Топить их всех!

Сергей Зверев, 2007

Африканский диктатор Азариас Лулу внешне напоминает сказочного злодея Бармалея. Но только внешне. По своей же сути он являет собой исчадие ада, ненасытное чудовище, для которого понятия морали и совести – пустой звук. И вот в плен к этому кровожадному существу попадает экипаж российского контейнеровоза. Перспектива у моряков ужасная. Шансов на спасение почти никаких. Российское руководство принимает решение провести операцию по спасению соотечественников c использованием диверсионной мини-субмарины. Командовать лодкой поручено отчаянному офицеру Илье Макарову по прозвищу Морской Волк…

Глава 3

Утро выдалось унылым и серым. С перерывами моросил мелкий дождь. Ветер с Балтики морщил лужи. Серая пелена подергивала перспективу взлетно-посадочной полосы.

Стоя под козырьком контрольно-диспетчерского пункта, Морской Волк сосредоточенно наблюдал, как от белоснежной туши военно-транспортного самолета медленно отваливает ракетный тягач с гигантской восьмиосной платформой. Погрузка мини-субмарины «Макаров» только что завершилась. Подлодка вписалась в чрево «Ила» с удивительной точностью. Можно было не сомневаться — авиаторы наверняка рассчитали не только оптимальный курс до заданного квадрата Индийского океана, но и высоту, с которой субмарина будет сброшена в море на грозди грузовых парашютов.

— Не боитесь, Илья Георгиевич? — Голос старпома Николая Даргеля вывел Макарова из задумчивости.

— Никогда не верьте людям, которые говорят, что они ничего не боятся, — закурив, кап-2 протянул пачку сигарет старшему помощнику. — Если человек ничего никогда не опасается — значит, он психически болен, или душа у него черства. Признаюсь честно — я боюсь. Не столько за себя, правда… За «железо». За экипаж. Вы никогда с воздуха в море не десантировались?

— Я ведь Севастопольский подплав заканчивал, а не Рязанскую десантуру.

— А мне вот однажды довелось. — Закурив, командир мини-субмарины стряхнул со своей фуражки алмазные дождевые капли. — Помню, старлеем отправили меня во Владик, на курсы спецподготовки. О подводной разведке слышать не приходилось?

— ОМРО? Это у которых шевроны — молнии в круге перекрещены на якорной мине?

— Вот-вот. Особые морские разведотряды. Только нас с вертолета не в субмарине сбрасывали, а в управляемом батискафе. Со сверхмалой высоты, чтобы аппарат при ударе о воду не разбился. Честно признаться — ощущение не из приятных. Особенно когда летишь и ждешь удара о поверхность моря…

— Ну, наш «Макаров» — это доисторический батискаф-самотоп, — успокоительно промолвил Даргель, хотя по его голосу было очевидно, что волнуется он ничуть не меньше командира.

— Прорвемся, — прищурился командир, глядя на авиационный топливозаправщик, маневрирующий под гигантским крылом «Ила». — Лодка надежная, экипаж обкатанный. Мы ведь и полуторакилометровую глубину можем выдержать. А тут еще и парашюты…

* * *

Мини-подлодка «Макаров», существующая в российских ВМФ в единственном экземпляре, опередила свою эпоху как минимум на несколько десятилетий. Субмарины класса «М» есть едва ли не во всех мировых флотах, однако от «Макарова» они отличались так же, как пироги туземцев от каравелл Колумба. Сверхпрочный титановый корпус позволял подлодке погружаться на глубину более полутора километров, что делало ее неуязвимой для любых типов глубинных бомб. Мощнейшая система звукоизоляции и сверхтихий каталитический двигатель не оставляли никаких шансов вражеским гидроакустикам. Высокотехнологичное покрытие превращало «Макаров» в объект, совершенно невидимый для любых сонаров. Это был настоящий подводный вариант «Стелс».

Несмотря на небольшие размеры, лодка обладала практически неограниченным запасом хода — аккумуляторы можно было заряжать или от выдвижных солнечных батарей, или от энергии волн. Маневренная, легкая, скоростная, она скорее напоминала венец эволюции какого-нибудь океанского хищника, чем творение человеческих рук. Конечно, до разрушительных возможностей атомного «бомбовоза» ей было далеко. Но ее создатели и не претендовали на то, чтобы сотворить подводного терминатора, способного разнести в пух и прах что угодно, когда угодно и на каком угодно континенте. Секретная мини-подлодка была способна на такие вещи, которые командирам «бомбовозов» и не снились: незаметное проникновение в чужие территориальные воды, скрытный проход по рекам и даже прослушка совсекретных узлов связи вероятного противника. В современной морской войне ни один корабль не подпустит чужую субмарину ближе чем на тридцать-сорок морских миль. А потому водоизмещение, количество ядерных боеголовок и их мощность не всегда являются решающими аргументами в борьбе за господство на море…

Мощнейшая система электронных помех и была главным оружием «Макарова». Выдвижная телескопическая антенна создавала направленное электромагнитное поле, способное вывести любую судовую и авиационную электронику из строя на расстоянии до двадцати морских миль. В наше технологическое время это куда эффективней торпед, мин, ракет и глубинных бомб, ведь мини-подлодка в считаные секунды может превратить самый современный авианосец в груду металлолома.

За экипаж Морской Волк был спокоен: подводники подобрались грамотные, с большим стажем службы, причем служили они на многих субмаринах. За плечами этих офицеров были и многомесячные «автономки», и пожары в отсеках, и потеки контуров в реакторах… Как и у Морского Волка, ни у кого из них не было родных или близких: в экипаж подбирались или бывшие детдомовцы, или холостяки, похоронившие родителей. В этом вопросе Главное управление кадров ВМФ было последовательно; история «Курска» научила многому. А ведь совсекретная мини-субмарина изначально предназначалась для выполнения деликатных заданий, связанных со смертельным риском!

В случае попытки захвата противником командир был обязан немедленно уничтожить подлодку вместе с экипажем. Даже если бы кто-то из подводников чудом выжил, ни Военно-морской флот, ни власти не стали бы его защищать. На все иностранные запросы мог быть только один ответ: «Таких людей в российском подплаве никогда не было и нет». Остатки подлодки не могла бы идентифицировать ни одна разведслужба мира: на «Макарове» не было ни одной российской маркировки, а в камбузе — ни одного российского продукта. Отправляясь в дальний поход, подводники сдавали все документы в сейф. Вахтенный журнал велся исключительно на английском. Даже форма и та была без всяких знаков различия, тельники и матросские робы. Да что форма — на борту субмарины не было даже Андреевского флага!

Капитан второго ранга Илья Георгиевич Макаров никогда не распространялся, что совсекретная субмарина названа в честь его знаменитого прапрадеда. Вице-адмирал Степан Осипович Макаров, погибший в русско-японскую войну на линкоре «Петропавловск» вместе с художником Верещагиным, для российского флота значил ничуть не меньше, чем Горацио Нельсон для англичан. «Красивое имя — высокая честь!» — обычно говорил Морской Волк, когда речь заходила о названии субмарины, и это обтекаемое объяснение было исчерпывающим.

И все было бы хорошо, если бы не старший помощник, кап-3 Николай Даргель. Неулыбчивый, постоянно застегнутый на все пуговицы, он распространял вокруг себя волны напряженности и уныния. Да и слишком уж мелочными были его требования, слишком уж придирчиво он следил за выполнением уставов и инструкций. Подплав всегда требует решительности, быстроты мышления и творческого подхода, а потому подобные вещи в реальных боевых походах не всегда помогают. Ради справедливости Макаров постоянно задавал себе вопрос: а чем, собственно, ему не нравится заместитель? Другой бы командир молился на такого старпома. Что ни скажешь, все будет исполнено. Однако недостаток человеческого общения заставлял смотреть на старпома косо не только командира, но и весь экипаж…

Конечно же, адмирал Столетов не посвятил в тонкости операции по освобождению моряков с «Новочеркасска» ни командира, ни экипаж. Что-то приходилось домысливать самим, о чем-то — просто догадываться. Морской Волк знал только приблизительный маршрут военно-транспортного самолета: на юго-восток. Над Северным Кавказом грузовой «Ил» должен был дозаправить «летающий танкер». Десантирование на поверхность Индийского океана было запланировано на четыре утра — с учетом местного часового пояса. Квадрат десантирования, расположенный неподалеку от территориальных вод проблемного государства с диктаторским режимом, был не слишком судоходен, что исключало случайные встречи с торговыми судами. Метеорологи обещали безветренную погоду и спокойное море. Инженерный расчет гарантировал полную безопасность субмарины и экипажа. И все-таки Морской Волк нервничал, и его можно было понять…

* * *

Самолет медленно полз вверх. Солнце садилось, закат расцветил море радужными переливами. От перепада давления в ушах закладывало, и Макаров, обернувшись к старпому, заметил:

— Честно говоря, я бы предпочел до самого десантирования просидеть на «железе».

— Субмарина все равно в воздухе! — последовал ответ. — А чем тут не нравится?

— В боевой рубке как-то привычней…

Подводники, расположившись поодаль, играли в карты, шелестели газетами. Некоторые дремали: в подплаве вообще спят урывками, и каждая минута полноценного сна дорогого стоит.

— Никак не могу понять, сколько мы будем в Индийском океане болтаться? — недоумевал Николай Даргель. — Мы ведь не стратегический ракетоносец! Без промежуточной базы обеспечения и базирования долго не протянем.

— Думаю, адмирал Столетов тоже об этом догадывается, — улыбнулся Илья Георгиевич.

— А как нас доставят обратно? Не своим же ходом до Калининграда идти! И потом, если силовая акция по освобождению наших моряков задумана как сухопутная, какова наша задача?

Макаров молчал. Он и сам понимал справедливость вопросов старпома. Однако понимал и другое: военно-морская структура ГРУ, просчитавшая операцию, наверняка учла абсолютно все…

* * *

Городская тюрьма, построенная в позапрошлом веке колонизаторами-англичанами, внушала противникам диктатуры Лулу неподдельный ужас. Впрочем, не только противникам — ведь попасть за решетку мог практически каждый. Про тамошние порядки рассказывали шепотом и оглядываясь. По слухам, несговорчивых арестантов поливали кипящим маслом, варили в уксусе, подвешивали за ребра на крюках для свиных туш и даже клали связанными на ростки молодого бамбука — спустя несколько суток стебли прорастали сквозь тела несчастных, разрывая их на части. Лишь очень немногие вышли из камер живыми, и эти счастливчики навсегда старались забыть тюремные ужасы.

Африканцы, работавшие на плантациях неподалеку, то и дело слышали одинокие пистолетные выстрелы, доносившиеся из тюремных окон. Удравшие за границу диссиденты утверждали, что так тренируются головорезы из «эскадронов смерти», возглавляемые печально известным в стране Набуко Вабандой. Однако ни подтвердить, ни опровергнуть эти слухи было некому…

…Игуана размером с кролика неторопливо вылезла из щели в стене тюремного кабинета и медленно повернула голову к окну. В круглых, словно отлитых из стекла глазах отразились стоматологическое кресло с бормашиной, небольшая видеокамера на подоконнике, низкий деревянный топчан, устланный грязным тряпьем, и столик с аккуратно разложенными инструментами для пыток. Мосластый чернокожий следователь в клеенчатом переднике, перемазанном кровью, задумчиво перебирал щипцы, буравчики, мотоциклетные спицы и резиновые жгуты. Второй следователь — худой, как гвоздь, с печальным лицом садиста и редкими щербатыми зубами, устало курил у открытой форточки. Это были самые опытные заплечных дел мастера, рекомендованные министром внутренних дел для работы с русскими моряками.

— Ты когда-нибудь с белыми дело имел? — поинтересовался мосластый, пробуя на ноготь лезвие скальпеля.

— Два раза. И оба раза они во всех своих преступлениях сознались… как миленькие, — равнодушно ответил щербатый и, заплевав окурок, выбросил его в форточку.

— Возился долго?

— С первым минут пятнадцать… Иголки под ногти еще выдержал. А когда в ухо медный провод засунули и в розетку воткнули — сразу же во всем признался.

— А со вторым?

— Там еще проще. Баба была. То ли бразильская журналистка, то ли японская… Как резиновый шланг увидела, сразу во всем призналась.

— А что ты со шлангом делать собирался?

Понизив голос, щербатый деловито объяснил, как собирался использовать шланг.

— Значит, засунуть одним концом… туда, а через шланг запустить красных муравьев? — неожиданно развеселился мосластый. — Сам придумал?

— Да! — последовало горделивое признание. — Я вообще с бабами работать люблю. Визжат, правда, как свиньи недорезанные. Но это даже приятно.

— Тогда русского допрашивать я буду. А ты будешь мне поддакивать… или возражать, если потребуется. Не мне тебя учить!

Капитана «Новочеркасска» привели спустя минут двадцать. Алексей Флеров выглядел обессиленным и уставшим, но держался с достоинством. Он не выказал страха ни перед пыточными инструментами, ни перед зверовидными полицейскими в окровавленных передниках. Это неприятно поразило следователей: большинство арестантов, едва взглянув на пыточные приспособления, сразу же становились жалкими и пришибленными.

— Я требую немедленной встречи с российским консулом! — потребовал Флеров прямо с порога.

— Ваша страна не считает нужным содержать у нас консульство, — на весьма скверном английском пояснил мосластый. — Посол Российской Федерации в Танзании по совместительству представляет ваши интересы и у нас. Да только ни вы, ни остальные моряки его не интересуют. Мы несколько раз пытались с ним связаться, но он и слушать нас не захотел!

Это было наглым враньем: и российский посол в соседней Танзании, и МИД Российской Федерации вот уже больше недели добивались встречи с арестованными. Однако любые попытки дипломатов разбивались о неуступчивость Азариаса Лулу.

— Итак, по законам нашей республики, покушение на жизнь всенародно избранного президента является тягчайшим государственным преступлением. Это не что иное, как терроризм, — с наслаждением продолжал мосластый, тщательно подбирая английские слова. — Следствие располагает неоспоримыми доказательствами вашей вины… Свидетельские показания, протоколы береговых служб… коллективное письмо портовых спасателей в международные инстанции, а главное — письменное заявление главного потерпевшего, Его Высокопревосходительства Азариаса Лулу… Всего этого более чем достаточно, чтобы наш суд приговорил вас и ваших товарищей к высшей мере наказания — смертной казни через повешение.

— Но у вас есть шанс спастись, — подхватил щербатый напарник, и на его лице профессионального душегуба появилось подобие улыбки. — Чистосердечное признание поможет сохранить не только вашу жизнь, но и жизнь ваших друзей.

Допрос «хорошим» и «плохим» следователями придуман давно и действует безотказно даже в Африке. Однако на Флерова этот незамысловатый ход впечатления не произвел.

— Я не могу сознаться в преступлениях, которых не совершал, — с подчеркнутым чувством собственного достоинства ответил он. — Любой эксперт по судовождению сразу же определит виновника столкновения. У кого пробоина по борту — у нас или у яхты Его превосходительства?

— У нас есть многочисленные свидетели! — с явной угрозой напомнил мосластый. — И они утверждают: вы сознательно подставили «Новочеркасск» под форштевень президентской яхты!

— Мистер Флеров! Неужели вы не понимаете, что ваша страна от вас… и от ваших товарищей уже отказалась?! — щербатый почти душевно приложил руку к груди. — Если бы их действительно интересовала ваша судьба, они бы давно уже…

— В таком случае я требую, чтобы меня немедленно связали с нашим посольством в Танзании, — парировал Флеров, выдерживая спокойный тон беседы.

— Почему же вы нам не верите?

— Я вам верю, — дипломатично ответил капитан. — Но все-таки хочу переговорить с нашими дипломатами и убедиться лично.

Конечно, в любой другой ситуации полицейские могли бы организовать весьма правдоподобный телефонный звонок «в российское посольство», да такой, чтобы на том конце провода ответили: да, товарищи торговые моряки, вы нам неинтересны, мы от вас отказываемся, так что выпутывайтесь из этой скверной истории как хотите. Так случилось четыре года назад с не в меру дотошным журналистом из Кении. Арестант и не догадывался, что «танзанийский дипломат», с которым он долго разговаривал по телефону, находится не в Найроби, а в соседнем кабинете. После чего сразу признался во всех преступлениях, которые на него навесили. Однако провокатора, отлично владевшего русским языком и знавшего дипломатические нюансы, в полицейском аппарате Набуко Вабанды не нашлось…

— К сожалению, телефонный звонок в Танзанию слишком дорого стоит, — сокрушенно произнес щербатый; несомненно, он предвидел и такую реакцию подследственного. — Так что вам остается лишь поверить нам на слово. Сами подумайте, хотели бы они с вами связаться — давно бы это сделали!

— К тому же наша суверенная демократия не может оплачивать переговоры государственных преступников! — тоном демагога сказал мосластый.

— Тогда говорить мне с вами не о чем.

— Значит, вы не признаете своей вины? А ведь российские дипломаты уже ее признали!

Капитан «Новочеркасска» отрицательно покачал головой.

— Повторяю: пока нам не предоставят встречу с нашими дипломатами, я отказываюсь говорить.

— Тем хуже для тебя, белая обезьяна! — «Злой» следователь демонстративно закатал рукава сорочки.

— Мистер Флеров, я бы на вашем месте все подписал, — драматическим шепотом вставил его коллега и, склонившись к уху капитана, продолжил почти испуганно: — Он когда разойдется — я его сам боюсь! Это же зверюга какая-то… горилла, а не человек!

«Зверюга», явно довольный такой оценкой, с силой толкнул Флерова в стоматологическое кресло.

— Сидеть, русская свинья! Я тебе сейчас объясню, как у нас с террористами поступают!

Капитан невольно стиснул зубы. В руках изверга блеснули наручники, и он с удивительной ловкостью пристегнул запястья Флерова к истертым до зеркального блеска подлокотникам. В руках «доброго следователя» зашелестели листы протокола с уже записанным «признанием», но без подписи обвиняемого.

— Ты только язык ему насквозь не протыкай! — просительно молвил щербатый, глядя, как «зверюга» раскаляет на спиртовке мотоциклетную спицу.

— Инструменты нужно как следует простерилизовать, — тоном врача прокомментировал тот, показательно не реагируя на реплику. — Иначе можно занести инфекцию. Мы, черные, — люди стойкие и жизнеспособные, в любых условиях выживаем. А белые — все как один неженки!

Неизвестно, чем бы закончилась эта сцена, если бы в кармане щербатого не зазвонил мобильник. Сделав едва заметный знак коллеге, он вышел в коридор.

— Как успехи? — скрипучий голос Бамбучо Костяна заставил следователя вздрогнуть и немедленно вытянуться в струнку — так, если бы главный государственный идеолог вдруг материализовался перед ним из воздуха.

— Следствие на единственно верном пути, — пересохшим от волнения ртом ответил полицейский, лихорадочно прикидывая, почему ему звонит не министр внутренних дел Набука Вабанда, а этот страшный человек.

— Наш общий предок, дух джунглей Шамбу-Шумба, подсказывает мне, что вы плохо работаете, — ничего не выражающим тоном перебил колдун. — Он подсказывает, что вы зря получаете зарплату, проедая народные деньги. От него я узнал, что русский капитан не хочет признаваться в своей вине, требуя каких-то дипломатов. Даю вам три дня, чтобы его расколоть. Ко Дню независимости он должен во всем признаться. Иначе… Ты сам понимаешь, что я могу с вами сделать. Только вот калечить мистера Флерова и остальных русских категорически запрещается. Никаких следов физического воздействия быть не должно!

На глянцево-черном лице следователя выступили мелкие капельки пота.

— Почему, господин министр? — уточнил он хриплым шепотом.

— Рано или поздно и его, и весь экипаж «Новочеркасска» придется передать русским. Как мы тогда объясним шрамы, ожоги? У мирового сообщества может сложиться негативный образ нашей молодой африканской демократии, — невесть зачем разоткровенничался заклинатель духов.

— Жаль, что этих белых нельзя хоть немножко… изувечить! Ведь они покушались на жизнь всенародно избра…

Короткие гудки дали понять, что разговор завершен.

— Все знает! — искренне удивился щербатый и, спрятав мобильник, вернулся в комнату для допросов.

Алексей Флеров по-прежнему сидел в стоматологическом кресле, и запястья его были надежно прикованы к подлокотникам.

— Сам Костяна звонил! — прошептал щербатый на ухо коллеге. — Бить запрещается, пытать тоже запрещается. И вообще — никаких следов не должно быть.

— Это еще почему?

— У этих белых кожа слишком светлая и нежная. Шрамы останутся. Потом этих террористов Москве отдадут, а русские вой на весь мир поднимут: мол, жертвы диктатуры…

— Ничего, есть и другие способы сделать его более сговорчивым! — осклабился мосластый и, подумав, взвесил в огромной розовой ладони пачку поваренной соли.

Пытка жаждой, несмотря на кажущуюся простоту, эффективна не менее «испанского сапога», бича из гиппопотамовой кожи, истязаний электротоком или раскаленными щипцами. Особенно — на испепеляющем экваториальном солнце.

Сперва мосластый насильно раскрыл Флерову рот, а щербатый, приготовив насыщенный рассол, заставил пленника выпить все до последней капли. Стоматологическое кресло с пленником выкатили в тюремный дворик. Над головой капитана на всякий случай раскрыли зонтик — страшные солнечные ожоги можно было получить за какие-то полчаса. Трехлитровая пластиковая бутыль с водой была прикреплена над головой допрашиваемого так, чтобы капли равномерно стекали по затылку, не попадая на лицо. Обезвоживание организма наступило бы через пять-шесть часов — больше этого времени пытка длиться не могла.

— У нас в деревне так пленных из враждебного племени раньше пытали, — деловито пояснил «злой следователь». — Через два часа сдавались даже самые стойкие. Главное — следить, чтобы его не сморило. Как только глаза закроет — бей по щекам!

Однако, к удивлению африканцев, Флеров и не думал сдаваться. Не думал он и засыпать. Уставившись в некую точку в пространстве, русский капитан лишь изредка облизывал пересохшие губы и, казалось, что-то шептал.

— Наверное, соляной раствор слишком слабый, — растерянно предположил мосластый, глядя, как лицо русского наливается восковой бледностью, как сквозь кожу медленно и неотвратимо проступают острые скулы.

— Раствор самый насыщенный! Куда уж больше! — сбегав в кабинет, щербатый вернулся с дюжиной пивных банок, заиндевевших в холодильнике.

Демонстративное питье ледяного пива перед изнемогающим от жажды пленником входило в программу ведения следствия.

— Даже у меня во рту пересохло, глядя на этого… — сдернув зубами кольцо с банки, щербатый сделал несколько жадных глотков.

— Слушай, а что Костяна еще говорил? — опасливым шепотом поинтересовался мосластый.

— Трое суток нам дал на все про все. Надо, чтобы этот белый не только подписал чистосердечное признание в терроризме, но и наговорил на видеокамеру все, что ему в администрации президента подготовили. Иначе… Сам понимаешь.

Уточнять не хотелось: по слухам, всемогущий Бамбуча Костяна мог превратить следователей в обезьян, гиен или змей, и это еще было бы не самым худшим исходом…

Прошли уже пять часов, а Флеров и не думал сознаваться. Хотя по всему было видно: силы медленно оставляют капитана «Новочеркасска». Солнце, описав дугу над раскаленным тюремным двориком, скрылось за огромным горным хребтом. Со стороны набережной потянуло ветерком, донесшим сладковатую вонь портовых кварталов. Допив пиво, чернокожие следователи заметно сникли.

— Наверное, духи, которым поклоняются русские, намного сильнее наших, — растерянно предположил щербатый.

— Может, этот белый знает какие-то особые заклинания?.. — огромная ладонь нервно смяла пивную банку. — Неплохо бы расспросить…

…Спустя полчаса совершенно обессиленного Флерова выволокли из тюремного дворика и бросили в общую камеру, где содержались пленники с «Новочеркасска». Тюремщик вылил ему на голову ведро воды, и арестант очнулся, захлебываясь…

— Знаешь, самыми страшными были первые полтора часа, — рассказывал он судовому врачу, придя в себя. — Я себе так загадал: досчитаю до тысячи — а там посмотрим…. Может, и подпишу, что террорист. А может, и нет. Сосчитал и стал считать дальше. Капли считал, которые макушку долбили. Зато за время допроса я понял одну вещь: ни убивать, ни калечить они нас наверняка не станут.

— Почему ты так думаешь? — спросил доктор, осторожно снимая со лба Флерова влажный компресс.

— У них в комнате для допросов видеокамера стояла. Ясно, для чего.

— Чтобы мы признались в скотоложестве, наркомании, педофилии и пьянстве во время выхода из порта? Ведь шприцы, диски с порнухой и пустые бутылки в твоей каюте нашли… — вздохнул врач.

— Завтра они где-нибудь в канаве голову своего президента найдут — так нам что, всем после этого вешаться? — возмутился старший механик. — Так для чего у них видеокамера?

— Все очень просто. — Флеров с трудом приподнялся на локте. — Мы должны признаться в покушении на Лулу. После чего нас немедленно отпустят домой. Естественно, без «Новочеркасска». Следов пыток и насилия нет — значит, наше признание было добровольным. И уж тогда диктатор и его камарилья наверняка потребуют от России наказать нас по всей строгости закона. А видеокадры, которые потом прокрутят везде, где только возможно… дорогого стоят. Наши, может, и не захотят нас наказывать — а придется, чтобы погасить дипломатический скандал…

Конец ознакомительного фрагмента.