Серенький волчок

Сергей Кузнецов, 2004

Знаменитый испанец Артуро Перес-Реверте благословил Сергея Кузнецова на писательские подвиги и не ошибся: романы Кузнецова – образец увлекательной интеллектуальной литературы, где комизм переплетается с трагизмом, а напряженная интрига и динамичный сюжет соседствуют с чистой лирикой. …Эти люди считали себя яппи. Они были уверены, что с ними ничего не может случиться. Они ужинали в лучших ресторанах, и пили кофе в редких московских кофейнях. Москва, август 1998-го, экономический кризис. Таинственное убийство. Российский бизнес, гламур, островок благополучия посреди голодной страны. Утешают разве что детские сказки и умение говорить «все отлично», даже когда все очень плохо. Благополучную жизнь этих людей уничтожил даже не кризис 1998 года – она взорвалась изнутри под давлением страстей, отчаяния и любви. «Серенький волчок» – детективный роман о любви и о том, как в Москве закончились девяностые годы, заключительная часть трилогии Сергея Кузнецова «Девяностые: сказка».

4

Первой Машиной мыслью было: «Мама скажет, что она опять права!». Подумала и сама разозлилась — какое, собственно, маме дело? Можно ей вообще ничего не говорить. И почему она сейчас стоит над первым трупом в ее жизни и думает о том, что скажет мама. Как маленькая, честное слово.

Она заставила себя посмотреть в лицо мертвецу. Сережин рот был полуоткрыт, кровь запеклась в уголке. Верхние пуговицы шелковой рубашки расстегнуты, видны светлые, слипшиеся от крови волосы. Маша сглотнула, сказала: «Надо вызвать милицию», — и потянулась к радиотрубке на столике.

— Ничего не трогай, — сказал Иван, но в этот момент телефон зазвонил, и он автоматически взял трубку.

Вечно так, раздраженно подумала Маша. Решать за других — пожалуйста, а сами-то. Марик всегда говорил, что она разбрасывает вещи по дому, — а между прочим, через несколько месяцев после того, как он съехал, она нашла его трусы за диваном. Обычное мужское поведение. Вот сволочь.

— Сейчас Вадим Абросимов придет. — Иван положил трубку. — Живет в доме напротив, увидел, как мы подъехали, вот и позвонил.

Да уж, подумала Маша, большой город, а все как у нас: всем всё видно. Кто куда зашел, что сделал. Посмотрела на Ивана, и тот пожал плечами:

— Извини, что я на тебя накричал. Просто напугался, ну, и думал, что…

— Ничего, — кивнула Маша, — чего уж там.

Да, глядя на Ивана, трудно было поверить, что убийства в России стали обычным делом. Маше захотелось взять его за руку и сказать: «Все обойдется», — хотя она понимала, что ничего не обойдется: вот он, Сережа Волков, лежит на ковре, и уже двое мужчин склонились над ним.

— Фью, — присвистнул Абросимов.

Тоже, наверное, напуган, но вида не подает. Похож на сытого кота, с растрепанными усами, в белоснежной футболке и светло-голубых джинсах. На внезапно постаревшего кота с рекламы «китикэт», вообще — на рекламного персонажа, немного растерянного, потому что покинул привычный глянцевый мир.

— Надо вызвать милицию, — повторила Маша.

— Не надо, — решительно сказал Иван. — Мы в России милицию не любим.

Вот, подумала Маша, есть хоть что-то неизменное — недоверие к властям. Власти могут смениться, а недоверие останется. Удивительно, что, переехав в Израиль, мама решила полюбить местные власти, и общаться с ней стало совсем невозможно. Хотя, если вдуматься, все власти одинаковы, в любой стране, да и в любое время. Но полицию в Израиле Маша все-таки вызвала бы: даже Марик, при всех своих закидонах, спокойно звонил в полицию, если вечеринка у соседей сверху, шумных молодых сабров, переваливала заполночь.

— Поехали в офис, — сказал Иван, — пусть Крокодил Гена разбирается. У него свои прикормленные менты.

— Что значит «прикормленные менты»? — спросила Маша.

— Это что-то вроде домашних крыс, — объяснил Иван. — Их надо хорошо кормить, чтобы они тебя не съели.

— Домашние крысы — милейшие существа, — возразил Абросимов. — Это, считай, другая порода. Не те, что на помойках.

Он улыбнулся, и Маша снова вспомнила про телерекламу. Неясно, что бы мог рекламировать Вадим: прочность денима ливайсов, отбеливающее действие «Ариеля» или зубной блеск «Колгейта».

— В этом их отличие от ментов, — ответил ему Иван, — Тут уж как волка не корми… — Абросимов почему-то посмотрел на него осуждающе, и Иван осекся. Потом оба оглянулись на Волкова, и Вадим быстро сказал:

— Упокой, Господи, Сережину душу.

До офиса доехали быстро — всего за полчаса. Вдыхая бензиновую московскую вонь, Маша думала, что не понимает, зачем ехать на машине — ведь пробка все равно движется со скоростью пешехода. На велосипеде вышло бы куда быстрей, вот в Амстердаме все ездят на велосипедах, Марика однажды чуть не сшибли. Обычно вспоминать Марика было неприятно, но сегодня Маша предпочитала вызывать в памяти его веснушчатое худое лицо, а не поникшую тряпичной куклой фигуру Волкова.

— Как ты думаешь, когда это случилось? — спросил Билибинов.

— Поздно ночью, — ответил Абросимов, — или рано утром. Кровь уже засохла, ты же видел.

— Я говорил с ним часов в десять. По мобильному, из «Мамы Зои».

— Ну, как минимум в полдвенадцатого он еще был жив.

— Звонил тебе?

— Нет, — ответил Абросимов, — я просто видел. Из окна.

Разговаривая, они словно забыли о Маше, но теперь Иван обернулся к ней:

— Прости, что мы так говорим. Мы, на самом деле, тоже сильно переживаем. Он же был мой ближайший друг, ты знаешь.

— Да-да, — кивнула Маша и вдруг поняла: что-то с ней не так. Она злилась на маму, которая сглазила ее поездку, нервничала при виде крови, волновалась из-за того, что непонятно, где теперь жить, — но совсем не переживала. Она попыталась вспомнить, каким был Сережа Волков при жизни — и не смогла.

— Я хочу тебе сказать, что мы скорбим вместе с тобой, — продолжал Иван. — И мы, Сережины друзья, постараемся сделать все, что от нас зависит… ну, ты понимаешь.

Маша не понимала, но кивнула еще раз.

— Ты раньше была в Москве? — спросил с переднего сиденья Абросимов.

— Давно.

— Давай тогда Денис тебе покажет город. Он мастак на такие дела.

— Точно, — согласился Иван. — Я думаю, Сережа был бы рад, чтобы Денис.

— Кто это? — спросила Маша. Она бы предпочла, чтобы Иван сам показал ей город. Вот еще одно чувство, вдобавок ко всем прочим: ей нравится смотреть, как он водит машину. Если, конечно, можно считать вождением это бесконечное стояние в пробках.

— Майбах, — ответил Абросимов, — приятель мой, тоже у нас работает. Тебе понравится. Еврей, как и ты.

— Мне как-то без разницы, — ответила Маша.

— А я их вообще-то не очень, — все так же дружелюбно улыбаясь, сообщил Абросимов.

— То есть? — сказала Маша. Она не то чтобы разозлилась, но опешила. За годы в Израиле она привыкла к тому, что антисемитизм — это только статьи в газетах, пропаганда по телевизору и воспоминания о жизни в Союзе. Так в годы ее детства «Правда» писала о безработице: за границей бывает, а у нас — никогда.

Абросимов смутился.

— Да я пошутил, — сказал он. — Это же цитата, из фильма «Брат». Ты не видела, что ли? Отличное кино.