Андеграунд, или Все романтики попадают в..

Сергей Григорьев, 2019

Эта нереальная повесть написана по мотивам реальных хитов отечественной рок-музыки 90-х годов (Аквариум, Алиса, Аукцыон, Крематорий, Наутилус Помпилиус и др.) Автор попробовал нестандартно интерпретировать тексты некоторых композиций и сплести из этого сюжет.Получилась какофония жанров – немного фэнтези, немного триллера, немного мистики, немного детектива, немного драмы. Ну, и любовь, конечно, – куда же без неё.

Вольному — воля,

Спасенному — боль.

Рок-группа «Алиса»

Предисловие

(от автора)

1. Если вы не прослушаете треки, приведенные в конце этого повествования, то вы многого здесь не поймете.

2. Если вы даже прослушаете эти треки, вы все равно многого здесь не поймете.

3. Я сам ни хрена здесь не понимаю.

Часть 1

Я — пущенная стрела,

И нет зла в моем сердце, но

Кто-то должен будет упасть все равно.

Рок-группа «Пикник»

Боль пронзила темноту, и я очнулся. Однако глаза открывать сразу не стал, внимательно прислушиваясь к звукам и пытаясь понять, что со мной происходит. Ощущения меня, мягко говоря, не порадовали — я был подвешен за руки, а к моим ногам, похоже, был привязан какой-то тяжелый груз. Не знаю, чем были связаны мои руки, но запястья пылали так неистово, как будто кожа на них протерлась до костей. Судя по ноющим суставам и мышцам висел я так уже довольно продолжительное время. Грудь моя горела огненной болью, и боль эта точно была свеженькая. Но что меня взбесило больше всего, так это то, что я был, черт возьми, абсолютно голый. Не знаю, как я попал в эту передрягу, но чтобы понять, как действовать дальше, надо было взглянуть опасности в лицо, и я открыл глаза. Лица у опасности не было. Перед собой я увидел ярко-фиолетовую кожаную маску с прорезями для глаз и рта, причем глаза эти были самого черного цвета и светились то ли безумной радостью, то ли радостным безумием, а рот мерзко скалился гнилыми зубами и источал жуткую вонь. Маска обтягивала весь череп, и, приглядевшись, я заметил небольшие отверстия для носа и ушей. Тоненькая шея соединяла маску с белым халатом с пустым бейджиком на груди, а из-под халата торчали голые тощие волосатые ноги, обутые в фиолетовые шлепанцы. Ростом своим Маска явно не могла похвастаться — навскидку метр тридцать — и стояла передо мной на фиолетовой тумбе со ступеньками. Я облизнул пересохшие губы пересохшим языком и, глядя Маске прямо в глаза, произнес:

— Цвет такой же приятный, как и запах у тебя изо рта. Ты кто такой, недоросток?

Глаза Маски сверкнули злобой, она влепила мне пощечину левой рукой и ответила мерзким визгливым гундосым голоском:

— Я Доктор. В данный момент Доктор Твоего Тела. Вот я сейчас возьму болгарку, укорочу тебе ноги, а потом померяемся ростом, умник, — с этими словами он поднял правую руку с окровавленным скальпелем и, внимательно посмотрев мне в глаза, сделал разрез на моей груди справа налево. Черт, было реально больно, я стиснул зубы и не издал ни звука, но подумал о том, что дело мое дрянь.

— Молчишь? Это хорошо. Не люблю криков, — Доктор как-то отрешенно, но с явным удовольствием, наблюдал, как сочится кровь из раны, — Мне достаточно того, что я увидел боль в твоих глазах. Кстати, если сдерживать крик, то в глазах боль отражается гораздо ярче и отчетливее.

— Что ты делаешь, ублюдок? — я постарался, чтобы мой голос был максимально ровным и, главное, чтобы в нем не было ноток страха и паники.

— Режу кожаные ремни, — ответил Доктор своим визгливым голосом и отвесил мне пощечину, — Я буду бить тебя по морде за каждое оскорбление. Я знаю, что это совсем не больно, но это унизительно, а для тебя это, пожалуй, даже хуже боли. Хотя, поверь, настоящей боли ты еще не чувствовал, но я тебя с ней обязательно познакомлю, обещаю. И крики тоже будут.

Он спустился с тумбы и куда-то ушел, скрывшись из поля моего зрения. Я огляделся, насколько позволяло мое подвешенное положение, но ничего, вселяющего хоть какую-нибудь надежду, не узрел. Определить размеры помещения было невозможно, ибо стен я не увидел — они были скрыты темнотой. Вообще, создавалось такое ощущение, что освещалось пространство только вокруг моего бренного нагого тела радиусом метров семь-восемь, хотя источника света я обнаружить не смог. Потолок был очень высокий и абсолютно белый, освещенный так же странно только надо мной. Пол был выложен брусчаткой и, глядя на эти камни, я вдруг почувствовал, что в помещении довольно прохладно. Возле фиолетовой тумбы стоял средних размеров стол на колесиках, на котором были разложены всевозможные инструменты — обычный садистский набор для истязания — клещи, пассатижи, ножи разной формы, какие-то крюки и прочий хлам, включающий, конечно, ручную ножовку, паяльник, дрель и болгарку. Мне даже думать не хотелось о том, что меня ожидало и, каюсь, стало реально страшно. Я почувствовал дрожь своего сердца и на какое-то мгновение ощутил гнетущее чувство отчаяния и безысходности, но лишь на мгновение. Тут, шаркая шлепанцами, появился Безумный Доктор, в его руке была бутылка с какой-то жидкостью, и он, поднявшись на тумбу, поднес её к моим губам. Я повернул голову в сторону, но ублюдок схватил рукой мое лицо, сильно надавил пальцами на щеки и влил мне в рот немного жидкости. Как ни странно, это оказалась простая вода и, на удивление, пресная.

— Вот принес тебе попить. От жажды, бывает, затуманивается мозг, а затуманенный мозг не так остро чувствует боль, — с усмешкой прогундосил Доктор.

— А пивка у тебя нет? — мне действительно чертовски захотелось пива.

— Не наглей. Тебя и без пива ждет масса удовольствий, — и он заржал противным визгливым хохотом, трясясь при этом всем своим тщедушным телом, как начинающий брейкер.

— Ты такое мерзкое, отвратное и гнусное существо, что даже смех у тебя омерзительный, — я постарался вложить в эти слова все то презрение, которое я испытывал к этому карлику, но такого эффекта все-таки не ожидал. Его безумные глаза зажглись такой ненавистью и злобой, каких я не видел за всю свою непростую жизнь, и он, брызгая слюной во все стороны, завизжал режущим уши фальцетом:

— Существо?! Это я существо?! Нееет! Это ты скоро превратишься в бесформенное агонизирующее существо без прав и желаний! Хотя нет, у тебя будет одно право — право на смерть, и будет одно единственное желание — сдохнуть! Я сделаю все возможное, чтобы ты не смог выполнить свою дурацкую миссию!

Он судорожно достал из кармана скальпель и сделал еще один разрез на моей груди. Движения его были нервные и порывистые, скальпель вонзился в плоть гораздо глубже, чем в прошлый раз, и кровь брызнула на фиолетовую маску, как из пульверизатора. Жуткая боль взорвала мою грудь, и крик уже готов был вырваться наружу, но я не позволил. Я стиснул зубы и хотел было закрыть глаза, чтобы этот выродок не смог увидеть в них моих страданий, но вместо этого уставился прямо в его безумные очи и тихо, но страстно процедил сквозь зубы:

— Ты ошибаешься, мелкая тварь. У меня всегда останется желание вышибить твои сгнившие мозги, и всегда останется право на надежду.

Не знаю, что ублюдок в этот раз прочитал в моих глазах, но он как будто несколько успокоился, задумчиво посмотрел на меня, почесал свою фиолетовую макушку, спустился с тумбы, подошел к столику и начал перебирать инструменты, что-то бормоча себе под нос. В этот момент я заметил, что из темноты отделилась какая-то тень и оказалась огромным мужиком ростом где-то под два с половиной метра в тёмно-коричневом плаще, широкополой коричневой же шляпе и с длинным кинжалом в руке. Он бесшумно и молниеносно подлетел сзади к Безумному Доктору, который так был увлечен своими инструментами, что ничего вокруг не замечал, и вонзил кинжал ему в горло. Доктор издал какой-то булькающий звук, изо рта у него хлынула кровь, он обмяк и, медленно соскользнув с кинжала, рухнул на каменный пол. Великан вытер свое оружие о белый халат доктора и принялся топтать безжизненное тело своими огромными кожаными сапогами, пока не истоптал его в пыль, в буквальном смысле. От Безумного Доктора остались только фиолетовые шлепанцы.

Я во все глаза смотрел на происходящее, пытаясь осознать сон это или явь. Но боль во всем теле и горящие порезы на груди заставляли поверить в то, что все это реальность. Невообразимая безумная реальность.

— Браво, — произнес я с пафосным восторгом, — Просто восхитительно. Я бы даже поаплодировал, если бы руки были свободны.

Великан поднял голову, и я смог рассмотреть его лицо, скрытое до этого полями шляпы. Это было такое натурально мушкетерское лицо, может быть, несколько бледное — со слегка закрученными усами, небольшой аккуратной бородкой и выразительными серыми глазами, которые горели озорством д'Артаньяна, бесстрашием Портоса, хитростью Арамиса и мудростью Атоса.

— Здравствуй, Иван! — прогремел он таким громким голосом, что у меня реально заложило уши, — Я Князь Тишины! Я спас тебя для того, чтобы ты выполнил некую важную миссию!

«Час от часу не легче, — подумал я, — Но раз уж он знает мое имя, то, судя по всему, оказался здесь не случайно. На сумасшедшего вроде не похож».

— Если ты Князь Тишины, то какого хрена ты так орешь? — поморщившись, произнес я в ответ и добавил вопросительно-утвердительным тоном, — Надеюсь, моя миссия заключается не в том, чтобы висеть здесь до последнего своего выдоха.

— О, да у тебя кусок рельсы к ногам привязан, — с этими словами Великан подошел ко мне, махнул своим кинжалом, и рельса со звоном упала на пол. Затем он распахнул плащ, ловким движением убрал кинжал в ножны, висевшие на поясе, бережно снял меня с крюка и усадил на фиолетовую тумбу. Мышцы мои сильно затекли, и я понимал, что ни стоять, ни, тем более, ходить я пока не в состоянии. К тому же немного кружилась голова. Я посмотрел на связанные веревкой руки, на кровавые клочья плоти под этой веревкой и протянул руки Князю. Тот моментально извлек кинжал из ножен и перерезал веревку. Затем, спрятав свое оружие, снял свой плащ и накинул его на мое обессиленное тело.

— Мило, — пробормотал я, — Но он мне несколько великоват, и мне все-таки хотелось бы одеться в свою одежду.

— Это не простой плащ, Иван. Он придаст тебе сил, — прокричал Князь, — А одежда твоя вон, позади тебя, в целости и сохранности.

Я оглянулся. Действительно, мои аккуратно сложенные черные джинсы с широким кожаным ремнем лежали на фиолетовом сиденье фиолетового стула, сверху лежала моя любимая красная футболка с длинными рукавами, на которой была изображена черная решетка в виде колючей проволоки, на спинке стула висела моя черная кожаная куртка-косуха с большой красной звездой на спине, а под стулом стояли черные ковбойские полусапоги с затупленными мысками. Я хотел было сразу облачиться в свои шмотки, но встать с тумбы не смог — тело не слушалось, и мышцы были, как деревянные.

— Где я нахожусь, Князь? — голова вроде перестала кружиться, и я решил прояснить ситуацию, хотя внутреннее чутье подсказывало мне, что ничего ни хрена не прояснится, — Сколько сейчас времени, какое сегодня число, и как я сюда попал?

— Ну, скажем так, мы находимся в Зоне Z, — заорал Великан, — Какое сегодня число я понятия не имею, ибо здесь нет летоисчисления, время сейчас где-то между полночью и утром, а как ты сюда попал совсем не важно. Гораздо важнее, как тебе отсюда выбраться.

— Слушай, будь добр, объясни мне все-таки, какого рожна ты так орешь? Я даже чувствую, как вибрируют мои барабанные перепонки. Ты же Князь Тишины, верно? Или ты Князь Барабанных Перепонок?

— Ха-ха-ха, — захохотал Великан громовым басом, и все вокруг задрожало — цепь с крюком, на котором я давеча висел, стол с инструментами, волосы у меня на голове, мурашки на моем теле и даже фиолетовые шлепанцы. Продолжалось это около минуты, затем, отсмеявшись, он произнес:

— Князь Барабанных Перепонок это смешно, а что касается моего громкого голоса, то это как бы действие противодействием. Как еще по-другому ты сможешь прочувствовать и оценить Тишину, если не в сравнении с шумом и грохотом? Вот когда я тебя покину, ты поймешь.

— Знаешь, очень хочется понять это раньше. Есть большое желание отрезать тебе язык или выбить все зубы, лишь бы поскорее прочувствовать и оценить тишину. Так как мне отсюда выбраться, Князь?

— Видишь ли, Иван, ты сейчас находишься в другом мире, не в своем, и выбраться отсюда, а тем более попасть именно в твой мир, крайне затруднительно, практически невозможно. Однако я смогу тебе в этом помочь, если ты согласишься выполнить некую миссию, которая очень поможет нашему миру.

— Что за миссия?

— Это я могу сообщить только после твоего согласия, — прокричал Князь и выжидающе уставился на меня твердым, пристальным взглядом.

Все это, мягко говоря, мне очень не нравилось, и понимая, что другого выбора у меня нет, я все-таки произнес на всякий случай:

— Как же я могу согласиться на то, чего не знаю? Тем более дело, судя по всему, серьезное и непростое, даже, возможно, опасное. Ты же мне не в прятки поиграть предлагаешь?

— Извини, но у тебя нет другого выбора, — мне показалось, что эту фразу Князь произнес еще громче обычного.

Минуты две мы молча смотрели друг другу в глаза. Его взгляд был хоть и пристальным, но спокойным. Было видно, что Князь не напряжен, он просто ждет моего решения и легко примет любое. Мне особо размышлять тоже было не о чем. Приняв предложение Князя и согласившись на то, не зная что, шансов попасть домой у меня будет гораздо больше, чем идти туда, не зная куда. При условии, конечно, что вся эта история с разными мирами не выдумка и не бред сумасшедшего. Хотя необычность этого места, этих персонажей и их поступков заставляла меня поверить в то, что все это взаправду.

— Ну что ж, Князь, спасибо, — я первым прервал молчание и решил еще немного поиграться, прощупать почву, прежде чем озвучить свое решение.

— За что именно? — Великан нахмурился, ему явно не понравилось то русло, в которое я направил разговор.

— Да за всё — за спасение, за плащ, за заботу. А особенно за последние две минуты молчания. Теперь я поистине прочувствовал и оценил тишину, чему безмерно рад, — с этими словами я встал, снял с себя плащ и бросил его на тумбу. И сразу поверил во всю эту хрень про другие миры. Мои запястья и моя грудь были в абсолютном порядке, на них не было ни царапины, тело мое было вполне отдохнувшее и полно энергии, голова была ясная и светлая.

— Так ты согласен или нет? — нетерпеливо прокричал Князь.

«Э, да он нервничает», — подумал я и подошел к стулу со своей одеждой. Поискал взглядом трусы, но не нашел. Посмотрел под футболкой, под джинсами — трусов не было. Ну нет, так нет. Тогда я неторопливо взял джинсы, встряхнул их, надел прямо на наготу, аккуратно, но быстро вжикнул молнией на ширинке и привычным движением застегнул пряжку в виде паука. Потом повернулся к Князю и спросил невинным голосом:

— А если я сейчас соглашусь, а потом, когда узнаю суть дела, возьму и откажусь?

— Тогда я тебя убью, хотя, поверь, мне очень этого не хочется — произнес Князь тише обычного, и я ему сразу поверил, ибо сказал он это просто и обыденно, без всякого пафоса и позерства.

— Мило, — буркнул я и надел футболку, затем сел на стул, достал из своих сапожек носки, не спеша натянул их на ноги и взглянул на Князя. Тот, казалось, просто излучал спокойствие, хладнокровие и важность, но я все-таки заметил, что левый глаз у него немного дергается, и слегка шевелятся желваки на скулах. Я надел казаки, встал со стула, снял со спинки куртку, аккуратно одел ее и сунул руку в карман, проверяя, на месте ли кастет. Он был на месте.

— Жаль, что мне больше нечего одеть. Я готов одеваться вечность, лишь бы наслаждаться этой чудесной, восхитительной тишиной, — с чувством произнес я.

Глаз у Великана стал дергаться сильнее, и желваки заходили активнее, теперь это было видно невооруженным взглядом. Наверное, не стоило так долго испытывать терпение Князя, но меня уже понесло, и остановиться было трудно. Я достал из внутреннего кармана куртки пачку сигарет. Странно, сигареты были не мои. По крайней мере, я всегда курил другие. Слегка помешкав, я открыл пачку — там оставалось всего две штуки. «Маловато», — подумал я, вытаскивая одну сигарету: «Хотя все относительно. Смотря, как закончится наш душевный разговор, а то, может, и последнюю никогда уже не выкурю». Я убрал сигаретную пачку с единственной сигаретой обратно во внутренний карман, достал черную бензиновую зажигалку из чехольчика, который висел на ремне, прикурил, уселся на фиолетовый стул, закинул ногу на ногу и, выпустив изо рта кольцо дыма, спросил важным голосом:

— А у вас здесь есть пепельницы?

У Великана задергался второй глаз, причем в унисон первому, и стали раздуваться ноздри.

— Знаешь, вот сейчас ты реально похож на Князя Тишины, — произнес я со всей искренностью, на которую был способен, — Если бы мне раньше сказали, что где-то в каком-то мире существует Князь Тишины, я бы его представил себе именно так — здоровенным мужиком в шляпе, который собрав в кулак всю свою железную волю, пыжится изо всех сил, чтобы промолчать и не нарушить тишину. Только, смотри, не пукни от напряжения, а то будет, наверное, чертовски обидно нарушить тишину именно таким образом.

Дергающиеся глаза Князя наполнились яростью, он противно заскрежетал зубами, грозно зарычал и схватился за рукоятку кинжала. Мне даже показалось, что из его раздувающихся ноздрей повалил пар. Я понял, что чаша терпения Князя переполнена, и хотя мой внутренний чертик подначивал меня заставить Великана вытащить кинжал, я решил остановиться и сказал твердым громким голосом:

— Ладно, Князь, я согласен! Что там у вас за миссия?

Кинжал наполовину вылез из ножен, и некоторое время Князь гневно смотрел на меня, видимо размышляя, стоит ли со мной связываться или проще прирезать. В тот момент ему, похоже, более привлекательным казался второй вариант. Я встал со стула, бросил недокуренную сигарету на пол, затоптал ее сапогом, сунул руку в карман и почувствовал между пальцами холодную сталь кастета. Сдаваться без боя я не собирался. Но тут лицо Князя стало постепенно меняться, превращаясь из звериного обратно в мушкетерское. Он вогнал кинжал в ножны и, усмехнувшись, прокричал:

— Да уж, Иван, ну ты и фрукт! Никому еще не удавалось довести меня до такого состояния, чтобы эмоции возобладали над разумом. Обычно я всегда держу голову в холоде.

— Это нетерпение, Князь. Никто не любит ждать, а многие и не умеют, — я вынул пустую руку из кармана и опять уселся на фиолетовый стул.

— Я умею ждать, — недовольно и, как мне показалось, с некоторой долей упрямства произнес Великан, — Если никто не капает мне на мозги и не несет всякую чушь.

— А, ну да, — я усмехнулся, — ты же Князь Тишины, и умеешь ждать только в тишине. Ну, ладно, мы отвлекаемся, давай рассказывай, что я должен сделать, чтобы всем стало хорошо.

На лице Князя вдруг отразилась какая-то растерянность, и он воскликнул:

— Черт возьми, совсем забыл!

— Забыл про миссию?

— Да нет! Ритуал! — Он как-то суетливо огляделся по сторонам, подошел к столу с игрушками Безумного Доктора, смахнул все на пол, подкатил стол ко мне и поставил на него два пластиковых стаканчика, красный и черный. Откуда он их взял, понятия не имею.

— Итак, Иван, перед тобой два стаканчика, — важно заорал Великан, — если ты согласен на мои условия, то должен выпить из черного. Если ты отказываешься, то выпей из красного.

— В красном яд, что ли? — недоверчиво спросил я.

— Нет, конечно! — Князь был явно оскорблен моим предположением, — Зачем мне тебя отравлять? Ты все равно еще не знаешь сути миссии. И потом, яд это не мой метод, поверь. Эти два стаканчика — просто дурацкий ритуал, и он абсолютно безопасен. Только пей залпом и до дна. И нюхать, кстати, не советую.

Я встал со стула и взял в руку черный стаканчик. Он на две трети был наполнен какой-то жидкостью желтоватого цвета. Я, все еще сомневаясь, взглянул на Князя, и он ободряюще мне кивнул. Тогда я залпом осушил содержимое стакана, и чуть не задохнулся от мерзкого противного вкуса. Лицо мое непроизвольно сморщилось в состояние изюма, и я воскликнул каким-то вороньим голосом:

— Dégueulasse Derche, Merde, Nique ta mère, Va te faire foutre, Salaud, Merdeux, Fils de pute!

Из этой фразы я не понял ни слова, но к своему полному изумлению произнес я ее с чистейшим французским произношением, хотя французского языка никогда не учил и кроме селяви и шершеляфам ни хрена не знал.

— Что это за дрянь? — спросил я, отплевываясь.

— Всего лишь тройной одеколон, — усмехнулся Князь, — И не стоит в приличном обществе так похабно ругаться, даже по-французски.

«Эх, сейчас бы сушечкой закусить», — подумал я про себя, вспомнив Лешку Селиверстова, персонажа фильма «Такси-блюз», а вслух сказал, несколько раздраженно:

— Да я вообще французского не знаю. Это, наверное, реакция на пойло, которое ты мне подсунул, а может и на весь ваш гребаный мир, — и, добавив в голос легкую нотку страдания, спросил, — Слушай, Князь, а пивка у тебя нет?

— Извини, Иван, пива нет, — с этими словами он взял красный стаканчик, маленькими глотками выпил содержимое, блаженно крякнул, вытер усы тыльной стороной ладони и поставил пустой стакан обратно на стол.

— Стесняюсь спросить, а что было в красном стаканчике? — вкрадчиво произнес я, чувствуя какой-то подвох.

— Бурбон, — радостно прокричал Князь и громогласно захохотал.

— Мило, — буркнул я и уселся на фиолетовый стул, сильно зажав свои уши ладонями. У меня было такое ощущение, что я нахожусь между двумя мчащимися на полной скорости поездами.

В приступе смеха Великан толкнул рукой стол, и тот стремительно укатился в темноту. Я проводил его взглядом, затем посмотрел на Князя и вздрогнул от неожиданности. На его лице не было и следа веселья, оно было абсолютно серьезным, даже, можно сказать, строгим. Я убрал руки от ушей и приготовился слушать.

— Значит так, Иван, — начал Князь, — в нашем мире есть один очень могущественный человек. Зовут его Великий Экспериментатор. Он…

— Насколько могущественный? — с интересом спросил я.

— Не перебивай меня, — грозно прокричал Великан, и его глаза как-то хищно блеснули. В этот момент он стал больше похож не на мушкетера, а на кардинала Ришелье, — Я расскажу тебе только то, что тебе необходимо знать. Ни больше, ни меньше. Просто сиди и слушай. Так вот, наш Великий Экспериментатор любит изобретать оружие, и он уже придумал и создал неимоверное количество всякого хлама для убийства и разрушения. Теперь он хочет создать главное творение своей жизни Последнюю Бомбу. И поверь, Иван, в нем столько желания и энергии, что он непременно ее создаст. А, как ты понимаешь, каждое вновь созданное оружие необходимо проверить, дабы убедиться в его работоспособности. И, когда он проверит свою Последнюю Бомбу, боюсь, от нашего мира ничего не останется. Поэтому его надо остановить. В общем, ты должен отнести Великому Экспериментатору свою лень.

Последняя фраза меня, мягко говоря, ошарашила. Я ожидал чего угодно, но только не этого. Округлив глаза, я спросил не без сарказма в голосе:

— Простите, что я должен отнести?

— Свою лень, — твердо сказал Князь.

— Это как? Видимо, я должен взять корзинку, положить туда свою лень, надеть красную шапочку и отправиться через лес, кишащий волками и охотниками, к этому вашему Великому Самоделкину?

— Великому Экспериментатору, — раздраженно поправил меня Князь. — Нет, ты просто должен до него добраться, а там твою лень перекачают ему. У нас есть специальное оборудование для этого. Но путь будет долгим, непростым и, возможно, опасным. Ты должен идти строго по этой фиолетовой тропинке, и она приведет тебя к цели.

Я проследил за движением руки Князя и действительно увидел фиолетовую тропу шириной около метра, которая начиналась от тумбы и уходила в темноту. Готов поклясться, что раньше ее не было.

— Почему фиолетовая? — поморщился я, — Нельзя ли подобрать другой цвет?

— Могу предложить только красно-синюю, — усмехнулся Князь.

— Нет уж, пусть тогда остается фиолетовая. Боюсь, по красно-синей я до цели не доберусь. А Страшила с Железным Дровосеком тоже будут?

— В смысле? Ты о чем? — лицо у Великана стало такое растерянное, что я даже слегка рассмеялся.

— Да, ладно, Князь, шучу. Только меня смущают два момента. Если этот ваш Никчемный Экспериментатор так уж одержим своей бомбой, то зачем ему моя лень? Согласиться он на это?

— А мы ему про лень ничего говорить не будем, — вкрадчиво прокричал Великан, — Мы скажем, что ты великий физик-ядерщик, и готов перекачать ему свои знания. Процессы эти похожи, и он ни о чем не догадается.

— А если он начнет задавать мне какие-нибудь физические вопросы? — усмехнулся я, — А в физике я полный профан.

— А мы скажем, что ты устал от своей науки и наложил табу на все разговоры о физике.

— Хм, пожалуй, может прокатить. Тогда второй момент. Я ведь, на самом деле, не такой уж и ленивый человек. Боюсь, что лени у меня не так много, и особой пользы она не принесет.

— У каждого человека лени достаточно, — значительно произнес Князь, — просто кто-то подавляет ее, а кого-то она.

— Так ты же говоришь, что этот ваш Великий Ассенизатор полон энергии. Значит, он умеет справляться с ленью, — резонно заметил я.

— Великий Экспериментатор, — хмуро поправил меня Князь. — Видишь ли, когда лени становится слишком много, то она, как правило, берет верх.

— Все равно, как-то это все очень сложно и неубедительно, — выразил я свои сомнения. — Может, проще его грохнуть? Нет человека — нет проблемы. Тем более, если на кону стоит весь ваш неадекватный мир.

Глаза Князя наполнились этаким праведным гневом с некоторой долей испуга, он посмотрел на меня, как чекист на врага народа, и произнес страшным шепотом, четко проговаривая каждое слово:

— Даже не думай об этом!

Я обомлел. Оказывается, он умеет шептать. Но выглядело это так непривычно и противоестественно, что мне даже стало несколько жутковато, и по спине побежали мурашки. Я машинально достал сигаретную пачку, с сожалением взглянул на последнюю сигарету, и, решив, что время для нее еще не пришло, убрал пачку обратно. Великан все еще смотрел на меня взглядом кардинала Ришелье, и я, желая как-нибудь разрядить обстановку, произнес со всем сожалением, на которое только был способен:

— Жаль, что от Безумного Доктора ничего не осталось. Я бы взял масочку на память.

— Возьми шлепанцы, — усмехнулся Князь, и взгляд его снова стал мушкетерским. Он указал рукой на тумбу и великодушно произнес, — Подкрепись перед дорогой. Ты, наверное, голоден, как волк.

Я уже понял, что здесь не стоит ничему удивляться, но привыкнуть к этому еще не успел. На тумбе стоял огромный поднос, на котором в разных тарелках лежали жареная курица, горячая вареная картошка и овощи с зеленью. Посреди подноса стояла огромная кружка с крышкой. И тут я почувствовал, что реально хочу жрать. Причем чувство голода стало вдруг таким обширным и нестерпимым, что я зайцем метнулся к импровизированному столу, варварски оторвал куриный окорочок и жадно впился в него зубами. Я стал так быстро его обгладывать, что даже Князь не выдержал.

— Не торопись! Подавишься, — прокричал он с улыбкой на устах.

Я немного сбавил обороты, оторвался от куриной ляжки, взял в одну руку картофелину, в другую помидор и стал с удовольствием их по очереди надкусывать. Затем схватил кружку и спросил у Князя:

— Пиво?

— Нет, вино. Бургундское.

— Тоже неплохо, — я откинул крышку и принялся жадно пить, ибо также внезапно почувствовал чудовищную жажду.

Второй окорочок я съел уже не спеша, попеременно прикладываясь, то к картошке, то к овощам, то к вину. Наконец, пресытившись, я уселся на фиолетовый стул и хотел было достать сигаретную пачку, но, вспомнив, что сигарета осталась одна, решил оставить ее на более исключительный случай. Однако так хотелось закончить такую роскошную трапезу выкуренной сигаретой, что я, возможно еще и под воздействием вина, решил обратиться к Князю со странной просьбой.

— Послушай, Князь, — вкрадчиво произнес я, — раз уж в вашем мире так все необычно кроме, разумеется, тройного одеколона, то нельзя ли мне как миссионеру попросить о маленьком чудесном одолжении?

— Гм, ну, попробуй, — хмыкнул Великан, — только не наглей!

— Ни в коем случае! Очень скромное желание! Нельзя ли сделать так, чтобы сигареты в моей пачке и бензин в моей зажигалке никогда не заканчивались? Хотя бы на то время, пока я выполняю эту важную миссию.

— И всё? Ерунда какая! Считай, что уже сделано, — Князь, похоже, облегченно выдохнул, а я, похоже, поторопился и заказал не то желание. Надо было просить мотоцикл с вечным двигателем. Я не спеша вытащил из кармана сигаретную пачку — она оказалась запечатанной. Я и бровью не повел — невозмутимо распечатал пачку, достал сигарету, убрал пачку обратно во внутренний карман и с наслаждением закурил, небрежно сказав Князю:

— Извини, что не предложил тебе сигаретку, но, думаю, у тебя свои есть.

— Не курю, — гордо произнес Великан, подошел ко мне и прилепил на правый рукав моей куртки в области предплечья какую-то наклейку, — Не отрывай ее, Иван. Так надо.

— Это что, пластырь «никоретте»? — усмехнулся я и взглянул на наклейку. Там на красном фоне большими белыми цифрами было изображено число 2007, и под ним какие-то цифры помельче, — Ты же говорил, что здесь нет летоисчисления.

— Это не год. Это твой порядковый номер, а ниже твоя группа крови, на всякий случай. Кстати, можно задать тебе один бестактный вопрос? — с любопытством спросил Князь.

— Гм, попробуй. Только не наглей.

— Скажи, Иван, а почему ты не носишь нижнего белья? — мне показалось, что Великан даже несколько засмущался, задавая этот действительно бестактный вопрос, и даже голос его стал немного тише обычного.

— Княяязь! — с показным возмущением протянул я, — Никогда еще ни один мужчина не задавал мне подобного вопроса. Ты часом не гей?

Щеки Великана вспыхнули неожиданным румянцем, то ли от негодования, то ли от стыда, и он слегка наклонил вперед голову, скрывая от меня полями шляпы свои глаза. Мне бы очень не хотелось, чтобы Князь оказался, мягко говоря, представителем секс-меньшинств, но определенные сомнения на этот счет у меня появились.

— Я не ношу, как ты выразился, нижнего белья, Князь, по двум причинам. Во-первых, это несколько ускоряет процессы одевания и раздевания, что иногда бывает очень полезным. А во-вторых, это просто мой стиль.

— А ты не боишься прищемить себе что-нибудь молнией от ширинки? — Великан поднял голову, и в его глазах я не увидел ничего кроме иронии и веселья, румянец со щек пропал.

— Понимаешь ли, Князь, опасность мое второе имя. Мне нужен адреналин, даже когда я просто хожу поссать. Это и есть мой стиль, — с нарочитым пафосом и апломбом произнес я.

— Вот это действительно мило, — усмехнулся Великан.

Я докурил сигарету, встал со стула, подошел к тумбе, сделал несколько глотков вина и обратился к Князю:

— Ну, если у тебя больше нет ко мне никаких вопросов, то я начинаю путь. Пожелай мне удачи.

— Ни смолы, ни ртути! — прокричал Князь. — Но прежде, чем ты отправишься, есть еще кое-что. Во-первых, дай слово, что кого бы ты ни встретил на своем пути, ты никому не расскажешь, куда ты идешь и зачем. То есть про миссию молчок.

— Моего слова будет достаточно?

— Твоего — да.

— Хорошо. Обещаю. А что во-вторых?

— У тебя будет проводник. Это необходимо. Вот, выбирай!

Великан протянул вперед руки, и я обомлел. В одной руке он держал улитку, в другой маленькую черепашку. Это был уже перебор. Это было даже круче тройного одеколона, и я заорал:

— Ты что, Князь, издеваешься?! Я с такими проводниками буду полжизни идти до вашего Великого Мастурбатора! И на хрена, вообще, они нужны, если есть сраная фиолетовая дорога?!

— Великого Экспериментатора, — мрачно поправил меня Великан. — Фиолетовая тропа будет вести тебя через комнаты. В конце каждой комнаты есть два выхода, правильный выход тебе укажет проводник. Если ты выйдешь не в ту дверь, то ты никогда не попадешь к Великому Экспериментатору. И запомни, комнаты всегда меняются. Если ты выйдешь из комнаты и закроешь за собой дверь, то в ту же комнату через эту же дверь ты уже не сможешь вернуться — там будет уже другая комната. Поэтому никогда не возвращайся, заблудишься. Я не очень сумбурно объяснил? Ты все понял?

— Ты очень сумбурно объяснил, но я все понял, — мрачно произнес я.

— Тогда выбирай проводника.

Я показал на улитку и сказал:

— Может быть, я где-то и ленивый человек, но не настолько. Давай черепаху.

Я взял черепашку в руки, повертел ее туда-сюда и спросил:

— Это мальчик или девочка?

— Понятия не имею, — прокричал Великан, — какая разница?

— Хочу дать ей имя. Что-нибудь типа Быстрый Олень или Трепетная Лань. А еще лучше Графиня Фиолетовой Дороги. Как тебе?

— Не смешно, — буркнул Князь.

Я внимательно посмотрел на черепашку, пытаясь понять, какое имя ей больше всего подойдет. Она тоже глядела на меня своими маленькими черными глазками. Взгляд ее был спокойным, бесстрашным и, как мне показалось, несколько ироничным.

— Ладно, назову ее просто Че, — со вздохом произнес я, встал на фиолетовую тропу, поставил черепашку перед собой и, посмотрев в темноту, куда убегала дорога, спросил, — Может, фонарик дашь?

— Он тебе не понадобится, Иван, поверь.

— Ну, ладно, тогда прощай, Князь. Целоваться не будем, не проси, — я взглянул на Великана, пытаясь угадать, расстроится он или нет, но по его бесстрастному лицу так ничего и не понял. Хотя мне показалось, что румянец на щеках все-таки проступил.

— Прощай, Иван, и советую нигде особо не задерживаться, ибо день в нашем мире равен десяти дням в твоем, — голос Князя был ровным и как будто даже безучастным.

— Вперед, Че, — бодро крикнул я, и черепашка на удивление резво побежала вперед. Я двинулся за ней, и освещение стало перемещаться вместе с нами, словно невидимый прожектор наверху двигался параллельно нам. Я оглянулся. Великан стоял как раз на границе света и тьмы. Лица его я уже не мог разглядеть, но он поднял руку и помахал мне. Я просто отвернулся и пошел за черепашкой, оставив Князя в полной темноте и тишине.

***

Шли мы с Че довольно долго. Причем чувствовал я себя очень неуютно и некомфортно. Освещение, которое двигалось вместе с нами, выхватывало из темноты только брусчатый пол, по которому стелилась фиолетовая тропа. Не было ни стен, ни столбов, ни вообще каких-либо предметов, а сверху постоянно нависал белый потолок. И все это в абсолютной тишине, не слышно было даже звука моих шагов. Я попытался было напеть вслух песенку, но голос мой зазвучал настолько резко, гулко и противно, что даже Че остановилась и в недоумении вытаращила на меня свои умные глазки. Я виновато развел руками и показал ей характерный жест, как бы закрывая рот на молнию. Черепашка одобрительно кивнула и побежала дальше. Кстати двигалась она довольно быстро, и у меня было ощущение, что при желании она сможет еще прибавить, и мне придется перейти на легкую трусцу, чтобы за ней поспевать. Наконец, Че замедлила шаг, и я увидел перед нами каменную стену, в которой было две железные двери. Причем тропа перед дверями раздваивалась и убегала под каждую дверь. Черепашка, ни секунды не раздумывая, свернула направо и нырнула в довольно большую щель между полом и дверью. Я, боясь потерять Че, в панике подлетел к двери, схватился за массивную железную ручку, которая просто обожгла меня холодом, и толкнул дверь. Она открылась легко и абсолютно бесшумно. Я с любопытством и некоторой опаской переступил порог.

Поначалу мне показалось, что я очутился в лесу. Вокруг были заросли каких-то кустарников или даже травы высотой с человеческий рост. Редкие, но массивные деревья с причудливо закрученными ветвями недружелюбно шуршали листвой, хотя не было и намека на какой-нибудь даже легкий ветерок. Было как-то пасмурно и мрачно. Я посмотрел на небо — оно все без малейшего просвета было затянуто черными тяжелыми тучами, которые были абсолютно неподвижны и поэтому казались неестественными, как будто нарисованными. Насыщенный духотой воздух был явно не лесной, пахло затхлостью, гнилью и плесенью. Я внимательно огляделся и неожиданно справа от себя где-то в двухстах метрах увидел огромный двухэтажный особняк. Он был весь, от земли до конька крыши, покрыт какими-то вьющимися растениями, и, наверное, поэтому сразу я его не заметил. Но фиолетовая тропа вела не к дому, а убегала куда-то в заросли. Че нетерпеливо топталась на месте, как бы давая мне время осмотреться, но при этом намекая, что времени этого не так уж и много. «Наверное, это территория какой-то заброшенной усадьбы», — подумал я и еще раз взглянул на дом. Все-таки выглядел он как-то недружелюбно и даже несколько жутковато. Листва, оплетшая особняк, шевелилась и колыхалась, хотя, повторюсь, стоял абсолютный штиль, и создавалось впечатление, будто дом на самом деле живой, будто он реально дышит и злобно смотрит на меня темными стеклами своих окон. Поэтому, когда в одном из этих окон на первом этаже вдруг появился слабый мерцающий красно-желтый свет, не любопытство овладело мной, а наоборот, мне захотелось поскорее свалить отсюда.

— Вперед, Че, — произнес я и двинулся вслед за черепашкой.

Дорога проходила сквозь заросли, но идти было комфортно, ибо на самой фиолетовой тропе никакой растительности не было, как будто тропа своей метровой шириной просто упала сверху, придавив все травы и кустарники. Однако комфорт закончился довольно быстро. Не прошли мы и десяти минут, как на тропу прямо перед Че выскочила огромная черно-серая волчица, грозно рыча и злобно сверля меня своими чернющими глазами. У страха, конечно, глаза велики, но мне показалось, что она реально метра полтора в холке и метра три в длину. Я с завистью посмотрел на черепашку, которая моментально скрылась в панцире, и достал кастет. Волчица оскалилась, словно усмехнулась и махнула своей огромной лапой. Че от этого шлепка стремительно улетела в заросли, и через мгновение я услышал глухой удар, как будто панцирь врезался в дерево. Я покрепче сжал кастет и стал потихоньку пятиться назад. Волчица встала на задние лапы и издала такой громкий и жуткий рев, что все мое тело покрылось огромными мурашками, волосы на голове зашевелились, и я вроде даже почувствовал, как они седеют. Из пасти зверюги вырвались языки пламени, а ее зрачки превратились из черных в красно-желтые. Я убрал кастет в карман, ибо понял, что толку от него не будет — здесь как минимум нужна серебряная пуля — и метнулся сквозь заросли в сторону дома. Бежал я очень быстро, быстрее, чем когда-либо, выставив вперед руки, чтобы защитить лицо от веток и листвы, хотя без царапин и рассечений, конечно, не обошлось. Слыша за спиной постоянное хриплое звериное дыхание, я прекрасно понимал, что волчица просто играет со мной, как кошка с бантиком, и ей достаточно будет одного легкого прыжка, чтобы втоптать меня в землю, и одного легкого движения лапой, чтобы разорвать мою плоть. Поэтому надеялся я только на то, что она слишком заиграется, и я успею укрыться в доме.

Неожиданно заросли закончились, и я выбежал на свободное пространство перед домом, до которого оставалось метров сто. Под ногами была трава, не скажу, что подстриженная, но не выше моих лодыжек. Я, продолжая бежать на той же скорости, вдруг понял, что сзади не слышно никаких звуков, и на бегу оглянулся. Волчицы не было. Я уже собрался было облегченно выдохнуть и остановиться, но тут наступил на что-то склизкое, грохнулся плашмя на землю и в позе звезды проскользил по траве несколько метров, остановившись в считанных сантиметрах от огромной лепешки коровьего дерьма. Еще немного, и я уткнулся бы лицом в эту вонючую жижу. Я вскочил на ноги, но опять поскользнулся и еле удержал равновесие. Мой правый сапог был полностью вымазан коровьим дерьмом, наступил я в него смачно и точно. Выделывая ногой непривлекательные па, я принялся вытирать сапог о траву, оглядываясь по сторонам и бормоча себе под нос: «Если здесь такие волчицы, представляю, какие здесь коровы. Теперь понятно, почему эта зверюга от меня отстала — минное поле, твою мать». Наконец, измазав пару соток травы коровьим дерьмом, я кое-как вытер сапог, но результат меня полностью не удовлетворил. В заросли соваться как-то не очень хотелось, и я решил обратиться за помощью в дом — попросить воды (может, и пивко найдется) и узнать что-нибудь про эту чертову волчицу. Я уверенно направился к порталу здания, который, как и положено особняку, выглядел несколько пафосно — с широкой лестницей, балюстрадой, колоннами и массивными высокими двустворчатыми дверями. Правда, все это было покрыто мхом и растительностью, и здание явно выглядело нежилым. Но ведь свет-то в окне я давеча видел, поэтому какая-то надежда у меня была. Я поднялся по ступеням к двери и, приложив немалое усилие, потянул за большое бронзовое кольцо. Дверь открылась с противным громким скрипом, заставившем меня поморщиться, и когда я вошел внутрь, от надежды ничего не осталось. В помещении было холодно, как в склепе, а воздух при этом был спертым и тяжелым. Пахло, как и снаружи — затхлостью, гнилью и плесенью. Только запах этот был четче и ярче, как будто именно здесь находился источник этого запаха. Никакого освещения, естественно, не было, как не было и полной темноты. Я бы назвал это сумерками, границей между светом и тьмой. Помещение это, наверное, служило холлом, и было не очень большим, но с высокими потолками и колоннами. Стояла кое-какая мебель — кресла, диваны, большой массивный стол, сервант, стулья, но все это было покрыто толстенным слоем пыли и плесени, а по воздуху летала паутина, хотя никаких сквозняков не ощущалось. Направо и налево от холла уходили достаточно широкие коридоры. Звук моих шагов гулко и громко разносился по всему помещению, а сапоги оставляли в пыли четкие отпечатки, обнажая почерневший от сырости и времени паркет.

— Есть здесь кто-нибудь? — крикнул я на всякий случай, и троекратное противное эхо завибрировало в воздухе: «кто-нибудь, кто-нибудь, кто-нибудь». Как будто дом меня передразнивал. Мне стало не по себе, и я направился к дверям, чтобы покинуть это здание. Но тут мой взгляд случайно скользнул по одному из коридоров, и я увидел там девочку. Насколько я смог разглядеть при таком освещении, ей было лет одиннадцать-двенадцать, и выглядела она несколько диковато. Ее длинные темные взлохмаченные волосы доходили ей до бедер, из-под серого невзрачного короткого халатика торчали тоненькие ножки, а в руке она держала раскрытую опасную бритву, которая зловеще поблескивала своим лезвием. Я не мог разглядеть ее лица, но мне почему-то показалось, что девочка очень напугана.

— Не бойся, — произнес я со всей мягкостью, на которую был способен, протянул руку и медленно направился к девочке, — Где твои родители?

Она как-то встрепенулась, отпрянула, открыла сбоку какую-то дверь и скрылась за ней. Я прибавил шаг и вошел следом за девочкой в ту же комнату. Комната оказалась очень странной. Она была совсем небольшая и абсолютно белая. Стены были без окон и выкрашены в белый цвет, как и потолок, а пол был выложен белой плиткой. В комнате было очень светло, хотя никаких источников света я не заметил, и идеально чисто — ни пыли, ни паутины. На одной из стен висело огромное, от пола до потолка, зеркало, и девочка стояла около него. Теперь я смог получше разглядеть ее лицо. Оно было хоть и очень бледным, но довольно милым, даже, я бы сказал, красивым, насколько это возможно для подростка. Ее большие черные глаза я бы тоже назвал красивыми, если бы не их выражение. Нет, в них не было страха — в них были злоба и ненависть. Девочка как-то грозно зашипела, махнула в мою сторону опасной бритвой, неожиданно прыгнула в зеркало и исчезла.

Я был, конечно, ошеломлен и обескуражен всей этой фигней, но, когда я подошел к зеркалу, к этим ощущениям прибавилось еще и немного страха. Зеркало ничего не отражало, кроме моих глаз. То есть в отражении не было ни пола, ни стен, ни потолка, ни меня — только мои глаза с испуганно-удивленным выражением. В том, что это именно мои глаза, не было никаких сомнений, и мне стало несколько жутковато. Я хотел было протянуть руку, чтобы пощупать поверхность зеркала, но тут в отражении вокруг моих глаз появилась какая-то легкая дымка, которая стала постепенно темнеть и вдруг сформировалась в фиолетовую маску. Я в ужасе отпрянул от зеркала, оступился, потерял равновесие и грохнулся задницей на пол. Когда я снова взглянул на зеркало, фиолетовой маски с моими глазами там уже не было. Зато там появилась какая-то темная точка, которая стремительно приближалась ко мне, увеличиваясь в размерах, и в итоге оказалась моей знакомой волчицей. Она неслась на меня, оскалив пасть, и глаза ее горели красно-желтым светом. Я сидел на полу в полном оцепенении, и не мог пошевелиться. Волчица была уже совсем близко, и она прыгнула на меня. Я успел разглядеть ее огромные острые когти и даже слюни, которые капали из ее пасти. В голове моей промелькнуло только одно-единственное русское народное слово, а перед глазами пробежала вся жизнь на очень-очень быстрой перемотке. Я уже приготовился умереть и не сразу понял, что произошло. Волчица в зените своего прыжка врезалась в зеркало с той стороны, и все зеркало покрылось густой паутиной тонких трещин, за которой ничего невозможно было разглядеть. Некоторое время я сидел и ждал, что вот-вот зеркало осыпится осколками на пол, и волчица завершит свой прыжок. Нервы мои были натянуты до предела, а сердце бешено колотило в грудь. И тут трещины от центра зеркала к краям начали постепенно краснеть, как будто по ним бежала ртуть, как в термометре, пока каждая, даже самая маленькая трещинка, не стала красного цвета. Я завороженно смотрел на эту красную паутину, которая на фоне белой стены выглядела ярко и зловеще, а через мгновение из трещин стала сочиться кровь, стекая на белую плитку пола и ручейками направляясь ко мне. Я вскочил на ноги с твердым намерением бежать из этого дома, но тут одна из стен внезапно стала прозрачной, и я увидел соседнюю комнату. Она была очень похожа на эту, только стены, пол и потолок были красного цвета. И зеркала там не было, зато посреди комнаты стояла белая ванна, наполненная водой, а рядом с ванной та самая девочка. Она сняла халатик и осталась совсем голой. Мне стало как-то неловко подглядывать, но я почему-то не мог отвести взгляд и в легком оцепенении смотрел на происходящее. Девочка аккуратно сложила халат и положила его на белый стул, стоящий рядом, залезла в ванну и села в воду, положив руки на края ванной. Затем левой рукой потянулась к стулу и взяла с него свою опасную бритву, которую я сначала не заметил. Девочка ни разу не взглянула в мою сторону, и я думал, что она меня не видит, что стена прозрачна только с моей стороны. Но тут мне показалось, что девочка посмотрела мне прямо в глаза холодным, жестким взглядом и молниеносно полоснула бритвой по своему правому запястью. Если бы не белая ванна, я бы и не заметил, как брызнула кровь, так как вся комната была красного цвета.

— Стой! — В ужасе заорал я, бросился вперед и врезался в стену, которая тут же из прозрачной стала снова белой. Тогда я выскочил из комнаты и стал ломиться в соседнюю дверь. Она была заперта. Я несколько раз с разбегу ударил по двери ногой, и она распахнулась. Я подлетел к ванне и застыл. Там в кровавой воде с закрытыми глазами лежала волчица. Лапы ее находились на краях ванны, и из них текла кровь. На полу валялась опасная бритва с красными разводами на лезвии, а на белом стуле лежал аккуратно сложенный халатик. Мне показалось, что я схожу с ума. Мозг как будто заморозился, и я тупо переводил взгляд с волчицы на бритву, с бритвы на халатик, с халатика на волчицу… и так без остановки. Не знаю, как долго это продолжалось, но, наконец, усилием воли я все-таки заставил себя выйти из этого состояния и остановил свой взгляд на волчице. В этот момент она открыла глаза и уставилась на меня своими черными злобными зрачками. Я медленно попятился назад. Волчица оскалилась и грозно зарычала. Я стремглав бросился прочь, ничего не соображая и не видя вокруг. Внутри меня был только всепоглощающий ужас, который вызывал только одно паническое желание — бежать. Не помню, как я сумел найти выход, как выскочил из дома, но оказавшись на улице, почувствовал, что в моей голове сквозь тьму ужаса и паники пробует пробиться лучик рассудительности и самообладания. Я увидел брешь в зарослях, которую проложил давеча, спасаясь от волчицы, и помчался к ней, зорко смотря под ноги и ловко перепрыгивая коровьи лепешки. Бежать в зарослях по уже проторенной тропе было гораздо легче, и через некоторое время я выскочил на фиолетовую дорогу, едва не наступив на Че.

Выглядела черепашка несколько потрепанной и слегка ошалелой, но, главное, живой и невредимой. Я радостно схватил ее в охапку, чмокнул в морщинистое темечко и понесся по фиолетовой тропе. Вдруг Че больно укусила меня за палец. Я вскрикнул и, не останавливаясь, в недоумении посмотрел на черепашку:

— Ты чего кусаешься?

Взгляд у нее был сердитый, а своей лапкой она как будто настойчиво указывала в мою грудь. Я не сразу понял, что она от меня хочет, а когда догадался, то затормозил настолько резко, что почувствовал, как мой мозг ткнулся в лобную кость.

— Мило, — буркнул я, развернулся и побежал в противоположную сторону.

И тут я услышал сзади себя звериное рычание, которое неумолимо приближалось, и быстрее, чем хотелось бы. Я попытался прибавить ходу, но ничего не получилось, а в голове появились дурацкие мысли, что если вдруг выживу, то завяжу на хрен с курением и алкоголем и начну бегать трусцой по утрам и вечерам. Хотя и кретину понятно, что здесь даже Усэйн Болт не смог бы убежать. Зверюга была совсем близко, и я слышал уже не только ее рычание и дыхание, но и то, как колышется ее шерсть на бегу. И тут я увидел впереди увитую растениями стену, а в ней две двери с большими бронзовыми кольцами вместо ручек, и мне показалось, что волчица стала отставать. Я добежал до фиолетовой развилки и опустил черепашку на тропу.

— Давай, Че, быстро! — нервно крикнул я, и черепашка резво устремилась направо. Я, опережая ее, подбежал к двери и, потянув за кольцо, распахнул ее. Затем оглянулся.

По фиолетовой тропе, вжав голову в плечи, понуро удалялась маленькая девочка в сером халатике, держа в руке раскрытую опасную бритву. Вдруг она обернулась, и мне показалось, что ее глаза сверкнули красно-желтым светом. Я дождался, когда Че пересекла порог, прошел за ней и с силой захлопнул за собой дверь.

***

Прежде чем увидеть очередную комнату, я ее услышал. Невообразимая какофония грохота заставила меня сморщиться и зажать уши ладонями. Только после этого я смог осмотреться, и увиденное, наверное, врежется в мою память навсегда. Комната была не такая огромная, как предыдущие, по крайней мере, я видел вдалеке противоположную стену и две двери в ней. А вот фиолетовую тропу я увидеть не мог, ибо весь пол кишел огромными орлами. Их было неимоверное множество, возможно тысячи. Они находились достаточно плотно друг к другу, и каждый из них пытался взлететь, но ни у кого ничего не получалось. Приглядевшись, я заметил, что все они скованны между собой цепями. Причем на каждой лапе каждого орла висело по небольшому замку. Эти замки были связаны между собой цепью толщиной с палец, и такие же цепи тянулись от лапы одного орла к лапе другого. То есть все замки были соединены между собой цепями. Взмахи тысячи пар крыльев вместе со звоном цепей и создавали тот неимоверный грохот, от которого моя голова, казалось, вот-вот взорвется. Я взглянул на Че, она выглядела какой-то растерянной и подавленной и смотрела на меня так, словно просила о помощи. Я убрал руки от ушей, впустив в свой мозг сотни децибел, поднял черепашку с пола и попытался засунуть ее в карман своей куртки, но карман был явно маловат.

— Ладно, понесу тебя на руках, — пробурчал я Че, и она, благодарно моргнув, скрылась в панцире.

Я осторожно и плавно, стараясь не делать резких движений, начал пробираться сквозь орлиную толпу, стараясь не споткнуться о цепи и не наступить какой-нибудь птице на крыло. Уши мои, похоже, привыкли к грохоту, и он уже не вызывал у меня такого явного дискомфорта. Я внимательнее присмотрелся к орлам и заметил, что все они почему-то вымазаны птичьим пометом. В этот момент что-то шлепнулось мне на рукав куртки — так и есть, птичье дерьмо. Я остановился и посмотрел наверх. Потолок был очень высоким, а под потолком кружила большая стая бройлерных куриц, которая бессовестно гадила на несчастных орлов, а теперь и на меня. Сам потолок был разрисован под синее небо с белыми облаками, на которых были написаны какие-то имена. Я любопытства ради прочитал все эти имена (на это ушло секунд двадцать), но своего имени там не обнаружил. Я опустил голову и продолжил путь. Орлы как будто не обращали на меня никакого внимания и вели себя достаточно спокойно, а может просто обреченно. То тут, то там кто-то из них пытался взлететь, но цепи неумолимо притягивали их к земле, и в их огромных чистых глазах стояла такая безмерная и глубокая тоска, что сердце мое больно сжималось каждый раз, когда я встречался с их взглядами. Правда иногда во взоре некоторых орлов вспыхивали искорки ненависти и злобы, но это происходило в те моменты, когда они смотрели вверх, и предназначались, судя по всему, летающим бройлерным курицам. В общем, потихоньку, под редким дождем куриного помета, я добрался до двух дверей, постучал костяшкой пальца по панцирю, и Че высунула свою мордашку наружу. Я протянул руку с черепашкой к правой двери, но Че энергично замотала головой. Тогда я направил руку на левую дверь, черепашка закивала и начала топтаться на моей ладони. Я, осторожно пробираясь между орлами, подошел к левой двери, взялся за ручку в виде куриной головы и хотел было уже открыть дверь, но тут заметил, что наверху на двери на вбитом гвозде висит маленький ключик. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что этот ключ от орлиных замков.

— Мило, — пробормотал я, повернулся, обвел взглядом шевелящееся море птичьих тел, иногда встречаясь с их взглядами, прислонился спиной к двери и вздохнул. Всеми фибрами своей романтичной души я, конечно же, хотел освободить этих несчастных орлов только потому, что испытывал к ним безмерную жалость, но мой рациональный и циничный внутренний друг сразу начал предъявлять мне контраргументы. Во-первых, это займет уйму времени и сил, а такими вещами разбрасываться в моей ситуации непозволительно. Во-вторых, даже если я освобожу их всех, то в этой относительно небольшой комнате они все равно не смогут все взлететь, и большинство из них, скорее всего, погибнет в невообразимой давке. В-третьих, нет никакой гарантии, что по своей природной глупости, поддавшись панике и животному страху, они не растерзают меня в клочья.

Я хотел было в глазах Че прочитать какой-нибудь совет, но она скрылась внутри панциря, чтобы не смущать меня при принятии такого непростого решения. И рациональный цинизм победил.

— В конце концов, это всего лишь птицы, — пробормотал я, развернулся, открыл дверь и переступил порог.

Как же я себя ненавидел в тот момент.

***

Это был чердак. Обыкновенный захламленный пыльный чердак. Кое-какой свет пробивался через слуховые окна и рассеивал темноту, но не настолько, чтобы увидеть, куда именно убегает фиолетовая дорога. Я двинулся по тропе, продолжая нести черепашку в руке, она так и не вылезла из панциря. И тут боковым зрением я уловил какое-то движение слева. Я повернулся. Около слухового окна стоял человек среднего роста, одетый в темно-синий спортивный костюм и черные кроссовки. На голове у него была черная шапочка, натянутая до самых глаз, а в руках он держал направленный на меня автомат Калашникова. Света было мало, и его лица я разглядеть не мог, даже не мог определить приблизительно его возраст, но мне показалось, что человек несколько напряжен, а, возможно, и напуган.

— Ты кто? — нервно спросил он. В моей голове еще звенел грохот орлиной комнаты, и голос его прозвучал для меня гулко и как будто издалека.

— Иван, — ответил я. Человек вздрогнул и вытянул руки с автоматом немного вперед.

— Ты чего так орешь? Говори тише. Что здесь делаешь? — он облизнул губы и настороженно огляделся по сторонам.

— Извини, глуховат немного. Иду домой, — честно сказал я, стараясь говорить потише.

Человек внимательно рассмотрел меня и, похоже, начал успокаиваться. Видок у меня, конечно, был тот еще. С небритой расцарапанной мордой и заляпанный с ног до головы птичьим дерьмом, я был реально похож на бомжа.

— Что в руке? — голос его прозвучал почти спокойно, но глаза по-прежнему оставались настороженными и какими-то бегающими. Этот человек мне не нравился, и я решил действительно прикинуться неуверенным напуганным бомжом. Уши мои вроде бы отошли от грохота, гул в голове пропал, и слух восстановился. Я вытянул руку вперед ладонью вверх и пробормотал дрожащим голосом:

— Это просто моя черепашка.

Че высунулась из панциря и выжидающе уставилась на незнакомца. Тот улыбнулся, опустил автомат и спросил вполне дружелюбным тоном:

— Закурить не найдется?

— Найдется, — пролепетал я и торопливо полез свободной рукой во внутренний карман. Человек тут же напрягся, вскинул автомат и жестко произнес:

— Никаких резких движений, тезка. Всё делаем очень плавно.

Я очень медленно достал пачку сигарет, она оказалась запечатанной. Я так же медленно опустил черепашку на фиолетовую тропу, распечатал пачку, достал две сигареты, подошел к незнакомцу и протянул ему одну. Он опустил правую руку с автоматом, левой взял у меня сигарету, посмотрел внимательно мне в глаза и сказал быстро и отрывисто:

— Спасибо.

Затем уселся на пол около окна, прислонившись к стене, положил рядом автомат, достал из кармана спички и прикурил. Все его движения были какие-то нервные и дерганые. Я сунул себе в рот вторую сигарету и хотел было прикурить своей бензиновой зажигалкой, но подумав, что для бомжа это чересчур роскошно, обратился к незнакомцу:

— Огоньком не угостишь?

Он протянул мне спички и спросил:

— Ты как сюда попал?

— Через дверь, — наивным голосом ответил я и чиркнул спичкой о коробок, спичка сломалась. Я достал другую и наконец-то прикурил. Человек как-то суетливо поднялся с пола, забрал у меня спички, прошел к двери и задвинул засов.

— Вроде запирал, — растерянно пробормотал он, вернулся и уселся на прежнее место. Затем потянулся рукой в сторону, извлек откуда-то открытую бутылку, приложился к горлышку и сделал несколько глотков. Затем докурил сигарету, затушил ее об пол и посмотрел на меня:

— Портвешок будешь, тезка?

— А пивка случайно нет? — робко спросил я.

— Ну, ты же не в баре, — усмехнулся незнакомец, протягивая мне бутылку. Я взял ее и посмотрел на этикетку. Три семерки. Я сделал несколько глотков и поморщился. Конечно, не тройной одеколон, но тоже гадость. Я с сожалением докурил сигарету, бросил окурок на пол и затоптал сапогом. Затем вернул бутылку незнакомцу, уселся на пол с другой стороны окна и спросил:

— Так тебя тоже зовут Иван?

— Да, Иван Помидоров. Будем знакомы, — он сделал несколько глотков и поставил бутылку между нами. «В конце концов, я всего лишь бомж», — со злой иронией подумал я, взял бутылку и присосался к горлышку. Пойло, конечно, было противное, но свое дело оно сделало. В теле и в голове появилась приятная легкость, чердак перестал казаться мрачным и пыльным, а Помидоров чужим и неприятным. Пока он не начал говорить.

— Вот, мы с тобой оба Иваны. У нас самые что ни на есть русские имена. Мы самые что ни на есть русские люди на нашей русской земле. И где мы? В жопе! На сраном чердаке пьем дешевый портвейн, — Помидоров говорил негромко, но зло и очень эмоционально. — Вот ты посмотри в окно! Много русских ты там увидишь? Ни хрена! Там довольная жизнью, пестрожопая толпа чужаков, которые ведут себя на нашей земле по-хозяйски вольготно, нагло и бесцеремонно. Нет, ты посмотри, посмотри в окно!

Я встал на колени, пододвинулся к окну и посмотрел на улицу. Там внизу была не очень большая площадь, заполненная людьми. Многие были с детьми. Это было похоже на какой-то праздник или торжество, потому что среди толпы было много разноцветных флажков и воздушных шариков. Люди были довольны и радостны, очень многие улыбались. Все они, действительно, были разных национальностей — и африканцы, и азиаты, и кавказцы, и славяне. Последних было явное меньшинство. Я обернулся к Помидорову, тот пил портвейн из бутылки.

— Похоже, там какой-то праздник, — сказал я с некоторым воодушевлением.

— Праздник? — усмехнулся Помидоров, отшвырнул пустую бутылку в сторону, куда-то потянулся и достал еще одну. — Да у них, мразей, вся жизнь праздник, — он распечатал бутылку, поставил ее на пол, взял в руки автомат и отсоединил шомпол. Продавил шомполом пробку вовнутрь бутылки и прицепил шомпол на место. Затем взял бутылку в руку и, повернувшись ко мне, произнес:

— Давай-ка, Ваня, выпьем за русский дух, — и присосался к горлышку, после чего протянул бутылку мне. Я, стоя на коленях, сделал несколько глотков и снова посмотрел в окно.

— И много там русских, на этом празднике? — ехидно спросил Помидоров.

— Нет, не много, — ответил я, не поворачиваясь.

— Вот то-то и оно. Потому что вся эта инородная саранча просто выдавливает нас, русских, с нашей земли. Выдавливает из домов, из квартир, с рабочих мест, с улиц, загоняя нас на чердаки и превращая в бомжей и неудачников, — Помидоров говорил яростно и чересчур возбужденно. Я взглянул на него. Он был уже прилично пьян, глаза его горели безумной злобой, а в уголках рта скопилась какая-то бесцветная пена. В этот момент он был похож на параноидального фанатика. — И ведь они не просто приехали к нам погостить. Они, суки, приехали сюда жить и насаждать свои сраные законы и обычаи. А сами при этом плодятся и плодятся, и это многочисленное инородное потомство опять же выдавливает наших детей из детских садов, из школ, из жизни. Твари! Ненавижу этих тварей! Праздник у них? Сейчас я им устрою Праздник Общей Беды!

Он оттолкнул меня от окна, схватил автомат и ударил стволом в стекло, разбив его вдребезги. Осколки еще не успели осыпаться, а Помидоров уже начал стрелять короткими очередями. Я подскочил к нему и заглянул ему через плечо. Внизу на площади бушевали паника и давка. Люди метались из стороны в сторону, толкались, падали, спотыкались об упавших или топтали их ногами. И в этой безумной круговерти вслед за движением дула автомата в толпе возникали красные фонтанчики. Помидоров разил всех без разбора — африканцев, азиатов, кавказцев, славян, женщин и детей.

Волна неудержимого гнева мощным потоком заполнила мой мозг, и я уже не мог контролировать свои действия. Я врезал тезке кулаком по затылку, и тот слегка обмяк. Тогда я вырвал у него из рук автомат, развернув таким образом Помидорова к себе лицом, и с противным хрустом ломающихся зубов вбил раскаленный ствол автомата ему в рот. Последнее, что я увидел в его глазах, был неподдельный обширный ужас.

— Надо быть добрее к людям, Помидоров, — процедил я сквозь зубы и, уже нажимая на спусковой крючок, вдруг понял, что ужас в его глазах не был страхом передо мной и даже не был страхом перед неминуемой смертью. Это по-настоящему был ужас от содеянного. Но мой палец уже завершил движение, раздался одиночный выстрел (видимо, в стволе остался последний патрон) и кровавые мозги Помидорова вылетели в окно, где там внизу смешались, наверное, с общим многонациональным кровавым потоком.

Я бросил автомат в сторону на пол, и вдруг вспомнил про Че. Она стояла на фиолетовой тропе там, где я ее оставил, и в ее выпученных глазах был, кажется, такой же ужас, как у Помидорова. Я посмотрел на мертвое тело. Оно стояло на коленях спиной к окну, неестественно откинувшись назад так, что шея находилась на раме, а голова свисала на улицу. В животе у меня возник внезапный спазм, и к горлу подкатила тошнота. Но я с ней справился, схватил бутылку портвейна и жадно присосался к горлышку. В голове у меня был полный сумбур и паника. Я огляделся по сторонам, увидел какой-то грязный кусок ветоши, схватил его и зачем-то тщательно протер автомат. Вдруг мне нестерпимо захотелось курить, и я достал сигареты. Пачка оказалась запечатанной.

— Чертов клоун, — вспомнил я Князя, пытаясь раскрыть пачку. Но мои руки так сильно тряслись, что пачка никак не распечатывалась. Тогда я убрал сигареты обратно в карман и взглянул на Че. Ее на месте не было. Я выскочил на фиолетовую тропу и тут услышал стуки в дверь и крики:

— Откройте! Милиция!

Я бросился бежать по фиолетовой дороге и увидел впереди себя черепашку. Она уже миновала развилку, свернув налево. Удары сзади меня усилились, и по характерному грохоту я понял, что дверь все-таки слетела с петель. В этот момент я догнал Че и подхватил ее на руки.

— Стой, сволочь! — услышал я одновременно со звуком выстрела. Пуля, противно визжа, пролетела рядом с моим ухом и вонзилась прямо передо мной в деревянную дверь. Я схватился за ручку, рывком толкнул ее вперед, вывалился из комнаты и сразу захлопнул за собой дверь. Бережно опустив Че на пол, я рухнул на колени, и меня стошнило дешевым портвейном прямо на белый пушистый ковер.