Дикий фраер

Сергей Донской

Вор у вора чемодан украл. Точнее, бизнесмен у бизнесмена – так это нынче называется. Не простой чемодан – баксами набитый. И стал он переходить из рук в руки. В чьи руки попадет – тот непременно умрет дурной смертью. А с одним, вы не поверите, вообще обошлись исключительно по-турецки: на кол посадили! Но и это не охладило охотников до чужого, особенно богатеньких: им ведь всегда мало. Ну, а на выдумки кто хитер? Голь. Вот она и выдумала, как это сокровище оприходовать.

Глава 4

Под колесом фортуны

Петр, чудом спасшийся от смерти, собирал по квартире свои манатки и пихал их в сумку, скорбя больше всего о том, что со штангой и гантелями придется расстаться.

Элька добиралась в такси к месту очередного заказа и если вспоминала недавнего клиента, то только для того, чтобы подивиться собственной лихости, с которой она орудовала ножом и бутылкой.

Костя нетерпеливо поглядывал на часы, попутно страдая из-за сгинувших миллионов так, словно они были его собственностью, и мысленно желал проклятому Лехману самой ужасной погибели, не зная, что она уже случилась.

Жил-был в городе Курганске еще один человек, у которого имелись свои собственные проблемы и неприятности, отступившие на время под натиском одной из сильнейших человеческих страстей — зверского аппетита.

Мелкие кусочки мяса еще трещали на сковороде и плевались во все стороны жиром, когда Роман, не в силах более терпеть пытку голодом, наколол один из них на вилку и отправил в жадно разинутый рот. Он прихватил мясо только зубами, оберегая губы, но язык все равно обжег и лишь после этого догадался залить пожар самым правильным на свете пивом «Бочкарев». После чего мечтательно закрыл глаза:

— М-м, кайф!

— Вкусно? — обрадовалась мать.

— Угум, — подтвердил Роман, приступая к следующему куску свинины и глотку холоднющего пива. — Нет слов, одни эмоции.

— А почему ты не переоделся? Опять куда-то собираешься? Вот и сегодня только под утро явился…

— Дела, — туманно пояснил Роман, безостановочно орудуя вилкой и стаканом. — Дела у меня, мама.

— Какие могут быть дела на ночь глядя? Твой отец был большим начальником, как ты знаешь. Но он всегда следовал одному очень важному принципу: никаких дел после конца рабочего дня. Если человек не успевает справиться со стоящими перед ними задачами за отведенное ему время, значит…

–…он никудышный работник, — закончил Роман. — Ты мне это уже тысячу раз говорила и всегда одними и теми же словами. Как ведущий какого-то дебильного ток-шоу, честное слово! Зазубрила несколько расхожих фраз и бу-бу-бу, бу-бу-бу! Нельзя же так, мама! Нельзя всю жизнь молиться на отца и повторять его слова! Он давно умер, а его взгляды и убеждения сегодня не катят. Пора бы научиться жить сегодняшним днем. Здесь и сейчас — вот главный принцип. Любой дзен-буддист тебе скажет: прошлое сгинуло, будущее неизвестно, потому у человека есть только его настоящее. Как в той песне про миг между прошлым и будущим, понимаешь?

Мать согласно покивала неравномерно окрашенной головой и негромко подтвердила:

— Понимаю. Мудрые они люди, эти дзынь… дзэнь… в общем, буддисты твои. И принцип у них хороший, Ромочка, никто не спорит. Но здесь и сейчас у нас нет денег даже на хлеб и молоко. Последние пятьдесят рублей я истратила на свинину и пиво, как ты просил. Извини, конечно, что напоминаю, но ты обещал сегодня принести деньги. За квартиру два месяца не плачено, соседкам почти тысячу должна…

Деньги, деньги, деньги! Романа уже тошнило от этого слова. Свет на них клином сошелся, что ли? — угрюмо подумал он. И сам себе ответил: да, сошелся, еще как!

Все вокруг делали деньги или хотя бы мечтали об этом, рассчитывались ими, слюнявя купюры, или любовно складывали их стопочками, чтобы спрятать в загашник подальше от посторонних глаз. И подавляющее большинство человеческих молитв, начинающихся с заискивающего: «Господи всемогущий, смилуйся над рабом своим грешным…», завершались классическим требованием прирожденных попрошаек: «Дай миллион, дай миллион, дай миллион!»

Бог никому ничего не давал, предоставляя заблудшим чадам выкручиваться самостоятельно. Это Роман давно понял, а потому переадресовал свои мольбы бывшим товарищам и партнерам по бизнесу, которые в последнее время словно сговорились, отвечая на просьбы одолжить денег одной и той же заученной фразой: «Рехнулся, Ромка? Не знаешь, какая сейчас ситуевина?»

Эта самая ситуевина была у них у всех очень даже хреновая: одному не хватало денег на евроремонт, второй горел желанием сменить просто крутую тачку на самую крутую, третий мечтал свозить молодую жену на испанский курорт или одеть любовницу с ног до головы в парижских салонах. Роману, который когда-то опережал в коммерческом марафоне всю эту зажравшуюся братию, оставалось теперь лишь стоять в сторонке и завистливо наблюдать за ее стремительным продвижением к все новым и новым горизонтам. Отстал он, безнадежно отстал. А старт был таким многообещающим!

Свое дело Роман затеял два года назад, сразу после окончания университета. Из двух тысяч долларов, скопленных отцом за всю его беспорочную карьеру директора научно-исследовательского института, прерванную инфарктом миокарда, треть ушла на отмазку от армии, а остальное послужило пропуском в волшебный мир частного предпринимательства.

Начинал Роман с организации вывоза дерьма из платных сортиров и доставки продуктов питания на те же самые рынки, где это дерьмо исправно образовывалось и накапливалось. Такой уж получался замкнутый цикл. На этой щедро удобренной почве вырос первый капиталец, который Роман, вместо того чтобы бездумно растранжирить, решил приумножить.

Располагая пятнадцатью тысячами долларов, он столько же занял и вскоре превратился во владельца небольшой сети платных автостоянок, которые со временем мечтал оснастить мойками, ремонтными мастерскими и магазинчиками запчастей. Приятели, которые теперь шарахались от него как от прокаженного, в ту счастливую пору увивались вокруг, набиваясь в спонсоры и совладельцы. Роман предпочел продолжать бизнес самостоятельно. В одиночку и прогорел.

Все началось с рокового джипа «Чероки», загадочным образом испарившегося со стоянки. На Романа наехали с претензиями, требуя выплатить неустойку и недвусмысленно обещая лишить его в противном случае молодой жизни. При этом в блекло-голубых глазах владельца джипа таилась плохо скрываемая издевка, а окружающие его «заинтересованные лица» вообще были откровенно глумливыми. Романа попросту «развели», но так красиво и грамотно, что никакая крыша не могла уберечь его голову от нависшей угрозы.

Он заплатил за свой дилетантский подход к делу ровно 40 000 долларов. Это был полный крах, потому что пришлось не только распрощаться со всеми стоянками, но и залезть в долги, которые не убывали, а нарастали с каждым месяцем. Роман занимал деньги у одних людей, отдавал их другим, а потом писал новые расписки третьим, чтобы расплатиться с первыми. В глубине души он надеялся, что этот финансовый круговорот будет длиться до бесконечности, и для него стало огромным потрясением известие о том, что все его многочисленные расписки отныне сосредоточены в одних руках, пролитой крови на которых чуть ли не цистерна плюс маленькая канистра.

И состоялась встреча Романа с этим человеком, нагнавшим на него страху. И был на той встрече выставлен окончательный счет, не подлежащий пересмотру: 17 000 долларов. И сроку на погашение долга было отведено так мало, что хоть ложись да помирай. Так бы Роман и поступил, если бы не предупреждение, что смерть его ждет долгая и мучительная.

Возвратившись из бандитских застенков домой, Роман во время похода матери на базар изъял все документы, касающиеся четырехкомнатной квартиры в центре, загородной дачи с участком и автомобиля «Жигули» седьмой модели. К этим бумагам прилагалась нотариально заверенная дарственная, выписанная матерью, и ее паспорт. Ошеломленная внезапной смертью мужа, она заблаговременно распорядилась имуществом так, чтобы у Романа в случае ее неожиданной кончины не было проблем со вступлением в права наследника. Этих проблем у него действительно не возникло, а смерти матери дожидаться было некогда.

С бумагами Роман отправился в фирму с обманчиво доброжелательной вывеской «Выдача ссуд под залог», где расторопные юристы к концу рабочего дня оформили все в лучшем виде. В шесть часов вечера того же дня на руки клиенту выдали второй экземпляр договора и девять с половиной тысяч долларов — просто слезы в сравнении с реальной стоимостью заложенного имущества. Да и то Роману удалось выторговать так много лишь потому, что он обязался возвратить заем в двухдневный срок.

Пятитысячная пачка, перехваченная для надежности двумя оранжевыми резинками, была немедленно вручена напугавшему Романа бандиту. «Пока гуляй, фраерок», — разрешил он, и Роман со всех ног бросился выполнять это напутствие.

Двести долларов были истрачены на более-менее приличный костюм модного покроя и красочную энциклопедию азартных игр объемом в дюжину мормонских библий. Листая страницы, Роман выбрал рулетку, где выигрыш зависел только от удачи («новичкам всегда везет»), а не от карточной колоды в блудливых руках крупье. Он штудировал книгу почти сутки, а вчера вечером, одетый с иголочки, аккуратно постриженный, с лицом, озаренным надеждой, отправился в казино «Фортуна».

Хотя в кармане у Романа лежало ровно 4 300 долларов, швейцару, предусмотрительно распахнувшему перед ним двери, не обломилось на чай даже жалкого червонца. Роман явился в казино не тратить, а приумножать. Он дал себе зарок выйти оттуда с двадцатью пятью тысячами и твердо верил, что так оно и будет. Потому что больше не во что было верить, не на что уповать.

Поднимаясь по широкой мраморной лестнице наверх, Роман незаметно подмигивал всем своим зеркальным отражениям, убеждая себя в том, что он, такой красивый, нарядный и элегантный, достоин совершенно сказочной участи и начало этой волшебной сказке будет положено прямо сегодня. Здесь и сейчас.

У входа в игорный зал, где Роман немного замешкался, ему ободряюще улыбнулась девушка в бирюзовой униформе и, безошибочно опознав в посетителе новичка, вежливо обратилась к нему прокуренным контральто:

— Добрый вечер, мы рады видеть вас у себя… Что предпочитаете? Блэк-джек, баккара, рулетка?

— Пожалуй, я сыграл бы в рулетку, — ответил Роман, постаравшись создать себе имидж завсегдатая лас-вегасов с монте-карлами посредством нарочитого зевка.

— Как раз есть свободные места, — обрадовалась девушка так, словно еще недавно за право просадить деньги за игорным столом сражались толпы азартных посетителей. — Проходите, пожалуйста. Чипы можно приобрести в кассе слева от входа. Минимальная цена пять долларов за штуку, можно в рублевом эквиваленте.

— Разберусь как-нибудь без тебя, золотце, — холодно сказал Роман, проникая в зал. Его задело упоминание о самых дешевых фишках. Он не ожидал, что так быстро растеряет лоск и апломб, которые выделяли его в лучшие времена.

Прежде чем направиться к столу с вращающейся рулеткой, Роман решил ненадолго пришвартоваться возле стойки, чтобы придать себе немного градусов уверенности, а заодно свыкнуться с непривычной обстановкой. Им был выбран совершенно фантастический пятидесятидолларовый коктейль, состоящий из пяти различных напитков, и все они, не смешиваясь, плавали в бокале разноцветными полосами: белая, зеленая, голубая, оранжевая, бордовая. На последней, кстати, не самой крепкой, Роман поперхнулся и закашлялся, потому что опознал в соседке, непринужденно восседавшей рядом, не кого-нибудь, а известную столичную штучку Наташу Расстригину, которая вся была совершенно подлинная, от головы, увенчанной обязательным светлым париком, до выдающихся ног, обтянутых сверкающими колготами.

Даже если она действительно побывала голышом на Джомолунгме, как задорно пела в каком-то своем старом шлягере, без чулочков и накладных волос там все равно не обошлось, как заподозрил Роман. Он задумчиво тянул свой коктейль, слой за слоем, а глаза его никак не могли оторваться от обращенных к нему гладких коленок.

— Что уставился? — беззлобно спросила то ли очень усталая, то ли слегка хмельная дива. — Потрогать хочешь?

Роман заметил, что за спиной знаменитости маячат два молодых атлета в просторных костюмах, явно напрягшиеся в ожидании его реакции, и демонстративно выложил обе руки на барную стойку.

— Нет, — сказал он. — Просто удивился, когда вас увидел… здесь. Вы к нам с гастролями?

— Ага, — улыбнулась всенародно любимая Наташа, обозначив на лице две вечно молодые ямочки. — Капусту косить приехала. Любишь капустку, заинька? По глазам вижу: ох как любишь! — Ее взгляд преисполнился непонятной грусти. — Но с тобой никто не поделится, не надейся. Так что хрумать будешь то, что сам урвешь, понял? Или хрен сосать, как мишка — лапу.

Ее грубоватое участие почему-то окрылило Романа.

— Уж я-то свой кусок урву, не сомневайся! — воскликнул он весело. — А потом тоже ни с кем делиться не стану: ни с тобой, ни с кем-нибудь другим.

С этими словами он соскочил с высокого табурета и решительно направился на жужжащий звук запущенного колеса Фортуны. Грубоватое напутствие длинноногой Наташи заставило его с особенной остротой ощутить всю важность этой ночи. Или грудь в «хрустах», или голова в кустах.

За расчерченным столом сидели несколько мужчин и тощая брюнетка, наряженная девочкой, хотя ей давно перевалило за тридцать. Игроки, обмениваясь короткими репликами, переставляли стопочки фишек по полю, а крупье с извиняющейся улыбкой подгребал их к себе специальной лопаткой после торжественного провозглашения выигравшего номера.

Участливое выражение, с которым крупье взирал на проигравших, скорее всего было скопировано с лица бывшего председателя Центробанка, разъясняющего бестолковым согражданам, как и почему их вклады в очередной раз прогорели.

Присмотрев себе местечко слева от лукавого распорядителя игры, Роман сходил к окошку кассы, оставил там все оставшиеся деньги и возвратился с пакетом, в котором находилось ровно 85 чипов стоимостью по 50 долларов каждый.

— Делайте ставки, господа, — оживился крупье, увидевший, что его полку прибыло. — Спасибо, — поблагодарил он Романа лично, когда тот поставил десяток кругляшей на «пассе» и столько же на дюжину номеров.

Шарик, запущенный в направлении, противоположном вращению диска, помчался по замкнутому кругу. Когда скорость начала замедляться и шарик принялся звонко пересчитывать лунки, попадающиеся ему по пути, у Романа нестерпимо засвербело в носу, и он плаксиво сморщился, приготовившись чихнуть.

— Номер девять, красное, — отчеканил крупье.

Лицо Романа мгновенно преобразилось, когда лопатка, ловко маневрируя по столу, пододвинула к нему целую горку разноцветных фишек. «Вот и поперло, главное теперь — вовремя остановиться», — сказал он себе, чувствуя, как лицо обдало лихорадочным жаром.

Шарик отправлялся во все новые круизы, описывая виток за витком. Цифры на диске сливались в одну бесцветную полосу, но Роману казалось, что он различает их и способен взглядом заставить шарик остановиться на облюбованных номерах. И это срабатывало! Уже через час он был обладателем целой горы чипов, которые из суеверия не прятал в пакет. Соседи по столу смотрели на него, ошалелого, взъерошенного и потного, с той любопытной смесью черной ненависти и белой зависти, которая сопровождает в России каждое движение, каждый шаг тех, кого угораздило стать счастливчиками. Роман не замечал этих взглядов. Не видел он в упор и посетителей казино, которые начали стекаться к рулетке, почуяв, что здесь идет игра по-крупному. Перед глазами Романа стояли лишь разноцветные цифры, только они были для него реальными, все остальное просто перестало существовать.

— Не могли бы вы… — он сглотнул слюну, прежде чем сипло закончить фразу, адресованную крупье: — Не могли бы вы подсчитать, сколько все это стоит. — Слегка дрожащий палец указал на груду фишек.

Крупье возвел глаза к потолку, брезгливо выпятил нижнюю губу и доложил после минутной финансовой медитации:

— Вы выиграли около тридцати тысяч долларов. Желаете обменять чипы на деньги? — Выражение его лица было угрюмым, как на похоронах, а свою лопатку он перехватил на манер саперной.

Он боится, что я сейчас встану и уйду с выигрышем, догадался Роман. Наверное, их тут как-то штрафуют за подобные проколы, поэтому парень мечтает, чтобы я остался и проигрался в пух и прах. Но это его личное дело, а моя задача — убраться немедленно с тридцатью штуками в кармане. Так подумал Роман. А вслух сказал совсем другое:

— Испытаю-ка я судьбу еще раз… Помогите мне сделать ставки. 10 тысяч на число двадцать три, десять — на красное и столько же на нечет… Да, именно так, спасибо. Оставшуюся мелочь можете забрать себе.

Крупье наградил его улыбкой, больше смахивающей на гримасу человека, у которого прихватило живот. Или руку — крокодильей пастью.

— Ставки сделаны, господа, — зловеще объявил он и, прежде чем запустить шарик, украдкой зыркнул на неугомонного везунчика, превратившегося в центр всеобщего внимания.

Роман обвел собравшихся тяжелым взглядом и вдруг понял, что все смотрят на него как на неизлечимо больного или смертельно пьяного человека, с которым вот-вот произойдет непоправимая беда. «Надо было ставить на восьмерку, — вдруг понял он, холодея от ужаса. Зачем я поставил на 23? Выиграет 8!»

— Номер восемь, черное! — торжествующе выкрикнул крупье.

Роман смотрел на замершее колесо, на шарик, приткнувшийся рядышком с цифрой 23, и так могло продолжаться целую вечность, если бы перед его неживыми глазами не возник из ниоткуда красивый золоченый поднос с одиноким прощальным бокалом шампанского.

Он отстранил девушку с подносом и пошел на негнущихся ногах к выходу, сутулясь под тяжестью провожающих его взглядов, среди которых было больше насмешливых, чем соболезнующих. Потом он добирался домой пешком, а когда это механическое движение наконец завершилось, не сразу сообразил, что находится в своей квартире… в своей бывшей квартире, как услужливо подсказала память, которую хотелось сменить на полную амнезию.

Остаток ночи и почти весь день Роман проспал, хотя больше всего это состояние походило на глубокий обморок. А теперь он сидел за кухонным столом напротив матери, и в карманах его костюма не было ничего, кроме записной книжки, расчески, паспорта и ключей. «Кстати, ключи надо выложить, — подумал Роман. — Они мне больше не пригодятся».

Стало до слез жаль себя, а вот мать, как ни в чем не бывало тараторящая какой-то вздор, вызывала только глухое раздражение.

«Вещи ей наверняка разрешат забрать, — размышлял Роман, разглядывая плохо закрашенную седину в волосах матери. — У нее есть сестра в Ростове, значит, найдет куда приткнуться. А я? Неужели придется бомжевать, рыться на помойках, ночевать в подвалах? Глупо надеяться, что мне простят двенадцать тысяч».

Вздохнув, Роман посмотрел на часы и обнаружил, что до 18.00, когда истекал срок погашения займа, осталось несколько минут. В фирме, где Роман получил деньги, ему было сказано, что опоздание будет засчитано ему как поражение и новые владельцы не замедлят явиться по его бывшему адресу для вступления в права собственности. Сколько времени понадобится энергичным, физически развитым молодым людям на сборы? Да считанные минуты, ответил себе Роман. А от фирмы до его дома рукой подать. Пора было уходить. Абсолютно не хотелось присутствовать при неприятной сцене, которая станет для матери настоящим шоком. Бессмысленные вопросы, слезы, выяснения отношений… Нет, Роман не собирался участвовать в этой пошлой мелодраме.

Он встал и сказал с мягкой, чуточку смущенной улыбкой:

— Мне пора, мама.

— Какая хорошая у тебя улыбка! — воскликнула мать. Она тоже встала, приблизилась к сыну и провела ладонью по его гладко выбритой щеке. — Знаешь, когда ты улыбаешься, то становишься ужасно похожим на Жерара Филипа, кумира моей молодости. Он играл в фильме «Фанфан-Тюльпан», может, тебе приходилось его видеть?

— Да, — ответил Роман, постепенно отступая в прихожую, чтобы дело не дошло до тягостных объятий. — Его недавно в цвете сделали, очень красиво. Но все это ностальгические бредни, мама. Надо жить здесь и сейчас, я же тебе говорил. Время сейчас совсем другое, жестокое время. Не до тюльпанов. — Последнее слово он выдавил с натугой, потому что нагнулся обувать ботинки.

— А я не верю! — воскликнула мать. — Конечно, люди озлоблены, многие из них проявляют свои худшие черты… Но ведь надо видеть и хорошее, сынок. Когда я гляжу на тебя, мое сердце радуется. Да, сейчас тебе трудно, но рано или поздно ты добьешься всего, чего пожелаешь, потому что…

— У нас добьешься! — скривился Роман. — Головой об стенку!

— Не надо сгущать краски. Смотри в будущее с оптимизмом.

Роман бросил взгляд на часы, невесело усмехнулся и потрепал мать по плечу:

— Я рад, что ты у меня оптимистка. Так легче жить. А мне, пессимисту и цинику, пора.

Чмокнув мать куда-то возле уха, он оставил ее одну, догадываясь, что уже никогда не сможет посмотреть ей в глаза.