Палачи и герои

Сергей Зверев, 2018

Конец Великой Отечественной войны. На Западной Украине орудуют банды оголтелых националистов. Направляемые немецкими спецслужбами, они уничтожают мирное население, жгут дома, рыщут по лесам в поиске партизан. Активнее других действует шайка ярого бандеровца по кличке Дантист. Непримиримый враг советской власти, он воюет с ней всю свою жизнь. На ликвидацию опасного врага направляется отряд капитана Ивана Вильковского. Оперативник понимает, что в открытую Дантиста не взять. Тогда он разрабатывает операцию, в которой в качестве наживки решает использовать одного из близких соратников бандита…

Глава 7

Выйдя из тюрьмы, Дантист застал совершенно другую страну. В Кракове было создано Польское генерал-губернаторство во главе с Гансом Франком.

Оккупанты подошли к контролю за территориями с немецкой педантичностью, сразу расставив все по своим местам. Население было разделено на несколько категорий. Евреи, цыгане и душевнобольные — это недочеловеки, подлежащие изоляции и утилизации. Кстати, сами поляки эту идею встретили с одобрением, поскольку исторически иудеев, мягко говоря, не любили, и включились в игру — найди и посади еврея. Наиболее ушлые граждане собирали с соседей дань под угрозой выдачи немцам. Но самим полякам это не помогло. Немцам было за что мстить им. Третьего сентября 1939 года подразделениями польской армии, жандармерии и полиции, а также патриотами в городах Бромберг, Шулитце, в десятках городков в районе Познани были вырезаны несколько тысяч немцев из числа мирного населения. Это была не первая и не последняя массовая резня — с немцами, как и украинцами, польская общественность и силовые органы не церемонились. И вот пришла пора расплаты.

Поляки были признаны людьми второго сорта и лишены гражданских прав. Польские вузы закрыты или перепрофилированы. Вся профессура Краковского университета была отправлена в концлагерь. Уделом поляков становились принудительные работы для вермахта и обеспечение Германии всем необходимым для ведения войны — фактически рабство. Начиналось активное заселение территории немцами, теперь единственными здесь людьми первого сорта.

Улицы были заполнены военными. Введен комендантский час. За попытку нападения на солдат — расстрел на месте или уничтожение заложников. За акции сопротивления, саботажа, расклеивание антинемецких листовок — тюрьма или расстрел. В наведении орднунга активное участие принимала старая польская полиция, значительная часть которой осталась на службе.

Притесняемых еще недавно поляками западных украинцев немцы пока неофициально считали хоть и унтерменшами, но дружественным народом. У Германии на них были большие планы. Поэтому деятельности ОУН на оккупированных территориях гитлеровцы не только не мешали, но и помогали, чем могли. Организация теперь работала открыто.

Боевые товарищи встретили Дантиста как героя. Он имел долгий разговор на квартире в Кракове с выпущенным немцами из тюрьмы Степаном Бандерой, который велеречиво вещал о скором создании независимого украинского государства под немецким покровительством. Спрашивал вождь и о том, почему засыпалась боевая группа Дантиста:

— Вас предали?

— Случайность, — заверял Дантист.

Но это была не случайность. Он уже давно вычислил предателя — это функционер Хмурый. Тот вполне неплохо чувствовал себя в Организации. Вчера они столкнулись лоб в лоб в костеле. Хмурый распростер объятия, долго хлопал старого соратника по плечам и чуть слезу не пустил:

— Жалко, меня не было с вами в проклятом банке. Меня это тяготит до сих пор!

— Ничего, — тоже похлопал его по могучему плечу Дантист. — Ты был на своем посту.

Дантист выждал четыре дня. И в холодную ночь, кутаясь в длинный плащ, отправился к предателю домой.

— Это Станислав, — сказал он, постучав в дверь в доме, затерявшемся в узких улочках старого города.

— Что надо в такое время? — недовольно донеслось из-за двери.

— Обсудить вопрос. С нашей добычи во Львове, помнишь, кое-чего ушло. Я знаю, как вернуть. Нужна твоя помощь.

Рассчитал он все правильно, надавив на патологическую жадность соратника. Три года назад группа взяла во время экспроприации во Львове немало золотишка, часть которого потом исчезла, и никакие дознания не помогли. Хмурый тогда изнывал — не столько от того, что золото не пошло на святую борьбу, а что сам его не стащил.

Хмурый заглотил крючок и открыл дверь со словами:

— Конечно, заходи.

Он фальшиво и широко улыбался, подливая гостю свежезаваренный чай, а потом нетерпеливо ерзал на венском стуле в предвкушении откровений насчет золота.

Улучив момент, когда хозяин квартиры повернется к нему спиной, Дантист нанес удар ножом в мускулистую массивную спину профессионального борца. Хмурый выпрямился, будто не ощущая боли и не понимая, что происходит.

И тут удары ножом посыпались один за другим… Сколько их было? Двадцать? Тридцать? Злоба и обида требовали достойного вымещения.

После экзекуции Дантист, просочившись по так хорошо знакомым ему улицам мимо патрулей, как ни в чем не бывало вернулся в квартиру, которую ему выделила немецкая комендатура.

Утром его поднял бесцеремонный стук в дверь. Двое солдат с бляхами немецкой полевой жандармерии затолкали его в легковую машину с открытым верхом и отвезли к зданию генерал-губернаторства. Через черный ход провели внутрь, отконвоировали по крутым лестницам и узким коридорам. Ввели в просторный кабинет на последнем этаже. Усадили на стул. И вышли в коридор.

Майор Кляйн стоял у большого полукруглого окна. Держа в руке свой вечный бокал с коньяком, он внимательно рассматривал изрезанный колокольнями и башнями силуэт города.

Резко обернувшись, он кивнул гостю. Поставил бокал на стол. Полез в ящик. Вытащил пистолет «Вальтер». И вдавил его ствол в лоб Дантиста со словами:

— Не думал, что нам придется прощаться при таких обстоятельствах.

— За что? — сдавленно произнес Дантист.

— Мало того, что вы убили человека в доме у площади Всех Святых. Так еще сделали это настолько неумело, что вас описали свидетели.

— Я?

— Помните нашу договоренность насчет вранья… За что вы невзлюбили пана Стельмаха?

— Он был агентом польской контрразведки. Благодаря ему меня чуть не расстреляли.

— Это нам известно. Но он работал и на Германию. Кто вам позволил убивать без разрешения? — палец дрогнул на спусковом крючке.

— Я виноват. Дайте мне возможность доказать свою лояльность.

— О как. Это называется лояльность.

— Преданность!

— Ладно. — Майор положил пистолет на стол, опять подошел к окну — над городом на севере стоял столб дыма, что-то там горело, слышалась отдаленная стрельба. — Отныне никаких сведений счетов и убийств… Без моего ведома… Или хотя бы без уведомления меня.

— Больше никакого своеволия, господин майор, — произнес Дантист, а потом осторожно поинтересовался: — А что со свидетелями?

— Пусть вас это не волнует, — майор отошел от окна и устроился в кресле. — Вопрос решается. А теперь проработаем тактику вашего поведения в Организации. Меня тревожат некоторые тенденции…

Организацию лихорадило. После того как сотрудники НКВД взорвали в Роттердаме ее лидера — легендарного террориста Евгена Коновальца, фракции, которые удерживались воедино его стальной волей, начали тянуть одеяло на себя. В августе 1939 года руководителем ОУН объявили бывшего австро-венгерского и петлюровского офицера Андрея Мельника — родственника почившего в бозе вождя. Фракцию Бандеры это не устраивало.

В феврале 1940 года Дантисту довелось принять участие в собрании сторонников Бандеры в Кракове. Там Мельника обвинили в том, что он не принимал меры к агентам польской контрразведки в своем окружении, то есть фактически в предательстве. В результате вождем Организации провозгласили Степана Бандеру. Основным приветствием ОУН вместо старого доброго «Слава Иисусу Христу!» стало «Слава героям! Героям слава!».

Так образовалось две ОУН — ОУН (Б) (он же революционный), склонный к террору и насилию; и ОУН-М — Мельника, больше расположенный к компромиссным вариантам. К расправам и убийствам старый австрийский вояка был склонен не меньше Бандеры, только убивать предлагал с оглядкой, так, чтобы не спалить подполье на Западной Украине.

Ситуация была достаточно глупая. Теперь ОУН напоминал организм, чья голова поражена шизофренией, — тело вроде одно, руки, ноги тоже, но в голове два разума, потому организм шатается и идет вразнос. Все зависело от немцев — кого они больше полюбят. Те любили обе фракции и исправно снабжали их деньгами при соблюдении главного условия — устроить коммунистам в Галиции как можно больше проблем…

Между тем две части одного организма начали лупцевать друг друга. Бандера перетянул на свою сторону Службу безопасности ОУН — то есть ее контрразведку, которая принялась уничтожать мельниковцев. Те в долгу не оставались. Немцы возмущались нерациональностью такого подхода, но остановить резню, жертвой которой уже стали сотни человек, не могли.

Положение Дантиста в ОУН (Б) укреплялось. Он занимал разные должности, но главным был его авторитет как мастера боевых операций и конспирации. Постепенно он становился доверенным лицом руководства. И брался за самые отчаянные предприятия. Начал ходить «за линию», то есть на территорию СССР. Первый раз ему казалось, что живым ему не вернуться. Но постепенно привык. Видел, что настоящая работа именно там, на родной земле. А здесь — политиканский треп и красивые, но бесполезные воззвания: «Украинцы — это кровь нашей крови и кость нашей кости. Только украинцы имеют право на украинские земли и украинские имена и украинские идеи».

Однажды он нашел в Кракове своего судебного защитника Альберта Красновола. Тот прозябал в каморке рядом с костелом Святого Эгидия в полной растерянности. Времена настали жестокие. Адвокатская практика закончилась. Не сегодня завтра его грозили отправить на принудительные работы в Германию.

— Время выбора, Альберт, — сказал Дантист, выкладывая на стол из портфеля банки с консервами, приковавшими голодные глаза собеседника. — Или как мокрица быть — тогда тебя раздавят. Или воевать за новую жизнь. Не часто даются такие шансы. Ты со мной?

Красновол кивнул.

— Только одно условие, — продолжил Дантист. — Личная преданность. Мне.

— Согласен.

Так в организации появился функционер с псевдонимом Адвокат.

На данном этапе Германии нужно было от ОУН следующее: разведывательные данные по деятельности Советов на территории Западной Украины и подготовка населения к массовым акциям против «советских оккупантов».

На территорию Галиции постоянно забрасывались «группы поддержки». Функционеры создавали резидентуры, укрепляли подполье. Выявляли внедренных агентов НКВД, которых казнили без жалости. Создавали разветвленные негласные властные структуры. И не уставали напоминать населению: «Советы здесь ненадолго. Скоро придем мы. И тогда вспомним, кто был нашим другом, а кто работал на врага». Это действовало безотказно. Практически в каждом селе теперь были агенты ОУН. Удручало то, что селяне на словах клялись в верности, но реально воевать с комиссарами не торопились.

Руководству ОУН (Б) всего этого казалось мало. Оно хотело взбодрить народ и требовало красивых силовых акций.

— Оккупанты должны бояться. Днем и ночью. За ними должен ходить топор народного гнева! — экзальтированно восклицал Бандера перед соратниками.

Мельников убеждал немцев, чтобы они укоротили неистового Степана, который своей кровожадностью до срока раскроет всю агентурную сеть. Потери после каждого акта террора были неприемлемыми — НКВД арестовывало людей сотнями. Но немцы, как царь горы, витали над суетой бытия. Абвер, который фактически курировал всю Организацию, пока проявлял политику невмешательства. Разведданные шли бесперебойно, а это главное на данном этапе.

Каждый месяц верхушка ОУН на полном серьезе обсуждала дату начала всеобщего восстания. Первое время оно откладывалось из-за нехватки сил. Потом пошли слухи, что немцы готовятся к войне, так что восставать нужно к приходу освободителей. Планировалось одновременно ударить во Львове, Луцке, Черновцах, Киеве, Одессе, Харькове, Днепропетровске и на Кубани.

Между тем Дантист раз за разом переходил границу. Русские пограничники с каждым днем работали все лучше. Каждый переход, несмотря на наличие вроде бы надежных коридоров, был опасен смертельно. Однажды погибли его сопровождающий и два телохранителя. В другой раз ему пришлось два часа лежать в снегу, молясь, чтобы наряд с собаками не пошел в его сторону.

Но Дантисту везло. Он приходил туда и возвращался обратно. Видел, как растет Организация. Пару раз пришлось заниматься любимым делом — террором. В города националисты не лезли, однако в селах систематически выбивали сторонников советской власти. Наглядно. Со зверствами. Чтобы запомнили, как Свободную Галичину любить.

В апреле 1941 года Дантист отчитывался перед куратором в закрытом зале ресторации для немецких офицеров в Кракове:

— Плохо, что селяне начали принимать Советы за власть. Некоторым пообещали землю, они и рады. Но большинство привыкли гнуться перед панами. Перед польскими, теперь перед советскими. Мы бы перетянули на свою сторону всех, если бы они осознали, что власть — это мы, а не большевистский райком.

— Скоро они увидят власть. — Майор Кляйн отпил из бокала коньяк — и как только в него столько влезает. — Только не вашу, а нашу. А вы будете выступать от нашего лица.

— Скоро? — Дантист с удовольствием пригубил шампанское «Мадам Клико» из высокого хрустального бокала.

— Очень скоро… Принято предварительное решение о создании в диверсионном полку «Бранденбург 8000» отряда из жителей Западной Украины. Естественно, большая часть солдат будет членами ОУН. Задача — проведение диверсий при начале боевых действий против СССР. Вы имеете судьбоносный шанс получить в этом подразделении офицерское звание вермахта. Но сначала еще один поход за линию. Разведать обстановку. И пошуметь напоследок. В Галиции пора начинать раскачивать население всерьез…

Через границу Дантист перешел без проблем. Собрал боевую группу, которую сам подбирал для наиболее отчаянных акций.

И они пошли на кровавое дело…