Формула действия

Сергей Ермолов, 2019

В отличие от обычного детектива, в романе «Формула действия» предпринята попытка воссоздать психологию преступника. Обычный детектив показывает лишь результат действий серийного убийцы. Описание мотивов действий преступника изнутри – редкость. Представленный текст правильнее назвать дневником серийного убийцы.

2

Вот уже некоторое время я веду себя спокойно. Похоже, мне хочется. Я чувствую, как это накатывает. Нужно кого‑нибудь найти. Так бывает, когда просыпаешься и еще нечетко осознаешь грань между сном и явью.

Не хочу возбуждать подозрений. Я не настолько глуп. Нужно кого‑нибудь найти. И быстро. Но кого?

«Я — убийца, а не болван какой‑нибудь». Эта фраза мне очень нравится.

Нравится думать о нас. Нравится размышлять об одном из нас. Хорошо замаскировавшемся, улыбчивом. Вежливом. Убийце. Мне очень нравится говорить себе: убийца.

Ну вот. Прекрасно. Я сделал это.

Решено — пойду пройдусь. Никогда не знаешь, что может случиться.

Небольшой обход. Я неслышен. Внимателен. Только не попадайтесь на моем пути — кто бы вы ни были, — ведь я не сплю, я бодрствую, я жду — именно вас.

Сегодня у всех опять серые лица. К ним невозможно привыкнуть. Я всегда расстраиваюсь, когда вижу их. У меня странная реакция на серый цвет. Опять пора идти к психиатру.

Когда я был у него в последний раз, он мне сказал: «Ваша патология без изменений. Главное — держать ее под контролем».

И я стараюсь держать ее под контролем. Но если честно, то контролирует меня она. А если еще честнее: мы с ней заодно. Только это тайна.

У меня много тайн. Со временем их становится больше. Я их тоже классифицирую. Есть несколько первой степени. Все остальные я рассказываю при случае. Люди любят слушать чужие тайны. И располагаются к тебе. А для меня очень важно расположение людей. Я не такой, как они. Но с ними приходится жить, и я приспосабливаюсь. Но получается не всегда. Уже есть несколько случаев первой степени, когда это не получилось.

Но что если я не сумасшедший или невротик? Верить в это не хочется.

Легче считать, что не в порядке я сам, а не окружающий меня мир.

Говорят, что черный цвет — это символ смерти. Я не люблю черный цвет. Ненавижу. Мне повезло, что я умею ненавидеть. Мой цвет — красный.

Когда я рассказал об этом психиатру, он сказал: «Все, что ни делается, все к лучшему». Иногда он перестает казаться мне дураком.

Когда я сказал об этом Артуру, он мне ответил: «Кретин». Его я тоже казню.

Все знают, что Артур умный. Я знаю, что он умнее меня. Превосходство чужого ума — это не повод для казни. Но если бы он был только умен.

Еще он умеет унижать. И это делает его моим врагом. Врагом первой степени. А это уже серьезно.

Я всегда становлюсь серьезен, когда занимаюсь проблемами первой степени.

В этот дневник я буду записывать только впечатления от смерти. Все прочее несущественно. И не стоит внимания. Заслуживают внимания только впечатления первой степени.

Я медленно вышел из квартиры. Слишком медленно опустился по лестнице. Торопливость бессмысленна. Мне никогда не удастся опоздать.

Следует отказаться от всех попыток понять происходящее. Перестать воображать черное — белым. Перестать удивляться боли, причиняемой самому себе.

Я боюсь быть простым исполнителем. Всегда ожидал от себя большего.

Я не человек толпы, стадное поведение абсолютно мне чуждо, я его даже не понимаю. Я — не для выполнения приказов.

Очень старательно подвожу итоги. Это важно.

Мне нравится ощущение своей запрещенности. Мне с обществом не по пути.

Вряд ли нужно стараться выбраться из системы, чтобы оказаться раздавленным ею. Все мы — лишь жертвы заложенных в нас программ.

Я осторожен. Но совсем не уверен, что мне это поможет. Пытаюсь идти до конца. Каждый старается прыгнуть выше своей головы.

Даже если сейчас я спокоен, нельзя сказать, что произойдет со мной в следующее мгновение. Я не обладаю даже тем, что имею.

Может быть, это говорит зависть глупой свободы перед самодовольным рабством. Не сложно вообразить себя свободным, когда рабами управляет раб. Время сделало меня мудрее.

Я ощущал дрожь своего тела. Резко остановился и замер. Не мог сдвинуться с места. Было так страшно, что хотелось кричать. Это не уходит. Не прекращается. Это что-то внутри. Это как ты устроен. Говорят, что существует черта. Для меня черты уже нет.

В ловушку я загнал себя сам.

По-моему Артур чувствовал то же самое. Уверенность исчезла, но было уже поздно что-то менять.

Он смотрел на меня испуганно и скучно. Я хотел видеть его мертвым. В жизни я всегда утешал себя тем, что кому-то хуже. Теперь хуже ему. Я не оставил себе выбора. У моей игры есть условие. Я поставил на кон жизнь. Все иные ставки только смешны.

Моя жизнь — это ожидание неизбежного взрыва. Когда все начнет взрываться — это меня не удивит. Прежнего мира уже нет. Мне нравится, что от него уже ничего не осталось.

Я был испуган, да. Но я умел быть крутым парнем, если так было нужно. И сейчас был как раз такой случай. Мне стало даже интересно, чем все это закончится.

Вонзил ему скальпель над ключицей. От боли Артур откинул голову назад и завизжал. Подобные маленькие трагедии не новость. Каждый человек ощущает свою жизнь, как обман.

Я от всей души поторопил смерть. Не мог больше ждать. Так было нужно. Только не спрашивайте — кому?

Есть нечто страшное. Оно существует. И оно — мое. Это и значит быть Богом. Быть тем, кого боятся. Результат не имеет смысла. Только процесс.

Я ищу свою Голгофу. Нет смысла искать в жизни что-то иное.

Задыхаюсь от своего молчания. Оно давит меня. Я должен постараться вспомнить, что произошло дальше. Если сейчас не запишу свои ощущения, то в будущем никогда не поверю, что они были со мной.

Что-то особенное было в его глазах. Может быть, печаль.

— Закрой глаза. Я сделаю все быстро. По крайней мере я могу это сделать.

Чувство власти было невероятным. Просто удивительно, какое наслаждение доставила мне эта медлительность.

Я был податлив как воск.

Разрез кожи, подкожной клетчатки, а внизу и подкожной мышцы шеи я сделал вдоль наружного края грудинной ножки грудино-ключичной мышцы длиной 6-7 сантиметров. Как будто это происходит сейчас. Все пережить заново.

Мог сделать с ним что угодно. Что угодно. Ты не должен идти на поводу у своих чувств, говорю я себе.

Все это может иметь куда более важное значение, чем казалось, думал я.

«Тебе мало того, что ты уже сделал?» говорил я. Иногда любопытство вытаскивает за собой смелость и подгоняет ее.

По желобоватому зонду вскрыл вторую фасцию шеи и отодвинул к ключице горизонтальную ветвь наружной яремной вены. В этом не было ничего личного, я просто спокойно делал свое дело. Там на самом деле было на что посмотреть, не так ли?

Я почувствовал, что счастлив. Я ведь все сделал так, как намечал сделать заранее. Достаточно ли я был умел? И насколько это важно?

А это может получиться интересно, подумал я.

Он лежал тихо-тихо, а как будто кричал.

Никак не могу избавиться от чувства, что все это справедливо. Не позволял жалости обманывать меня.

Знаю, что кто-нибудь обязательно воспользуется моим опытом. Любая подробность может оказаться важной.

Мне хватило времени, чтобы подумать: я это сделал. Прошел весь путь до конца. Слабость делает человека понятнее.

Я бил снова и снова. Уже сам не понимал, с чего вдруг так на него набросился. Если бы знал, что делаю, я бы остановился. Возможность причинять боль никогда не увлекала меня. Говорить об этом не следовало. Не хочу вспоминать себя злым.

Воображение разыгралось, решил я. Мне просто хотелось, чтобы хоть что-нибудь произошло. А может, в конце концов даже и лучше, что так вышло. Такая мысль пришла мне в голову и тогда, и сейчас.

Спросишь: почему? Трудно объяснить логикой, словами.

Я не сразу понял, что происходит, но у меня сложилось впечатление, что прикоснулся к какой-то тайне.

Я пытался быть предусмотрительным. Делал, что мог и делал так долго, как только мог.

Мне нравилось, когда осуществлялись мои мечты. Прежде я этого боялся. Всегда боялся того, что не понимал.

Мне стало легче. Смерть делает всех людей одинаковыми. Я уже ничего не мог изменить. Мое спокойствие удивляло меня. Я перестал спешить.

Некоторое время я улыбался, глядя в воздух. Приятно сознавать, что я опасен. Я готов к непониманию. Оно подтвердит мое убеждение в ограниченности воздействия слов.

Я хотел одного: чувствовать чужую смерть. Никакое иное ощущение не могло сделать меня счастливее. У меня не возникло желания объяснить происшедшее иначе.

Подумал, что сейчас у меня один из волшебных дней — и даже проклятые мысли были приятными.

Остановите меня. Если сможете. Смерть не просто цифра в статистической сводке.

Я это сделал. Прошел весь путь до конца. Иначе и быть не могло. Я был в хорошем настроении. Был довольно счастлив.

Я не мог выжить иначе. Очень хорошая мысль. Пытаясь понять себя, можно прийти к неожиданным результатам. Я был искренен, когда приносил жертву смерти. Обычно это чувство мне не свойственно.

Мне было трудно удержаться от смеха. Потерпел несколько секунд, а затем разразился хохотом.

Я хочу быть понят. Но это невозможно. И вдруг мне показалось, что это не имеет значения — ничего больше уже не имеет значения.

Я был уверен, что каждый человек может принести жертву смерти. Эта мысль примиряла меня с самим собой. Просто больше не мог терпеть.

Мне не обещано ничего, кроме смерти. Я уже не сомневаюсь — надежда — всегда ложь.

Делаю, что хочу. Жить иначе нет смысла. Я очень старательно соблюдаю законы своей жизни.

Будущего уже нет. Только настоящее. Или сейчас — или никогда.

Ни одного случайного слова. Нужно уметь освобождаться от лишнего.

Я очень убедительно не похож на вас. Я испуган своей оригинальностью.

Стена — это еще не тупик. Тороплюсь дойти до предела. Как будто меня можно остановить. Уже поздно.

Не уверен, что изображаю себя правильно. Я не могу быть человеком, которым изображаю себя.