Последний рыцарь империи
Книга писателя Сергея Ильичёва включает в себя мотивы воспоминаний генерала-лейтенанта МВД Павла Анатольевича Судоплатова – одного из первых в знаменитой когорте чекистов молодой республики Советов. Эпизоды биографии этого безусловно талантливого организатора тайной войны НКВД-МГБ дополнены любопытными и малоизвестными фактами секретной деятельности его агентов на территории Украины и Прибалтики, Англии и Германии, Канады, Аргентины и Америки как в годы Великой Отечественной войны, так и в последующее десятилетие, когда велась борьба за атомный паритет между СССР и США. По причине отсутствия реальных участников тех событий и грифа особой секретности, автор смело домысливает возможный характер операций Судоплатова, не утверждая, что все именно так и было, но и не исключая возможности, что так быть могло.
Оглавление
- Пролог
- Часть первая. Сотрудник ЧК
- Часть вторая. Свой среди чужих
- Часть третья. Бомба в коробке из-под конфет
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Последний рыцарь империи предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Часть первая
Сотрудник ЧК
Лекция о разведывательных операциях и терактах, проведенных лично или под руководством начальника внешней разведки НКГБ генерала Судоплатова, подходила к концу. Учащиеся старшего курса услышали сегодня от преподавателя и про демонического генерала, продавшего душу дьяволу, и о «сталинском палаче», и еще невесть чего, что, честно говоря, мешало толковому разбору гениальных операций, совершенных этим «террористом № 1» и при этом столь незаметной фигуре, что за глаза его даже часто называли «человеком-невидимкой».
Когда раздался звонок, оповещающий об окончании занятий, Кирилл Карпицкий, который выбрал темой своего диплома анализ работы отдела Внешней разведки НКВД-НКГБ СССР в период с 1920 по 1950 год, подошел к преподавателю, который курировал его работу.
— Курсант Карпицкий, что-то новое сегодня в моей лекции для своего диплома удалось почерпнуть?
— Так точно, товарищ майор, — начал ответ Кирилл. — А не могли бы вы мне дать конспект своей лекции? Я бы взял оттуда несколько примеров.
— Держи! — И, довольный собою, офицер передал курсанту свою папку, лежавшую на краю стола. — Ко мне есть еще вопросы?
— Да, товарищ майор! Я краем уха слышал, что есть книга воспоминаний генерала Судоплатова…
— А из Академии ФСБ с последнего курса прямо сейчас вылететь не хочешь? Эту книгу твой генерал издал за границей, где в ней себя чуть ли не гением разведки изобразил, сука продажная…
— Жаль…
— Кого тебе жаль, Карпицкий?
— Понимаете, товарищ майор. В официальных отчетах практически ничего не говорится о том, как зарождаются замыслы будущих операций, о характерных особенностях внутренней работе мозга чекиста. Конечно, если бы Судоплатов был жив, об этом можно было бы узнать намного больше…
— Мои учебники нужно было читать, курсант. Там все уже давно написано. Так что на твоем Судоплатове свет клином не сошелся, да и жив еще, к сожалению, этот оборотень в генеральских погонах.
— Он жив? — более с недоумением переспросил курсант.
— Уж лучше бы его вместе с Берией в 1953 году пристрелили. Снова все чего-то копает, выискивает, роется чуть ли не каждый день в нашем архиве… Так ты когда мне первый вариант диплома покажешь?
— С учетом вашей лекции мне нужно будет кое-что переработать. Думаю, что к концу месяца принесу.
— Не тяни, а про книгу воспоминаний Судоплатова забудь. И не дай бог, чтобы об этом твоем интересе кто-то узнал.
Еще через полчаса майор Треплев набрал хорошо знакомый ему номер телефона и сообщил, что курсант выпускного курса Карпицкий проявляет интерес к книге «Специальные задания» бывшего генерала Судоплатова, изданной в США…
Последующие несколько дней курсант Кирилл Карпицкий, сидя в архив КГБ, делал вид, что внимательно перелистывает ненужные ему папки в ожидании увидеть грозного генерала, называемого «терминатором Сталина». И как только открывалась входная дверь, он провожал глазами каждого мужчину пенсионного возраста, входящего в архив.
Все эти же дни буквально за соседним столом, так же заставленным папками, сидел пенсионного вида добродушный старикан в вязаной безрукавке и что-то аккуратно выписывал в школьную тетрадь.
Когда курсанту Карпицкому уже показалось, что эта встреча так и не состоится, он услышал обращенный к нему голос соседа.
— Я так понимаю, товарищ курсант, что вы не иначе как кого-то ждете?
— Ждал, да, видно, не судьба… — произнес курсант, собирая блокноты и ручки в свой заплечный рюкзачок.
— Не соблаговолите ли сказать, а кого именно вы здесь хотели найти? Если сержанта Марию Струнникову, то у нее медовый месяц, а младший сержант Дашенька Ростова уехала в командировку в Ленинград… Извините, в Санкт-Петербург.
— Ни Маша и ни Даша мне уже не помогут.
— Уточните, если это не секрет…
— Говорят, что я мог увидеть здесь генерала Судоплатова.
— А для чего вам-то, собственно, понадобился этот упырь? — уже более заинтересованно поинтересовался старик.
— Вот и вы туда же. Может быть, он и упырь, но как профессионал, возможно, что мы и мизинца его не стоим.
— Интересно! За всю свою жизнь первый раз о себе такое слышу…
— Так вы? — И курсант тут же вытянулся в струнку. — Товарищ генерал! Курсант Карпицкий. Разрешите обратиться?
Так они и познакомились: старик генерал и курсант Кирилл Карпицкий. Генерал оказался невысокого роста, но довольно коренастым, с чуть заметным искривлением позвоночника, что явилось результатом длительного тюремного заключения, из-за чего он пользовался при ходьбе палочкой.
Последующий сбивчивый рассказ волнующегося курсанта о теме своего диплома напомнил генералу его самого в этом же возрасте, и он понял, что может поведать этому пытливому юноше нечто такое, чему не учат в школе КГБ.
Когда Судоплатов и Кирилл вышли из машины, то курсант увидел небольшой, но кряжистый двухэтажный дом с большой террасой, утопающий в лесу, и двор, усыпанный желто-зеленой опавшей листвой. Вид дома явно озадачил молодого выпускника, уже познавшего то, как живут сильные мира сего, а тут…
— Вижу, что слегка обескуражены, — улыбаясь произнес Павел Анатольевич. — Согласен, не дворец. Кстати сказать, этот участок под дачу мы с женой получили сразу в конце войны, а вот строил этот дом уже сам.
— Типа мой дом — моя крепость… — предположил курсант.
— Именно так: My house is my castle… — это известное крылатое английское выражение. А применительно к дому, раз уж вы его употребили, обозначает, что это место, где действуют законы, не подчиняющиеся силам внешнего мира.
— Круто…
— А теперь, коллега, проходите в дом, раздевайтесь и ступайте мыть руки. Затем мы поужинаем, а уже потом попытаемся понять, чем я смогу вам помочь.
Ужин можно было назвать спартанским. На стол были поставлены большая глиняная плошка с холодной вареной курицей, овощи с зеленью, белый хлеб и бутылка виноградного вина.
Когда генерал понял, что юноша сыт, то, убирая со стола, начал говорить:
— Тема, которую вы, сударь, выбрали для своего диплома и связанную с анализом работы внешней разведки ОГПУ в 20−50-х годах, по большей степени связана с Украиной. Надо признаться, коллега, что в учениках по истории СССР трагическая ситуация, возникшая там в эти годы, практически не освещалась, так как основное внимание было обращено на положение самой России. Если кратко, то все обстояло следующим образом. В 1918 году, во время заключения Брестского мира, Центральная Рада Украинской Народной Республики (далее — УНР) неожиданно обратилась к зарубежным странам — участникам делегаций, собравшихся в Бресте с целью заключения мира с молодой республикой Советов, — с сообщением о создании своего независимого, свободного и суверенного государства. И одновременно объявила войну украинскому большевистскому правительству, а также части своего же собственного народа, который вместе с землей принял Декреты молодой республики Советов, признававшей Украину как свободное и равноправное государство в составе СССР.
— И чем эта война закончилась? — спросил курсант генерала.
— Она, к моему глубокому сожалению, идет и по сей день. Точнее, уже более 70 лет. Недавно мне показалось, что эта чудовищная тайная война наших разведок завершилась в январе 1992 года, после того как само украинское правительство в изгнании и весь остальной мир признали президента Кравчука законным главой суверенного государства Украина. Но, как я понимаю, все значительно сложнее, и кровь украинского народа еще может пролиться с обеих сторон снова.
— Получается, что вы, уже как чекист, принимали непосредственное участие в том, что тогда происходило на Украине. Если вас не затруднит, расскажите об этом подробнее.
— Для того чтобы вы поняли мотивы действий того или иного разведчика, очень важно хорошо знать время, в котором он жил и работал, а главное, как он сам пришел в разведку и что именно его к этому подвигло. Для начала скажу, что на момент начала Гражданской войны желанием управлять Украиной, кроме дикого числа полевых командиров и атаманов, изъявляли немцы и войска Антанты в лице корпуса французов и греков, польско-петлюровские отряды Петлюры и бандиты Махно, верховные главнокомандующие белыми армиями — Юденич и Врангель, отряды добровольческой армии генерала Деникина, зеленые и анархисты. Господи, кого же там только не было. Поочередно смещая друг друга и проливая кровь простого народа, они провозглашали себя истинными освободителями этого самого народа и исконными хозяевами земли с названием Украина.
— Несчастный народ…
— Согласен. Я оказался втянутым во все это лишь по причине того, что сам родился на Украине… И моя личная жизнь очень скоро оказалась составной частью всего того, что там тогда происходило. И если вас устраивает такой подход и такая постановка вопроса, то мы могли бы продолжить наш небольшой ликбез.
— Согласен, товарищ генерал.
— Тогда только один вопрос: ваши родители в курсе, где вы сейчас?
— Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было три года.
— Извините…
— Я воспитывался в специнтернате, а сейчас живу в общежитии Академии ФСБ. Так что временем я не ограничен, равно как и необходимостью согласований своих поступков с кем-либо.
Судоплатов задумался, словно перебирал в памяти фрагменты того времени, и вскоре начал из разрозненных сюжетов выстраивать некую историю.
— Тогда начнем. Я родился в 1907 году. Моя мать была русской, а отец украинцем. До десяти лет я жил как у Христа за пазухой. Отец был очень трудолюбивым. И для того чтобы он мог обеспечивать семью всем необходимым, ему приходилось работать, как говорится, на износ. Он умер в год, когда произошла революция и к власти пришли большевики. И вскоре начался хаос, сопровождавшийся жесточайшим бандитским беспределом. В 1918 году мой старший брат Николай вступил в Красную армию. Мне тогда исполнилось тринадцать лет. Но уже через год, в марте 1919 года, круто изменилась и моя жизнь.
Судоплатов говорил, и курсант сам не заметил, как очень быстро мысленно погрузился в события того времени.
На пустынных улицах города развешены плакаты с воззваниями о наборе добровольцев в Красную армию. Вот и сейчас на площади какой-то мастеровой вместе с красноармейцем на афишной тумбе, рядом с сообщением о введении комендантского часа, приклеивает плакат с изображением рабочего, которого своими лапищами душит белый генерал с золотыми погонами. На плакате надпись: «Товарищ, помоги братьям по классу!» Стоявшие рядом женщины жалостливо смотрели на изможденного трудягу.
Там же на площади была сооружена трибуна, а вокруг стояло десятка три людей самого разного возраста и социального положения. С трибуны к собравшимся обращался председатель комиссии, которому было поручено провести прием добровольцев. Фамилия председателя была Булыга, а величали его Игнатом.
— Всем вельможными панами захотелось быть! Пришли и грозят нам пальчиком, все учат, как нам жить, все чего-то требуют. Что молчите? Или вы уже забыли, что советская власть сделала вас свободными? Или уже не осталось пороха в наших пороховницах для оберега родной земли? Конечно, кто-то скажет, что можно в очередной раз сховаться да на печи пересидеть. Нынче отсидеться не выйдет, враг пришел с желанием нас подчинить и на колени поставить, а в случае отказа то и последний дух из нас выбить. И бить будет до последней капли нашей с вами крови, поверьте…
В это время кто-то из рабочих принес пачку свежих воззваний, часть передал Павлу, стоящему рядом с трибуной.
— Не стой без дела, хлопчик. Держи, нужно расклеить эти воззвания по городу…
И хлопчик со всех ног припустился выполнять свое первое ответственное поручение.
Утром следующего дня через эту же площадь шли отступающие части Красной армии. Бойцы были усталыми, многие в кровавых бинтах. На телегах везли раненых. Не останавливаясь, промчались всадники на взмыленных конях.
Вслед за отступающими, выдвинулся и рабоче-крестьянский добровольческий отряд Игната Булыги. Замыкал шествие Павел Судоплатов, изредка оглядываясь назад, боясь, что его увидит мать и вернет домой.
На выходе из города кто-то тоскливо затянул:
Слушай, рабочий,
Война началася.
Бросай свое дело,
В поход собирайся.
Последующие слова подхватили уже все бойцы:
Смело мы в бой пойдем
За власть Светов,
И как один умрем,
В борьбе за это…
Павел продолжал идти в хвосте колонны, а в голове все еще навязчиво звучали слова этой странной песни. Он не понимал, зачем, пусть и с песней, но обреченно идти умирать, если мы изначально шли побеждать. Или же чей-то лукавый ум просто вел нас всех на заклание?
Ближе к полудню задрожала степь. Необученные красноармейцы, услышав за спиной конский топот, свист и гиканье, остановились и обернулись. Последнее, что они увидели, была настигшая их в степи казачья сотня. Павел сначала не понял, кто толкнул его в спину и как он скатился в вымоину, поросшую ивняком, что и уберегло его от мгновенной смерти.
Правда, вслед за ним и прямо ему под ноги скатилась и голова того самого красноармейца, которому он вчера помогал расклеивать воззвания. Подросток ужаснулся, а потом услышал голос.
— Кто в яме? Вылезай, а то счас гранату бросим.
— Не стреляйте, сдаемся… — прозвучало в ответ, и кто-то снова подтолкнул мальчика в спину, давая понять, что следует выползать.
Кирилл не иначе как уже представил себе весь трагизм той ситуации, а генерал продолжал вспоминать.
— Всего десяти минут хватило казакам, чтобы полностью и безжалостно вырубить весь наш добровольческий отряд. В живых остался лишь я и старый рабочий-железнодорожник Николаев, который и спас мне тогда жизнь. Не знаю, с какой именно целью нас оставили в живых, но ближе к вечеру мы уже сидели на каком-то хуторе в небольшом курятнике, а наши победители устроили в хате грандиозную попойку.
Слушая доносившийся до них пьяный смех и ругань, какое-то время охранники кряхтели и, не выдержав, бросили пост и поспешили в ближайшую хату, чтобы принять участие в праздновании своей победы.
Арестованные сидели уже в одном нижнем белье и без обувки, но со связанными за спиной руками.
— Кажись, ушла наша охрана? — произнес рабочий-железнодорожник Николаев. — Подумать только, еще вчера жили люди, и вдруг лежат убитыми в степи. У многих семьи, дети малые остались. А за что, спрашивается, убиваем друг друга? Такое впечатление было, что человек уже нипочем стал. Ну да ладно, выбираться нужно. Сынок, давай попробуй своими молодыми зубками руки мне от пут освободить…
Дважды упрашивать Павла не пришлось. И пока хлопчик возился с тугим узлом, старый рабочий продолжал рассуждать.
— А ты молодец! Я тебя сразу приметил, и безотказный, и совестливый. Последним к трапезе подходишь, да и животину подкармливаешь. Чую, будет из тебя толк, если не расстреляют утром.
— Надеюсь, что не расстреляют, вы свободны, дяденька. Развязывайте меня и будем вместе думать, как нам отсюда выбираться…
Кирилл Карпицкий, стоя у она, слушал продолжение рассказа Судоплатова, сидевшего уже в кресле у камина, где пылали дрова.
— Крохотный лаз, который я нашел, был прорыт не иначе как крысами, чтобы таскать куриные яйца. Пришлось мне тогда попотеть. Через какое-то время я уже смог вылезти, но старый рабочий был мужчиной крупным и уже несколько раз просил меня оставить его и бежать одному. Снаружи мне удалось найти что-то наподобие ржавой кочерги, и ближе к рассвету дыра была уже достаточно широкой, чтобы через нее смог пролезть и мой спаситель.
— И куда же вы пошли? — поинтересовался курсант. — А главное, как вы ночью ориентировались?
— Шли, ориентируясь на телеграфные столбы. Через двое суток на горизонте показался Никополь. И вот тогда я упал. Меня подкосил жар. Шли ведь практически раздетыми, босиком по стылой земле. Тогда-то я понял, что благодаря тому, что не смалодушествовал и не бросил старого путейца одного в том узилище, теперь, даст бог, не сдохну и сам в степи. Так что в Никополь рабочий Николаев внес меня буквально на своих руках.
В пригороде Никополя у колодца стоял небольшой отряд красноармейцев. Поили лошадей. К ним и шел железнодорожник Николаев, держа на руках тело подростка.
— Братцы, дозвольте больного красноармейца на телегу положить? — обратился он к конникам.
— Кто такие? — спросил его один из них.
— Остатки 1-го Мелитопольского рабоче-крестьянского полка, два дня назад бежали из плена… — начал свой ответ Николаев.
— Микола! — вдруг зычно прокричал тот, что задавал вопросы. — Подь сюда, тут твои земляки объявились.
Подошедший красноармеец какое-то время всматривался в лицо подростка.
— Пашка, сукин сын! Сбежал-таки из дома…
— Да не ругать, а спасать надо этого подранка, — заступился за подростка боец Николаев.
— Знамо, что спасать. Это брат мой младший. Мы как раз на Одессу идем, думаю, что к вечеру будем в городе, там сразу же его в больницу определим.
И сам, подхватив безвольное тело брата, понес его к телеге. Николаев всю дорогу шел рядом и, найдя чью-то шинель, прикрыл ею дрожащее тело юноши.
Теперь у камина сидел Кирилл, а генерал стоял у окна, продолжая свой рассказ.
— С крупозным воспалением легких я был оставлен братом в переполненной городской больнице Одессы. Красная армия вновь оставляла город, в который входили французские войска Антанты. А потом все было как в кино. В течение нескольких дней, периодически приходя в сознание, я видел сначала то, как французы выволакивали из постелей больных людей, всего лишь заподозренных в сочувствии к революционерам, а через какой-то отрезок времени уже офицеры Добровольческой армии генерала Деникина искали среди больных раненых красноармейцев… Помню, как один из них остановился у моей постели и долго меня разглядывал. Чудом оказавшийся рядом доктор сообщил офицеру, что это палата для тифозных больных, и тот поспешно ее покинул. Это вмешательство доктора в очередной раз спасло мне жизнь.
— Павел Анатольевич, а вы православный?
— Чем вызван твой интерес, если не секрет? — уточнил у курсанта Судоплатов.
— Так получается, что в начавшейся кровавой мясорубке Гражданской войны не иначе как нечто уже оберегало вас для совершения каких-то иных, а главное, более важных дел.
— Возможно, что вы и правы. Тогда я об этом как-то не думал. Меня в годовалом возрасте окрестили вместе со старшим братом на День святых Кирилла и Павла. Начальное образование включало тогда в себя изучение Ветхого и Нового Завета, а также основ русского языка по той причине, что в царское время преподавание украинского языка в школах запрещалось. Но так как наш священник был украинцем, а я часто играл с его детьми и посещал дом, где и научился говорить на украинском языке. Однако же вернемся к событиям, которые в очередной раз перевернули Одессу.
Когда порт покинул последний пароход интервентов, в городе неожиданно появились партизаны атамана Григорьева. В качестве трофеев им достался бронепоезд и пару танков, которые не успели вывезти французы, плюс ангары, наполненные обмундированием, и склады с продуктами питания. В это время я, уже выписанный из больницы, принимал участие в уличных боях на стороне этих самых партизан, подносил им патроны, перевязывал раненых, а потом, когда сопротивление белых офицеров было сломлено, то помогал тем, что выискивал прятавшихся по подвалам белогвардейцев и выдавал места их нахождения. Поверишь ли, нюх во мне вдруг какой-то проснулся, мог по походке определить белого офицера… Но потом увидел и то, как отряды того же Григорьева начали жуткие по своему насилию еврейские погромы…
Разбившись на группы, «партизаны» Григорьева грабили еврейские магазины, на дверях которых накануне кто-то нарисовал красные кресты. Грабили основательно, у каждой группы была своя телега. Тех из хозяев, которые попытались воспротивиться, убивали на месте. Потом поднимались в жилую часть, где уже грабили семейные ценности и насиловали юных девушек и молодых женщин.
Здесь же на улице, покрытой, как снегом, пухом вспоротых подушек и перин, можно было увидеть странную процессию: несколько десятков человек с портретами царя и иконами, но при этом с красными бантами на груди, сопровождаемые беспризорниками, шли по улице, переступая через трупы.
— Спасибо, детки, что молитесь… — произнесла пожилая женщина, стоявшая рядом с убиенным стариком евреем.
— Бей жидов! — неожиданно рявкнул кто-то из деток, а остальные уже хором подхватили. — Спасай Украину!
Потрясенная женщина стала креститься. В это время один из подростков, подскочив, сорвал с ее груди золотую цепочку с крестиком.
Судоплатов и Кирилл стояли на террасе, наблюдая за уходящим днем.
— Здесь нужно сделать важное уточнение, — пояснял генерал, обращаясь к курсанту. — В отряде самообороны противостоявших черносотенцам атамана Григорьева выделился своей отвагой и смекалкой подросток пятнадцати лет. Это был ученик мастерской по изготовлению матрасов — Моисей Винницкий, это уже позже он станет королем Молдаванки — Мишкой Япончиком, а пока…
В пустом зале ресторана за единственным накрытым столом в окружении напуганных официантов обедал атаман Григорьев.
Неожиданно у входа в зал возникла небольшая потасовка, а затем в сопровождении своих людей в зал вошел король Одесских бандитов Мишка Япончик.
— Это кто? — спросил Григорьев своего ординарца.
— Моисей Винницкий, — ответил тот.
— Присаживайся, Моисей! — начал Григорьев. — Мне уже сказали, что ты взял на себя миссию спасти весь народ иудейский и теперь вы убиваете моих людей. За такие вещи придется ответить. Присаживайся и угощайся. В последний раз поешь, попей и ни в чем себе не отказывай.
— Забываешься, атаман! Дома у себя жинкой командуй, а это наш город. Завтра твои люди должны прекратить грабежи в Одессе. Хватит тебе того, что ты уже награбил в городе и получил из военного имущества и провианта интервентов. Смотрю, и так уже раздулся, как клоп.
— А если я тебя не послушаю? — спросил Григорьев, наливая в рюмку новую порцию водки. — Спрашиваю просто из любопытства…
— Тогда я объявлю войну тебе лично…
— Не забывайся, я — красный командир, — продолжал диалог Григорьев. — Так что воевать придется с советской властью…
— Я это предвидел… Ты не поверишь, но я теперь тоже красный командир.
После этого Моисей лишь взмахнул рукой, и в окно ресторана, разбивая массивное стекло, с улицы втолкнули тачанку, и Григорьев, кроме красного флага, укрепленного на ней, увидел и наведенный на него ствол пулемета «максим».
— Клянусь мамой, я еще поставлю тебя к стенке, — произнес атаман.
— Григорьев, будем считать, что ты меня услышал… — сказал Винницкий и со своими товарищами присел к соседнему столу. — Официант, прими заказ.
Ошарашенный, атаман Григорьев какое-то время сидел в ожидании стрельбы, а когда понял, что убивать его пока не собираются, медленно поднялся и пошел к выходу из ресторана, понимая, что власть в городе явно меняется.
Генерал Судоплатов и курсант Карпицкий уже прошли на террасу и теперь сидели в креслах, укрытые шерстяными пледами.
— Моисей, ставший вскоре Мишей Япончиком, меня тогда восхищал, не скрою, — продолжал свои воспоминания генерал. — Он был всего на год старше меня, а под его началом уже ходило две сотни бесстрашных парней отряда еврейской самообороны. Чуть позже я узнал, что в трудные для евреев времена Винницкий, чтобы спасти многих из них, действительно сотрудничал с большевистским подпольем. В частности, с Григорием Ивановичем Котовским, в разговоре с которым и посетовал на то, что люди атамана Григорьева, который возомнил себя «красным маршалом», дискредитируют и Красную армию, и советскую власть, а в месте сосредоточения его людей обнаружили цистерну со спиртом, полупьяных солдат и несколько вагонов с награбленным добром. Тогда-то Котовский, скорее всего, и предложил ему с его отрядом помочь в ликвидации Григорьева, который уже давно перестал подчиняться руководству штаба Красной армии. Япончик согласился, а чтобы догнать уходящую из Одессы банду Григорьева, он попросил у Котовского тот самый бронепоезд. Мой знакомый железнодорожник Николаев с товарищами в спешном порядке его подремонтировал. Николаев же, по моей просьбе, уговорил машиниста этого бронепоезда, чтобы тот взял меня в помощники…
— Если бы не вы, то ни за что бы не поверил, что такие кульбиты в жизни вообще возможны… — произнес Кирилл.
— Согласен. Это были незабываемые месяцы. А закончилось все тем, что зимой 1920 года я снова оказался в рядах Красной армии. Более того, в Особом отделе стрелковой дивизии, в которой теперь числился официально. Воевали сначала с Деникиным, потом с белополяками, а вскоре мы уже принимала участие в разгроме петлюровских отрядов. В одном из боев маузер, подаренный мне комиссаром Упитом, дал осечку, что и спасло тогда жизнь Петлюре.
— А чем объяснялся интерес этого латыша к вам лично? — уточнил курсант.
— После того как он узнал о том, что я имею оконченное начальное образование и знаю украинский язык, то решил послать меня на ускоренные курсы политработников в Киев… И вновь кто-то незримо вмешался в мою судьбу… Буквально на следующий день потребовалось срочно заменить погибшего телефониста. И выбор пал на меня, как наиболее подготовленного для этой должности. А теперь, мой юный друг, думаю, что вам пора отдохнуть. В гостевой комнате на втором этаже вы найдете все, что вам необходимо…
Кирилл Карпицкий поднялся и прошел в дом, а Судоплатов, оставаясь на террасе, задумался, уже вспоминая первые годы своей службы в ЧК, когда он еще тайно завидовал своему старшему брату Николаю, который служил в пограничных войсках ВЧК.
Дом, в котором спали чекисты, подожгли со всех сторон.
Один из чекистов, который должен был охранять сон товарищей, заснул в сенном сарае. Он проснулся, когда уже звучали первые выстрелы, и сейчас сквозь щель в стене со страхом наблюдал за тем, как убивали чекистов, выскакивающих из пылающего дома.
В это время за его спиной раздался зычный голос:
— Бандера, подь сюда, тут еще один жидовенок сховался.
Павел внимательно вчитывался в строки срочной телеграммы: «Группа сотрудников Особого отдела дивизии сегодня ночью была расстреляна украинскими националистами…» Павел помнил, что именно с этой группой на очередное задание уходил его родной брат Николай.
По улицам города, разгоняя кур, скакал боец конного полка Красной армии Павел Судоплатов с шашкой и маузером на боку.
На кладбище, после того как прозвучали пламенные речи о борьбе с националистическим подпольем на Украине, а тело брата было предано земле под залпы ружейного салюта, к Павлу подошел начальник местного ЧК Кочубей и попросил на следующий день зайти к нему для разговора.
Павел согласно кивнул головой и вскоре остался у могилы брата один. Вот тогда-то волна воспоминаний, как бывает в таких случаях, захлестнула его. Он вспоминал, как вместе с Николаем они уходили в ночное пасти коней, как пекли в золе картошку, и то, как старший брат однажды поймал в корягах огромного сома. Вспомнил Павел и то, как бежал по пыльной дороге вслед уходящему полку, в который был принят Николай, умолял брата взять его с собой… И вот брата уже нет в живых.
Утром следующего дня местные подростки, хорошо знавшие Павла, увидев его на рынке, попросили его дать им пострелять из маузера, обещая взамен показать обнаруженный ими схрон, с оружием на старой мельнице. Судоплатов решил сначала сам проверить эту информацию.
Всю ночь Павел просидел в засаде. Ближе к рассвету двое бандитов приехали на телеге, чтобы забрать оставленное для них оружие и боеприпасы. Бежать за подмогой было уже поздно. Судоплатов поднялся в полный рост, взвел курок маузера и, сделав шаг вперед, споткнулся о камень. Последующий непроизвольный выстрел заставил бандитов самим поднять руки вверх…
Утром верхом на коне и с маузером в руке молодой Судоплатов в окружении восторженных подростков, гарцевал, сопровождая в ЧК телегу с оружием, которую за оглобли тянули бандиты.
— Дите малое… — произнес Кочубей, увидев эту картину из окна своего кабинета.
— Пусть еще и дите, а не побоялся один против трех пойти, — произнес стоявший рядом опытный сотрудник ЧК Ермачков. — Чекист из него точно выйдет!
— Иди принимай арестованных, а Павлу скажи, чтобы зашел ко мне.
Через несколько минут Судоплатов уже входил в кабинет Кочубея.
— Для начала объявляю тебе выговор… — начал начальник ЧК.
У Павла на глазах аж слезы выступили…
— Это за то, что пошел на задержание, не предупредив никого. А за бандитов и обнаруженное оружие спасибо. И вот еще, дарю тебе книгу революционера Бухарина «Азбука коммунизма», чтобы ты лучше понимал, что сейчас в стране происходит…
Весь оставшийся день Павел, сидя в кабинете Кочубея, читал бухаринский катехизис революции, а когда что-то было не понятно, то доставал начальника ЧК вопросами.
— Товарищ Кочубей, я что-то не пойму, мы так нация или все же народность?
— В чем суть вопроса? — спросил в ответ чекист.
— Ну а как же? Бухарин пишет, — и далее Павел уже читает, — что «когда в государстве одна нация пользуется всеми правами, а другая — только частью этих прав, если одна более слабая…». То есть получается так, что нас все время насильно присоединяли к более сильным. То к Польше, то Литве, то к Германии, а теперь вот к России? То есть те, кто считал себя великой нацией, могут позволить себе в отношении нас, а главное, против нашей воли, навязывать нам чужой образ жизни, а ведь это, как признает сам Бухарин, — уже есть национальное угнетение и национальное неравенство. О каких равных правах тут говорить?
— В кого ты такой умный-то уродился? Равные права всем народам мира как раз и принесет начавшаяся у нас мировая революция. Для начала пойми, что значит национальное угнетение? Лучше всего пояснить это примером из книги того же Бухарина. Царское правительство, как писал он, преследовало евреев, не давало им жить по всей России, не пускало на государственную службу, ограничивало поступление в школы, устраивало еврейские погромы.
— Бог с ними, с евреями. Они, как мне рассказывал наш батюшка, жили со времен Ноя. А вот кто мы? Да и насчет еврейских погромов, мне думается, что Бухарин перегибает палку. Я сам был свидетелем нескольких погромов и там, чаще всего, проявлялся инстинкт стайный, правда, кем-то подогреваемый. А вот то, что нам в школе не преподавали украинский язык, тут я с Бухариным полностью согласен.
— Верно мыслишь.
— Но ведь не только царское правительство, но, например, и германское правительство закрывало польские школы, а австрийское — преследовало чешский язык и насильно навязывало чехам немецкий. Может быть, дело не в странах, а классах буржуазии этих самых стран, которым в первую очередь нужны были чужие земли, бесплатные рабочие руки и прибыль? Тогда становится понятно, почему мы воюем с буржуазией…
— И зачем только я дал тебе эту книгу…
Утром следующего дня, спустившись со второго этажа, Кирилл отметил, что завтрак уже был приготовлен, а генерал Судоплатов стоял у окна, глядя на то, как на землю падает первый снег.
Старый генерал, увидев курсанта, начал разливать по чашкам кофейный напиток.
— Кирилл, в котором часу у вас заканчиваются сегодня занятия? — поинтересовался он.
— В 18.00.
— Понятно. Ешьте, а потом я провожу вас до станции. Далее, на электричке. Заодно и дорогу ко мне запомните… И еще, я вчера упомянул вам про книгу «Азбука революции» Бухарина. Она каким-то чудом сохранилась, и я вам ее дарю. Прочитайте и тогда вам будет легче понять, что могло двигать такими простыми молодыми людьми, как мы с братом, в деле начавшегося построения справедливого общества, где все, как нам обещали, должны были быть равны…
— А можно вопрос не в тему? Вы там во время революции влюблялись?
— Скажу так. Однажды мне нужно было участвовать в конвоировании какого украинского националиста в Одессу. Даже не мне, я был лишь в группе конвоирования, а сам вез в Одессу какие-то документы. И пока с этими бумагами разбирались, у меня было довольно много времени, чтобы посмотреть город.
Павел сидел на лавке и любовался морем. Мимо него совсем молодая девушка куда-то вела четырех девочек очень малого роста. И когда она остановилась, чтобы поправить чулочек у самой младшей, подбежал беспризорник и мгновенно вытащил из сумки девушки кошелек, да так ловко, что она даже не заметила этого.
Павел бросился в погоню. За одним из углов его ждали трое. Забыв про свой маузер, юноша бросился на воришек. Всех четверых задержал оказавшийся рядом красноармейский патруль.
Когда Павел снова выскочил на набережную, то кроме кошелька, который он держал в руках, у него был еще и синяк под глазом.
— Вот… вы не заметили, как обронили.
— Спасибо, товарищ, это очень благородно с вашей стороны.
Что означает слово благородно, Павел не знал, но оно ему очень понравилось. Он еще два дня приходил в это же время на бульвар и охранял эту удивительную девушку с ее выводком, стараясь переходить от колонны к колонне незаметно. И все же она его заметила, а заметив, улыбнулась.
Пользуясь случаем, что до железнодорожной станции они шли пешком, курсант Карпицкий решил попросить генерала продолжить начатые им вчера воспоминания.
— А вы ее потом встречали?
— Это ты про девушку? Встретил, когда уже стал чекистом.
— А каком году вы стали сотрудником ЧК?
— Это произошло в феврале 1925 года. В губернском отделе ГПУ опять и срочно потребовался шифровальщик. И Кочубей сделал запрос в штаб Красной армии о том, чтобы меня как толкового и смелого бойца передали в его распоряжение. С этого времени я уже лично принимал шифротелеграммы товарища Дзержинского.
— Представляю себе ваш восторг… босоногий мальчик из Мелитополя допущен в святая святых Чрезвычайной комиссии.
— Все верно. Но чаще всего мне, как новичку, приходилось выезжать для составления протоколов в села, которые были сожжены, а их жители полностью или частично уничтожены украинскими националистами. Вот тогда-то я впервые видел то, как может ручьями течь человеческая кровь, а также случаи неоправданно жестокой и даже чудовищной расправы участников бандформирований над селянами, всего лишь симпатизировавшими советской власти.
Подъехавшие на машине чекисты увидели сожженную деревню, а рядом с крыльцом сгоревшего правления этой коммуны и уже перенесенные сюда тела убитых жителей.
К приезжим чекистам подошел участковый.
— Докладывайте, что здесь случилось… — начал следователь.
— Бандиты напали на село ночью и начали с поджогов домов, — начал милиционер. — Уже поутру выискивали и добивали оставшихся в живых…
— Павел, доставай бумагу, будешь вести протокол дознания, — сказал следователь. — Присаживайся на что-нибудь и все подробно записывай…
Судоплатов подошел к валявшемуся рядом, слегка обгоревшему, табурету, перевернул его, а затем, достав карандаш и листы чистой бумаги, начал записывать.
— Где в это время вы сами находились? — продолжал дознание следователь.
— В соседнем селе. Мне вчера вечером позвонили и сказали, что там амбар с зерном подожгли. Вот я туда и выехал.
— Ясно, отвлекли ваше внимание пожаром. Судоплатов, записывай дальше, — уже начал диктовать следователь. — 2 июня 1924 года украинскими националистами совершено нападение на станицу Заречная.
— Сколько человек проживало в станице? — вопрос был адресован уже участковому.
— С детишками около двухсот, — ответил участковый.
— Сколько человек осталось в живых?
— Трое…
— Ясно, а теперь детально и по каждому факту. Записывай все подробно, стажер. А вы продолжайте.
— По отношению к убиенным, — начал перечислять участковый, — совершен акт насилия следующего характера. У трех беременных женщин вспороты животы и их внутренности засыпаны солью, изъятые у них младенцы были брошены бандитами в костер, у пятерых молодых девушек-комсомолок после изнасилования отрезаны груди, у трех комсомольцев отрезаны детородные органы, носы и уши… Секретаря комсомольской организации Дудко Ваню, семнадцати лет, живьем распилили на пилораме, а председатель тов. Суханов разрублен мясным топором на части, куски его тела разбросали для устрашения по дороге…
В этот момент Павел понял, что начинает терять сознание, и следователь увидел, как молодой чекист медленно начинает сползать с табурета на землю.
— Как только я представил себе весь этот ужас, то потерял сознание, — признался Судоплатов.
— И вас не отстранили от работы по профнепригодности? — спросил курсант.
— Сказали, что привыкну…
— Привыкли?
— Нет… Нормальному человеку к этому привыкнуть нельзя. Они все до сих пор стоят у меня перед глазами. Именно потому, что сам все это тогда и потом неоднократно видел, то понял, что националисты просто нелюди, а ведь многие из них были из знатных в прошлом шляхетских родов, имевшие хорошее образование и воспитание. Пусть их лишили земель, но ведь не расстреливали их семьи и не жгли домов, чтобы так мстить. А вот воевать с безоружными, со стариками, женщинами и детьми. Это просто безнравственно.
— А тех белых офицеров, что вы по подвалам Одессы выискивали и бандитам атамана Григорьева сдавали, вам тогда не было жалко?
Генерал какое-то время молчал, но вскоре ответил:
— Позже стало жалко. А тогда мне было всего 15 лет, я даже плохо понимал, что именно в стране происходит. Тогда для меня это была своего рода игра. Вдобавок, как я тебе уже говорил, мой старший брат Николай ушел в Красную армию, чтобы воевать с белыми… Хотелось, как он, быть полезным делу революции…
— Понятно, а домой вы так больше и не возвращались? — спросил Кирилл.
— Был один раз… Приехал тогда похвастаться маме с сестрой, что стал сотрудником ЧК.
По случаю приезда сына в небольшой двухкомнатной квартире маленького одноэтажного дома домовладельца Бирюлина мать и старшая сестра устроили Павлу небольшой праздник. Пришел даже хозяин дома, который переживал за свою торговлю.
— Это что же происходит-то, Павлуха? Царя свергли, ладно, а зачем Гражданская война-то. Это же сколько сразу проблем свалилось на одного человека. Теперь надо куда-то увозить детей, закрывать магазины, сколько денег придется заплатить за дорогу, — начал Бирюлин, перекладывая себе на тарелку куски жареной курицы. — Куда ни повернись, одни проблемы…
— Так сегодня у всех проблемы… — откликнулся Павел.
— Ну какие у тебя, Павло, могут быть проблемы? Взял винтовку и пошел бездумно шмалять. Всего-то…
В этот же день, уже на крыльце, один из знакомых его покойного отца сообщает Павлу, что, будучи на рыбалке, видел, как бандиты, числом не менее двухсот сабель, ночью на реке поили своих лошадей и что их отряд расположился скорее всего в балке Туманная.
Судоплатов, лично убедившись, что банда на месте, сообщает об этом местному руководству ЧК. Там уже было известно, что день назад пропал фельдшер, и тогда было сделано предположение, что кто-то из руководства банды тяжело ранен, что и вызвало задержку банды.
И тогда в Киев ушла шифротелеграмма: «Срочно, секретно. Киев. Коллегия ВЧК. Установлено местонахождение остатков корпуса сечевых стрельцов полковника Коновальца. Прошу вашего указания о срочном направлении спецотряда Красной армии в наше распоряжение с целью окончательной ликвидации бандформирований Коновальца. Губчека Харькова».
Через два дня отряд в тысячу сабель окружил националистов в той балке. Те, кто не погиб, сдались в плен, правда, Петлюре и Коновальцу каким-то образом удалось тогда скрыться.
Грунтовая дорога то ровно выстилалась, то петляла, равно как и события, в которых принимал участие тогда еще совсем молодой сотрудник ЧК.
— За участие в этой операции, — продолжал свой рассказ Судоплатов, — я получил первую благодарность, а также вместе с Кочубеем мы всерьез призадумались тогда над тем, как главарям банды удалось ускользнуть и кто их смог предупредить в самый последний момент?
Вскоре меня посылают на курсы повышения, где я оказался в одном отделении вместе с бойцом нашего Особого отдела Андреем Жабиным. Мы вместе стреляли, учились работе со взрывчатыми веществами. И если у Жабина по стрельбе были высокие результаты, то у меня, скажу честно, весьма удовлетворительные. Зато по тактике оперативной работы, умению вести допросы и по иностранному языку мои оценки были значительно выше, чем у Андрея. Там я узнал, что он уже имел опыт оперативной работы и был ранен в ногу, отчего пользовался тростью.
Окончание занятий на курсах совпало по времени с переводом нашей дивизии в Житомир, где главной задачей Особого отдела была помощь местному ЧК в их попытках проникновения в подполье украинских националистов с целью предотвращения диверсий. Дело это было сложное, так как уже несколько чекистов, засланных к ним, были разоблачены и зверски убиты.
После перевода Особого отдела в Житомир, Павла, как младшего сотрудника, какое-то время держали, что называется, на подхвате, и большую часть времени он жил на явочной квартире, где должен был обслуживать, как ему сказали, переговоры руководителей ЧК. С кем именно будут вестись эти переговоры, не сообщали. И вот когда руководители ЧК были уже на месте, Павел в окно увидел, как во двор их дома входит…
— Нет, вы только посмотрите… — приглядевших, воскликнул молодой чекист. — Это же Петлюра собственной персоной! Не иначе как домом ошибся. Убью, суку! — После этих слов Павел выхватил из кобуры свой маузер и бросился к дверям.
Чекисты с трудом успели его перехватить лишь в сенях, отобрать оружие и запереть в чулане. После неофициальных переговоров с украинскими националистами Судоплатова выпустили и объяснили суть данного им партийным руководством задания: предложить всем бандитам амнистию, чтобы избежать дальнейшего кровопролития.
Показались рабочие строения и жилые дома, а это означало, что и железнодорожная станция где-то рядом. Генерал продолжал свой рассказ.
— После этого случая с Петлюрой вместо оперативной работы мне неожиданно поручили заниматься налаживанием работы в колонии для беспризорников в Прилуках.
— И чему же вы научили этих беспризорников? — поинтересовался Кирилл.
— Это они меня учили… Но до того, как я уехал работать в детский дом, произошла одна знаковая встреча.
Расстроенный полученным назначением, Павел, выйдя из кабинета руководства ЧК, заметил, как из соседнего кабинета вышла молодая девушка, почти его ровесница и в форме офицера ГРУ. И они чуть было не столкнулись. Судоплатов замер, увидев перед собою, да еще так близко, голубоглазую блондинку, которую он встретил в Одессе.
— Простите, я не…
— Вы куда-то шли? — спросила она.
— Нет, да…
Она улыбнулась и пошла, а он стоял до тех пор, пока девушка не скрылась за поворотом.
Единственный человек, который знал всех в ЧК, был завхоз по фамилии Фельцман. К нему и зашел Павел.
— Товарищ Фельцман, будьте другом, подскажите, а что у вас за девушка в форме сотрудника ГРУ, я с ней сегодня нечаянно столкнулся в коридоре.
— Столкнулся и что? Не убился ведь, вот и беги себе дальше. Не твоего это поля ягодка, Павло, а то стоит тут, понимаешь, сопит…
— У меня, товарищ Фельцман, может, серьезные намерения, может быть, это любовь с первого взгляда…
— Вот когда буржуазию победим и… социализм построим, вот тогда и милуйся. А зовут ее Эмма Карловна Каганова, она у нас руководит деятельностью осведомителей в среде творческой интеллигенции Харькова…
— А мы еще и ими занимаемся?
— ЧК занимается не ими, если ты имеешь в виду творческую интеллигенцию, а врагами революции в среде творческой интеллигенции… Наберут, понимаешь, детский сад, а товарищ Фельцман их должен одеть, разместить, обеспечить питанием… Еще носы скоро скажут подтирать… Кстати, откуда у тебя такой маузер?
— Подарок комиссара Особого отдела…
— Даже так… Тогда слова про детский сад беру обратно… Если что-то будет нужно, не стесняйся, приходи, и товарищ Фельцман тебе всегда поможет.
Когда Павел вошел в класс, где ему предстояло знакомство с первыми воспитанниками детского дома, то он увидел таких же подростков, каким был сам, когда сбежал из дома. И если он был опален Гражданской войной, то многие из его учеников получили уже основательные воровские навыки и даже здесь, тех, кто послабее духом, начали подчинять себе. Вот и сейчас, в ожидании преподавателя, они играли в карты.
— Дети! — обратился к ним чекист, после чего раздался гомерический смех. — Хорошо, я уже и сам вижу, что вы давно не дети. Тогда будьте товарищами и по отношению ко мне, и по отношению друг к другу.
— Товарищ, а нам в пайке махорка положена? — спросил один из них.
— А свидания с кралей будут разрешены? — подхватил второй.
— Товарищ, а ты в карты играешь? — вновь раздался вопрос еще от одного из беспризорников.
— Нет, и вам не советую, — произнес чекист.
— Неужели у коммуняков не нашлось поумней учителей?
— Остальные на фронтах. Я и сам был в бою, когда наша дивизия воевала с Деникиным. Потом, когда вместе с Яшкой Япончиком мы громили остатки банды атамана Григорьева. Затем, когда лично арестовывал украинских националистов…
— И сколько же ты наших братков ухлопал? — раздался новый вопрос, после чего класс мгновенной затих.
— Слава богу, ни одного…
— Теперь понятно, почему тебя к нам в школу сплавили, малахольный ты наш.
И снова начался смех, но был уже иным, не злым.
Судоплатов тогда лишь улыбнулся.
Впереди уже показались станционные здания, какие-то люди шли им навстречу, а генерал неспешно продолжал говорить.
— Нам предстояло воспитать новое поколение молодых людей, которых голод и невыносимые условия жизни вынуждали становиться на путь преступности. Я тогда каким-то внутренним чутьем понимал, что к этим мальчикам нужно проявлять крайнюю меру терпимости, стараясь их понять и не уничтожая в них инакомыслие силой. Вскоре, завоевав их доверие, мы создали фабрику по выпуску огнетушителей, которая очень быстро стала приносить доход, большая часть которого ложилась на личные счета подростков. Уже, как бы в знак благодарности, они действительно научили меня ряду способ изъятия чужих бумажников, что чуть позже действительно помогло мне в одной операции и даже спасло жизнь.
— А чем же закончилась война с украинскими националистами? — поинтересовался курсант.
— Компромиссом. В 1925 году их главари приняли амнистию, которую дало им правительство Советской Украины. После этого мне доверили должность уполномоченного секретно-политического отдела Харьковского окружного отдела ГПУ.
— Не понял… Вы что, как бы задружились, а все жертвы уже и не в счет?
— В чем-то вы, коллега, правы. Да и этот компромисс опять же был скорее на бумаге. В реальности война не прекратилась. И очень скоро настоящая беда коснулась меня, а точнее, Эммы Карловны. Неожиданно стали погибать наши сотрудники. Как правило, в подъездах своих домов. Стали проводить расследование и обнаружилось, что в журнале экстренной связи отсутствует несколько листов с домашними адресами сотрудников губернского ЧК.
Двое погромщиков ворвались в комнату Эммы, когда она уже собиралась идти в ЧК. Оружия у нее с собой не было, но тот, что первым попытался облапить девушку, получил удар коленом между ног.
Второй оказался постарше и поопытнее, он схватил девушку за волосы и рукояткой револьвера ударил в висок. Эмма потеряла сознание, и погромщик стал стаскивать с нее одежду.
Павел вместе с Андреем Жабиным в это время ворвался в подъезд, где располагалась квартира, в которой жила Эмма. Через два лестничных пролета им встретился один из налетчиков, и Жабин, лишь увидев в его руке револьвер, не рассуждая, мгновенно выстрелил. Затем остановился, чтобы удостовериться в том, что он убит и не выстрелит им в спину?
Павел, вбежав к комнату Эммы, успел лишь увидеть ее обнаженное молодое тело, как сильный удар в лицо, а второй затылком о стену заставили его, теряя сознание, сползти спиной по стене.
Следующий, кого увидел Бандера, был Жабин.
— Ты? — с долей удивления спросил Бандера. — Какого хрена?
— Так вышло, мы вроде бы как друзья.
— Уходи, я свое дело закончу и пристрелю потом обоих…
— Их на днях в Москву переводят, а там и я к ним подтянусь. И у тебя будет свой человек в столичном ОГПУ. Подумай об этом…
— Наверное, ты прав. Жаль, я только в нее вошел… Девственницей оказалась, сучка. Ладно, моего можешь пристрелить, а потом сделаешь вид, что погнался за мной…
Так Жабин и сделал, сначала убив второго погромщика, который уже начал подниматься на ноги после удара Эммы, а потом, сделав еще один выстрел в воздух, погнался по крышам якобы догонять Бандеру.
Судоплатов, приходя в сознание, слышит выстрел, а потом видит расплывчатый силуэт Эммы, стоявшей напротив, и пятна крови на ее нательной рубашке. И снова теряет сознание.
Мимо Судоплатова и курсанта, которые шли к перрону вдоль железнодорожного полотна, пронесся грузовой состав. Судоплатову даже пришлось чуть повысить голос.
— Несколько дней девушка не появлялась на работе. В отделе кадров мне сказали, что Эмма попросилась навестись младших сестер, которые жили в Крыму у ее дальней родственницы. И руководством она была отпущена в отпуск. Ведь никто тогда не знал, что с ней случилось. Наши последующие отношения налаживались очень трудно. Однако, равно обездоленные судьбой, мы все равно тянулись друг к другу. И вскоре стали жить как муж и жена.
— Хорошо, что все так сложилось. А вот как обстояли дела с вашим поиском предателя, по вине которого погиб ваш брат Николай и который предупредил Петлюру и Коновальца о подходе частей Красной армии?
— Тогда мои подозрения остановились на заведующим в ЧК отделом информации Козельском. И я даже начал негласное наблюдение за этим бывшим белым офицером. Как я узнал позже, Козельский был из обедневшей дворянской семьи и испытывал искренние симпатии к революции, чем и заслужил наше доверие. Но меня было уже не остановить…
После неряшливого и торопливого обыска, который Павел учинил в квартире Козельского, бывший офицер понял, что находится под наблюдение. Он отправил семью в деревню к родным, а, придя домой, покончил жизнь самоубийством, оставив записку…
Содержание посмертной записки Козельского зачитывал чекист Витнер: «Видит Бог, что я не виноват перед молодой республикой Советов. Чтобы не дожидаться ареста и не испытывать мук возможных пыток, так как не понимаю, в чем именно меня могли подозревать, а главное, в чем именно мне предстоит признаваться, я решился добровольно уйти из жизни». И приписка: «Да здравствует революция!»
— Щенок, что ты о себе возомнил? — ударив кулаком по столу, произнес старый чекист и начальник Харьковского ЧК, обращаясь к Павлу. — Да кто тебе позволил самодеятельностью заниматься? Такого работника из-за тебя потеряли… Чтобы ноги твоей больше здесь не было… Вон отсюда!
Во время выноса тела чекиста на улицу Судоплатов увидел приехавших на похороны Козельского его больную жену и троих детей, лишившихся отца и средств к существованию. И Павел, который не плакал на похоронах своего родного брата, впервые заплакал потому, что осознавал свою личную вину.
Как только Судоплатов с Кириллом поднялись на платформу, то сразу и завьюжило.
— И что же случилось дальше? — спросил Кирилл генерала.
— В это самое время начальнику ЧК с нарочным пришел пакет от товарища Косиора, который в это время был секретарем ЦК Коммунистической партии Украины. В нем была его рекомендацию для моего вступления в ряды коммунистической партии. Увольнять, естественно, не стали.
— Тут у вас, товарищ генерал, явная нестыковочка. Товарищ Косиор-то откуда вас знал?
— Он знал Эмму, а она до перехода в ЧК работала с секретарем Гомельской парторганизации товарищем Хатаевичем, на квартиру к которому мы иногда приглашались в качестве гостей, хотя и были тогда лишь комсомольцами. Косиор, как секретарь ЦК, и пообещал нам обоим дать рекомендации для вступления в коммунистическую партию. Однако важнее рассказать тебе о другом… Однажды, о чем я узнал позже, Эмма в мое отсутствие зашла в мой рабочий кабинет…
Зайдя в кабинет, Эмма положила мужу на стол бутерброды для чая, а потом увидела папку с надписью «Лидеры украинских националистов», в ней стопку фотографий. И, перебирая их, увидела фото того, кто ее попытался изнасиловать. На обратной стороне фотографии было написано — Бандера.
Курсант, уже с билетом на электричку, снова подошел к генералу.
— Она, как я понимаю, тогда так и не сказала вам о том, что узнала своего насильника?
— Нет. Правда, через какое-то время Эмма неожиданно сказала мне, что Андрей Жабин очень странно себя повел, когда увидел того, кто ее насиловал. Ей даже показалось, что они знакомы, так как первый выстрел чекист сделал почему-то не в бандита, а в воздух…
— То есть она предположила о возможной связи Жабина и Бандеры?
— А ведь ваша жена в чем-то права, Павел Анатольевич…
— Согласен, но разобраться в этом деле до конца я тогда не успел. Вскоре главу украинского ГПУ Балицкого назначили председателем общесоюзного ОГПУ и тот, по рекомендации своих друзей Косиора и Хатаевича, забрал меня с Эммой в Москву.
Подошел электропоезд.
— А вот и ваша электричка, коллега, — сказал генерал, прощаясь. — Если еще буду нужен, дорогу ко мне вы уже знаете.
И Кирилл прошел в вагон остановившегося электропоезда.
Какое-то время генерал провожал взглядом отходящий поезд. Хвостовой вагон поднял вихревой поток первого снега, который и скрыл поезд.
К 18.00 генерал Судоплатов на своей машине подъехал к зданию Академии и поставил машину в зоне видимости входных дверей.
Кирилл показался на пороге через несколько минут. Судоплатов уже хотел было посигналить ему, но в это время увидел, как из машины, что стояла чуть впереди, вышли два молодых человека. И после короткого разговора, курсант Карпицкий подсел к ним в машину.
Судоплатов сначала записал в блокнот номер той машины и уже после этого поехал в сторону своей дачи.
В одном из кабинетов этого учреждения с Кириллом Карпицким вел беседу офицер в штатском:
— Мы внимательным образом отслеживаем успехи всех учеников нашей академии, так как от их подготовки зависит и будущее этой важной для страны организации. Знаем и о ваших успехах. Теперь по существу: почему именно временной период 20–50 лет деятельности внешней разведки был выбран вами для дипломной работы?
— Странно, что вы задаете такой вопрос. Это же очевидно… Мне интересно дело, связанное, например, с подготовкой и осуществлением операции по ликвидации Троцкого.
— А там есть что-то такое, чего я, например, не знаю? — уже с иронией спросил Кирилла сотрудник КГБ.
— Я этого не исключаю…
— Любопытно. Вероятно, что именно по этой причине вы вступили в прямой контакт с бывшим генералом Судоплатовым.
— Я думал, что генералы бывшими не бывают. К тому же, насколько мне известно, он полностью реабилитирован. Или вы этого тоже еще не знаете. Но в одном вы правы. Думаю, что генерал знает намного больше, чем это можно прочесть в делах, хранящихся в ваших архивах и даже в книге его воспоминаний. Вы скорее всего уже в курсе, что я ею интересовался.
— С огнем играете, курсант Карпицкий. Мой вам совет, если вдруг вы услышите действительно что-то новое или необычное, то поставьте и нас об этом в известность.
— Тогда милости прошу на защиту моего диплома.
— Остроумно, — сказал офицер, делая отметку на пропуске, а затем добавил: — Так уж с годами сложилось, что не мы приходим, а к нам привозят. И тогда это будет уже совсем другая защита. Подумайте об этом на досуге. Вы свободны, вот ваш пропуск.
Ольга Мальцева была не только сокурсницей Кирилла Карпицкого, но и внучкой генерала Генерального штаба России. Дружить предпочитала с теми, кто обладал способностью самостоятельно мыслить, и вскоре остановилась на Кирилле, зная и то, что он сирота, а следовательно, всего в этой жизни добивался самостоятельно. К тому же он был в ее вкусе.
— Привет, — начала девушка, поцеловав Кирилла. — Куда это тебя сегодня увозили эти красивые мальчики в черных плащах.
— Могла бы и сама догадаться…
— Думаю, что таким образом знакомятся с теми, кого наметили пригласить на работу в Центральный аппарат КГБ.
— А для начала предложили стучать на генерала Судоплатова? Идиоты…
— Он разве жив?
— Я сам был очень удивлен этим известием, если честно.
— Как же это все мерзко. Зачем я только послушалась деда и пошла в эту академию.
— Исправить что-либо уже поздно, тем более что мы с тобой на последнем курсе. Думаю, что дед поможет тебе устроиться на любую другую работу. Я же, со своей стороны, могу лишь на время скрашивать банальный привкус нашей учебы. Если ты, конечно, не против…
— Очень даже не против…
После этих слов Кирилл обнял девушку и последовал затянувшийся поцелуй.
Было уже поздно, а курсант Карпицкий так не появился. Это стало немного волновать старого разведчика. Он выключил телевизор, отложил в сторону свежие газеты и, налив себе виски, вышел на крыльцо. Было полнолуние…
Кирилл появился на даче уже далеко за полночь и обнаружил генерала, который сидел в гостиной в полной темноте и глядел в окно на то, как в свете фонаря кружились, падая на землю, снежинки.
— Позвольте мне растопить камин, товарищ генерал, — начал курсант, войдя в гостиную.
— Позволяю. Первый снег и живой огонь в камине, что может быть прекраснее, особенно на исходе жизни, — сказал генерал так, словно уже точно знал нечто о себе…
Пока Кирилл возился у камина, генерал встал и перенес на стол чашку с термосом, а затем тарелку с салфеткой, прикрывающей хрустящие хлебцы. Рядом поставил масленку и еще две тарелки, на которых лежали нарезанный сыр и паштет.
Кириллу удалось быстро возжечь огонь, который, потрескивая, не иначе как тоже начал сетовать ему уже на свою судьбу…
— Не думал уже, что ты приедешь… — сказал Судоплатов. — Ступай сначала в ванну, приводи себя в порядок, потом и поужинай.
Когда курсант вышел из ванной, то генерал уступил ему свое место за столом, а сам опустился в кресло, и пока Кирилл за обе щеки уминал бутерброды с паштетом и сыром, запивая их горячим крепким чаем, Судоплатов о чем-то думал, глядя на резвящееся пламя огня.
— Спасибо, что не дали умереть голодной смертью… — произнес курсант, перенося опустошенные тарелки ближе к мойке. — Павел Анатольевич, мы сегодня могли бы поговорить?
— О чем вы хотели поговорить? — обратился Судоплатов к юноше, который уже присел к столу.
— Я давно хотел спросить о ликвидациях за рубежом, но не явных врагах, а о тех, кого называют разведчиками и нелегалами. Об этом сегодня часто говорят, пишут и спорят.
— Тут нет однозначного ответа, — начал свой ответ Судоплатов, внимательно глядя юноше в глаза. — Каждый случай должен рассматриваться особо. Правда, как показало время, многим нашим разведчикам, людям, безусловно одаренным, присуща одна общая слабость: в какой-то момент они заигрываются, теряют бдительность, уверовав в свою неуязвимость, и иногда даже начинали вести беспечный образ жизни. Именно с этого момента они сами становятся объектами наблюдения. Другие увлекались написанием мемуаров, называя себя агентами Кремля или Сталина, часто приписывая себе заслуги других, а главное, проговаривались о том, о чем не надо было бы говорить вообще. Есть те, которые всерьез увлекались женщинами, а кто-то карточной игрой, а играли всегда по-крупному, часто проигрывая деньги, которые им не принадлежали. Когда приходило время за эти суммы отчитываться, они, как правило, пытались скрыться, а чаще сдавали свои агентурные связи и становились активными борцами со сталинским режимом, начиная описывать зверства, творимые в наших застенках.
— А в этих застенках действительно творились зверства? — снова задал вопрос Кирилл.
— Позволь мне сначала ответить на первый вопрос, — попросил его генерал. — И не иронизируйте.
— Извините…
— Я впервые узнал о похищениях и ликвидациях перебежчиков, проводившихся ОГПУ-НКВД в Европе, лишь став помощником начальника Иностранного отдела, — продолжал свои воспоминания Судоплатов. — И хорошо помню первое совещание по одному из таких дел…
Войдя в кабинет начальника Иностранного отдела Пассова, Судоплатов увидел там его заместителя Шпигельгласа. Судоплатову предложили подсесть к столу, и он услышал диалог двух руководителей внешней разведки. Говорил Пассов.
— Стало доподлинно известно, что разведчик-нелегал Порецкий, засланный в Западную Европу, взял крупную сумму денег, предназначенных для оперативных целей, положил их в один из американских банков, а затем перестал выходить на связь. Более того, он написал письмо в советское полпредство во Франции, в котором гневно осуждал товарища Сталина. Грустно то, что это письмо каким-то образом появилось в одном их троцкистских изданий. Товарищ Шпигельглас, что вы можете сказать по этому поводу?
— Мы знали, что в последнее время он вел, скажем так, безалаберный образ жизни, но в лояльности к Троцкому или к кому-либо из его группы замечен не был, — начал свой ответ Шпигельглас.
— Сергей Михайлович, где в последний раз его видели? — продолжал задавать уточняющие вопросы Пасов.
— В Швейцарии. Я уже подготовил группу из двух агентов. Это наши нелегалы Афанасьев и его шурин Правдин. Ждут лишь вашего распоряжения.
— Пусть немедленно приступают к ликвидации.
В машине с включенным подслушивающим устройством двое сотрудников ФСБ слушают диалог генерала и курсанта.
Голос Судоплатова: Ликвидаторы подсели к столику Порецкого под видом бизнесменов. Очень быстро начали вместе выпивать. Вскоре они спровоцировали ссору и, не обращая внимания на посетителей, вытолкнули Порецкого из ресторана, запихнули в свою машину и увезли.
Порецкого вывели из машины в нескольких километрах от Лозанны. Он умолял отпустить его, упал на колени, предлагал большие деньги.
Чекисты выстрелили одновременно, а затем, оставив труп на обочине, уехали.
Судоплатов встал, подошел к резному буфету, затем достал, открыл и поставил на стол бутылку очень редкого вина. После чего поставил рядом два бокала.
— Я не пью… — произнес курсант, внимательно наблюдая за действиями генерала.
— Я тоже… — сказал Судоплатов, уже открыв бутылку и наливая себе в бокал игристый напиток, и чуть пригубил его. — Чекисты, которые совершали эту ликвидацию, получили ордена, а по специальному постановлению правительства мать Правдина, как старая коммунистка, проживающая в Париже, получала пожизненную пенсию, так и не узнав об истинной причине гибели сына.
— То есть вы хотите сказать, что одновременно проявлялась гуманность по отношению к их близким? Предположим. А как же с убийством ленинградского партийного руководителя Сергея Мироновича Кирова?
— Это совсем другое дело. Официально он был убит Николаевым, якобы ревнивым мужем официантки, которая работала при секретариате Кирова в Смольном. Не секрет, что Сергей Миронович действительно увлекался артистками Ленинградского театра оперы и балета. Наш отдел в свое время это выяснял. Но, по моей версии, он был убит не за связь с кем-то из женщин, а за отказ в интимной связи с женой, скажем так, одного очень высокопоставленного чиновника. А все остальное, Николаев и его жена были лишь инструментом ее изощренной мести.
— Неужели и такое бывает?
— Тогда имя Кирова и память о нем были священны. В глазах народа Киров был идеалом твердого большевика и верного сталинца, и конечно же только враги могли его убить… Поверишь, но тогда я ни минуты не сомневался в необходимости охранять престиж правящей партии. Мы, особенно молодые чекисты, искренне верили, что Зиновьев, Каменев, Троцкий и Бухарин были врагами Сталина. И даже считали, что если обвинения против них преувеличены, то это, в сущности, мелочи… Я слишком поздно осознал всю важность такого рода «мелочей» и, к сожалению, вижу, что был не прав. Теперь хорошо понимаю, что любая затянувшаяся мысль о мести часто делает из человека настоящее чудовище… Подумайте об этом, а я позволю себе еще раз спросить, вы все еще не желаете пригубить вина? — В этот момент генерал достал из кармана небольшое устройство и переключил какой-то тумблер.
Сотрудник ФСБ, который сидел с наушниками, начал лихорадочно переключать клавиши своей аппаратуры.
— Что ты засуетился? — спросил его старший и определенно более опытный напарник.
— Звук пропал, — ответил тот.
— Старик глушилку включил… Что же там намечается?
— Может, подойдешь поближе? — предложил старший.
— Чтобы схлопотать пулю от этого терминатора? Уволь, я на это не подписывался…
Увидев в руках генерала непривычное устройство, Кирилл заинтересованно спросил:
— Что это?
— Считаю, что грех разбрасываться перспективными разведчиками. Слава богу, что у меня осталось несколько друзей из технического отдела. Так что сегодня в моем доме вы можем говорить спокойно. Вас никто не услышит…
Генерал вновь взялся за бутылку и налил немного вина уже в оба бокала.
— По опыту знаю, что вино поможет вам расслабиться…
— Оставьте это, да и расслабляться я сегодня не собираюсь, — произнес Павел, а затем встал и выхватил из кармана оружие. — Расскажите лучше о Саре и Павле Штейнбергах, которых за измену родине приговорили к смерти и ликвидировали. Ведь это было сделано уже под вашим руководством?
— Думаю, что действительно пришло время поговорить о них. Я слышал, что этих нелегалов обвинили в измене, и накануне совещания по этому вопросу попросил принести мне их дела, чтобы самому попытаться понять, что же произошло тогда в Англии. Извольте, я расскажу о том, что было после…
Когда утром генерал Судоплатов вошел в приемную, то увидел, что на стене нет портрета Берии.
— Где портрет Лаврентия Павловича?
— Портрет снял и унес один из работников комендатуры, ничего не объяснив, — начал свой ответ дежурный офицер. — Товарищ генерал, вы просили к утру приготовить дело Штейнберга…
— Помню, принесите его мне через пять минут.
Генерал уже сидел за столом, когда дежурный офицер положил ему на стол папку. Павел Анатольевич пододвинул ее к себе и, открыв, начал внимательно вчитываться в подшитые страницы дела.
Неожиданно распахнулась дверь его кабинета, и он наполнился людьми в черных кожаных плащах.
— Судоплатов, вы… — начал полковник Гордеев, ответственный за такого рода поручения.
— Не забывайтесь, генерал-майор Судоплатов… — одернул его Судоплатов.
— Уже не важно. Вы арестованы. Начинайте обыск…
— Хочешь верь, хочешь нет, — продолжал Судоплатов, — я успел прочитать тогда не более десяти страниц того дела. Конечно, я не ангел, но к вопросу о ликвидации твоих, как я понимаю, родственников, видит бог, я не имею никакого отношения. Хотя должен признать, что вы хорошо разыграли историю с дипломной работой для того, чтобы войти ко мне в доверие. И даже, как я вижу, успел найти мое именное оружие. Из вас, Павел, действительно может получиться хороший разведчик. Правда, вы, коллега, допустили одну ошибку, не сообщив мне о том, что вас приглашали на Лубянку.
— А что это меняет?
— Вы не согласились на сотрудничество с ними, в результате за вами с этого момента стали постоянно следить, а все разговоры прослушивать. Но сегодня я им такой подарок не сделаю.
Говоря это, Судоплатов, допив вино, поставил фужер на стол, а затем подошел к камину и подкинул в него пару березовых поленьев. Когда он увидел, что пламя занялось не на шутку, то снова обратился к слегка ошеломленному курсанту.
— А теперь, собственно, займемся тем, ради чего вы действительно сюда и пришли. Сейчас, убив меня и обставив все, как самоубийство, вы сможете, наконец-то, осуществить план своей давней мести за родных вам людей. Смерть меня уже давно не пугает… Так что начинайте, курсант Карпицкий…
Машина с сотрудниками ФСБ уже была припорошена снегом, а внутри спали те, кому была поручена прослушка телефонных и иных разговоров Судоплатова.
Утром следующего дня Карпицкий одетым проснулся на диване в гостиной. Он бросил тусклый взгляд на стол, уставленный тарелками с остатками закусок и открытыми бутылками, а также на пистолет, лежавший на краю стола.
С трудом поднявшись, он разделся, прошел в ванную, где принял душ. Чуть позже, перепоясанный полотенцем, Кирилл вышел на крыльцо.
Судоплатов стоял на берегу своего пруда, любуясь первыми лучами солнца нового дня, уже перевалившимися через верхушки усыпанного снегом леса. Услышав скрип двери, генерал оборачивается.
— Живой?
— Можно сказать и так… Это сколько же мы вчера выпили?
— Не важно. Собирайтесь и поторопитесь, чтобы не опоздать на свою электричку. Я объясню более короткий путь… На столе пакет с бутербродами, позавтракаете в дороге. Сами виноваты, коллега, слишком долго спите.
Уже у калитки генерал что-то объяснял Кириллу, потом какое-то время смотрел на удаляющуюся фигуру курсанта, а перед тем как уйти домой, дружески помахал рукой проснувшимся сотрудникам Управления оперативно-технических мероприятий.
Оглавление
- Пролог
- Часть первая. Сотрудник ЧК
- Часть вторая. Свой среди чужих
- Часть третья. Бомба в коробке из-под конфет
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Последний рыцарь империи предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
