Противостояние: Первый раунд

Сергей Дымов, 2022

2028-й год. В мире что-то происходит. Мы этого не видим, потому что мы обычные люди. И даже спецслужбам не понятно, что творится на самом деле.Бывший спецназовец, а ныне боец известной ЧВК, Олег Леонов, волею случая оказывается вовлечен в гущу событий. Поначалу кажется что мир просто сходит с ума. Однако все не так просто, сойти с ума миру явно кто-то помогает…

Глава 8

Сентябрь 2028 года. Москва. Вечер.

У Макса было несколько вариантов, куда пойти, но ни один из них не включал полицию. Почему? Потому что он только что пытался туда позвонить, а дозвонился… куда и кому Максим пока не понял, но это явно были не служители закона. И повторный звонок мог закончиться для него плачевно, Максим это понимал, поэтому вариант обращаться к властям отпадал.

Почему в него стреляли, и кому он вообще нафиг сдался, Макс понять не мог. Но сейчас он решил этим вопросом не задаваться, а разобраться с ним позже, в более подходящее время. Сейчас же были дела поважнее, например, где-то переночевать.

Куда податься? Уезжать из Москвы не хотелось. У него была тетка, которая жила в Воронеже, но вариант укрыться у нее Макс оставил на самый крайний случай. Да и потом, прятаться это хорошо, но хотелось бы понять дальнейшие шаги. Прятаться, чтобы что? Ответа на этот вопрос не было, а хотелось бы.

Но это ладно, решим походу пьесы, сейчас главное где-то отсидеться. К однокашникам? Палево, если неизвестные стрелки и их хозяева смогли перехватить и отследить его телефон, найти его жилье, то пробить всех его друзей для них просто плевое дело. Тогда куда?

— К Абрамычу! — воскликнул Максим и стукнул себя по лбу. Несмотря на поздний вечер, некоторые прохожие обратили на него внимание, посмотрев с недоумением.

— Простите — пробурчал Максим и быстрым шагом пошел к ближайшей станции метро. Это была Петровско-Разумовская.

Семен Абрамович Фельштейн был когда-то преподавателем Максима, зав. кафедрой исторической социологии и его научным руководителем. Некогда светило отечественной социологии ныне пребывал на не совсем почетной пенсии, заливая алкоголем какие-то одному ему известные переживания.

Началось все года 3 назад, когда вдруг профессор Фельштейн начал сходить с ума. Так, по крайней мере, все вокруг посчитали. А как иначе думать, если вдруг вполне здравый мужик, с парой сотен научных статей и десятком монографий вдруг начинает во всеуслышание твердить о том, что в мере существует заговор с целью уничтожения человечества! Нет, что в мире не все в порядке, это конечно никто не отрицает, и проблем хватает. И наверняка есть какие-то глубинные силы, которые рулят мировыми процессами, но это… Такая постановка вопроса была чересчур.

И ладно бы об этом твердили любители сенсаций с «желтых» ТВ-каналов, но известный ученый? Это было слишком неожиданно для всех. Сначала все старались не обращать внимания, ну мало ли, переутомился старик, возраст, нервы, с кем не бывает? Но это продолжалось и продолжалось, и Семен Абрамович настойчиво продолжал твердить о мировом заговоре, сначала в кругу коллег, затем своим студентам и аспирантам, в числе которых был и Максим, а затем и руководству МГУ.

Руководство профессора ценило, поэтому сначала предоставило ему оплачиваемый внеочередной отпуск. Старик не обрадовался, как надеялось руководство, а рассвирепел и устроил скандал. В отпуск его все равно отправили, но неугомонный старик не стал отдыхать, копать картошку или выращивать капусту. Его это все не интересовало!

Он стал настойчиво писать во все ведомства — Минобразования, МВД, ФСБ и даже завалил своими письмами канцелярию Президента РФ. И продолжалось это до тех пор, пока всем не надоело. И Семена Абрамовича тихо спровадили на пенсию. Этого старик перенести не смог, и после нескольких неудачных попыток вернуться к преподаванию, замкнулся в себе, запил и почти не выходил из дома. Некоторые его студенты и аспиранты, включая Макса, иногда навещали бывшего мэтра, приносили ему продукты, помогали с уборкой, но это было не так уж часто.

И вот теперь, когда жизнь Максима оказалась под угрозой, старый профессор казался ему единственным человеком, который сможет ему помочь прямо сейчас. Кроме того, у Макса были вопросы, на которые, как ему казалось, профессор может дать ответ.

Жил профессор в Южном Чертаново, недалеко от метро «Улица академика Янгеля». Туда Максим добрался примерно через час, периодически выходя из вагона и меняя поезд.

«Откуда у меня это?» — сам себе удивлялся Максим. Ведь он никакой не шпион, не сотрудник силовых структур, и даже приключенческой литературой не сильно интересовался. Но некоторые моменты Максиму казались очевидными. Было бы лучше еще и ветки метро менять, запутывая след, но с этим Макс решил пока повременить. Успеет еще поиграть в шпиона.

Было уже довольно поздно, но Максим надеялся, что его бывший препод еще не спит. Или хотя бы находится в более-менее адекватном состоянии. Парень подошел к подъезду, с волнением набрал цифры «89» в домофоне, и вдавил кнопку вызова. Домофон настойчиво запиликал. Раз, другой, третий, четвертый, пятый…

Ожидание было томительным. Неужели спит? Или помер, чего доброго?

На седьмое «тю-лю-лю» домофон вдруг ответил:

— И кого там принесло, ви таки смотрели на часы? — раздался сварливый, и явно не очень трезвый голос.

— Семен Абрамович, это Максим Столяров, ваш бывший аспирант. Извините что так поздно, но мне нужна ваша помощь! — скороговоркой протараторил Макс.

Домофон замолчал, слышалось только сопение на том конце. Максиму показалось, что старый профессор пытается его вспомнить. Молчание длилось уже пару минут.

— Профессор? — еще раз спросил Максим.

— Заходи, — раздался спокойный голос, и дверь с мелодичным треньканьем открылась.

Максим быстро вошел в подъезд и поспешил на третий этаж, где жил Фельштейн. Позвонил в дверь. Из квартиры раздалось шарканье ног, дверь приоткрылась, и из нее выглянула большая седая голова, со всклокоченной седой шевелюрой. Вообще, профессор изрядно напоминал Эйнштейна с его знаменитой фотографии с высунутым языком. Такие же некогда дурашливые, но умные глаза и непослушные лохмы волос.

— Ты один? За тобой не следили? — спросила голова.

— Один. Я никого не заметил — ответил Максим.

Голова высунулась за дверь и осмотрелась. Кивнув, профессор нырнул обратно за дверь и открыл ее целиком, отстегнув цепочку.

Максим вошел, а профессор быстро закрыл дверь и дважды провернул ручку замка. Затем накинул цепочку. Беглец осмотрелся и принюхался. Жилище профессора выглядело и пахло так себе. Было понятно, что тут давно не убирались, а сам Фельштейн не особо утруждал себя мытьем и прочими гигиеническими процедурами. Тут и там валялись пустые бутылки, банки, коробки. Еще не бомжатник, но уверенно на пути к нему, подумал Макс.

— Не одобряешь? — горько усмехнулся профессор, кивая на обстановку.

— Дело ваше, — пожал плечами Максим. Помолчал. Затем продолжил — не одобряю.

— Ладно, — вздохнул Семен Абрамович — думаю тебе есть что рассказать, и ты пришел за этим, а не просто навестить старого дурака. Проходи… хм, — он посмотрел в сторону кухни, покачал головой, подумал, затем продолжил, указывая на большую комнату — сюда. Там хоть немного поприличней. Не сильно, но все же…

Они прошли в зал, раздвинули какие-то коробки, и сели на кресла, которые тоже явно пора было бы почистить. Уселись, помолчали. Первым тишину нарушил профессор.

— Они тебя нашли? — невинно осведомился он.

Максим аж поперхнулся от неожиданности.

— Да… но как вы… кто они? Зачем, что происходит? — затрещал Максим, как одноименный пулемет.

Семен Абрамович поднял руки и сморщился, как от зубной боли.

— Постой, постой, не галди. Слишком много вопросов сразу. Голова у меня уже не та, слишком много выпито за эти годы, и слишком мало свежего воздуха, движения и положительных эмоций. Давай по порядку, — осадил Максима профессор.

— Давайте, — ответил Макс — а кстати, куда девался ваш знаменитый одесский акцент? — удивился он. Фельштейн усмехнулся.

— Молодой человек, не делайте мне смешно, это же наигранное! — хохотнул он — вы все ждали от еврея одесского акцента, и ви его получали в полном объеме! Таки чего же вам еще хотеть? — воскликнул он.

Макс улыбнулся.

— А кроме того, — уже безо всякого акцента сказал Семен Абрамович — это помогает отвлечь от себя внимание и обдумать ответ. Помогало, — вздохнул он — до поры до времени. Ладно, ты не ответил. Они тебя нашли? Рассказывай.

Максим кивнул и выложил старому профессору все свои недавние приключения, включая стрельбу, звонок «в полицию» и прочее. С каждым словом рассказа профессор мрачнел все сильнее, и когда Максим закончил, был чернее тучи.

Он вскочил с кресла и стал мерять комнату шагами, периодически задевая какие-то банки, бутылки, клочки бумаги. Он что-то бормотал себе под нос, и был похож на большого черного ворона, который носился в ограниченном пространстве, поднимая за собой ветер и летящие тучки из мусора. Максим молчал и внимательно смотрел на профа.

Фельштейн вернулся в кресло и уставился на Макса:

— Ты помнишь, за что меня уволили? — спросил он, глядя Максиму в глаза.

— Конечно, — ответил тот — вы рассказывали всем, что в мире существует заговор с целью уничтожить человечество. Вас подняли на смех.

— Именно — кивнул профессор — в чем заключались твои исследования в последние годы?

Максим задумался на мгновение, и ответил:

— Ну по сути, я продолжил ваши исследования о влиянии общественного сознания на численность населения Земли. Но мне было трудно, ведь опереться было не на что, свои записи вы уничтожили.

— И к каким выводам ты пришел? — спросил Фельштейн.

— Пока сложно сказать, — ответил Макс — у меня очередной затык, а подсказать некому. Если посмотреть в целом, то численность населения Земли по-прежнему растет, но теперь она растет неравномерно по регионам, и темпы роста значительно снижаются. Причем, я вижу прямую связь между общественными нарративами, продвигаемыми через СМИ, и демографией, но я не могу понять, откуда это взялось.

— Что ты имеешь ввиду? — хитро сощурившись, спросил профессор.

Максим вздохнул, и хлопнул себя ладонями по коленям.

— Ну вот смотрите, начал он — допустим, Европа и США, как представители «золотого миллиарда». Раньше это были традиционные семьи, культ детей, порядок, национальная идентичность, ценности, и так далее. И вдруг, с какого-то момента начинают продвигаться странные и нехарактерные идеи: позднее рождение детей, мало детей в семье или вообще чайлдфри, нетрадиционные сексуальные отношения. Тут же идеи добровольной стерилизации мужчин и женщин детородного возраста. Эвтаназия.

Семен Абрамович кивал при каждом слове Максима, и грустно улыбался. А Макс продолжал:

— Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что подобная практика обязательно приведет сначала к депопуляции, а затем и напрямую к вымиранию. Мы уже сейчас это наблюдаем, но всем в Европе как будто нет до этого дела! Точнее, нет дела власть предержащим. С народом все сложнее. Он вроде и пытается иногда протестовать, но как-то вяло и непоследовательно.

— Все верно, продолжай, — поощрил профессор.

— Спасибо. — кивнул Макс — такая же картина и в обеих Америках. Что касается Азии, то тут картина несколько иная. Даже сильно иная, если брать в расчет Индию и Китай, и почти такая же, если их не учитывать. Только тут на депопуляцию работают иные факторы, в основном войны и эпидемии. А по факту — итог тот же самый.

— И какой итог? — осведомился Фельштейн, хитро улыбаясь из-под шевелюры.

— Уменьшение темпов прироста населения, и в ближайшей перспективе угроза кратного уменьшения численности населения, и вымирание, как итог.

— Добавь сюда еще возможное появление ядерного оружия у Ирана, и картина станет еще интересней, — подсказал профессор.

— Наверное, но влияние этого фактора в Азии я не отслеживал — ответил Макс — но вот в Европе уже много раз угроза применения ядерного оружия была весьма не иллюзорной. Например, на Украине, вы наверняка помните. Пресса с обеих сторон разгоняла истерию на этот счет. Начиная от применения «грязной бомбы» с украинской стороны, и заканчивая тактическими ядерными ударами со стороны России, и ответные удары от НАТО и сочувствующих. Но, слава Богу, до этого не дошло. Хотя по ощущениям — провоцировали.

— Согласен — кивнул Семен Абрамович — ты чай будешь? Где-то у меня был… наверное — он с сомнением почесал затылок.

— Не откажусь. Я бы и съел чего-нибудь — сказал Макс, и в животе у него заурчало. Он ведь как раз собирался заточить пару бутеров, когда на него свершили нападение. А с той поры прошло уже почти 4 часа.

— А вот этого не обещаю… — с сомнением сообщил проф, и двинулся на кухню, гремя какими-то отодвигаемыми с пути нагромождениями.

— Если что, я могу сбегать в круглосуточный, — вызвался Макс. Раздался хлопок двери холодильника.

— Не надо. Пельмени будешь? Нашел пачку, видать девочки приносили в прошлый раз, а я и забыл. Правда, нет ни сметаны, ни майонеза.

— Буду конечно — ответил Максим — и без майонеза обойдусь.

Чай тоже нашелся, пара пакетиков неизвестной марки завалялась в шкафчике, и, спустя минут 20, Максим почувствовал, что жизнь налаживается. По крайней мере, на полный желудок умирать уже не так страшно. Ну, или ему так казалось. Взяв кружки с чаем, они вернулись в комнату, и продолжили.

— Хорошо, — сказал профессор — а что там с Африкой?

— А вот с Африкой все несколько иначе. То есть, снижение темпов роста там тоже есть, но оно не такое значительное. Войны тоже есть, но они менее масштабные, хоть и весьма многочисленные. Есть фактор эпидемий, та же Эбола, например, но в целом он не сильно сказался на росте численности населения. В общем, пока что Африка несколько выбивается из тренда. Точнее из его характера.

— Боюсь, что это ненадолго, — ответил профессор — давай финалить выводы?

— Давайте — кивнул Максим — если отбросить эмоции и смотреть только на факты, то все, что мы видим в мире, все изменения в общественном сознании, все следующие за этим события, действия, а так же пропаганда, ведут к вымиранию планеты. Если не в этом поколении, то в течение ближайших лет 50, точно. Ну если не к вымиранию, то к серьезному сокращению численности населения.

Есть разные к этому причины, такие как снижение рождаемости в «цивилизованных» странах, и войны и эпидемии в странах менее развитых.

— Дикие себя поубивают, а «белый человек» вымрет сам — тихо сказал Фельштейн.

— Точно, — кивнул Максим — и вот тут начинается самое странное, — сказал он.

— Что же? — с интересом спросил профессор.

— Кому и зачем это надо? Кто и зачем внедряет идеи однополых браков, чайлдфри, позднего рождения, смены пола и прочих вещей, напрямую уменьшающих рождаемость? Какую выгоду Они могут преследовать? Наоборот же, у нас капитализм во всем мире, так?

Профессор кивнул, отхлебнул чаю и поморщился — к другим напиткам привык он в последнее время.

— Больше людей, значит больше произведенного продукта, больше прибыли. Новые рынки нужны? Нужны. Почему бы не развивать ту же Азию, Африку, Южную Америку? Там живет беднота, которая мало что производит, и ничего не потребляет. А если бы у них были деньги, это же какой рынок сбыта мог бы быть?! — воскликнул Макс — Африка, например, это 1,5 миллиарда потребителей, огромный рынок сбыта! Но нет, их держат в нищенском состоянии, просто выкачивая из них ресурсы. А кто их будет потреблять, если Европа и США вымрут, и «золотой миллиард» превратится в «золотой миллион»? В общем странно. Идея «всех убью один останусь» для капиталистического общества предельно глупая, больше потребителей равно больше денег. Капитализм это самовозрастающая стоимость, как учил дедушка Маркс, не так ли? А ему мешают самовозрастать.

— Кто мешает? — уточнил Фельштейн.

— Не знаю. Ищу, и не могу найти хоть какую-то силу, которой это было бы выгодно. Все эти байки про Тамплиеров, Мировое правительство, Рокфеллеров, Рептилоидов и прочие страшилки РенТВ я всерьез воспринимать не могу, но… я тогда не знаю. При этом, всем, кроме рептилоидов, это вроде бы и нафиг не нужно, по указанным выше причинам. Не воспринимать же мировой заговор инопланетян всерьез? — улыбнулся Максим.

— Почему? — спросил профессор.

— Что почему? — тупо уставился на него Макс.

— Ну, почему не принять во внимание, что это может быть заговор инопланетян? — ответил проф.

— Ну хотя бы потому, что вас за такие идеи поперли из МГУ — ответил молодой ученый — или… — он в недоумении замолчат, глядя на профессора. Тот горько ухмылялся.

— А другое объяснение просто не вписывается ни в какие разумные рамки, — ответил проф.

— А это, значит разумное? — спросил Максим с иронией.

— По крайней мере, оно лучше, чем «мир сошел с ума», тебе не кажется? И заметь, ты пока что докопался далеко не до всех фактов. Или не все принял во внимание, пропустив их, как не очень важные.

— Это какие? — просил Максим.

— Ты новости давно смотрел? Например, про то, что происходит в Африке. Она же, по твоему мнению, выбивается из общей статистики?

— А причем здесь… — не понял Макс — Угроза войны в Египте, бойня в Ливии… вы про это? И вообще, я думал, вы не смотрите телевизор с тех пор, как вас отправили на пенсию, вам все заменило это — парень кивнул головой на пустые бутылки в углу комнаты.

Профессор не обиделся, и кивнул, соглашаясь.

— Почти. Иногда срабатывает старая привычка, и я включаю таки новости. Я все же социолог, и даже в похмельном угаре мозг что-то фиксирует и анализирует. Вне зависимости от сознания, сам. Привычка — вещь мощная, ее не пропьешь, хоть я и старался.

— То есть, некие марсиане смотрят на нас жадным злобным взглядом, и ждут, когда мы передохнем? — с недоверием спросил Макс — это наша основная версия?

— Версия с мировым помешательством нравится тебе больше? — уточнил профессор — и потом, кто тебе сказал, что они «ждут». Они явно к этому подталкивают. Ты сегодня имел сомнительное удовольствие убедиться в том, что их позиция далеко не пассивная.

Максим чертыхнулся.

— А зачем им это? Почему бы им просто не захватить нас? Они же явно намного более мощные технологически? — задал вопрос Максим — Нет, это все конечно в порядке бреда… простите, Семен Абрамович — спохватился Макс, видя, как болезненно сморщился профессор.

— Ничего, я привык, продолжай, — махнул рукой Фельштейн.

— Так вот… орбитальная бомбардировка, эпидемия, озоновая дыра… не знаю, какой-нибудь электромагнитный импульс, после которого мы все умрем. Что им мешает сделать так?

— Не знаю, — ответил профессор — возможно, что-то мешает. Осталось узнать, что.