Кремлевский детектив. Василий Блаженный

Сергей Власов, 2014

Суперагенту Отдела быстрого реагирования ФСБ Климу Неверову удается всего за несколько дней предотвратить широкомасштабную катастрофу, угрожающую России и ее президенту.

Глава 3

Гаражный комплекс на Сельскохозяйственной был не новым, не престижным и достаточно запущенным. При этом находился в оживленном районе. С точки зрения конспирации — почти идеально. Большое количество людей — ничуть не худший способ затеряться, чем их отсутствие.

«Ауди» Марголина и черный микроавтобус оперативной группы остановились возле ворот гаражного комплекса. Сигизмунд вылез из салона, подошел к будке охранника и помахал ему, что надо поговорить.

Охранник не торопился. Вначале он снял трубку с телефона, набрал какой-то номер и говорил около минуты. Марголин терпеливо ждал — повода устраивать разгром и разнос пока не наблюдалось.

Будка охранника представляла собой старый киоск, поставленный на высокие металлические опоры — метра по два с половиной. Сбоку к киоску вела железная лестница, заканчивающаяся решетчатой площадкой. Повесив трубку, охранник выбрался на площадку и спросил:

— Кто такие? Что надо?

— Федеральная служба безопасности. Нужно на территорию!

— А что вы там забыли? — удивился охранник, начиная спускаться вниз.

— В этом мы сейчас и будем разбираться. Нам нужен гараж номер сто два. А также все документы по его аренде за последние полгода.

— Блин, ну я не знаю… — замялся было охранник.

Марголин окинул его пристальным взглядом. Судя по всему — не москвич. Вроде держится твердо, но по глазам видно — испугался до колик в печени. Значит, регистрацией и не пахнет. И живет, вполне возможно, в одном из гаражей вот этого самого комплекса. Сейчас его держит на пути у Марголина только страх перед хозяином, который может его вышвырнуть на улицу и не заплатить.

Сигизмунд поинтересовался:

— Ты ведь хозяину звонил? Он говорил, что приедет?

— Ну допустим… — набычился охранник.

— Это хорошо. Он нам тоже будет нужен. Когда обещал приехать?

— Минут через тридцать будет, сказал… Так что вам надо?

— Я же тебе говорю: надо осмотреть гараж номер сто два.

— Осмотреть — это вскрыть, что ли? — это был риторический вопрос, но охранник его все-таки задал.

— Разумеется! — ответил Сигизмунд.

— Я без хозяина разрешить не могу. Мне потом это боком вылезет, — честно признался охранник. — У вас тут не город, а черт знает что! Если бы не деньги, то ноги бы моей тут не было.

— А что, охранником зарабатываешь много? — искренне удивился майор Марголин.

— Да какое «много»! Едва хватает на жизнь. Так я и не только тут работаю, если на то пошло. Я еще грузчиком работаю — вагоны на сортировочном узле разгружаю. Там сейчас платят хорошо, потому что чурок разогнали после Осетии — под горячую руку. И теперь там недобор народу. А вообще я — автослесарь. Мне хозяин вот этих гаражей обещал, что устроит к себе на новое СТО через два месяца, когда его достроят…

Марголин рассеянно кивал, слушая этот поток слов. Прикидывал — не отогнать ли охранника? Потом решил, что не стоит. Человек явно не плохой, работает честно. Зачем ему неприятности? А вот расспросить — дело хорошее.

— Слушай, а ты в субботу, часом, не работал?

— Нет, не работал. Я сутки через двое. В пятницу Колька был на работе.

— А Кольку найти можно? — прищурился Марголин.

— Да можно будет, я думаю, — ответил охранник. — Все телефоны у начальника есть, вызовет. Но только давайте он это все сам сделает. А то мне как-то лишнюю ответственность на себя тянуть…

— Я понимаю. Подождем, конечно. Только давай мы с тобой прогуляемся к этому гаражу.

Охранник нахмурился, и майор поспешил его успокоить:

— Только ты и я, больше никого. Мои люди тут подождут. Никто на территорию не полезет, честное слово.

— Да не в этом дело, — махнул рукой охранник. — Если у вас бумага есть, то хоть сейчас заходите. С меня тогда взятки гладки…

Бумаги у Марголина не было. Работа шла в таком цейтноте, что об оформлении каких бы то ни было формальных разрешений речи не шло. Ничего, вот появятся хоть какие-нибудь веские подтверждения того, что в Москве реально готовится террористический акт, — и тогда «спринтерам» дадут санкцию работать так, как им нужно, лишь бы в итоге угроза была отведена. А если по ходу операции кто-то окажется слишком сильно возмущен действиями подразделения, ну что же — у него будет возможность пожаловаться.

— Пойдем пока что с тобой, — кивнул Марголин.

Они вошли на территорию гаражей. Здесь было все как обычно — два ряда одноэтажных панельных загонов для автомобилей, железные двери, щерящиеся на окружающий мир замочными скважинами, и сильно замусоренный асфальт под ногами.

— Вы бы хоть уборку тут сделали, — проворчал Марголин.

— А что толку? — пожал плечами охранник. — Все равно замусорят. Тут народ такой, на районе. Сплошь какие-то непонятные. Кто просто мудак по жизни, кто сильно богатый и не с его понтами мусор таскать в бак. А хачики и чурки — вообще полный абзац. У них религия не велит за собой убирать, насколько я знаю.

Марголин усмехнулся.

Гараж номер сто два находился аккурат в середине блока. По бокам от его черных, лоснящихся свежей краской ворот Марголин насчитал по девять ворот справа и слева. Номер гаража был аляповато намалеван желтой краской, так что видно его было издалека. Сигизмунд подошел к воротам вплотную.

— Вы чего будете делать? — спросил охранник напряженно.

— Только посмотрю, не переживай, — ответил Марголин. — Только посмотрю…

Материал ворот, кажется, был стандартным — листовое железо толщиной миллиметра четыре. Замок, на который гараж запирался, был врезным — снаружи виднелась только небольшая прямоугольная прорезь для ключа. Марголин не был особым докой в замках и потому не мог сказать, какой он марки.

Просто для галочки Марголин осмотрел также и землю перед самым въездом в гараж. Ничего особенного — немного пыли, какие-то мелкие камешки, окурки сигарет. Сигизмунд вытащил из кармана полиэтиленовый пакетик на липучке, пинцет и побросал окурки в него. Мало ли, пригодятся. Больше вроде ничего примечательного не было… хотя вот какая-то бумажка. Сигизмунд поднял ее, посмотрел. Кажется, это был какой-то чек, но сказать точнее, на глазок не получалось: надписи на бумаге сильно расплылись. Если что и получалось разобрать, так только отдельные буквы и цифры. Чек отправился в другой пакетик.

— Командир, а что вообще произошло? Наркотики ищете, что ли? — осторожно спросил охранник.

— Нет, не наркотики. Тут проблема посерьезней.

Охранник отошел в сторону, ворча что-то себе под нос. Марголин поднялся на ноги и сказал:

— Все, пойдем пока что. Будем ждать твоего хозяина.

Охранник потоптался на месте и осторожно предложил:

— А может, ну его? Если надо, вы вскрывайте…

Марголин улыбнулся, посмотрел на часы и ответил:

— Десять минут осталось. Подождем уже, ничего страшного. Потому что все, что нужно было предотвратить, здесь уже произошло в прошлую субботу ночью.

Они вышли к воротам гаражного комплекса. У шлагбаума со стороны гаражей стоял старый «фольксваген». Возле него топтался смурной дядька, про которого Сигизмунд сразу подумал: «Небось на дачу торопится, к картошке или помидорам… Или помидоры уже собрали?» Марголин терпеть не мог копания на грядках, справедливо считая, что на прокорм себе заработает без необходимости тратить личное время, которого и так мало, на ковыряние в земле.

Мужик выглядел очень недовольным тем, что ему пришлось ждать. Но присутствие людей в черной форме без опознавательных знаков, а также их транспорта, заставило его несколько поумерить свой праведный гнев. Возможно, он рассчитывал, что охранник вляпался в какую-то чепуху и его ждет возмездие.

— Иди открой людям, — сказал Марголин и подошел к своим бойцам.

— Понадобятся приспособления для вскрытия замков, либо придется резать ворота.

— Все есть, товарищ майор, — ответил ему из-под маски старший силовой группы прапорщик Дыгало.

И тут приехал хозяин. Тяжеловесный, блестящий «шевроле субурбан» свернул с проезжей части и остановился возле микроавтобуса фээсбэшников. Наружу выбрался хозяин гаражного комплекса — высокий толстяк в дорогой кожаной куртке, с барсеткой в одной руке и дорогим коммуникатором в другой.

— Чего случилось? — спросил он сквозь одышку. Телеса явно не позволяли ему говорить нормально.

— ФСБ, майор Марголин, — Сигизмунд предъявил удостоверение. — Нам нужно вскрыть гараж номер сто два.

— А что такое? — нахмурился хозяин.

— Антитеррористическая операция, — ответил Марголин. — Кроме того, нам понадобятся полные данные на владельца или арендатора этого гаража. Они у вас есть?

— Посмотреть надо, — пробормотал стушевавшийся хозяин. Опасное слово «терроризм» напрочь вышибло из него всякое желание качать права. В его памяти еще было свежо то время, когда по подъездам московских домов гремели взрывы. А может статься и так, что кто-то из его знакомых побывал в те роковые дни на Дубровке…

— Тогда, если не возражаете, мы начинаем? — спросил Марголин.

— Да, конечно… А документы сейчас посмотрю… У меня с собой учетная книга…

— Откройте ворота, мы проедем, — сказал Сигизмунд.

Хозяин махнул рукой охраннику. Тот снова поднял шлагбаум, и фээсбэшники проехали на территорию гаражей.

Бойцы сноровисто приступили к штурму сто второго бокса. Осмотрели замок, прощупали ворота, и прапорщик разочарованно покачал головой:

— Нет, придется резать. Это финский ригельный замок, его ломать — дохлое дело. Угонщики такие вскрывают только со специальными отмычками. У нас, конечно, в техничке они есть, но это полтора часа терять. А болгаркой мы его минут за десять выпилим в лучшем виде.

— Работайте! — кивнул Марголин.

Бойцы принесли болгарку и начали выпиливать замок. Сигизмунд морщился от пронзительного рева и смотрел, как из-под абразивного диска летит густой сноп оранжевых искр.

Сзади подошел хозяин, хлопнул майора по плечу. Марголин повернулся, увидел, что в руках у толстяка учетная книга, и жестом предложил отойти подальше, чтобы разговаривать, не напрягая связки. Они остановились метрах в десяти от места работы силовой группы.

— В общем, у меня тут есть координаты владельца сто второго бокса. Но именно владельца. Если он кому свой гараж сдавал, то это придется у него самого выспрашивать, мы такое не можем зарегистрировать. Должны, конечно, но на самом деле — вы понимаете, как получается.

— Да, понимаем, — вздохнул Марголин. — Ничего, давайте я перепишу координаты…

Майор переписал адрес и телефон. В это время бойцы закончили возиться с дверью. Замок вместе с куском створки упал на асфальт. Двое спецназовцев начали открывать ворота. И в этот момент грохнул взрыв.

Силы его не хватило на то, чтобы вырвать створки «с мясом». Зато их распахнуло с такой силой, словно прячущийся в гараже невидимый исполин пнул ворота ногами. Бойцов, открывавших ворота, отшвырнуло, как тряпичных кукол. Изнутри гаража полыхнуло дымным пламенем вперемешку с обломками дерева, стекла и металла. Спецназовца, оказавшегося на пути этого сокрушительного потока, впечатало в противоположную стену. Потом он упал, оставив кровавые потеки на мгновенно закоптившемся, посеченном осколками кирпиче. Микроавтобус, стоявший в зоне досягаемости взрыва, развернуло градусов на двадцать, выбило все стекла и окутало пламенем. Марголин почувствовал, как в лицо ему пахнуло бензиновой гарью, едким дымом взрывчатки и горелой плоти. Хозяин гаражей плюхнулся на задницу, мгновенно перевернулся на пузо и закрыл голову руками.

Только через три секунды Сигизмунд понял, что у него в кармане звонит телефон. Он посмотрел на дисплей и увидел номер Неверова. Нажав кнопку ответа, сказал:

— Клим, у нас только что был взрыв. Гараж оказался заминирован. Я вызываю помощь, потом тебе перезвоню.

— Я понял, работай, — донесся голос Клима через звон в ушах. В трубке запищали короткие гудки. Это, по всей видимости, означало, что у Неверова в Проектируемом обошлось без эксцессов, и если он что-то нашел, то это может подождать.

Сигизмунд стал набирать номер подразделения — нужна была неотложка, еще экспертная команда, пожарные… в общем — толпа народу.

И самое скверное, как показалось майору, — в том, что организаторы теракта теперь осведомлены, что ФСБ идет по их следу. Сомнений в том, что организаторы — не выдумка наркодельца Боженко, а взрыв здесь — это страховка, сигнализация и еще черт-те что, больше не оставалось.

Марголин выругался, но тут же отогнал эмоции прочь. Надо было подумать, как обдурить террористов, а не тратить время на глупости.

* * *

Водопроводчика с южной внешностью звали Хамид Назаров. Он был родом из Таджикистана, но в Москве прожил большую часть из своих двадцати восьми лет и, пожалуй, уже мог бы сполна пользоваться правом называть «лимитой» своих соплеменников, которые в последние годы видели в Москве настоящую кормилицу и толпами ехали сюда за зарплатой — мизерной по здешним меркам, но астрономической по таджикским.

Впрочем, методы зарабатывания денег у приезжих были самые разные. Кто-то клал кирпичи на стройке, кто-то разгружал или двигал тяжелые грузы, кто-то «бомбил» на раздрызганном автомобиле, помнившем еще расцвет Советского Союза. И само собой, были такие, которые воровали, грабили, торговали наркотиками.

До последнего времени Хамид гордился тем, что работал честно. Когда-то, усаживаясь в поезд до Москвы, он дал себе зарок: если получится закрепиться на чужой земле, он должен принять ее как свою вторую родину. Он хотел уважать людей и законы того места, которое должно было его кормить…

И очень долгое время у него это получалось. Он работал строителем, сторожем, охранником в компьютерном клубе. А последние три года вкалывал в «Мосводоканале».

Сюда он устроился потому, что муниципальным работникам неплохо платили. А деньги Хамиду тогда были нужны по-настоящему — он женился на симпатичной таджичке с русским именем Наташа, работавшей в одной из школ Бирюлева. Надо было думать о заработках, ведь скоро появится ребенок…

Вот тут Хамида и настиг удар. Наташа была на восьмом месяце, сидела в декретном отпуске. Зимой, уже затемно, она возвращалась домой со станции «Бирюлево-товарное» через небольшой скверик по улице Харьковской. И там нарвалась на пятерых подвыпивших бритоголовых, из тех, кому по большому счету плевать на идеологию, а главное — бить тех, кто не нравится.

Наташа выжила, хотя избили ее зверски. Ребенка спасти не удалось — выкидыш случился прямо в машине «скорой», которая везла окровавленную женщину в больницу. Полного выздоровления тоже не произошло — жена Хамида осталась инвалидом на всю жизнь. Разумеется, подонков так и не нашли.

Это страшное происшествие сильно изменило отношение Хамида к окружающему миру и к городу, в котором он жил. Москва перестала ему казаться привычной и почти родной стороной. Теперь это был холодный чужой город, испытывавший ненависть или презрение к каждому своему жителю из полутора десятков миллионов, составлявших его рыхлое неопрятное тело…

Хамид вкалывал как проклятый, денег едва хватало на то, чтобы снимать скверную квартиру возле Кольцевой дороги в Чертаново. Наташа пыталась помогать мужу, но здоровье ее было подкошено безнадежно, так что положение семьи Назаровых так и не сдвинулось с отметки «бедственное».

Однажды к Хамиду на улице подошел пожилой человек, дорого и аккуратно одетый, корректный и вежливый. Он предложил Хамиду заработок.

— Боюсь, что разовый. Но очень неплохой, особенно в вашем положении, — сказал человек.

Хамид сразу заподозрил, что ему тем или иным способом предложат нарушить закон. Но с учетом того, что дома было практически нечего есть, а у Наташи прохудились зимние сапоги и на новые не было денег, Назаров решил хотя бы выслушать незнакомца. Мысленно Хамид сказал себе, что на тяжкое преступление он не пойдет.

Дело оказалось странным — иначе и не скажешь. Этот человек, назвавшийся Робертом Геннадьевичем, просил украсть из архива папку с бумагами. Все бы ничего, но это был Центральный архив.

— Зачем вам эти бумаги? — спросил Хамид.

— Видите ли, уважаемый, когда у людей много денег, они начинают тратить их на очень странные и на первый взгляд совершенно бесполезные вещи. По крайней мере, бесполезные для непосвященных. Честно говоря, весь мой бизнес, а я занимаюсь антиквариатом, — это исключительно дань тяге к бесполезному.

— А бумаги при чем? — нахмурился Хамид. — Антиквариат — это же всякая мебель, золото, оружие старое…

— Отнюдь не только это, — покачал головой Роберт Геннадьевич. — Собственно, антиквариатом можно считать все, что имеет хоть какой-то возраст. И бумаги — не исключение. Хотя, конечно, это специфический антиквариат, им больше занимаются букинисты. Но тем не менее на разные старые бумаги всегда есть свой покупатель…

— Что за бумаги вам нужны?

— А вам это обязательно знать, Хамид? Ну вот по совести? Это не чертежи оружия, не рецепты хитроумного яда… Просто бумаги, и все. Вам этого недостаточно?

Назаров подумал и решил, что достаточно. Действительно, какая разница, что это за писанина?

— Почему я?

— Потому что у вас будет больше всего шансов добраться до этих бумаг.

— Я водопроводчик, а это архив. Как вы хотите, чтобы я туда забрался? — ничего не понимал Хамид.

— А ничего сложного в этом нет, — улыбнулся Роберт Геннадьевич. — Я уже устроил так, что ваша бригада поедет на профилактические работы в Центральный архив, которые начнутся через неделю.

— А почему именно я? — удивился Назаров.

— Вам что, деньги не нужны? — пожал плечами антиквар. — Ну и потом, у меня есть чутье, которое говорит, что на вас можно положиться в данном вопросе. Я ведь прав?

— Правы, — буркнул Хамид, отводя глаза. Ему предлагали нарушить закон, и самое странное — он не испытывал на этот счет никаких угрызений совести. Те удары судьбы, которые Назаров и его жена испытали в последнее время, существенно повлияли на то, какими глазами они теперь смотрели на мир.

— Вот и хорошо. Теперь слушайте, что вы должны сделать, чтобы заполучить эти бумаги и остаться вне подозрений…

Роберт Геннадьевич рассказал Назарову, что нужно сделать с водопроводными трубами и в каком месте, чтобы в определенный день трубу прорвало и пришлось ехать спасать бумаги от гибели. Все это было несложно, и Хамид даже удивился, когда ему предложили за работу двадцать тысяч долларов.

— Я доживу хоть бы до того, чтобы посмотреть на эти деньги? — спросил Назаров.

— Глупости говорите, — усмехнулся антиквар. — Вы согласны? Ну и замечательно. Я прямо сейчас готов дать вам аванс. Скажем, пять тысяч. А остальные получите, когда принесете бумаги.

— Согласен, — вздохнул Хамид. А что еще оставалось? Деньги в любом случае были нужны, и та сумма, которую предполагал заплатить Роберт Геннадьевич, могла стать очень существенным подспорьем в жизни Назаровых. Наконец-то можно было бы отправить Наташу на квалифицированное лечение. И самому хоть немного перевести дух от круглосуточной работы. В конце концов, это всего лишь бумаги. И если на свете есть идиот, готовый платить за них немыслимые деньги, то грех не воспользоваться его глупостью.

Примерно так думал Хамид тогда, и надо заметить, что с тех пор его мнение не слишком-то поменялось.

Роберт Геннадьевич ждал его под зонтиком летнего кафе. Сентябрь начинался неплохой погодой, так что эти заведения из парка исчезать не спешили. Увидев Хамида, антиквар махнул ему рукой. Назаров присел на пластиковый стул, поздоровался.

— Принесли? Тогда давайте сюда, — сказал Роберт Геннадьевич.

Хамид вытащил папку из сумки, протянул ее антиквару. Развязав матерчатые завязки, тот заглянул внутрь, немного покопался в содержимом и удовлетворенно кивнул.

— Да. Это то, что нужно, — сказал он. — Получайте ваш гонорар.

На стол лег большой конверт из непромокаемой бумаги.

— Можете заглянуть, убедиться, что я вас не обманываю, — сказал Роберт Геннадьевич.

Хамид не стал корчить из себя невесть кого. Посмотрел, пощупал купюры. Вроде бы настоящие. А дальше выяснится, когда он пойдет в обменный пункт.

— Спасибо вам, — усмехнулся Назаров, пряча конверт в сумку.

— Нет, это вам спасибо. Это был очень срочный заказ.

— Кстати, а что в этих бумагах-то написано? — спросил Хамид.

Роберт Геннадьевич усмехнулся.

— Знаете, как обычно в таких ситуациях говорят? Меньше знаешь — крепче спишь. Но для вас — исключение. Это просто старые чертежи, выполненные в двадцатые годы двадцатого века рукой одного очень известного архитектора.

— И зачем они могут понадобиться вашему клиенту? — Хамид искренне недоумевал.

— Подозреваю — чтобы повесить на стену. Это ведь старые чертежи, а не современные.

— Ну да, это точно… — покачал головой Хамид.

— Ну, собственно, на этом я с вами распрощаюсь, — сказал антиквар, поднялся из-за столика, пожал руку Назарову и неторопливо пошел прочь по аллее. Хамид покосился на продавщицу, неприязненно смотревшую на него от холодильника с напитками. Отведя глаза, Назаров пошел прочь. Пятнадцать тысяч долларов приятно грели сквозь толстую ткань сумки. Хамид шел, подсчитывая основные потребности своей семьи и то, сколько понадобится средств на удовлетворение самых основных. По всему выходило, что несколько ближайших месяцев можно не беспокоиться посторонним заработком. Хотя, конечно, придется хорошо подумать, чтобы объяснить Наташе, откуда взялись эти деньги…

* * *

Хозяин встретил курьера на пороге квартиры. Парнишка лет девятнадцати — по всей видимости, студент на подработке — изобразил на лице дежурную улыбку.

— Добрый день! — сказал он. — Принимайте, пожалуйста, вашу бандероль.

— Мне, наверное, расписаться надо? — спросил хозяин.

Парнишка кивнул, подавая пластиковый планшет с приколотыми документами на доставку. Хозяин, неприметный мужчина с глубокими лобными залысинами и сломанным носом, накорябал в соответствующей графе свою подпись. Принял бандероль, осмотрел целостность упаковки. Курьер подумал, что этот тип, наверное, жуткий педант по жизни.

— Все в порядке, спасибо, — хозяин вернул курьеру планшет. Тот убедился, что подписи поставлены верно, оторвал один из листов и протянул получателю груза.

— До свидания, пользуйтесь услугами нашей курьерской службы! — протараторил он и побежал вниз по лестнице. Хозяин хмыкнул и вернулся в квартиру.

Войдя на кухню, хозяин еще раз куда пристальнее осмотрел пакет. Нет, определенно целостности упаковки не нарушали — плотная коричневая бумага была аккуратной, плотно заклеенной, с внятными печатями.

Он взял нож и с треском вскрыл упаковку. Внутри была подарочная коробка из глянцевого картона. Хозяин усмехнулся. Да уж, подарок, ничего не скажешь… У отправителя явно случилось обострение чувства юмора.

Внутри коробки лежала толстенная крупноформатная книга. На ней было написано: «Библия. Репринтное издание типографии Франциска Скорины». Хозяин вздохнул — этот репринт, изданный в конце восьмидесятых годов, он бы с удовольствием поставил на полку.

Казалось бы, ну а в чем проблема? Вот тебе книга, бери и пользуйся! Но на самом деле содержимое подарочной коробки представляло собой всего лишь один контейнер. И когда хозяин открыл его, внутри оказалась поллитровая стальная фляжка, в какую наливают спиртное. Внутри этого сосуда плескалась жидкость. Хозяин странно усмехнулся, взял фляжку и, держа ее на вытянутой руке, впился взглядом в полированный металл — будто бы ждал от него какой-то особенной реакции. Отражение буравило его таким же пристальным и выжидающим взглядом. Наконец человек стряхнул с себя оцепенение, положил фляжку на стол и снял трубку домашнего радиотелефона. Набрав семь цифр московского номера, он дождался ответа и сказал:

— Это Смирнов. Спасибо, книгу получил.

— Понравился подарок? — голос на другом конце был довольно высоким, но принадлежал мужчине. — Я старался угодить.

— Спасибо большое, очень понравился. Думаю, что уже сегодня похвастаюсь друзьям.

— Рад, что смог быть полезным, — произнес голос.

— Дня через три ждите отзывов, — сказал хозяин.

— Хорошо. Я постараюсь не упустить их из виду, — произнес голос чуть с ехидцей, и в трубке запищали гудки отбоя.

Смирнов повесил трубку и неодобрительно покачал головой. Он полагал, что дело, которым ему предстояло заняться, — очень важное и серьезное. И ирония тут не уместна. С другой стороны, обладатель высокого голоса, носивший странное прозвище Синус, и так здорово помог ему в осуществлении главного плана его жизни.

Смирнов давно уже считал себя особенным человеком. Немалую роль в этом сыграли его родители. И стоило Феде Смирнову дойти до возраста, когда в него уже можно было вкладывать чуть более серьезные знания и навыки, чем элементарная гигиена и умение пользоваться ложкой, как папа и мама принялись строить из него вундеркинда.

На первых порах это удавалось очень неплохо. Федю научили читать в три годика, писать — в четыре с хвостиком. К первому классу мальчик уже умел считать до ста и знал таблицу умножения. И все бы ничего, но, как иногда бывает, родители просто не учли «предела прочности» своего чада. Кружки, секции, факультативы превратили жизнь Феди в тяжкий труд, причем беспросветный и бесперспективный. Он шел в школу, сразу после школы — в кружок или секцию. На следующий день — то же, но с другим кружком. Даже в выходные у мальчика не было передышки. Разве что какие-нибудь государственные праздники, в которые он все равно нормального отдыха не получал — родители заставляли его заниматься какими-нибудь вещами, которые в их понимании были развивающими.

Отсутствие чувства меры привело вначале к тому, что Федя начал сильно отставать в учебе, стал раздражительным и мало восприимчивым к окружающему миру. Учителя сделали родителям Феди замечание, намекая, что в воспитании тоже надо знать меру. Те встали в позу, заявив, что лучше знают, что нужно ребенку. Но вскоре были вынуждены признать, что, наверное, они перегнули палку. Случилось это тогда, когда Федя упал в обморок прямо на занятиях в музыкальной школе.

Избавив сына от секции гимнастики и музыкальной школы (собственно, тут в кои-то веки учли мнение самого Феди, категорически отказавшегося идти в музыкалку снова), родители решили, что, раз уж с разносторонней личностью ничего не выйдет, надо хотя бы сделать сына выдающимся учеником.

Эта задача оказалась не такой трудной, хотя и здесь семью Смирновых ждали подводные камни. Проявив себя очень способным мальчиком с точки зрения учебы, Федя оказался неспособным устанавливать отношения со сверстниками. Ботаник и зубрилка — так называли его одноклассники, а сам Федя с подачи родителей полагал, что является человеком более высокого сорта, чем остальные. Папа и мама говорили ему о перспективах и возможностях, которые открывает перед ним учеба, а также про то, что те его сверстники, которые выпустятся без золотой медали, непременно закончат свои дни какими-нибудь простыми сантехниками или рабочими. А это по нынешним временам никак не может служить образцом для подражания.

Однажды Федя, доведенный до слез очередной порцией насмешек, не выдержал и заявил именно это всему классу. И вполне закономерно был бит сразу тремя пацанами из хулиганской бригады класса. Родители Феди потом устроили скандал, но, к своему удивлению, услышали от директора школы: «А не надо было настраивать сына против всего класса!»

Возмущенные до глубины души, родители перевели сына в другую школу. Все еще искренне полагая, что воспитывают экстраординарную личность, они тщательно выяснили, какая из школ Москвы, расположенная в пределах досягаемости от дома, считается самой престижной. Хотя на дворе стояли еще застойные восьмидесятые и формально считалось, что в СССР все равны, на самом деле уже имелись такие учреждения, в которые было не попасть простому смертному.

Заплатив полагающиеся взятки, Смирновы сумели пристроить своего сына в эту школу. Казалось, теперь все будет прекрасно — коллектив замечательный, педагоги выше всяких похвал, никаких дворовых мальчишек, детей алкоголиков и прочего быдла. Но, разумеется, снова вышла промашка — на этот раз Федя оказался значительно ниже, чем подавляющее большинство учеников этой школы. Его родители не были работниками министерств, райкомов, директорами предприятий или, допустим, заведующими крупными магазинами. Они были простыми инженерами, хоть и высокооплачиваемыми.

Дети — существа бесцеремонные и довольно-таки жестокие. Федя, приезжавший в школу на метро, а не с персональным водителем или хотя бы с отцом на дорогой машине, не одевавшийся в обновки из валютных магазинов, ни разу не бывший в «Артеке», мгновенно оказался за бортом.

На сей раз мальчик четко понял: что бы ни говорили отец и мать про его исключительность, это не имеет никакой реальной почвы под собой. Если кто-то и особенный, то это ребята, с которыми он каждый день встречается в классе.

Но исключительным себя чувствовать все-таки хотелось. И тогда Федя еще глубже вгрызся в гранит науки. Золотая медаль стала для него идеей-фикс, своего рода символом больших возможностей, которые откроются для него в предстоящей жизни. С золотой медалью, полученной в этой школе, Смирнов мог рассчитывать на льготных условиях поступить в МГУ на факультет международных отношений. В том, что он пройдет собеседование с партийными работниками и будет признан благонадежным, мальчик был уверен.

Учиться было несложно, куда труднее оказалось уживаться на одной территории с зазнайками-одноклассниками. Тем более что Федя по-прежнему толком не умел идти на контакт со сверстниками. Между ним и классом наблюдалась весьма четкая дистанция. Впрочем, до открытой вражды дело не доходило. Федя просто был, что называется, не пришей козе рукав. Его не принимали в какие-то общие классные затеи, с ним не дружили. Правда, у него охотно списывали, так как он хорошо учился.

На самом деле, хоть Федя Смирнов и не показывал, что ему очень обидно находиться «на отшибе», ему хотелось если не превзойти своих одноклассников, то хотя бы с ними сравняться.

Золотая медаль и университет действительно оказались для него по зубам. В восемьдесят девятом году Федя защитил диплом и стал переводчиком. Тот, кто еще помнит, что из себя представлял Советский Союз, прекрасно понимает, насколько это была «крутая» профессия. Вот только Федя не знал, что пройдет буквально два года, и страна в том виде, к какому привык и он, и его родители, прекратит свое существование. А еще буквально через год наступит хаос переходного периода, который ему, Феде Смирнову, окажется просто не по зубам. Не то чтобы у него было мало ума для того, чтобы справиться с изменяющимися обстоятельствами, просто Федя сжег свои силы в погоне за золотой медалью и красным дипломом университета.

Итак, девяностые годы не пощадили Федора, вышвырнув его на обочину жизни. Его престижнейшая профессия оказалась вдруг настолько распространенной и обыкновенной, что он даже растерялся. И пока он хлопал ушами, пытаясь элементарно понять, как так могло получиться, оказалось, что молодые переводчики гораздо лучше его знают иностранные языки. Ну и плюс — они были молодыми, энергичными и хваткими.

Полгода он перебивался случайными заработками — от разгрузки машин и подметания улиц до перевода каких-то случайных текстов. Денег хватало едва на то, чтобы оплачивать растущие счета за квартиру и кое-как кормить себя.

Но не это было самым страшным для Федора. По-настоящему неприятным оказалось то, что он буквально чувствовал, как страна списывает его в расход. Ведь Смирнов всегда полагал себя очень полезным и нужным, исключительным элементом громадной государственной машины. А оказалось, что он просто утиль. Федор не замечал, как эта обида становилась для него идеей-фикс.

Чтобы хоть как-то компенсировать свою неполноценность, Смирнов стал заниматься оппозиционной деятельностью. Он клеил листовки с обличением преступлений нынешнего режима, писал статьи во второсортные газетки, выходившие на рыхлой бумаге и распространявшиеся с рук у метро. Кстати, статьи его публиковали неохотно и если публиковали, то только потому, что бульварные экстремистские газетки всегда остро нуждались в неадекватных авторах, порождающих на свет «шедевры» сомнительного качества.

Эта деятельность тоже не вызывала у Смирнова удовлетворения. Он постоянно хотел для себя большего, он с детства помнил про свою исключительность. И то, что мир не хотел ее разглядеть, с каждым месяцем злило его все больше.

Смирнов постоянно сравнивал свое положение теперь и то, которое должно было быть исходя из расчетов и мечтаний. Утраченные перспективы были настолько приятны, что однажды Федор решил: он должен отомстить. Приняв такое совершенно новое для себя решение, Федор Смирнов просто впал в состояние восторга и не потрудился довести его до логического завершения, ответив на самый важный вопрос: кому именно отомстить?