительно пугая и касаясь избранных ног. А дети, дополняя картину, заполняли все своим звонким смехом, который сохранился и так глубоко впился в мою память, что временами даже начинало щемить сердце. Нет, мучений по поводу ушедших лет я никогда не испытывал, просто иногда, вспоминая все это, мое нутро навзрыд вопрошало: «А где сейчас все те пляжи? Где те люди, что умели просто жить, любить, отдыхать? Где же они все, которые просто умели радоваться друг другу, радоваться мелочам, ведь вся та их жизнь действительно случалась „здесь и сейчас“, где же они все?» Да, меня, признаться, сильно трогал этот момент, и я периодически довольно-таки много размышлял на этот счет: «А быть может, они просто разучились? Или же вовсе вышли на иной уровень мироздания? Ведь и вправду, жизнь человека заметно ускорилась, да и условия игры как-то уж слишком резко сменились. А может, это просто наша лень таким образом ищет себе оправдание? Может, конечно, время-то и ускорилось в событийном восприятии, возможно, оно и так, отчего люди-то и стали гораздо скорее обновляться, но при этом ведь никто не отменял человека, и также никто не упразднял любовь в этой всей круговерти молниеносного развития! Ведь подлость, предательство, беда, ненависть и тошнота — они были всегда, они существовали во все времена (эту суть нам с легкостью напомнит любая объективная трезвость ума), да, все это есть неотъемлемая часть человеческого существа, но при всем при этом на память ну никак, увы, не приходит такая повальная форма людского безразличия. А может, просто все это нам и в частности мне кажется, просто, сопровождая жизнь, нам хочется сопоставлять да находить все какие-то там разности в проявлении людских чувств? Ведь наверняка до нас было много подобных серых холодных времен, просто мы, ощущая себя на гребне, на пике хода истории, таким образом желаем каким-то особым ликом выделить свою же, по сути, мгновенную временную особенность? Да черт бы побрал все те временные просторы!» — вновь в мой внутренний спор ворвался второй менее рассудительный спикер. Он с щемящей тоской воспоминаний в настоящем моменте все рассматривал берег, мелкую синеватую рябь прохладной воды и далее плавный горизонт с таинственными скалами невысоких гор, что в легком тумане красиво огибали зеркальный овал озера. Внутри вновь пробудились те счастливые фрагменты из детства. В картинке той там летний вечер, мягкое солнце, множество тихих, громких компаний на речном пляжу, заняты все злачные места, расстелены коврики, а на них… на каждом разноцветном покрывале разложен свой нехитрый дастархан. У всех плюс-минус примерно одинаковый продуктовый набор: огурчики, помидорчики, отварное яйцо, хлеб, пышки, баурсаки, пирожки, колбаска, сырок, а также лимонад, квас и пиво, что кучками охлаждались в воде. Тут же вещи, полотенца, транзистор, гитара, резиновый мяч, камера и россыпь всеобщего веселья, легкости и какого-то единения. Брызги, песни, игры, чья-то спонтанная дружба, внезапные кооперации компаний, семей и разлитая повсеместно уютная теплота. Случались, конечно, бывали неприятности, вторая чаша весов априори не может быть пустой, но все как-то проходило с честью, совестью, и, как следствие, почти никогда ни на сердце, ни на памяти ни у кого ничего не оставалось. О, сколько же я раз путал скатерти и, накупавшись до синих губ, наскоро вылазил и принимался за обе щеки уплетать чей-то, как позже выяснялось, совершенно незнакомый продзапас. И главное во всем этом детском озорстве было то, что по итогу, кроме общего смеха и искренних улыбок, — более ничего не возникало ни у одной из отдыхающих сторон. «А быть может, это просто детство? Яркость красок и любовь ко всему на свете? А на самом деле вокруг были самые обыкновенные люди? — мой внутренний скептик все никак не умолкал, хотя вторая моя добрая половина внутренних рассуждений и брала верх: — Ну нет же, нет! Люди, по сути, толком не имеющие ничего, имеют особенность открыто делиться всем, люди в отсутствие излишеств становятся проще и менее алчны, могут с ближним даже разделить последнее, и да, это не вымысел, это отнюдь не частный случай выборочных мест, это повсеместный образ жизни сплоченного бытия, что течет по венам тысячелетий. Неужто… чтобы нам вновь научиться любить, уважать, ценить да к чему-либо стремиться, неужто для этого нам опять необходимо по колено, а то и по горло войти в болото, погрузиться по уши в дерьмо, чтобы после отмываться, страдать и, штопая раны, вновь задуматься над высокой истиной понятия человек?»

— Красота?! — внезапно вперемешку с порывом ветра, шелестом ивы и прибрежной воды до меня донесся чей-то голос.

— Да, похоже на то, — отвечая, я не спеша повернул голову и увидел знакомое лицо. Обладателем же сего недурного взгляда был не кто иной, как старенький дядя Паша. У него была повреждена и впоследствии протезирована правая нога, отчего он опирался на специальную трость, периодически останавливался и болезненно разминал сустав.

— Дядь Паш, вы-то чего не на процедурах?

— Да ну их козе в трещину, эти процедуры! От них толку-то. Мне сустав разминать надо, вот я и гуляю в свое удовольствие, — он подошел ко мне, оперся на поручень, и, устремившись вдаль, на мгновение мы замолчали.

— Да! А красоты здесь и вправду знатные! — кривясь, выпалил я, одновременно окидывая взглядом и природу, и человеческий след на побережье. Помимо непревзойденных красот берег местами был беспорядочно заброшен. Да, безусловно, водоем по-прежнему являлся идеально чистым. И он все так же нежился в объятиях Синегорья, но тем не менее многие тропки поросли камышом и кустарником, а у подножья встречался людской стыд в виде брошенного пластика.

— Не отсюда, не с этого места нужно любоваться! — энергично жестикулировал дядька, пережевывая вместе со словами фильтр дымящейся сигареты. — Вон туда надо топать.

— А там что?

— Там, соседушка, частные зоны, там берег выкупленный и даже пляж общественный теперь огражден, а вход платный, зато, знаешь, чисто! — волнами эмоционировал дядя Паша. — А здесь же бл.., здесь никому ничего не надо!

— Погоди, дядь Паш, но здесь же даже на лодках моторных запрещено кататься, мол, бензин и все такое.

— Ну так правильно, это же заповедник! Правда, вот в связи с этим у меня (да наверняка и не только у меня) внутри имеется этот бессмысленный вопрос: если это заповедник, то зачем тогда сюда свиней пускают? Я не знаю…

Мы с дядей Пашей шли не спеша, останавливались, перекуривали и снова потихоньку направлялись обратно к санаторию. Незаметно по пути, перед обедом нагуливая аппетит, мы изрядно увлеклись беседой, то и дело поочередно высказывая мнения насчет многих искомых заноз, что так глубоко и сладко застряли в мягких тканях государства.

— Знаешь, я хоть и старый, но все ясно понимаю — и в современных технологиях тоже! Поверь, мой друг, я не раз и не два предлагал многим правителям взять на рассмотрение этот рациональный список мер, что объективно бы облегчили всем нам некоторые аспекты жизни. И что?.. — дядя Паша временами даже распалялся.

— И что?

— Знаешь, друг мой, вот, честно сказать, с пьяным сугробом в новогоднюю ночь та беседа была бы куда содержательней! — Мы остановились, и он вновь достал сигарету. Закурив, дядя Паша слегка приподнял свой легкий костыль, указывая на вытянутый ряд столбов с фонарями и солнечными батареями, что уходили вдаль, сопровождая велопешеходные дорожки. — Вот смотри: беседки, столбы, на каждом сотом метре находится как минимум одна камера видеонаблюдения. И что? — замерев, он в риторическом негодовании указывал на мусор у обочины.

— Да они, дядь Паш, наверняка не работают, камеры-то эти.

— Да дело даже не в этом! Я когда еще был депутатом, я предлагал, я регулярно говорил, что весь тот мусор, что нарочно падает с рук человека в неположенных местах, это: первое — воспитание в обществе культуры, а второе — это же еще дополнительно огромные деньги в бюджет! Накажи ты рублем, долларом, тенге, алтыном, да хорошенько накажи за весь этот срач — глядишь, и благоразумие у граждан проснется. Да заодно и технологии, наконец, начнут осваивать, а то практика по распознаванию и отслеживанию лиц у нас еще лет пятьсот будет лишь на бумаге числиться. А буйных граждан или тех, кто не имеет возможности оплачивать свое бескультурье, — тех вон, пожалуйста, на штрафные работы, сами же все это говно пусть и собирают, оттирают, да и другим неповадно будет.

— Как в Англии прямо, дядь Паш, там-то уж эти системы отлаженно работают!

— Да… — слегка взгрустнул старик, — всюду так! У всех, у кого извилины есть и где лизоблюдная родня не стоит во главе управления, — там всюду порядок! Ну не без греха, конечно, но, по крайней мере, без абсурда!

— А чего вы ушли-то с арены, с цирка-то с этого государственного? Я не думаю, что вам здоровье преградило дорогу. — Не то чтобы мне хотелось вытащить его на какой-то откровенный разговор, даже в мыслях этого не было, просто как-то слово за слово само так вышло. А чуть позднее я и вовсе понял, что старик этот весьма грамотен, пусть и дерзок местами, но, главное, мыслил он отнюдь не шаблонами, которые уж далеко не первое десятилетие так намеренно и неустанно льются изо всех экранов.

— Эт ты верно подметил! Цирк! Хотя, знаешь, честно сказать, в том круглом цирке, в шапито, наверное, было бы проще работать. Почему? Да оттого, что можно там любую скотину взять и надрессировать, научить можно, а здесь… Давай тут в тени присядем и перекурим. — За поворотом уже виднелись ворота и пестрое ограждение детской площадки нашего санатория. Дядя Паша сознательно с сигаретой старался меньше появляться возле детей, а также их мамаш, хотя среди них четверть сами нагло дымили, порой даже не вылезая из мультяшных аттракционов и сказочных фигур. А тем временем полуденное солнце уже начинало нещадно припекать, заставляя прогреваться каждый остывший уголок заповедника. Мы, сидя на лавке, продолжали все так же неспешно говорить абсолютно обо всем, иногда к нам подсаживались, в ожидании обеда многие слонялись близ просто так. Заслышав наши темы, присевшие обычно делились на две категории граждан: те, кто вмиг ретировались, и те, кто просто продолжал молча сидеть, изображая предельно серьезные черты лица. Мы, честно говоря, настолько увлеклись беседой, что даже толком-то особо и не обращали внимания на зевак. Дядя Паша слегка болезненно закинул ногу на ногу и продолжил:

— К теме цирка… знаешь, я вообще аккуратно стараюсь подходить к этой так называемой аналогии. Обидчивые, знаешь ли, все какие-то стали, нежные чересчур. Хотя да, кого я обманываю, говоря им про образное мышление? В нашем псевдодемократическом строе на сегодняшний день имеется лишь одна очень крепкая, упрямая и крайне пагубная идеология, то есть финансовый, а главное, показательный успех. И, говоря о подобных аналогиях, большинство государственных мужей принимают сей системный пример за вопиющее оскорбление их личности, хотя задача моя всегда была несколько иная. Просто хочется, чтобы в головках тех чинов возникла хоть какая-нибудь капелька мысли, именно той мысли, которая резонирует с народом, а не той, что в себе не содержит ни ценности, ни морали. Натянутый патриотизм — словно презерватив, он лишь поначалу вроде как уместен, а немного погодя, когда творческий личностный успех человека тщетно пытается ворваться в мир, — здесь этот искусственный патриотизм уже невыносимо противен. Идейность обязана быть живой и натуральной, ведь, совершая движение вперед, необходимо держать единый и, еще раз подчеркиваю, ненатянутый строй, а ежели он во главе по своей природе не имеет хоть какой-либо глубокой идеологии, то эта модель государства ограничена и обречена, так как зиждется она лишь на внешних интересах. Отсюда и все эти распри между чиновниками, которым интересен барыш, и народом, который глядит на руководство и ставит его себе в пример, хотя надо бы иначе — не бежать по головам прочь от совести, а, напротив, инвестировать в общие цели и мораль. Вот тебе и цирк с аналогией, там ведь любой спортсмен, любой дрессировщик и акробат, да даже все тот же образ клоуна — это изнурительный труд, это система со своими законами, ценностями и приоритетами. Да, безусловно, сложно, и это всего лишь цирк, а система государства, она же ведь куда более сложней и многогранней устроена, а стало быть, в идеале в госаппарате вместо торгашей просто обязаны присутствовать умные люди. Не знаю, как там обстоят внутренние дела в других странах, но именно в нашей системе госуправления все стремится к упрощению, к самому примитивизму, что издревле зовется термином — инволюция!

Конец ознакомительного фрагмента.