Сумма впечатлений

Сергей Изуграфов

Алекс Смолев переезжает из Санкт-Петербурга на греческий остров Наксос, где покупает виллу и виноградник. Загадочные убийства постояльцев виллы и жителей острова заставляют Смолева принять активное участие в расследовании преступлений. Ему помогают его друзья, работники виллы, инспектор уголовной полиции острова и даже Бюро Интерпола в Греции. И вот снова очередное преступление ставит полицию в тупик…

Часть первая

Пьер-Огюст Ренуар. «Мулен де ля Галетт»

(Из досье Интерпола: Пьер-Огюст Ренуар, «Мулен де ля Галетт», 1876 год. Холст, масло. 78 х 114 см. Частная коллекция в Европе. Оценивается в сумму 75—100 млн. долларов).

Сегодня людям хочется все объяснить.

Но если можно объяснить картину,

значит это уже не искусство.

Пьер-Огюст Ренуар.

Теперь на верхнюю террасу, где всегда проходил торжественный обед в первый вечер заезда гостей, Алекс поднимался первым, за полчаса до назначенного времени, чтобы убедиться, что все в порядке и кухня справляется со своими обязанностями. Впрочем, и в этот раз волноваться ему не пришлось: столы были расставлены и застелены белоснежными скатертями, вазы с фруктами, напитки и холодные закуски уже стояли на столах, а из кухни доносился божественный аромат блюд, которыми Петрос — виртуоз в своем деле — решил порадовать гостей в этот вечер.

Смолев потянул воздух носом: патудо — барашек на вертеле — традиционное блюдо острова, креветки на гриле с чесноком и лимоном, дорада, запеченная в духовке с тимьяном и белым перцем, сувлаки — шашлычки из свинины с тцатцтики, астакомакаронада — спагетти с омаром, росто — кусочки петуха, сваренного в вине, запеченный в духовом шкафу нежный островной картофель с розмарином и сливочным маслом, салаты из овощей, тушеные баклажаны с чесноком и, конечно, мусака — традиционная греческая запеканка с ягнятиной, баклажанами, сладкими перцами, картофелем, соусом бешамель, — и все покрыто сверху зарумяненной сырной корочкой.

Алексу навстречу из кухни вышел Петрос и гордо улыбнулся, увидев хозяина виллы. К приему гостей все было готово.

Спустя пятнадцать минут на ароматы, изливавшиеся с верхней террасы, потянулись гости. Алекс и Рыжая Соня встречали их у входа в ресторан, предлагали прохладительные напитки и приглашали к столу.

Первыми пришли Лили и Джеймс Бэрроу. На лице археолога было явно написано нетерпение.

— Какие ароматы, Алекс! Мой Бог! — воскликнул англичанин, едва переступив порог террасы и потирая в нетерпении ладони. — Как мы счастливы вернуться на виллу «Афродита»! Надеюсь, в связи с наплывом туристов на острове нет перебоев с морепродуктами?

— Добрый вечер, Лили, добрый вечер, Джеймс! — церемонно поклонился Алекс старым друзьям и крепко пожал руку англичанину. — Я специально заказал для вас, дорогой друг, у Петроса большое дополнительное блюдо с креветками. Его принесут персонально на ваш столик. Наслаждайтесь! Конкурентов не будет!

— Вы очень добры, Алекс, дорогой! — весело рассмеялась Лили. — Я уверена, что вы это сделали ради меня! Я не могу видеть, как мой муж постоянно съедает все креветки на столе, мне все время хочется провалиться от стыда сквозь землю! Теперь у него будет свое личное блюдо, и общий стол не пострадает!

— Не уверен, не уверен, — пробормотал Джеймс, в нетерпении сопровождая горящим взглядом официанток, выносивших подносы с горячими закусками. — Ничего не могу гарантировать… Как вы думаете, Алекс, пока все соберутся, — закуски еще не успеют остыть?

Смолев добродушно рассмеялся. Поездка на материк, видимо, и в самом деле далась археологу нелегко.

— Этого не случится, Джеймс! Только не на нашей кухне!

— Кстати, а где маленькая Кристина? — спросила, подойдя ближе, Рыжая Соня. — Я знаю, что Петрос испек для нее персональный торт, только это — секрет!

— Петрос — настоящий волшебник, у него большое и доброе сердце, — растроганно сказала Лили. — Наша Кристи каждый день его вспоминает! Так весело смеется всегда, когда его видит! Она немного устала после пляжа, мы решили сегодня уложить ее пораньше. Она хорошо покушала в таверне. Джеймс нес ее на руках с моря: она уже заснула. С ней осталась горничная Артеми — они очень подружились с нашей дочкой. Ребенок на острове очень счастлив, Алекс! И мы тоже!

— Хорошо, — сказала Соня, улыбнувшись Лили и Джеймсу. — Я тогда распоряжусь, чтобы торт вам принесли в номер. Может быть, когда она проснется, — ей будет приятно! Проходите, пожалуйста, я провожу вас к столу.

Следующими по лестнице поднялись Мария и Димитрос Аманатидис. Мужчины обменялись крепким рукопожатием. Мария обняла Алекса и расцеловала в обе щеки с итальянским темпераментом.

— Алекс, спасибо, что продолжаете традиции виллы, — произнес с чувством Димитрос. — Мы с мамой ни разу не пожалели, что фамильная вилла Аманатидисов перешла в ваши руки! Мы вам очень благодарны! И за таверну тоже! Мама звонила на днях, ей на материк шлют письма ее старые подруги с острова, хвалят таверну и Петроса. Она просила передать вам, что у нее просто нет слов, как она вам признательна; сказала, что приедет в гости и крепко вас расцелует! Вы должны знать, что Ирини очень гордится, что таверна «У Ирини и Георгиоса» — теперь лучшая на острове. И все благодаря вам!

— Поверьте, Димитрос, мой друг, — смущенно и растроганно ответил Смолев, — в этом наша общая заслуга!

— Мы тоже скоро вас пригласим в гости, — загадочно улыбаясь, произнесла Мария. — Дом почти достроен, и мы будем праздновать новоселье! Приедут мои родители и сестры из Тосканы! Вы уже приглашены, Алекс! И все ваши друзья тоже!

— Прекрасная новость! Буду очень рад! — церемонно поклонился Смолев, жестом приглашая их пройти на террасу. — Прошу вас, друзья, проходите, вы здесь по-прежнему дома!

Рыжая Соня повела Димитроса и Марию к столу, а Алекс переключил свое внимание на плотного господина лет пятидесяти пяти на вид, в очках с золотой оправой, отличном светлом костюме и белоснежной сорочке с платиновыми запонками, терпеливо и невозмутимо ожидавшего своей очереди.

— Герр Вольфганг Крамер, — перешел на немецкий язык Смолев, приветствуя гостя коротким поклоном, — рады вас приветствовать на вилле «Афродита». Меня зовут Алекс Смолев, я хозяин виллы.

— О! Вы говорите по-немецки так, словно всю жизнь прожили среди нас, — добродушно улыбнулся герр Крамер, ничуть не удивившись. — Прекрасное место, чудесный остров и, похоже, — потянул он носом, — великолепная кухня! Очень рад знакомству!

— Уверен, наша кухня вас не разочарует! Прошу вас, герр Крамер, моя управляющая вас проводит, — еще раз кивнул Смолев, проводив взглядом известного галериста, спешившего занять свое место за столом.

Судя по брюшку, решил Алекс, он вполне способен составить конкуренцию Джеймсу Бэрроу с его аппетитом, что уже успел войти на вилле в поговорку. «Голоден, как английский археолог», — шутили кухарки про какого-нибудь оголодавшего гостя, съедавшего по три порции очередного кулинарного шедевра, что выходил из рук Петроса.

Повернувшись к лестнице, Смолев увидел уже четверых гостей, что поднимались ему навстречу, быстро и весело переговариваясь между собой по-французски. Впереди шла пара молодых художников — Мари и Гастон Леблан, а за ними спешили, стараясь не отставать, еще две миловидные женщины «неопределенного возраста», как охарактеризовала их Катерина, — Моник Бошан и Джульетта Гаррель.

— Мадам и месье, — неожиданно обратился к ним Смолев на языке Вольтера и Гюго, вызвав у гостей неописуемый восторг. — Меня зовут Алекс Смолев, я хозяин виллы. Сердечно приветствуем вас на острове Наксос, надеемся, что вы не разочаруетесь в греческом гостеприимстве.

— Но как же так? Как это возможно? — удивленно прощебетала одна из дам. — Нам сказали, что хозяин виллы — русский, а вы, месье, словно вчера из Парижа, с Елисейских Полей! Вы долго жили во Франции?

— Несколько лет, — кивнул Алекс. — Буду рад, если вы найдете местную кухню достойной. Высокое мнение парижан о наших кулинарных достижениях нам будет особенно лестно. Прошу вас, добро пожаловать! Это моя управляющая Софи! Она вас проводит!

Парижане веселой гурьбой прошли за Рыжей Соней и уселись за стол, потирая руки в нетерпении, словно завороженные ароматами, доносившимися из кухни.

Алекс снова вернулся на свой пост в ожидании гостей. Ждать пришлось недолго. По лестнице быстро взбежал поджарый американец с худым и желчным лицом.

— Добрый вечер, — произнес Смолев с отличным бостонским произношением, внимательно всматриваясь в гостя. — Мистер Джесси Куилл, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — процедил американец. — Я пришел поужинать…

— И попали по адресу, мистер Куилл, — кивнул Смолев, жестом приглашая страхового детектива на террасу. — Меня зовут Алекс Смолев, я владелец виллы. Моя управляющая вас проводит, прошу!

— Ну-ну, — недоверчиво покачал головой американец, отправляясь вслед за Рыжей Соней. — Поглядим, чем вы тут кормите!

— Эти американцы порой совершенно невыносимы! — произнес чей-то голос на лестнице, пока Смолев провожал взглядом страхового детектива и наблюдал, как тот усаживается за стол, по-прежнему сохраняя недовольное выражение на лице. — Такие снобы! Жан-Пьер Клермон, адвокат!

Развернувшись, Алекс увидел перед собой бойкого господина средних лет и средней комплекции, с совершенно непримечательным лицом и напомаженными редкими волосами.

А, это тот самый «мутный» господинчик, припомнил Алекс, что с места в карьер предложил Катерине представлять ее интересы в суде против работодателя. Вот он какой, швейцарский адвокат. Ладно, посмотрим, что ты за субчик!

— Прошу вас, месье Клермон, — сдержанно произнес Смолев. — Рады приветствовать вас на вилле «Афродита». Моя управляющая Софи вас проводит за стол.

Услышав знакомые голоса из длинной галереи, Алекс спустился по лестнице навстречу друзьям. Виктор Манн и Тереза были нарядно одеты к ужину. Рядом с ними стоял высокий и нескладный грек, сильно сутулясь, словно стесняясь своего роста — от этого он походил на худой вопросительный знак. Мужчины обменялись рукопожатиями.

— Саша, познакомься, — произнес Манн. — Профессор Спиро Фасулаки. Искусствовед, эксперт по импрессионистам и постимпрессионистам. Хотя провалиться мне на этом самом месте, если я отличу одних от других. Ох уж эти мне кабинетные ученые: хлебом их не корми, — дай все классифицировать!.. Ты меня слушаешь? Саша, ау?

— Она сейчас выйдет, Алекс, — понимающе улыбнулась Тереза, укоризненно покачав мужу головой и потянув его за руку в сторону верхней террасы. — Мы пойдем наверх, не переживайте. Ждем вас за столом!

— Да, да, конечно, спасибо! — невпопад ответил Алекс. Его взгляд был прикован к дальней двери на галерее. К двери номера первого. Он не успел встретить ее с парома, хлопоты на вилле помешали. Стефанию встретили Манны.

Дальняя дверь распахнулась, и из номера вышла Стефания Моро, испанка с французскими корнями. Увидев Алекса, девушка радостно улыбнулась и направилась к нему своей упругой и танцующей походкой, которая всегда его так восхищала. Она была в длинном греческом платье-тунике цвета шафран, которое ей очень шло. Подойдя к нему очень близко, почти вплотную, она поцеловала его в щеку и тихонько произнесла по-испански:

— Hola! Gracias por las flores! Que son hermosas!²

— Hola! — эхом отозвался Алекс, взяв ее руки в свои и с нежностью глядя в ее смеющиеся зелено-карие глаза. — Hola querida! Te extrano, no fueras tan larga!³

— Solo cinco dias!⁴ — тихонько рассмеялась она, встряхивая густыми черными волосами.

— Es una eternidad!⁵ — покачал он головой.

— Не язык — музыка! — произнес по-английски довольным басом Виктор Манн, выглянув из-за угла. — Слушал бы и слушал! Только есть очень хочется, а без вас, милая Стефани, они ведь не начнут!

— Да, да, конечно, — смущенно перешла на английский Стефани. — Давайте же поторопимся!

И все четверо поспешили по лестнице наверх, туда, где Рыжая Соня уже начала волноваться из-за отсутствия Алекса и остальных гостей.

На террасе официанты бодро разносили вино и горячие закуски.

Алекс, усадив Маннов и Стефанию, встал во главе стола и, звякнув ложечкой о бокал, попросил внимания у собравшихся.

— Дорогие друзья! — произнес он по-русски. За его спиной стояла Рыжая Соня и переводила его слова на английский. — Я рад приветствовать вас всех на вилле «Афродита»! Желаю вам насладиться отдыхом и чудесной греческой кухней! Приятного аппетита!

Гости, уже разгоряченные вином с виноградника Спанидисов — одного из лучших на острове — дружно захлопали в ладоши. Вскоре гостей начали обходить официанты с большими подносами в руках и предлагать каждому на выбор понравившееся блюдо. Гости оценили все: и баранину на вертеле, и запеканку, и спагетти с омарами. Внимательно наблюдавшему за гостями, Смолеву было видно, как француженки, закатывая глаза от удовольствия, наслаждались мусакой и запеченной дорадой, молодой художник Гастон от них не отставал.

Солидный швейцарский галерист отдал должное пасте с омарами и баранине на вертеле. «Мутный», как окрестила его Катерина, адвокат Клермон сосредоточился на сувлаки и печеных овощах на гриле, запивая мясо большим количеством домашнего вина. Даже желчный американец, распробовав белое вино из долины, порозовел, лицо его разгладилось, и он уже в который раз просил официанта наделить его очередной двойной порцией тушеного в вине петуха — росто и сладкого печеного картофеля с розмарином, поглощая еду с видимым удовольствием.

Манны, как всегда, ели и пробовали все с большим аппетитом, Стефания предпочитала рыбу и овощи на гриле, а забавный профессор-искусствовед из Афинского университета, который, сев за стол, стал еще больше напоминать вопросительный знак, с радостью поедал картофельную запеканку с ягнятиной.

Самым счастливым выглядел, конечно, Джеймс Бэрроу. Его «персональное» блюдо с креветками на гриле было гигантских размеров.

Каждый нашел себе блюдо по вкусу, Петрос мог быть доволен!

— Кого нет? — обеспокоенно шепнул Алекс Рыжей Соне, сидевшей справа от него. — Я вижу три пустых места за столом.

— Я заметила, босс! Нет Шульца, немецкого журналиста, — кивнула Соня, сверившись с записями в маленьком блокнотике с тисненой кожаной обложкой. — И двоих греков из восьмого номера. Греки ушли еще с утра, так и не возвращались, а Шульца я видела около двух часов назад, он куда-то очень торопился. Я предупредила его насчет ужина, но он, по-моему, был так погружен в свои мысли, что меня не услышал. А настаивать я постеснялась.

— Предупреди Петроса, чтобы оставил ужин для всех троих, — распорядился Смолев. Пусть отнесут им в номера и поставят на стол в судках, если они не успеют появиться.

— Хорошо, босс! Так и сделаем, — кивнула София. — Пора представить Петроса?

— Думаю, самое время! — согласно кивнул Алекс и поднялся со своего места. Соня быстро встала и ушла на кухню.

— Уважаемые дамы и господа! — произнес Смолев по-английски. — Разрешите представить вам настоящего профессионала, замечательного человека, потрясающего кулинара и гениального художника в своем деле — нашего повара Петроса Папаскириса!

Соня вывела за руку из кухни смущенно улыбавшегося Петроса, которого встретили бурной овацией.

— Волшебник, волшебник, браво! — кричали француженки, хлопая в ладоши.

Неловко поклонившись, польщенный повар снова ушел на кухню — впереди гостей еще ждал десерт. За столом наступило время разговоров.

— Этот повар — действительно художник в своем деле, как вы совершенно верно подметили, дорогой хозяин, — кивая в подтверждение своих слов, заявил упитанный арт-дилер герр Крамер. — Поверьте старому галеристу, господа: в художниках я знаю толк! Таких природных ярких красок, как на этом щедром столе, я не видел в картинах современных художников уже много лет! Как бы их картины продавались, будь они столь же сочны и реалистичны!

— Но в полотнах импрессионистов конца девятнадцатого века такие цвета, безусловно, присутствуют! — произнес Гастон Леблан. — Не так ли, месье галерист?

— Можете звать меня Вольфганг, молодой человек, — добродушно кивнул арт-дилер со стажем. — Вы правы, безусловно! Поэтому я здесь!

— Ох уж мне эти галеристы, — едко произнес раскрасневшийся от вина Джесси Куилл. — Столько каши заварили, что вовек не расхлебать! Ни в одной афере с полотнами не обходится без вашего брата! Поверьте старому детективу!

— Возможно, — легко согласился герр Крамер. — Не буду спорить, дорогой мой! Вам виднее! Но похищают полотна, все-таки, не галеристы! Их крадут виртуозы, профессионалы, возможно, даже романтики! Недаром кто-то из великих сказал, что преступник — это художник, творец! Детектив — всего лишь критик!

— Кто это такое мог сказать? — подозрительно покосился на швейцарца американец. — Никакие они не романтики! А настоящие сукины дети!

— Гилберт Честертон, — негромко произнес Джеймс Бэрроу.

— Простите? — повернулся к нему американец, не расслышав.

— Это слова английского писателя, мастера детективного жанра, — объяснил громче и для всех английский археолог. — Гилберта Кита Честертона. Он очень популярен у нас на острове. Похоже, у нас возник спор? Это прекрасно! Что может быть лучше старого доброго пари! Может быть, каждый из вас, господа, приведет аргументы в свою пользу, а мы честно — большинством голосов — определим, кто из вас прав!

— Прекрасная идея! — поддержал Манн. — Рад буду услышать от вас, джентльмены, несколько завораживающих историй о кражах из картинных галерей. По ряду причин, эта тема меня тоже занимает последние несколько дней. Время до десерта позволяет, и мы вполне можем поговорить о громких кражах в мире искусства. Я за пари!

— Мы тоже! — захлопали в ладоши Моник и Джульетта.

— Отличная мысль! — поддержал Смолев. — Что ж, господа, кто начнет?

Швейцарский адвокат Жан-Пьер Клермон кивком головы присоединился к мнению присутствующих. Профессор-искусствовед Спиро Фасулаки с мягкой улыбкой глядел на спорщиков и с интересом ждал продолжения.

— Ну, что ж, — покачал головой головой Вольфганг Крамер. — Раз я начал этот разговор, то мне первому и карты в руки. Я расскажу вам историю, которая случилась ровно сто лет назад! Да, дорогие мои, именно сто лет, не больше и не меньше! Почему такую давнюю, спросите вы, ведь музейные кражи совершаются каждый день? Каждый год только в Европе из музеев и художественных галерей пропадает полотен на сумму почти в десять миллиардов долларов! Все дело в картине, о которой идет речь! Это великая картина гениального мастера, пропавшая из самого знаменитого музея Европы! Кто угадал?

— Очевидно, — впервые подал голос греческий искусствовед, — речь идет о похищении из Лувра в тысяча девятьсот одиннадцатом году картины «Мона Лиза» кисти великого Леонардо?

— Блестяще! — воскликнул герр Крамер и поклонился в сторону грека. — Да, друзья, только представьте себе начало двадцатого века: вся Европа стоит на пороге мировой войны, политическая напряженность, экономическая нестабильность. И тут в один прекрасный августовский день, а именно, если быть точным, двадцать первого августа тысяча девятьсот одиннадцатого года в Лувр, по предварительной договоренности, приезжает живописец, чтобы написать копию картины великого флорентийца. С мольбертом и кистями он проходит в «Красный» салон, где висела картина. И что же он видит?

— Что же он видит? — эхом повторила одна из француженок, Моник Бошан, от удивления широко открыв глаза.

— Он видит пустую стену! Разумеется, он тотчас же начал расспрашивать у служителей, где картина. Но одни говорили, что она, скорее всего, у фотографов, другие — у реставраторов, третьи просто пожимали плечами и разводили руками. Художник начал волноваться, время шло, а картина все так и не появлялась. Прошло еще два часа — терпение у живописца лопнуло, и он начал скандалить. Тогда лишь служители пошли поторопить фотографов. Но очень быстро выяснилось, что ни у фотографов, ни у реставраторов картины нет! И только тут до охранников дошло, что шедевр Да Винчи был попросту украден!

— Мон Дье! — пролепетала молодая художница Мари Леблан. — Какой позор!

— О, да! — согласился с ней рассказчик. — Случился сумасшедший скандал! Директор Лувра месье Омоль, который буквально накануне хвалился, что выкрасть «Мону Лизу» так же непросто, как похитить Нотрдам, — вылетел со своей должности с треском! В нервной и напряженной атмосфере тогдашней европейской политики кража шедевра Леонардо была воспринята французами как национальное оскорбление!

— Могу себе представить, — хмыкнул адвокат Клермон.

— Все валили друг на друга: французы — на кайзера Вильгельма и его шпионов, которым он-де приказал унизить таким образом национальное достоинство Франции; немецкие газеты обвиняли во всем французское правительство, мол, они сами украли у себя картину, чтобы развязать войну! На кого только ни думали: на анархистов, на художников-авангардистов во главе с Пабло Пикассо, арестовали даже поэта Гийома Апполинера — российского подданого, кстати сказать, — это был единственный арест во всем деле, но так же скоро и выпустили. Подозревали и американского эксцентричного миллионера Моргана, который якобы мог похитить картину для своей коллекции! В газетах началась полная истерия, все совершенно потеряли голову!

— Ну естественно, — пробурчал Джесси Куилл. — Куда же без американцев! Всем мы жить мешаем!

— Что же было дальше? — спросила Тереза Манн с неподдельным интересом. — Картину нашли?

— Не так все быстро, дорогая мадам, — покачал головой продавец картин. — Были опрошены сотни людей. Французская полиция не спала ночами! Ее подгоняла пресса, которая развернула безумную шумиху. Скандал стоял такой, что лишь трагедия с «Титаником» ненадолго его приглушила. И однажды самый настоящий след преступника обнаружил Альфонс Бертильон, — вы наверняка о таком знаете!

— Это создатель первой в мире системы опознания преступников по сочетанию размеров пяти частей тела, — улыбнувшись, кивнул Виктор Манн. — Она была неплохо задумана, но на практике оказалась не слишком эффективной. Преступники отчего-то не приходили заранее в полицейское управление, чтобы позволить полицейским снять с себя контрольные замеры.

Американский детектив и швейцарский адвокат презрительно фыркнули. Искусствовед покачал головой и улыбнулся. Стефания весело рассмеялась.

— Да, да, — засмеялся и герр Крамер, — так вот, именно месье Бертильон и обнаружил на раме от картины, которую нашли где-то по дороге на чердак, четкий отпечаток пальца! Но поскольку дактилоскопия, которая тогда только зарождалась, была прямой конкуренткой его системе «бертильонажа», французский полицейский попросту проигнорировал свою находку!

— Какой осел! — покачал головой адвокат Клермон, наливая себе еще вина из кувшина, и поинтересовался: — Что было дальше?

— Через два с лишним года, в декабре девятьсот тринадцатого, на моего коллегу, флорентийского антиквара и галериста, вышел некто, представившийся Леонардом, и предложил вернуть Италии шедевр, который, якобы был у нее похищен Наполеоном.

— Позвольте, позвольте! При чем здесь Наполеон, когда Франция выкупила «Мону Лизу» за триста лет до рождения Бонапарта? — возмутился искусствовед Фасулаки, впервые выпрямившись во весь рост. Даже сидя, он оказался выше всех присутствующих.

— Именно, дорогой профессор, именно! — согласился галерист. — Видимо, этот некто был не слишком образован, но, возможно, действовал из благородных побуждений. Когда «Леонард» привез картину в сумке с потайным дном, пряча ее под ворохом грязной одежды, и показал ее антиквару у себя в гостинице, — тот был потрясен! Это была «Мона Лиза» великого гения Ренессанса! И, надо сказать, к чести галеристов, — он посмотрел с легким укором на американского сыщика, — мой коллега не стал скупщиком краденого. Он немедленно обратился в полицию, и «Леонарда» задержали. Похититель оказался итальянцем Винченцо Перуджо, плотником, который несколько лет работал в Лувре и в свое время даже изготовил раму для этой картины. В выходной день он пришел в Лувр, охранники его пропустили как штатного плотника. Винченцо попросту снял картину со стены и вынес на чердак, по дороге избавившись от тяжелой и неудобной рамы. Сунул картину под одежду и покинул музей. Дома он положил картину под матрац и целых два года спал на ней, не пытаясь никому сбыть. Когда страсти немного утихли, он и попытался «вернуть картину на родину»! Итальянский суд учел его патриотизм, и ему дали всего год тюрьмы. Потом Перуджо ушел на войну и вернулся с фронта героем, прожив остаток жизни мелким лавочником и торгуя красками. Картина, разумеется, вернулась в Париж после того, как ее показали на выставках во Флоренции, Риме и Милане. Вот такая история!

— Замечательная история! А что с тем отпечатком пальца? — поинтересовался Виктор Манн.

— Ах да, это был самый большой конфуз французской полиции. Оказалось, что у них в картотеке были отпечатки пальцев Перуджо, который ими уже привлекался за правонарушения. И все эти два года они могли его легко арестовать: ведь он никуда не сбегал. А чтобы найти картину — стоило лишь провести обыск у него на квартире. Именно эта история привела к тому, что дактилоскопия победила.

— Хорошо, — пожал плечами американский детектив Куилл. — То есть, вы хотите нам всем сказать, что Винченцо Перуджо, мелкий уголовник, укравший великое полотно, был ни кем иным — как романтиком и патриотом Италии?

— Ну, в каком-то смысле, да! — подтвердил, улыбаясь, швейцарец. — Мне кажется, что это очевидно!

Молодая итальянка Мария захлопала в ладоши. Французы начали с жаром что-то обсуждать.

— Так вот, леди и джентльмены, — дождавшись тишины, американский сыщик оглядел всех присутствующих торжествующим взглядом. — Я вас вынужден разочаровать! То, что рассказал господин Крамер — лишь внешняя сторона вопроса. А, как известно, всегда существует изнанка! То, что скрыто от глаз публики и остается за кадром. Как выяснилось гораздо позже, в конце тридцатых годов, всю эту махинацию придумал и организовал некто Эдуардо Дефольфьерно, аргентинский мошенник и авантюрист! О, это была гениальная афера! Надо отдать должное его изобретательности! Сначала Дефольфьерно нашел талантливого художника-копииста и заказал ему пять копий шедевра. Затем он нанял мелкого уголовника Перуджо, который едва сводил концы с концами, за небольшую сумму украсть «Мону Лизу» из Лувра. Дефольфьерно посоветовал итальянцу «лечь на дно», говоря, что он сам продаст картину, когда поутихнет скандал, тогда, мол, они оба сказочно разбогатеют. Пока наивный и недалекий плотник спал на шедевре Да Винчи, Дефольфьерно запустил слух на «черном рынке», что пропавшая картина у него. Он умудрился продать все пять копий, выдавая их частным коллекционерам за оригинал, выручив фантастическую по тем временам сумму в несколько миллионов долларов. А затем Дефольфьерно просто исчез с деньгами! Лишь в конце тридцатых он снова проявился, уже перед смертью рассказав обо всем в интервью. Кстати сказать, что к украденному оригиналу он ни разу даже не прикоснулся. Когда плотник понял, что его босс и вдохновитель исчез, он решил действовать сам, на свой страх и риск. Обманутые коллекционеры молчали, еще бы они кому-нибудь пожаловались! Чем кончилось — вы уже знаете! Так что я говорил уже и еще раз повторю: никакие они не романтики, а сукины дети!

За столом снова все зашумели, переговариваясь и смеясь.

Смолев задумался, история оказалось крайне поучительной. Похоже, что американец все-таки выиграл первый раунд!

Из задумчивости его вывел встревоженный возглас Манна, обращенный к нему. Алекс поднял глаза. Виктор указал ему жестом на лестницу, что вела на галерею. Развернувшись, Смолев увидел начальника отдела уголовной полиции острова, старшего инспектора Теодороса Антонидиса, двух его помощников сержантов, из-за спин которых выглядывала расстроенная Катерина. На виске Смолева вдруг снова запульсировал шрам: явный признак, что что-то произошло. Он встал из-за стола и подошел к полицейскому.

— Здравствуйте, старший инспектор! — радушно произнес Алекс. — Вы как раз к ужину! Прошу вас за стол! Что-нибудь случилось?

— К сожалению, господин Смолев! — ответил инспектор, отдуваясь и вытирая пот белоснежным платком. — Благодарю вас за приглашение, но в другой раз! Дело в том, что мы обнаружили в холмах тело мужчины, лет тридцати. Документов у него с собой не было. Только визитная карточка виллы «Афродита». Поэтому мы и пришли к вам.

— Ясно, — медленно произнес Алекс. — Как он умер?

— Пулевое ранение в затылок, — развел руками старший инспектор. — Тело отправили на вскрытие, посмотрим, что скажет пуля. Нам нужно, чтобы кто-то его опознал.

— Опишите его, — попросил Алекс.

— Лет тридцати, среднего роста, худой, волосы темно-русые, глаза карие. Носит очки. Одет в…

— Светлые брюки и клетчатую рубаху? — подала голос Катерина. — Босс, так это же Альберт Шульц, наш жилец из четвертого номера! А карточку я ему сама дала, чтобы он не потерялся…

— Если это так, — произнес инспектор Антонидис, — то вы позволите нам осмотреть его номер?

— Разумеется, старший инспектор! Катерина вам откроет его комнату, — кивнул Смолев. — Я, с вашего разрешения, вернусь к гостям, но в любой момент — я в полном вашем распоряжении!

Алекс вернулся за стол и сел рядом со Стефанией, взяв ее за руку и, не подавая вида, что встревожен, нежно улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд девушки.

За столом по-прежнему шло бурное обсуждение истории, только что рассказанной американским детективом. Но Алекс ничего не слышал. Он с сожалением думал, что Манн прав: все это очень странно — убийство немецкого журналиста, писавшего об искусстве, за день до выставки наводило на мысль, что это только начало и основные трагические события еще впереди.

Примечания

2

Привет! Спасибо за цветы! Они прекрасны! — исп. (прим. автора).

3

Привет, милая! Я скучал по тебе, тебя не было так долго! — исп. (прим. автора).

4

Всего пять дней! — исп. (прим. автора).

5

Это целая вечность! — исп. (прим. автора).