Мы пришли за миром. Сильнее смерти. Документальная повесть. Первый сезон (февраль – март 2022 года)

Сергей Карнаухов (2024)

Честная и пронзительная документальная повесть о реальных героях, в данный момент защищающих Россию. 19 эпизодов первого сезона книжного сериала, где есть место подвигу, подлинной любви, фронтовому юмору, настоящей мужской дружбе, виртуозным операциям в тылу врага, самопожертвованию во имя Родины и Божьему промыслу. Этим историям невозможно не сопереживать. Жанр повести о реальных людях, их чувствах и о том, как видится их жизнь со стороны. Автор умышленно обходит детали войны, придавая значение схематичности изложения, что позволяет так показать неизвестных героев, что мы легко узнаем в них наших близких — всех, кто выполняет свой священный долг на передовой. В героев повести нельзя не влюбиться, а их историям невозможно не сопереживать. Комбат — отец батальона — он готов, закрыв собой своих парней, рвануть во вражеский окоп впереди группы штурмовиков… Бача — лихой пилот, для которого и первая любовь, и Родина — это один раз и на всю жизнь. Как его вертолет «танцует танец смерти», а он сам спасает товарища, — это надо видеть! Отважный Семён… Тонко чувствующий жизнь, созданный служить, навсегда отдавший себя Родине, боящийся собственных чувств, но так ярко и беззаветно бросающийся на спасение других… Отец Олег, православный батюшка, совершенно не готовый к войне. Но ему надо здесь быть — никто, кроме него, не сможет «передать души погибающих из рук в руки». И спасти! И живых, и мертвых. Всех… Эпизоды первого сезона открывают самостоятельные истории настоящих героев и продолжатся в следующих сезонах. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Эпизод 3

— Да уж… — шепотом произнес Семён и снял тяжелый штурмовой шлем.

Шлем «Спартанец» Семёну очень нравился, и не только из-за названия. Несколько раз принимая на себя осколки, тот спасал ему жизнь. Поэтому Семён считал его своим настоящим другом.

На покупку шлема и бронежилета перед командировкой деньги ему собрали старые друзья. Все случилось в конце февраля. Семён планировал первый раз в жизни отпраздновать свой день рождения с боевыми друзьями, бывшей женой и двумя детьми. Супруга как раз развелась с очередным мужем, и Семён подумал, что хотя бы на пятидесятилетие удастся собрать всех вместе. Он даже решил, что за столом попробует ощутить, каково это, когда вся семья вместе, и вообще, как это в целом — семья. Но 24 февраля ранним утром позвонили бывшие коллеги, рассказали о приказе Верховного. Семён с грустью посмотрел на письменный стол, где лежал список друзей, которых он планировал собрать на юбилей 10 марта, а уже вечером два его боевых брата стояли в гостиной с полной амуницией. «Спартанец» был куплен вместе с целым баулом каких-то новых натовских примочек, и отказываться от них не было никакого смысла, даже во имя идеологии. Спустя двенадцать часов Семён уже переходил границу за Матвеевым Курганом. С юбилеем не получилось, как, впрочем, и с семьей, да и со всей нормальной человеческой жизнью — ее он так и не увидел.

* * *

Волосы Семёна взмокли. Он смахнул пот с лица и прижался к стенке бабушкиного дома возле входной двери. Снял рюкзак. К рюкзаку пристегнул карабином шлем. Взял «тепляк» и замер, изучая местность вокруг.

Сердечный ритм постепенно восстанавливался после пятиминутного марш-броска. Отсутствие в биографии даже одного отпразднованного дня рождения сегодня помогло ему перейти адскую улицу.

Уже несколько ночей он наблюдал за позицией боевиков-морпехов. Два дня назад в перехватах он услышал, что сегодня будут праздновать день рождения замкомандира бригады Вольфа. Начали они за обедом, когда выдался первый перерыв. Несмотря на строгую дисциплину в бригаде, своему ближайшему кругу Вольф разрешил расслабиться. Наступления «орков» (так русских называли враги) никто не ждал, поэтому было время и погулять. К вечеру из соседнего села привезли девушек, давно помогающих вэсэушникам переживать тяготы службы и считающих это своим личным «сексуальным джихадом». Морпехи вели перестрелки до двух ночи, отвлекаясь только на тосты за Вольфа и походы в блиндажи, где их после небольших перерывов ждали украинские «джихадистки».

Семён сообразил, что с наступлением ночи им точно будет не до улицы. Тем более что все подходы плотно заминированы и бояться, как им казалось, было нечего. Измотав противника шквальным огнем, они почти все удалились на празднование юбилея. Семёну оставалось только дождаться, когда два дозорных покинут свои позиции. В тепловизор все было хорошо видно, и он не пропустил долгожданный момент — морпехи удалились. Теперь ему хватило бы и пяти минут.

Оставался только один фактор — снайпер. Но здесь Семён полагался на удачу. Ну или на Божий промысел. О нем постоянно твердил комбат, приговаривая: «Бог не выдаст, свинья не убьет!»

Снайпер не выстрелил.

Но все равно Семён себя сильно ругал. Ведь это было безумие — плохой пример для молодых бойцов. Такой героизм почти всегда заканчивается гибелью. Бесстрашие, убивающее само по себе. Не боится умереть только мертвый. Бесстрашный боец — уже труп. Это Семён помнил еще со времен обучения на курсах в академии. Тогда он узнал, что почти все самые невероятные воинские подвиги являлись результатом опыта, расчета, знаний военного дела.

Но что сделано, то сделано…

Тишину и размышления прервал женский голос:

— Внучок, заходи, только тихо!

Семён через прицел с функцией ночного видения посмотрел в направлении голоса и увидел, как через щелочку в двери в абсолютной темноте на него смотрит та самая бабушка с лавочки.

Помня об «эсбэушных бабушках», которые вот так заманивают приезжих журналистов и активистов в ловушки боевиков, Семён нащупал в кармане бронежилета гранату и взял наизготовку автомат. Быстро вошел в дом. Несмотря на хмурую погоду снаружи и надвигающийся дождь, в комнате было тепло и уютно. Семён осмотрелся через прицел, даже успел заглянуть на чердак, вход на который находился возле второго выхода из дома, откуда бабушка попада́ла в огород. Осмотр прошел настолько стремительно, что старушка даже сказать ничего не успела. Она присела на лавочку, рядом поставила ведро, в нем блеснула колодезная вода.

— Да нема никого, я одна тут! Эти, вон, ко мне даже не заходят. Пойдем, я покажу тебе чего… Ты не бойся. Помоги только крышку погреба поднять. А то самой тяжело давно…

Вот тут Семён почувствовал неладное. Про погреб он не подумал. А там как раз и могла быть мина. Возможно, старушке и было все равно, но самому гибнуть вот так глупо совсем не хотелось.

— Мать, — шепотом начал Семён, — что там у тебя? Засада? Сразу говори! — Семён наставил на нее автомат и начал медленно приближаться, чтобы рассмотреть ее лицо и главное — глаза. Взгляд у бабушки был невозмутимым и спокойным, края губ сдвинуты, но всё равно было видно, что она улыбается.

— Ты ж русский… Ты ж не бандеровец этот! Там я тебе бумаги покажу. Сама писала. Спрятала в картошку. Помоги, не бойся.

— А что за бумаги? — Семён не отводил от нее ствол автомата.

— Да я ж тебя такого давно ждала! Вот, думаю, придете рано или поздно! А тут вижу — идешь… Я ж всегда в окошко гляжу. Сижу с Васькой, с котом, смотрю, как вы палите друг в друга. А тут давеча с восемнадцатого дома, с Дуськиного, все эти вояки потика́ли. В балку отправились. Я сразу поняла, что кто-то придет. Ты и пришел. А я нарисовала там, где они окопы нарыли. И где танк спрятали. И еще — где мины закопали. Там же все в минах у меня на огороде. А я им сразу сказала, вы копайте там, как хотите, но мне тропинку оставьте, мне картошку сажать, хоть узенькую, но оставьте — сами же потом придете за едой. Ну они и оставили. Там я воткнула пеньки и тряпочки от наволочки белые привязала. Даже в темноте видно. Но лучше я покажу. Я нарисовала карандашом. Пойдем!

Семён сразу вспомнил известную всем «бабушку с красным флагом» и подумал, что эта точно не врет, — уже убили б его, если бы была засада. А что касается возможного «подарка», так это мы сейчас решим.

Семён снял карабин с броника и пристегнул к ручке крышки погреба. Привязал трос, взял бабушку за руку и вместе с ней зашел за печку. И медленно стал открывать погреб.

Крышка открылась. Ничего не произошло. Семён подошел к погребу, аккуратно придерживая трос, и посмотрел через прицел вниз. Все было тихо.

— Ну, давай, мать, полезли!

Спустившись вниз, он очень аккуратно начал разбирать картофельную кучу, пока не нащупал бумагу. Бабушка стояла в абсолютной темноте. Семёну снова приходилось смотреть на все через ночной прицел.

— Мать, я включу фонарик, а ты, прошу, не двигайся! — при свете фонарика Семён наконец-то смог разглядеть бабушку. Это была самая настоящая русская женщина, всю жизнь прожившая здесь, на хуторе. Крепкие руки, потому что все делала сама, без всякой надежды на мужскую помощь. И самое важное — очень трезвый взгляд и, однозначно, ясное мышление. Да, похоже, ему повезло сегодня во второй раз.

— Я все понимаю, сынок, ты не думай. Смотри, — она протянула руку за листом с еле заметными линиями и крестами. — Вот тут посвети! — она показала на бумаге линию. — Здесь заканчивается дорожка. И сразу там — эти их бревна с зеленой тканью. Там танк стоит. Я попросила у них разрешения прятаться в этом подвале, когда сильный дождь или стрельба. Они ж мне крышу-то всю пробили. Дождь начнется — вся хата будет в воде. А немного дальше, до Гришкиного огорода, у них окопы начинаются. Но я иногда хожу, они меня не трогают. Что надо, ты скажи, я сделаю.

Семён смотрел на бабушку, слушал и улыбался. «Какая же она красивая! — думал он. — Как все-таки важно постареть красиво и правильно, сохранить себя и остаться человеком!» Семён сразу вспомнил смерть своей хорошей подруги. В той истории тоже была ветхая старушка — казалось бы, невинная симпатичная бабушка. Но увы, первое впечатление оказалось фатально обманчивым…

* * *

Неделю назад в Мариуполь приехали журналисты. В очередной тур. Семён с двумя штурмовиками всю поездку охранял их. Добрались до «Азовстали». Москвичи разбрелись по квадрату. Семён следил, чтобы никто не выходил за «флажки», — хотя все вокруг казалось мирным, где угодно могли оказаться неразорвавшиеся мины, и журналистам велели никуда не ходить.

И вдруг прогремел взрыв. Совсем не сильный, почти неслышный на фоне громыхания снарядов, достающих азовцев в подземельях ахметовского завода. Скорее всего, это была эфка^[6]. Из подъезда дома, находящегося буквально в десяти метрах, повалил дым, столбом поднималась пыль. Семён забежал туда и оцепенел. Красивая журналистка лежала вся в крови, вывернута грудь, из плеч торчат обломки деревянного ящика. Рядом — скрюченное, без рук, тело старой женщины и половина котенка. Как рассказывали потом очевидцы, бабушка попросила журналистку помочь достать котенка из-под тяжелого стального листа, накрывавшего ящик. Девушка без единого сомнения кинулась помогать. Зашли в подъезд, видимо, старушка взялась за лист, журналистка потянула вместе с ней. Взрыв и моментальная смерть.

Семён, видевший в своей жизни сотни смертей, содрогнулся. Но не от самого факта гибели, а от осознания: как же нужно ненавидеть весь мир, чтобы, находясь, как говорится, одной ногой в аду, пойти на такое! Это давало Семёну пищу для серьезных размышлений о том, во что безвозвратно превратились украинцы под влиянием западных политтехнологий, которые он хорошо знал по прошлой работе.

* * *

На улице загудел ветер, послышался стук первых капель дождя. Прошло несколько минут, и прямо в комнату, в заранее приспособленную бочку пролился шумный ручей воды.

Семён вдруг понял, что это его шанс незаметно попасть в катакомбы.

— Мать, а ты как ходишь в подвал — тот, где танк? Есть у тебя какая-нибудь накидка? — Семён с надеждой посмотрел на бабушку.

— Конечно! Вон там в сенях — кусок брезента. Накинула его да пошла.

— А ну, пойдем быстро! — Семён помог бабушке подняться. Она показала ему накидку. Он еще раз заглянул в ее «карту». Надел рюкзак, сверху накинул брезент.

— Так, мать… Где твоя клюка? Ну палка, с которой ты ходишь?

— Так вон она, у стены! Бери!

Семён сжался под брезентом, визуально сильно уменьшившись в размерах, и, опираясь на клюку, сделал два шага — как и бабушка, прихрамывая на правую ногу.

— Ну как, похож? — улыбнулся он.

Он только сейчас увидел за ее спиной, в углу еле заметный огонек лампадки и лик на иконе. Чей, понять было невозможно. «Да это и неважно, — подумал Семён. — И благословение от комбата сейчас не помешало бы!»

— Мать, благослови! — вырвалось вдруг у Семёна.

Старушка подошла к Семёну и перекрестила его. Неожиданно стало очень тепло на душе. Семён вспомнил детство, собственную бабушку, маму, запах лета и много солнечного света, льющегося в кухню, где все сидели и ждали, когда он проснется.

Семён повернулся к выходу, снова съежился и пошел сквозь проливной дождь по белым повязкам на столбиках, аккуратно расставленными бабушкой вдоль тонкой тропинки, идущей к танку через минное поле.

Оставалось совсем немного. Дойти до «козырька»… Проникнуть внутрь… Заложить мину… Взвести часовой механизм… Семён прошел метров тридцать, и тут его ослепил луч фонарика, зажегшегося метрах в двадцати от входа в катакомбы.

— Никифоровна, ты? — донесся до Семёна мужской голос. Семён съежился еще больше и махнул в свете фонарика палкой. В этот момент за его спиной в диалог вступила бабушка:

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

Ручная граната Ф-1.