Поединок невидимок

Сергей Зверев, 2006

И сильные мира сего вполне уязвимы. Спецслужбы получили информацию о том, что некий олигарх заказал самого Президента. В целях безопасности главу государства срочно подменили двойником. И когда киллер стрелял в свою жертву, то убил другого человека. Причем все это произошло на глазах репортеров, которые были уверены, что засняли на пленку убийство Президента. А потом они показали сенсационные кадры по ТВ. Олигарх получил доказательства выполнения заказа и успокоился. Но не успокоился Президент. Он вызвал лучшего секретного агента Клима Бондарева и дал ему задание государственной важности. Именно Клим должен взять киллера, который приведет спецслужбы к заказчику...

Глава 3

Как и всякий родившийся в СССР человек, Клим Бондарев безошибочно чувствовал, если в стране случалось что-то из ряда вон выходящее. В новостях дикторы могли обходить случившееся молчанием, газеты не упоминать о нем и словом, но сама атмосфера выпусков становилась другой. Угадывалось и ощущалось не по тому, что говорили, а по тому, о чем молчали. Вчера он посмотрел российские новости и перемен в стране не уловил.

Ранним утром Бондарев включил на кухне приемник и принялся варить кофе. Передачи FM станций никогда не звучали в его доме.

Если хочешь слушать музыку, то поставь запись — именно такого принципа придерживался хозяин дома. Старый двухкассетник-магнитола высился на холодильнике, от самого появления в доме он был настроен на одну-единственную волну — радио «Свобода».

«Чтобы знать правду о том, что происходит на Западе, надо слушать российские станции. А если хочешь знать правду о России, слушай Запад», — не раз повторял Клим друзьям и знакомым.

Тон передачи насторожил его не больше, чем гудение кофемолки, одну и ту же тему перемалывали последний месяц все, кто считал себя специалистом в области российской внутренней политики. Ведущий и гости круглого стола на все лады склоняли фамилию Холезин, название его нефтяной империи «Лукос» и имя-отчество действующего президента. Выискивали резоны власти поступить с олигархом именно таким образом. Круглый стол окончился на ехидно-оптимистической ноте адвоката Логвинова:

— Я не пессимист. Все-таки наша страна за годы правления действующего президента значительно продвинулась в сторону демократии. Если раньше при переделе собственности по большей части владельцев отстреливали, то теперь их стали сажать в тюрьмы.

Кофе на этот раз Бондареву не удался. То ли зерна плохо прожарил, то ли заслушался радио и передержал напиток на огне. Раскрыв стенной шкаф, Клим выбрал один из многочисленных спиннингов, надел видавшую виды куртку. Мобильник брать не стал, все равно во время рыбалки Клим Владимирович принципиально не отвечал на звонки, от кого бы они ни исходили.

Бондарев подмигнул мальчишке-президенту на фотографии:

— Небось ты сейчас на море и тоже с удочкой!

И вышел из дома.

Безоблачное небо синело сквозь кроны вековых деревьев парка в Коломенском. Клим прошел мимо жестяного стенда, извещавшего, что именно на этом месте в семнадцатом веке располагалась загородная резиденция царя Алексея Михайловича. В отдалении белели стены древних храмов.

Когда живешь рядом с памятниками архитектуры, в исторических местах, то перестаешь их замечать. Они становятся такими же привычными и безликими, как и железобетонные коробки. Клима в здешних исторических местах манила река и ничего больше.

Двое рыбаков уже расположились на берегу. Дымились сигаретки, покачивались поплавки. Мужчины сосредоточенно смотрели на них, словно пытались заставить взглядом уйти под воду. Бондарев поприветствовал рыбаков взмахом руки. Виделись они здесь довольно часто, но никогда ни о чем, кроме рыбалки, не заговаривали. Понять, что эти любители рыбалки принадлежат к разным слоям общества, можно было только по часам на запястьях: дешевые электронные и массивные в платиновом корпусе. Все остальное одинаково потрепано, даже снасти местами покрывала абсолютно демократичная синяя изолента.

Для себя Клим уже давно решил, что обладатель электронных часов — занимает имущественную нишу между строительным мастером и школьным учителем. Во всяком случае, с удочкой он появлялся или самым ранним утром, или в выходные. А платиновые «котлы» могли принадлежать бандиту, ушедшему в средний бизнес: ловил он без всякого графика, но иногда исчезал на неделю и больше. Судя по уважительным репликам, эти мужики скорее всего считали Бондарева университетским преподавателем. Хотя какая разница, кто и чем занимается в свободное от рыбалки время?

Свистнула в воздухе блесна, затрещала катушка. Клим прекрасно знал это место, выучил его досконально. Если бы понадобилось, по памяти отметил на карте все подводные препятствия — от коряг до отмелей. Леска натянулась, блесна резала воду. Бондарев забрасывал раз за разом, особо не надеясь на удачу.

Обладатель платиновых котлов вытащил из кармана плоскую фляжку, коротко приложился к горлышку, затем жестом предложил глотнуть стоявшему в отдалении Климу и соседу справа. Оба отрицательно покачали головами. Этот ритуал повторялся с завидной регулярностью раз от разу. Не то чтобы рыбаки не пили вообще, вечером можно было бы и глотнуть, но тогда бы каждый пил принесенное с собой.

Когда вновь просвистела и бултыхнулась блесна, Бондарев услышал странный в этих местах звук — приближающийся гул автомобильного двигателя. В парке могла оказаться грузовая машина — собирали опавшую листву или вывозили мусор, но чуткое ухо бывшего разведчика различало нюансы, недоступные другим. Блесна мелькнула у самого берега, Клим поднял удилище. Марку машины он определил точно — на верху откоса наконец возник угловатый «Мерседес-Гелендваген».

Высокий представительный мужчина в длинном темном плаще ловко спустился по тропинке.

— Клим Владимирович, — серые глаза заместителя начальника охраны президента смотрели на Бондарева слишком спокойно, чтобы это спокойствие могло быть искренним. — Извините, что потревожил.

— Как я понял, еще раз забросить спиннинг я не успею, — Бондарев сложил телескопическое удилище, опустил его в брезентовый чехол.

Дежурная улыбка тронула пересохшие губы полковника Сигова.

— Прошу в машину.

Мужчины поднялись к черному внедорожнику. Заместитель начальника приехал один, без шофера, сразу же сел за руль, а не на заднее сиденье. В салоне пахло ароматизатором, чувствовалось, что здесь курить не принято.

— Закуривайте, если хотите, — предложил Сигов, знавший одну из слабостей Бондарева, — ваш друг хотел срочно с вами посоветоваться.

— В таких случаях он звонит мне сам, — Клим Владимирович выдвинул пепельницу, щелкнул зажигалкой.

Клим был уверен, что сейчас полковник подаст ему трубку спецсвязи, но Сигов вяло улыбнулся.

— Мне поручено немедленно доставить вас к нему.

— Он в Москве?

— Нет — в Бочкаревом Потоке.

Машина дала задний ход, развернулась и покатила к выезду из парка. Ворота, которые на памяти Бондарева открывались только в дни народных гуляний, были нараспашку.

— У вас десять минут на то, чтобы переодеться и собраться. Багаж минимальный, максимум — спортивная сумка, — произнес полковник, останавливаясь у дома.

Расспрашивать было бесполезно. В спецслужбах принято сообщать только то, что положено знать. Бондарев, уже переодевшись, пролистал справочник, ближайший авиарейс на Сочи был через четыре часа.

Машина мчалась по городу с включенной мигалкой, и только на шоссе Сигов выключил ее.

— Когда вы последний раз летали на истребителе? — поинтересовался полковник, сворачивая под щит с грозной надписью «ПРОЕЗД ЗАПРЕЩЕН. ОХРАНЯЕМАЯ ЗОНА».

— За штурвалом самолета я сидел последний раз три года тому назад. Но это был безобидный «кукурузник».

— Я имею в виду учебный истребитель «Су-27» — «двойку». Вы — в качестве пассажира.

— А что, у меня есть возможность выбрать другую модель? — пожал плечами Клим Владимирович.

Угловатый «Гелендваген» лишь притормозил у КПП подмосковной авиабазы, дожидаясь, когда отъедет в сторону створка ворот.

На командном пункте Бондареву помогли облачиться в летный костюм. Истребитель уже стоял в начале взлетной полосы. Клим взобрался по металлической лесенке. Пилот в блестящем шлеме только кивнул ему, продолжая общаться по рации с руководителем полетов.

Плексигласовый фонарь медленно опустился, буквально присосался к фюзеляжу. Полковник Сигов махнул рукой и отогнал машину. Бондарев вслушивался в радийные переговоры, звучавшие и в его наушниках. Двигатели ожили.

–…взлет разрешаю… — донеслось до его слуха.

Истребитель уже содрогался, двигатели требовали простора, а потом рванул вперед. Бондарева буквально припечатало к спинке кресла. Спасал только пневматический костюм, распределявший нагрузку ускорения по всему телу. Бетон, трава смазались в три полосы — две зеленые и серую. Отчетливо можно было рассмотреть только то, что находилось вдалеке: казавшиеся средних размеров консервными банками емкости с топливом, коробки зданий, выстроившиеся в цепочку машины.

Нос самолета задрался, тряска прекратилась. Земля стремительно удалялась. Пробив облака, истребитель вырвался к солнцу, завалился на крыло, заложил полукруг и выровнялся.

— Как прошел взлет? — раздался в наушниках Клима голос пилота.

— В программу полета включены фигуры высшего пилотажа?

— Мне приказано доставить вас живым и здоровым, — хохотнул пилот. — Но так же приказано по возможности учитывать и ваши просьбы. С какой начнем?

— Хотелось бы подумать.

— К сожалению, на борту нет буфета, и предложить вам кофе не могу. Когда будем переходить сверхзвуковой барьер, я вас предупрежу.

* * *

Тишина бывает разной. Полной, бездушной, как в вакууме или в могиле, и гнетущей, наполненной тревожным ожиданием худшего — в гостевом домике Бочкарева Потока царила именно такая тишина. Было слышно, как за плотно закрытыми жалюзи бьется муха: то в планки, то в оконное стекло.

Тамара Белкина сидела на кровати перед мерцающим экраном телевизора, звук она выключила. Сменялись картинки, но и без слов было понятно, что мир не знает о произошедшем. Впервые за последние годы ведущей «Резонанса» абсолютно нечего было делать. С выстрелами в парке для нее остановился конвейер новостей, у которого она стояла. Как журналистке, ей хотелось крикнуть на весь мир: «Убили!» Но какой смысл кричать, если тебя не услышат? Клипса микрофона все еще украшала лацкан ее светлого пиджака, но теперь за коротким отростком его антенны не было ни камеры, ни огромной машины, называемой телевидением. Кричи не кричи — результат один, только сама и услышишь свой голос.

— Уроды, — убежденно произнесла Белкина, — такую горячую новость на корне губят.

За дверью иногда раздавались приглушенные ковровой дорожкой шаги то ли охранника, то ли горничной. Ходили осторожно, как ночные нарушители режима в больнице.

— Эй! — Сквозь двери и перегородки до слуха Белкиной долетел зычный голос оператора.

Ему никто не ответил, лишь поскрипывал паркет.

— Эй, православные! — На этот раз оператор забарабанил кулаком в дверь своего номера. — Выпустите!

— Зачем? — вполне резонно поинтересовалась горничная.

«Неужели Виктор не понимает, что говорить с ней бесполезно. Она такая же горничная, как я архимандрит. Тут даже последняя ложкомойка на кухне, и та в звании старшего лейтенанта ФСО. Без приказа ни шагу не сделает».

Белкина все же подобралась к двери, чтобы лучше слышать.

— Раз уж тут нет магазина… — пробасил оператор привычный аргумент, — то мне ваш начальник обещал, что доставят.

— Что именно доставят?

— Хороший мужик был. Помянуть его надо. Не по-человечески получается.

Шаги горничной уже отдалялись от двери оператора, и он не выдержал:

— Да я сейчас дверь высажу!

Белкина, как телеведущая, понимала в психологии больше, чем оператор. Она дождалась, когда горничная приблизится, и трижды постучала в свою дверь зажигалкой, так, словно подавала условный знак.

— Простите! Можно вас на одну секундочку, — сказала и припала ухом к двери.

После недолгого колебания решение по ту сторону двери было принято — ключ в замке провернулся, горничная заглянула в номер.

— Да?

— У вас найдется пара сигарет и что-нибудь от головной боли? — Белкина приложила ладонь ко лбу и состроила страдальческую мину.

— Минутку.

Не успела горничная закрыть дверь, как Тамара отошла к кровати, показывая — она и не претендует на то, чтобы покинуть номер. Оператор продолжал стучать с методичностью оголодавшего дятла. Высаживать дверь он не собирался, но удары звучали довольно грозно.

— Значит, ей можно, а мне нельзя?!

— Витя, как тебе не стыдно?! — отозвался из своего номера режиссер. — Угомонись!

— И в самом деле, заткнись! — крикнула Белкина. — Не стучи, и так голова болит.

— А я все равно буду! Я свои права знаю. А они права не имеют…

Горничная принесла пяток сигарет в горсти, пару таблеток, бутылку минералки и пожаловалась:

— А он настырный. Тяжело с ним работать?

— На телевидении вообще тяжело работать. Мне кажется, — тут Белкина перешла на доверительный шепот, — лучше принести ему выпить. Заснет и успокоится.

— Буйным не станет?

— Не должен. Он человек хоть и скандальный, но ответственный. К тому же ситуация такая… неординарная. Ему кажется, что про нас просто забыли.

— Насчет выпивки я не могу решить сама. Надо получить разрешение, — горничная прикрыла дверь, щелкнул замок.

Тамара Белкина даже не стала проверять, что за таблетки ей принесли, просто проглотила их и стала ждать результата. Спазмы в висках прошли довольно скоро. Телевизор мерцал в углу, никто и не собирался прерывать эстрадный концерт экстренным выпуском новостей.

Минут через десять оператор крикнул:

— Ну и черт с вами! — Стук прекратился, вновь самым громким звуком в доме стало жужжание мухи.

Но так продолжалось недолго. Один за другим повернулись в замках ключи, отворились двери номеров:

— Прошу обедать, вам накрыто в каминном зале, — произнесла горничная. — Можете свободно передвигаться по всему дому, но на улицу пока выходить запрещено.

Белкиной даже показалось, что та ей подмигнула: мол, в самом деле о журналистах забыли, но стоило напомнить руководству, как «вышло послабление».

— Извиниться за свое поведение не хочешь? — Тамара шла рядом с оператором.

— Пусть они передо мной извиняются.

Режиссер держался с достоинством, шагал широко, задрав нос, будто это благодаря его усилиям пленникам позволили выбраться из номеров. Видеоинженер жался к стенам, казалось, что ему хочется стать совсем маленьким или вовсе испариться.

— Вот такое извинение я принимаю, — воодушевился оператор, когда увидел накрытый стол. — Небогато, зато духовно.

На белоснежной скатерти стояли супница, холодные закуски, фрукты, две бутылки водки, одна коньяка и приборы. Было еще и сухое вино, но профессиональный глаз мастера телекамеры выхватил из всего многообразия только крепкие напитки. Режиссер отодвинул стул, жестом пригласил Тамару сесть. Оператор уже разливал водку.

— Ты бы даму спросил. Может, Тома вино будет, а я коньяк? — режиссер разложил на коленях льняную салфетку.

— Поминать нужно только водкой, христианская традиция, — безапелляционно заявил Виктор. — Хороший мужик был.

— Может, и не убили, а только ранили? — осторожно вставил звукооператор.

— Ага… я сразу трансфлакатором на него «наехал». Крупность дал по максимуму. Кадр хоть и дрожит, но в такой ситуации это только на пользу — зритель нерв чувствует. Дырка в голове — палец засунуть можно. Мало я, что ли, трупов в своей жизни наснимал? Живое от мертвого отличить сумею. Земля ему пухом, — оператор опрокинул рюмку в широко раскрытый рот.

Поколебавшись, другие последовали его примеру.

— Ты ж не сильно его любил, да и на выборы не ходил, — напомнила Белкина, накладывая на тарелку черные маслины.

— А чего ходить, если и так все ясно. Но плохого человека убивать не станут, значит, стал поперек горла какой-то сволочи. Охранника жалко. Я понимаю, что работа у него такая, но мог бы парень и жить, — оператор уже держал у губ вторую рюмку. — И ему — пухом.

— К черту. Пока никого еще не похоронили. Про землю и пух только на поминках после кладбища говорить принято, — отозвался режиссер, но рюмку, тем не менее, выпил.

Белкина лишь слегка смочила в водке губы.

— Такие кадры пропали, — закручинился оператор и подпер голову рукой. — Их бы сейчас по всем телеканалам мира показывали.

— Еще и наши покажут. Шило в мешке долго не утаишь, — подбодрил коллегу режиссер. — Ты Белкину, когда она кричала, снял?

— Обижаешь, Федорович! Нельзя же заканчивать «картинку» убитым. Эмоция зрителя должна выход найти. Я снимаю и лихорадочно прикидываю: на кого в финал выйти, кем кончить — или Белкиной, или собакой?

— Собака в финале — тоже неплохо смотрелось бы, — мечтательно согласился режиссер.

— Но черная сука неправильно себя повела, прятаться за дерево побежала. Нет чтобы, как положено, возле хозяина сесть и одиноким волком завыть! А ты, Тома, молодец. От твоего визга — до сих пор мороз по коже.

— Да, — согласился режиссер, — ты, Белкина, профессионал высшей пробы, таких, как ты, теперь уже «не делают». Любой мужик на твоем месте в кадре матом выругался бы, гарантирую, как профессионал. А ты гениально крикнула, с душой: «Человека убили!» Не президента, не главу государства, а человека! И после этого бездушная ладонь телохранителя закрывает объектив — все погружается во мрак. Символ!

— Чего уж тут… — Белкина прикрыла свою рюмку ладонью. — Обидно, что этих кадров никто не увидит. Не отдадут их нам. А даже такая новость через месяц-другой устареет.

— Вот-вот. — Оператор хотел налить себе, но заметил, что другие взяли паузу. — Возможность сделать новость мирового масштаба журналисту один раз в жизни предоставляется. А нас ее лишили. Не прославимся мы.

— Ты не прав. Есть золотой фонд. Джона Кеннеди сорок лет тому назад в Далласе грохнули, а до сих пор крутят. Там любитель снимал, а тут… могут кассету никогда и не отдать.

— А если… — Белкина понизила голос, — попытаться передать информацию во внешний мир.

Режиссер тут же приложил палец к губам и обвел каминный зал красноречивым взглядом. Мол, здесь все четыре стены имеют уши.

— Нечего об этом и думать, — громко произнес он и подмигнул.

Видеоинженер сложил ладони «биноклем», намекая, что стены могут иметь не только уши, но и глаза.

— Что ж, не прославимся, так не прославимся, — изобразила смирение Белкина. — Я их понимаю. Пока не решат, кто будет преемником, о покушении народу не сообщат. Будем ждать.

Дверь беззвучно отворилась, на пороге возник помощник президента, лицо его выражало чиновничью скорбь.

— Мы что-то не то говорим? — оператор пригладил бороду.

Помощник пропустил это крамольное замечание мимо ушей.

— Вы просматривали отснятый материал?

— У нас забрали последнюю кассету.

— Вчера вы успели снять не менее половины запланированного, — голос помощника звучал твердо.

— Материал неплохой, — вздохнул режиссер, — но теперь его придется давать в другой интерпретации. Так сказать, в свете последних событий.

Помощник сузил глаза:

— Принято решение, что документальный фильм «Один день с президентом» должен выйти в эфир точно по графику. И никаких других интерпретаций. Строго придерживайтесь уже утвержденного сценария.

— А можно узнать, кем это принято решение? — поинтересовался оператор.

Помощник округлил глаза: мол, такие вопросы задавать не следует.

— Мы должны создать видимость того, что он жив? — первой сообразила Белкина.

Помощник одарил ведущую сдержанной улыбкой:

— Вы должны сделать свою работу. Только и всего. Есть другие пожелания?

— Вообще-то мы подписывались снять и смонтировать сугубо мирный курортный сюжет, а не делать репортаж из горячей точки, — вставил режиссер.

— Вопросы дополнительной оплаты решите потом со своим руководством, — помощник сразу сообразил, куда клонится разговор, — а мы посодействуем. Безопасность во время дальнейшей работы мы вам гарантируем.

— У нас нет монтажной компьютерной станции, необходимо доснять некоторые подводки ведущей, переписать сценарий. В конце концов, послезавтра мы должны вернуться в Москву.

— Я уже позвонил вашему руководству, — бесстрастно сообщил помощник, — объяснил гендиректору, что президент пригласил вас провести следующую неделю в охотничьем хозяйстве, принадлежащем управлением делами. Пообещал от вашего имени, что готовый телесюжет будет передан вами по релейной связи точно по графику.

— Ну и ну! — вырвалось у оператора. — Без меня меня женили!

— Вы против такого решения вопроса? — искренне удивился помощник. — Ваш гендиректор ни слова не сказал против и пожелал вам хорошо отдохнуть.

— Мы постараемся оправдать… вся группа… — неуверенно произнес режиссер, и слова застряли у него в горле.

— Я уже посоветовался со специалистами, подготовил список необходимой для вашей работы аппаратуры и программного обеспечения. — Помощник положил на стол раскрытую папку. — Если чего-то не хватает, не стесняйтесь, дополняйте.

Все, кроме Белкиной, склонились над папкой. Перечисленная аппаратура была самой современной, смонтировать на ней телевизионный сюжет оставалось делом техники.

— Цифровая монтажная станция… программный пакет… — бормотал режиссер, — видеоплееры, три ноутбука, два принтера… Кажется, вы ничего не забыли. Когда это нам доставят?

— Техника уже в резиденции, проходит осмотр и наладку.

— Нельзя ли вернуть мобильные телефоны, — стараясь говорить спокойно, произнесла Белкина. — Руководство, коллеги могут звонить нам, и если они заподозрят…

— Я уже предупредил вашего гендиректора, что охотхозяйство расположено в горах, и мобильная связь там отсутствует. Если кто-то отказывается от работы, я не настаиваю. Пусть сразу скажет, замену мы найдем мгновенно.

Телевизионщики переглянулись. Даже без слов стало понятно, что никому не хочется терять место.

— Вот и отлично. Кассету охрана вам вернет. Чужого нам не надо, каждый должен заниматься своим делом. И еще, — помощник пристально посмотрел на оператора, — предстоит напряженная работа, так что увлекаться я не советую.

— Спасибо за откровенность. Но третью выпить обязан, так не нами заведено.

Помощник пожал плечами, смерил грузного оператора взглядом и не стал возражать: было понятно, что такому здоровяку от лишних пятидесяти граммов не запьянеть.

— Я за ним прослежу, — пообещала Белкина.

Монтажную компьютерную станцию доставили и развернули в каминном зале буквально через полчаса. Выдали и ноутбуки. Гостевой домик теперь напоминал еще не обжитый офис, под ногами путались кабели.

Первым делом, когда охрана ушла, режиссер вставил в плеер возвращенную охраной кассету. На ней, конечно же, не хватало последних минут записи — тех самых.

— Это копия, оригинал остался у них, — авторитетно заявил оператор, осматривая корпус кассеты. — Правда, рано или поздно, но восторжествует.

— А пока это случится — за работу. Мы должны окончить фильм вовремя и учесть все пожелания заказчика, — раздраженно напомнил режиссер.

На большом экране монтажного компьютера мелькали отснятые черновые куски. Режиссер делал записи в сценарии, отмечая снятые куски: президент плыл в море, сидел за письменным столом, листал бумаги, просматривал телевизионные новости, гулял по парку, читал газету…

— Не так уж и плохо, из этого можно будет кое-что духовное и слепить, — наконец произнес режиссер. — Верни-ка последний кусок, когда он читает газету, — обратился он к видеоинженеру.

Глаза смотревших на монитор слегка увлажнились. Глава государства державно морщил лоб, вглядываясь в строчки, затем опустил газету и негромко произнес, дружелюбно глядя прямо в камеру:

— Вы уже сняли то, что хотели? Я хотел бы побыть один. Отпуск все-таки.

После этого камера «наехала ему на глаза», они заняли весь экран.

— Стоп, — режиссер рассек воздух рукой, желая остановить кадр, — вот это и будет финальной точкой. Или кульминационной? Как ты считаешь, Тома?

Белкина, скрестив на груди руки, отошла на несколько шагов:

— Неплохо. Вот только газета у него в руках вчерашняя. А по логике событий должна быть завтрашняя, получается, что глава государства отстает от реальной жизни.

Режиссер подпер голову руками:

— Да, какой-нибудь дотошный зритель это заметит.

— Можно ему газету в руках поменять, техника и не такое позволяет, — воодушевился видеоинженер.

— Надо только с помощником согласовать.

— Думаю, он будет в восторге, — решила Белкина. — Такой вариант с нашей стороны — мелкий простительный грех по сравнению с крупномасштабным обманом всего прогрессивного человечества.

Моральные сомнения не долго терзали режиссера: он понял, что потом, когда правда выйдет наружу, ему будет о чем рассказывать зрителям. Мол, под давлением спецслужб ему пришлось подменить номер газеты в руках президента.

— Да, правда всегда в деталях, — изрек он одну из своих любимых фраз. — По-крупному обманывать легко, но убедить мелкой деталью — это уже настоящее искусство.

А через час Тамара Белкина и оператор уже работали в парке под присмотром мрачных парней из охраны президента. Телеведущая стояла на фоне окна и шепотом сообщала будущим телезрителям:

— Президент публичная фигура, его жизнь интересна миллионам. Но глава государства, как и каждый человек, имеет право на отдых, на личную жизнь. Поэтому мы не стали злоупотреблять гостеприимством хозяина Бочкарева Потока. Он там, за этим окном, и не будем ему мешать, — Белкина приложила палец к губам.

— Снято! — Оператор забросил штатив с камерой на плечо. — А теперь, ребята, нам надо успеть снять то, как солнце в море садится. Ему-то никакая власть не указ. Сядет за горизонт, и спрашивать ни у кого не станет.