Черная сделка

Сергей Зверев, 2009

Старшина-спецназовец ВДВ Владимир Локис и не подозревал, что обычные учения обернутся кровавой драмой. Согласно легенде учений, он и его напарник в роли иностранных агентов должны были, преодолев заслоны пограничников, сфотографировать секретный аэродром и доставить снимки в дружественный штаб. Но в результате неожиданной стычки с «черными» копателями трофеев Второй мировой напарник погиб, а на Владимира повесили его убийство. Теперь за Локисом охотятся не только пограничники, но и милиция. Однако скрутить лихого десантника нелегко. Владимир не собирается сдаваться, пока не выполнит поставленную задачу и не расквитается с убийцей товарища… Книга также выходила под названием «Мы квиты со смертью».

3

— Обратите внимание, — Вероника изобразила на лице отработанную, но все равно обаятельную улыбку. Именно с таким видом она встречала зашедших в магазинчик покупателей. — Очень редкие экземпляры. Посмотрите. Застывшие в смоле мушки…

Симпатичная, миловидная, кареглазая, с белокурыми волосами — конечно, не натуральными, но ухоженными, — Вероника Скорняшко работала у своего отца в антикварном магазинчике. Ей было чуть больше двадцати, и работу продавца она рассматривала как временную.

Магазинчик назывался «Вещи истории» и находился недалеко от центра Калининграда, поэтому туристы, особенно ностальгирующие по былому Кенигсбергу немцы, в магазинчик время от времени заглядывали. А смотреть и покупать там было что: поддельные палехские шкатулки, железные кресты, портрет Фридриха Великого в раме в стиле рококо, вымпелы «Победителю социалистического соревнования», красные флаги с изображением Ленина, октябрятские, пионерские, комсомольские и армейские значки, солдатские поделки времен Великой Отечественной войны — бензиновые зажигалки, кулоны, даже обручальные кольца из отстреленных гильз разного калибра.

Отдельно, возле стены с подсветкой находилась витрина с янтарем. Она всегда вызывала особый интерес посетителей, в первую очередь — иностранцев. Их привлекала и красота «морского камня», и его относительная дешевизна. Уже в Польше, совсем недалеко от границы, цена янтаря существенно повышалась.

На этот раз покупатели были из России, смоленские туристы. Молодые парни окинули взглядом предметы советской эпохи, а потом попросили показать командирский бинокль.

— Будете брать? — сияя очаровательным взглядом, спросила Вероника.

— Будем.

Торговаться не стали.

— Надо же в море посмотреть… Корабли на горизонте дымят, — объяснил один из покупателей.

Его слова перекрыл звук бормашины, доносившийся из служебного помещения.

— Спасибо, — сказала Вероника чуть громче обычного.

Она пересчитала банкноты, улыбнулась второй отработанной улыбкой, мол, всего хорошего, приезжайте еще в наш город и заходите в наш магазин.

Когда молодые люди вышли, улыбка с ее губ моментально исчезла.

— Папа, закрывай плотнее двери! — крикнула она.

За прилавком находилась сводчатая ниша и узкий спуск — каменные ступеньки вели вниз, в цокольное помещение. Там располагался склад, совмещенный с реставрационной мастерской, в которой орудовал пожилой лысый мужчина. Бормашинкой, похожей на зубоврачебную, тоже эпохи СССР — веревочки крутят колесики, а потом и сверло, он буравил в куске янтаря лунку. На лбу у него, на сдвижном обруче, торчал окуляр часовщика. Рабочий стол был основательно забрызган застывшими каплями эпоксидной смолы и ценного янтаря. Посреди стола стояла пузатая трехлитровая банка. В ней ползали, а некоторые остервенело летали по кругу или бились головой о прозрачные стенки черные мухи. Даже сквозь полиэтиленовую крышку было слышно их яростное жужжание. Тут же, на столе, были склянка с комарами и склянка с пауками. Николай Прокопьевич Скорняшко — так звали отца Вероники — в зависимости от творческой задумки, брал пинцетом то муху, то комара, то паука, аккуратно засовывал насекомое в лунку, заливал расплавленным янтарем или подкрашенной под янтарь эпоксидной смолой. Он не считал себя ни «подельщиком» ни «поддельщиком» — он восстанавливал или, точнее, моделировал историю — тот момент, когда насекомое попадалось в жидкую смолу. А таких моментов на протяжении всей истории Земли было невероятное множество.

Николай Прокопьевич создавал свои «застывшие моменты истории» художественно и с удовольствием. Любовно отполировывал поврежденный им янтарь. А иногда его тянуло поработать с металлом. Тогда он доставал гильзы времен Великой Отечественной войны и мастерил то, что вполне могли, как ему казалось, сделать солдаты в окопах.

Тем временем магазин закрылся на обеденный перерыв. Вернее, у него обеденного перерыва не было вообще. Это же не солидно для преуспевающего, можно сказать престижного магазина с броским названием — «Вещи истории» — иметь перерыв на обед. Просто Вероника вешала на двери табличку — «Перерыв. Пятнадцать минут». Никто ведь не знал, когда начались и когда закончатся эти пятнадцать минут.

Вероника спустилась в подсобку и включила новенький электрочайник.

Николай Прокопьевич куском замши прилежно натирал поддельный коллекционный янтарь:

— Сходила бы, дочка, пауков наловила! В кладовке, в углу, я заметил паутину.

— Ты же знаешь, папа, я с детства боюсь пауков, — парировала девушка.

— У нас пауки безобидные. Это не каракурты… Интересно, — задумался Николай Прокопьевич, — а если бы в куске янтаря был смертельно ядовитый паук… Сколько бы такой кусок потянул?

— Люди любят нервы пощекотать… Дорого. Но сразу же выплыла бы подделка, — остудила пыл отца Вероника.

— Над этим надо хорошенько подумать, — почесал лысину Николай Прокопьевич.

— Сколько раз мы с тобой говорили. Я против обмана. Ты тут ковыряешься, а мне это все покупателям втюхивать, да еще и улыбаться при этом. Я устала сидеть в пыли, среди хлама и нацистских железок с черепами. Мне противно! — Вероника нервно повела плечами. — Я не для этого столько лет учила немецкий!

Во дворе послышалось тихое урчание автомобильного двигателя. К черному входу магазинчика подъехал ничем не примечательный микроавтобус цвета мокрого асфальта. Через минуту дверь подсобки открылась.

— Скоро от этой пылищи я заработаю аллергию, потом астму — задохнусь и умру… От пауков получу кондражку и нервный тик. Кто меня такую замуж возьмет? — продолжала жаловаться на жизнь Вероника.

— Пыль ей не нравится… Пауков боится. Продавать брезгует. Что-то ты, племянница, совсем обнаглела… — с этими словами в подсобку вошел широкоплечий мужик лет тридцати пяти — толстая шея, маленькая голова. Видно было, что он качается или работает физически — много и упорно.

— Здорово, брат, — Николай Прокопьевич обтер о кожаный фартук руку от янтарной пыли и протянул мужику.

Тот, словно клешней, на секунду сильно сжал ее. Николай Прокопьевич обратил внимание на брызги крови на куртке брата, но предпочел ничего не говорить.

— Вероника, иди работай, нечего тут околачиваться — сердито сказал брат Николая Прокопьевча.

— Я еще чаю не успела попить, — Вероника не то что недолюбливала своего дядю Антона, она его боялась. Девушка чувствовала животную дикость в его взгляде, движениях, запахе.

— Бери чайник, чашку — и наверх! — рявкнул дядя Антон.

Николай Прокопьевич также старался не перечить своему младшему брату. Все-таки на его товаре в основном и держался семейный бизнес.

Когда Вероника удалилась, Антон снял куртку и швырнул ее в угол.

— Скоро нам не нужны будут эти чертовы пауки и мухи… Мы тут такое дело заварили!

Он положил на стол овальный диск из тонкой пластины алюминия, весьма потускневший от времени. На нем были выбиты какие-то цифры.

— Колян, знаешь, что это такое? — спросил брата Антон.

Николай Прокопьевич внимательно посмотрел на железяку.

— Знаю, слышал. Видеть не видывал, но слышал. Это «бляха собаки».

— Точно. Медальон-идентификатор личности солдат вермахта. Устав обязывал ношение медальона на шее солдатами и офицерами в полевых условиях. Видишь — целый, овальный, — Антон был крайне возбужден. — Если фашиста убивали, одну часть медальона отламывали и направляли в канцелярию, а другую оставляли на трупе. Эти цифры и буквы: группа крови, должность, военная часть…

— А он настоящий? — с сомнением перебил его Николай Прокопьевич.

— Это не твои зажигалки из гильз. Настоящий и целый…

— И за сколько такой можно толкнуть? — не унимался янтарных дел мастер.

— За тридцать евриков.

— Покажи-ка, — Николай Прокопьевич с интересом глянул на «бляху собаки», настроил окуляр, посмотрел сквозь него на ряд выбитых цифр… — Я тебе таких знаешь сколько наклепаю…

— Да погоди ты…. Подделку немцы сразу определят…. Я не про это. Если медальон целый, то это значит, что сведений про фашиста, на котором его нашли, в Германии нет. Это значит, что он пропал без вести!

— Ну и что? — интерес к железяке у Николая Прокопьевича почти пропал.

— А я его нашел!

— Кого?

— Того фрица, — Антон радостно гудел, как разогретый чайник. — И знаешь, кто он такой?

— Ну, кто?

Антон склонился к самому уху Николая Прокопьевича, прошептал гортанное немецкое имя и выделил интонацией главное — должность.

Услышанное Николая Прокопьевича очень впечатлило:

— Да ни хрена себе… И что — кости тоже есть?

— Конечно, — в нетерпении взвился Антон. — Хоть анализ ДНК заказывай — уверен, совпадет. Там вообще место золотое. Нашли пару таких медальонов — так просто в земле, не поймешь от какого фрица. Может, гранатой разорвало, а медальон на десятки метров откинуло. По тридцать евриков тут же ушли. А этот аккурат на ребрах лежал. И «парабеллум» недалеко. Я эту «бляху сучары» в карман спрятал — чтобы пацаны не заметили. Несколько месяцев на консультации у знающих людей пошло, в Интернете справлялся, заказывал официальных переводчиков. Немцы без печати и подписи не работают и не отвечают на запросы. Те еврики — все выложить пришлось. Но нашел! Нашел фашистскую гадину!

— И что же из его костей можно вытянуть? — вслух задумался Николай Прокопьевич.

Антон снова склонился к уху старшего брата:

— Я слышал, что немецкие дворяне за прах покойного предка платили до ста тысяч!

— Да ну! Евро!?

— Тихо. Главное, что это вполне легально! Действует договор между РФ и Германией от 1996 года. Называется «О порядке перезахоронения останков погибших в период Второй мировой войны». Немцы — люди благодарные, нашедшему за скелет платят 5 000 евро, но никто не запрещает благодарным родственникам поощрить старателя за работу. Понимаешь, что к чему?

— А если немцы откажутся поощрять? — никак не мог поверить свалившемуся на них «счастью» Николай Прокопьевич.

— Пять кусков в кармане уже есть… А поощрение зависит от того, как обставить дело. Главное, что кости у нас, и только я один знаю, где они! Фрицам можно намекнуть, что без поощрения у меня память слабеет, мол, забываю, где кости лежат… Так и останется их предок гнить в болоте. Я могу и по лесу с ними походить и с сожалением признаться — ой, извините, не могу отыскать, все травой заросло. Главное, сейчас никому ни гу-гу. И ты никому… Я и вам, чтобы не сглазить, ничего не говорил. А теперь ваша помощь понадобится. И Вероники тоже. Немцы скоро приезжают.

— Родственники того фрица?

— Да.

— Понятно… — Николай Прокопьевич почувствовал, что его брат на самом деле «тащит куш», и ему тоже может от этого перепасть. Но все-таки дело рисковое. Большие деньги требуют осторожности.

— Слушай, Колян, а кровь откуда? Порезался, что ли? — Николай Прокопьевич чуть ли не прошептал это — мало ли каким образом его брату довелось сведения о том немце выбивать.

Колян поморщился.

— Ай, не боись. Это к делу не относится. Считай, мелкая неприятность. На каких-то уродов в лесу нарвались. То ли солдаты в самоволке, то ли туристы. Но я уже почти выпутался, — попытался успокоить брата Антон.

— А это не помешает? — с сомнением спросил Николай Прокопьевич.

— Ничего. У нас же все схвачено — забыл? Одевайся, поедем…

Спустя несколько минут неприметный микроавтобус выехал со двора.