По ту сторону Солнца

Сергей Витальев, 1999

Антиутопия.Как говорят в Китае: «Не дай вам Бог жить во времена перемен». Кто жил во времена перемен – будь то в Китае, России или Украине, – согласятся с этим высказыванием. Четыре героя произведения – самые обычные граждане, не знакомые друг с другом. Один – простой «работяга с золотыми руками». Другой – ортодоксальный коммунист. Третий – националист. Четвертый – представитель частного бизнеса с либеральными взглядами. Что их всех связывает? Загадочные письма-приглашения на съезд неизвестной организации. В силу обстоятельств они вынуждены покинуть объятую политическими страстями столицу и искать спасения за её пределами. В конце концов, встретившись, они снова вынуждены искать спасения, но теперь уже от тех, кто их собрал вместе.Возможно, читателя заинтересует, каково это – жить в стране во время кардинальных перемен, во время перехода от авторитаризма к полной демократии, когда можно всё, когда полная свобода – свобода и на мысли, и на действия. И даже свобода убийства.

Странное знакомство.

Состоялось это моё не совсем обычное знакомство с господином С. в небольшом уездном городке в… Впрочем, это не так уж важно, как называется губерния, да и сам городок, куда забросила меня судьба в виде несчастного случая. Как известно каждому, в государстве Российском все уездные городки мало чем отличаются друг от друга: все они зелены, уютны своей тихой патриархальностью, необычайно удобны для жизни и страшно скучны…

Мой старый друг — неистребимый романтик и любитель всякой экзотики, — предложил мне провести часть отпуска вместе с ним в конном походе по глухим уголкам центральной части России, кои ещё в небольшом количестве непонятно каким образом сохранились в этих местах вместе со всей своей нетронутой заповедной природой.

Я ничего не имею против экзотики. Каждый отпуск мы с женою проводим недельку-другую в какой-нибудь экзотической стране. В прошлом году, например, мы почтили своим присутствием Сиам, в позапрошлом — Бразилию. Один раз мы даже рискнули, и провели недельку в ужасном Майами-Маркс среди американских пролетариев. Там мы от всей души"наслаждались""расторопным"американским сервисом и на каждом углу отбивались от разных назойливых и подозрительных личностей, страстно желавших обменять свои тростниковые доллары на наши полновесные червонцы и выпрашивавших сувениры в обмен на ужасный ром. Короче говоря, я отнюдь не против экзотики, но только, когда её наблюдаешь через окно туристского автобуса. Перспектива же две недели — одну пятую часть своего и так не слишком продолжительного отпуска провести, трясясь в седле и вдыхая ароматы конского пота, меня мало прельщала.

С другой стороны, небольшая встряска мне тоже не повредит.

Дело в том, что по давно сложившейся традиции… А надо заметить, что я мало приветствую эту традицию и всеми силами стремлюсь свести её на нет. Так вот, по давно сложившейся этой нелепой традиции, основную часть отпуска мы с женою проводим в гостях у тёщи.

Вы, конечно, знаете эту породу людей, проводящих остаток своих дней, как они сами говорят, на побережье в Крыму. И если вы их хоть немного знаете, то должны очень хорошо понимать, почему я без всякого восторга провожу свой отпуск в доме этой старой матроны, которую угораздило стать родной мамашей моей уважаемой супруги, а заодно и моею тёщей.

Я уже сейчас вижу, как мы будем по вечерам сидеть на веранде её дома, пить чай с кизиловым вареньем, безуспешно пытаться составить партию в бридж и слушать бесконечные вздохи и жалобы. Жалобы на вконец распоясавшуюся прислугу из француженок, на торговцев-турок, безжалостно взвинчивающих цены, и на молодёжь, потерявшую всякий стыд и забывшую об элементарных нормах приличия. Хотя молодёжи, кстати сказать, в этом заповеднике раритетов совсем немного. И в основном, это дети и внуки проживающих там поборников нравственности, вроде моей тёщи. Потом она преподнесёт нам жуткий рассказ о каком-нибудь происшествии, связанном с импортной техникой, которой ни на йоту нельзя доверять и которой она ужасно боится, каждый раз повторяя, что доверяет только отечественной технике. При этом она скромно умалчивает, что её отец и муж оставили ей после своей смерти солидный пакет акций Русского Металлического Общества, от коего, как я очень сильно подозреваю, нам с женою никогда ничего не обломится.

Дело в том, что у моей жены слишком много родных сестёр и братьев, а также разных кузин, кузенов, тётушек, дядюшек и прочих, не в меру прожорливых племянников с племянницами. И это — вторая причина, по которой я так не стремлюсь посещать этот дом. Наблюдая их всех уже довольно длительное время, и, невольно сравнивая их с собою и своею избранницей, я, право, вырастаю в собственных глазах. Мне просто омерзительно видеть, как вся эта свора оголодавших родственников лебезит, сюсюкает и кидается выполнять всякую безумную прихоть выжившей из своего жалкого умишки старушенции. Да я лучше останусь без наследства и буду жевать один хлеб с ветчиной, чем стану потакать капризам старой ведьмы.

В общем, вы понимаете, почему я связался с лошадьми. Просто-напросто я решил, что если я проведу какое-то время в обществе своего старого друга и пары лошадей, наслаждаясь умной беседой, вспоминая проделки, совершённые в молодости, удя рыбу в прозрачных реках и ухаживая за сельскими красавицами, всё это хоть как-то компенсирует мне время, бесполезно потерянное в Крыму.

За завтраком я сообщил жене, что намереваюсь провести пару недель, по-Тургеневски отдыхая на русской природе. Поведав ей о замысле моего друга, я сказал, что твёрдо ещё не решил, пойдёт ли мне это на пользу, и вопросительно посмотрел на неё. Жена слегка улыбнулась, явно читая мои потаённые мысли, что, очевидно, свойственно всем умным жёнам, и ответила, что прогулка верхом, несомненно, пойдёт мне на пользу. И будет совсем неплохо, если я приеду к её"маман"посвежевшим и повеселевшим, как любимый зять, приехавший в отпуск к любимой тёще, а не мрачным и угрюмым, как висельник, восходящий на эшафот.

Так начался мой отпускной сезон.

Мы с другом, как и было запланировано, прибыли в этот городок — начальную точку нашего маршрута и начали готовиться к походу.

И всё было бы отменно, и отдых бы мой, возможно, удался бы на славу, кабы не своенравие этого нахального жеребца по кличке Валет. Он почему-то невзлюбил меня с первого взгляда, и при второй попытке оседлать это невоспитанное животное, он дико заржал, взбрыкнул, встал на дыбы и сбросил меня наземь.

Таким образом, я и оказался лежащим со сломанной ногой в этой чёртовой уездной больнице, умирая со скуки, в то время как довольный жеребец был отведён на конюшню развлекаться со своими подружками, а мой приятель, убедившись, что смертельный исход мне не грозит, нашёл себе других попутчиков — таких же бродяг как и он сам, и отправился с ними по намеченному нами маршруту.

Я терпеть не могу лежать в больнице. И когда на следующий день после несчастного случая моя дорогая супруга пожаловала ко мне, я ей так прямо и заявил. После этого я её по-человечески попросил забрать меня домой, но она только улыбнулась и ответила, что у меня кроме сломанной ноги ещё и лёгкое сотрясение мозга. Стоявший рядом с нею врач — длинный бородатый субъект совершенно пиратского вида, которого не мог замаскировать даже белый халат, кивком головы это подтвердил. Ясное дело! Они уже успели промыть ей мозги и наговорить кучу всякой чепухи вроде того, что я чуть ли не при смерти.

Пробыв со мною пару часов, в течение которых она убедилась, что я особо ни в чём не нуждаюсь и вопрос о завещании поднимать ещё слишком рано, моя милая жёнушка поцеловала меня на прощание и отправилась восвояси, отвечая на мои настойчивые требования забрать меня домой лишь лёгкой улыбкой.

А я-то знал истинную причину, по которой эскулапы отказывались выпустить меня на волю. Ещё накануне приезда жены я выяснил, что во всём отделении травматологии я являюсь единственным пациентом, и эти господа в белых халатах решили, очевидно, попрактиковаться на мне вволю, дабы не утратить своей квалификации. К тому же, вероятно, им нужно было оправдать свой неоправданно раздутый бюджет, для чего они и принялись пичкать меня абсолютно ненужными мне лекарствами.

Единственное, что меня хоть как-то здесь поддерживает, так это то, что пища тут вполне съедобная, что в общем-то естественно, так как впоследствии я выяснил, что в больнице вообще мало пациентов, а тех немногих"счастливцев", кого угораздило в неё попасть, кормят пищей, приготовленной в соседнем ресторане.

Кому-то может показаться, что я слишком привередничаю, что отдельная палата с кондиционером, телевизором, телефоном и холодильником — это не так уж и плохо. Кто-то, может быть, скажет, что ресторанные блюда вместо больничных и обходительность медперсонала — явления хоть и не совсем привычные в наше время, но ничего удивительного в этом тоже нет. Что ж, я согласен. Но попробуйте полежать в больничной палате пусть и с кондиционером в середине лета, когда за окном шумит столетний сад и душа просто рвётся наружу! На кой чёрт мне нужен кондиционер, когда хочется подышать нормальным, свежим воздухом?! И приветливостью и обходительностью персонала я тоже сыт по горло! Когда они беспрестанно докучают тебе вопросами:"Не нужно ли вам чего-нибудь?"да"Удобно ли вам?", то создаётся впечатление, что они сами себе хотят показать свою необходимость и то, что они совсем не зря регулярно получают дважды в месяц приличное жалованье и премиальные, как это у них водится…

Однажды после обеда я ломал голову над тем, куда вложить часть отпускных: в акции концерна Сикорского-Туполева или в Общество Нефти и Газа.

В тот момент, когда я усиленно ломал голову над этой сложнейшей задачей, раздался телефонный звонок. Я взял трубку и услышал голос своего директора.

Вы представляете?! Человек, на которого я как последний оратай вкалываю по восемь часов четыре с половиной дня в неделю, не давал мне покою даже в отпуске и даже тогда, когда я лежу в больнице! Он, видите ли, сочувствует моему несчастью! Затем этот кровопийца поинтересовался, не нужно ли мне чего-нибудь и заверил меня, что как владелец и глава фирмы, он полностью оплатит моё лечение и лист временной нетрудоспособности, а две недели несостоявшегося отпуска я могу взять в любое удобное для меня время или присоединить их к моему отпуску. Начальник сказал мне, что сообщил это всё уже моей супруге, и она ответила ему, что, скорее всего я соглашусь на последнее. Это значит, что мне придётся целых две лишних недели торчать у тёщи в Крыму, слушая её оханья и дурацкие советы не приближаться близко к лошадям. Экий пестун! Он там соревнуется с другими, подобными ему эксплуататорами, у кого из них работники живут лучше, обеспеченнее и социально защищённее, а мы страдай от их идиотской любезности и чрезмерной обходительности.

Напоследок этот негодяй сказал, что если мне всё-таки что-то нужно, то он немедленно пришлёт мне это со своим водителем, а когда меня выпишут из больницы, он пришлёт за мною свой лимузин. Это уже не лезло ни в какие рамки! Он хотел меня окончательно доконать и вырядить на всеобщий посмех! Кто в наше время ездит в лимузинах кроме новобрачных и покойников?

Я сдержанно, скрепя зубами поблагодарил начальника, решительно отказавшись от лимузина, положил трубку и вызвал медсестру. А когда она появилась, я поставил ей ультиматум, заключавшийся в том, что ежели они сию же секунду не предоставят мне халат и инвалидную коляску для прогулок, то я откажусь принимать пищу. Встревоженная моим решительным видом медсестра мгновенно скрылась за дверью.

Утром следующего дня я сидел в тени кустов сирени возле небольшого столика, на котором лежал ворох свежих газет, и просматривал одну из них. Ничего сенсационного она не сообщала — те же события, что и всегда. В Турции прошли демонстрации, участники которых требовали убрать из зоны проливов наши военные базы. В Киеве, Варшаве, Москве и Петрограде прошли несанкционированные митинги и шествия выходцев из Африки и Азии с требованиями оградить их от нападок черносотенцев, и полиция с жандармерией вынуждены были навести порядок на улицах, а газеты, причём как правые, так и левые, обрушились с критикой на них. Левые упрекали власти за излишнюю жестокость при разгоне демонстраций, а правые за лёгкость и неконтролируемую выдачу видов на жительство всем, кому попало. Командующий Русской Миротворческой Миссией заявил, что Российские войска в самое ближайшее время могут начать постепенную эвакуацию из Северной Ирландии, поскольку напряжённость там между католиками и протестантами в последнее время значительно спала. Американцы опять просят Россию простить им долги распавшегося Союза Коммунистических Штатов Мексики.

Над последним сообщением я задумался. Интересно, что было бы, если б Маркс в своё время не отправился в Америку наблюдать там быстро развивающийся капитализм и создавать свой Коминтерн, набранный в основном из латиноамериканцев и бывших чернокожих рабов, а его русские приверженцы, спустя пару десятилетий, не переселись бы в Америку разжигать мировую революцию, мечтая разжечь её затем на всём Земном шаре, в том числе и в России? Тогда, пожалуй, Мексика не стала бы оплотом мирового коммунизма и не смогла бы оттяпать от Северо-Американских Штатов большую часть территории. А у России, возможно, появился бы конкурент на международном рынке. Я вспомнил о своих деньгах, вложенных в акции наших компаний, и поёжился от неприятных мыслей, но тут же их и отогнал. Ерунда это всё — у нашей техники нет и не может быть конкурентов — старая ведьма права. И не важно, поехал бы Маркс в Америку или нет.

Мои размышления прервал неожиданный шорох и треск кустов. Я поднял глаза и спустя мгновение увидал появившегося на поляне человека. Продравшийся через кусты незнакомец заметил меня и остановился как вкопанный, устремив на меня несколько испуганный взгляд.

Это был высокий, худощавый человек лет сорока-сорока пяти с темными всклоченными волосами, трёхдневной щетиной на бледных, впалых щеках и тёмными, какими-то, я бы сказал — беспокойными глазами. Несколько секунд он молча меня разглядывал. Я, в свою очередь, посмотрел на него с присущими мне дружелюбием и радушием. Судя по запахнутому халату и пижамным брюкам, это был свой брат — больной, очевидно, недавно ставший пациентом нашей"санатории", так как вчера вечером я его на прогулке не видел. Впрочем, спустя несколько секунд я понял, что ошибся. Вид его не слишком опрятного халата свидетельствовал, что пациентом он был не таким уж новым. Я внимательнее присмотрелся к его халату. Заметив на нём несколько сальных пятен, я задался мыслью, почему ему не поменяют одеяние? И почему у него трёхдневная щетина на лице? А этот беспокойный взгляд, эта едва уловимая нервозность? Откуда он взялся, чёрт возьми?

Незнакомец, между тем, казалось, малость успокоился, увидев, что я сижу с загипсованной ногой в инвалидном кресле, но всё же ещё с какой-то тревогой посмотрел мне в глаза, потом огляделся по сторонам, как будто к чему-то прислушиваясь, и опустился на скамейку у столика, сев как раз напротив меня.

Во время всех этих действий я заметил, что странный пациент постоянно прижимает к груди левую руку с длинными, тонкими и бледными пальцами. Так обычно сердечники держаться за грудь. Взяв правой рукой газету, он жадно посмотрел на её название, словно ожидал увидеть там что-нибудь необычайное, и тут же бросил её обратно на стол.

— У вас закурить не найдётся? — совершенно неожиданно прозвучал его вопрос, заданный с какой-то безнадёжной интонацией глухим, слегка хриплым голосом.

— Отчего же, сделайте одолжение, угощайтесь, сударь, — любезно предложил я ему своих сигарет.

Незнакомец посмотрел на меня так, будто я над ним издевался, но, увидев на моём лице только дружелюбную улыбку, тотчас же успокоился и взял из протянутой мною пачки сигарету.

— Я ещё одну возьму? — вопросительно взглянул он на меня.

— Да ради Бога, берите, сколько пожелаете, — дал я ему прикурить от своей зажигалки и сам закурил. — Однако же вам это не будет слишком вредно? — кивнул я на его грудь, подразумевая его сердечную болезнь.

— Да нет, мне уже хуже быть не может, — взял он из пачки несколько сигарет, спрятал их в карман и с видимым наслаждением затянулся.

Теперь мне стали хорошо понятны его беспокойство и безнадёжность в голосе.

Вот уже почти целое десятилетие страна и общество ведут с нашим братом-курильщиком непримиримую борьбу, лишая нас законного права удовлетворять свои потребности тогда, когда нам захочется и где нам захочется. Было ясно, что бедняга изголодался здесь по табачному дыму и, по всей вероятности, не курил целых несколько дней, пока не встретил меня — единственного, возможно, курильщика, в этом заведении кроме него самого.

Выкурив целую сигарету, незнакомец вытащил из кармана и другую и, попросив у меня зажигалку, снова закурил.

— Вашему сердцу это не повредит? — вежливо поинтересовался я.

Незнакомец махнул рукой.

— У меня совершенно здоровое сердце.

Я счёл не совсем тактичным спрашивать у него, с чем же он лежит в больнице и замолчал, делая вид, что безумно заинтересовался газетной статьёй.

Утолив никотиновый голод, незнакомец вновь взял в руки газету, рассеянно повертел ею и, не разворачивая, бросил обратно. Затем, не обращая внимания на моё занятие чтением, он бесцеремонно спросил, как меня зовут. Было очевидно, что этот человек что-то держит в себе, что ему хочется о чём-то поговорить со мной. Что ж, я был не против. К тому же, этот неизвестный заинтересовал меня с первой же секунды его появления на поляне. Заинтересовал какими-то непонятными загадочностью и странностью, исходящими от него. Поэтому я с готовностью отложил газету в сторону, перестав делать вид, что внимательно изучаю её, и назвал своё имя. Незнакомец огляделся по сторонам, словно хотел убедиться, не подслушивает ли нас кто-нибудь, снова прислушался и, взяв с меня обещание никому не рассказывать о нашем знакомстве, назвал своё имя.

Так как я всегда стараюсь сдерживать свои обещания, тем более твёрдые обещания и не касающиеся моих взаимоотношений с тёщей, то я обязательно его выполню и в дальнейшем буду называть моего нового знакомого господином С.

Итак, открыв тайну своего имени, господин С. немного помолчал, вероятно, давая мне прочувствовать всю значимость этого нерядового события, и задал мне вопрос, звучавший после всех этих таинственных приготовлений несколько нелепо.

— Ну, и как вам здесь нравится? — осведомился он с такой учтивостью, что я невольно почувствовал себя на светском рауте в окружении субъектов вроде моей тёщи.

Я немного подумал и осторожно ответил:

— Конечно, это не семизвёздочная гостиница с апартаментами для купцов первой гильдии, но для больницы уездного масштаба вполне приемлемо.

— Да я не о том совсем, — раздражённо прихлопнул он рукой по газетам. — Я спрашиваю, как вам вообще здесь живётся.

— Вообще? — не понял я, к чему он клонит. — Вы имеете в виду, как мне живётся в этом городке? Вообще-то, я не местный…

— Да нет же! — перебил он меня. — Я имею в виду эту страну, эту планету, чёрт бы её побрал!

Признаться, такой постановки вопроса я никак не ожидал. Конечно, иногда, как и всякий мыслящий индивидуум, я задумываюсь над глобальными проблемами — не без этого, но всё же, всё же…

— Если вы имеете в виду то, как мне живётся в этой стране, то, как бы вам сказать, — не знал я с чего начать. — В общем и целом, разумеется, до полного благоденствия ещё далековато. В обществе существуют, к сожалению, ещё определённые проблемы…

— Какие проблемы? — снова бесцеремонно перебил меня господин С.

Я с изумлением посмотрел на него. Откуда этот бедолага свалился? С Марса, что ли?

Ну, например, — осторожно начал я. — Например, налоги у нас, я считаю, да и не только я, слишком завышены. В результате, профессор в университете получает жалованье чуть большее, чем лаборант, ну и молодёжь, разумеется, не желает учиться. Зачем становиться врачом, если на медсестру нужно учиться меньше, ответственности тоже меньше, а жалованье почти такое же, как у хирурга. Да и вообще, зачем идти куда-то работать, если пособие по безработице позволяет неплохо жить, и каждый год ездить непонятно отчего отдыхать на море? А пособие это, между прочим, платится из моего кармана, — начал я распаляться. — Всю чёрную работу в стране выполняют иностранцы, и они уже начинают заявлять о своих правах и со всем этим тоже надо что-то делать, потому что в столицах, да и в других крупных городах есть кварталы, словно перенесённые к нам откуда-нибудь из Африки или Азии. Да и европейцы, приезжая сюда на заработки, ведут зачастую себя по-свински. Опять же итальянская и немецкая преступность, а после распада коммунистической Америки ещё и американская мафия. Да и другие проблемы тоже есть. Вечная проблема отцов и детей. Молодёжь, как я уже говорил, учиться не желает. Для них бесплатные университеты, да ещё и стипендии платят — только учись, а они предпочитают проматывать родительские состояния, — вспомнил я тёщу и племянников своей супруги. — В общем, проблем в обществе полным-полно.

Господин С. достал из кармана своего халата мятую сигарету, нетерпеливым жестом потребовал у меня зажигалку и, прикурив, нервно засмеялся и спросил:

— И вы называете это проблемами?

— Конечно, — снова удивился я. — А вы разве не считаете всё мною перечисленное проблемами?

Мой новый знакомый засмеялся хриплым голосом и вдруг, резко прервав смех, совершенно серьёзным голосом ответил:

— Да вы тут даже не подозреваете, что такое настоящие проблемы.

Он снова замолчал. Я посмотрел, как он быстрыми, нервными движениями стряхивает пепел прямо на траву, несмотря на то, что рядом со столом стояла урна и, не выдержав, задал вопрос, подозревая, что молчание может затянуться надолго.

— Ну, и что же такое, по-вашему, настоящие проблемы?

Господин С. посмотрел на меня так, словно ему известно что-то такое, что никак недоступно простым смертным вроде меня, и, голосом, полным превосходства, ответил:

— Настоящие проблемы, это когда всю страну бросает то в жар, то в холод, а простого человека какой-нибудь идиот горе-изобретатель забрасывает неизвестно куда, вот это настоящие проблемы.

Господин С. опять замолчал, а я изо всех сил старался хоть что-нибудь понять из его не совсем вразумительного ответа.

Пока я силился осмыслить сказанное им, он попросил у меня ещё сигарету и снова заговорил:

— Как вы думаете, каково это в один миг вдруг перенестись из весны сразу в осень и оказаться без денег, без родных, знакомых одним-одинёшеньким? Хорошо ещё хоть язык оказался родным, а то бы совсем пропал. Да-а, — протянул господин С. и немного подумав, продолжал разговор как бы сам с собой. — Язык вроде тот же самый, а говорите вы по-другому, не по-нашенски, — улыбнулся он. — И сами вы чудные, хоть и до неприличия богатые. А люди вроде такие же. И даже улицы у вас также названы. Я тут узнал, что наша больница находится на улице имени Павлика Морозова, — посмотрел он на меня. — Честно говоря, я удивился. Как-то это не вяжется с тем, что я о вас узнал и тем, что вы таким именем назвали улицу.

Я в свою очередь сам не на шутку удивился: откуда, чёрт побери, взялся этот чудак, если не знает таких простых вещей?

— Да ведь его история известна каждому, — ответил я господину С. — Разве вы не знаете, что он перевернул всю нашу жизнь? Как вы можете не знать, что именно благодаря ему, наша страна стала самой могущественной державой в мире?

Я кратко рассказал господину С. то, что известно каждому школьнику. Я напомнил ему слова классика о том, как в России раньше воровали. Я рассказал ему о том, как отец Павлика, будучи бедным человеком, украл мешок зерна для того, чтобы купить сыну велосипед, о котором тот так мечтал, а мальчик, не вынеся такого позора, покончил жизнь самоубийством. Я рассказал, как этот случай потряс общество. Рассказал о сотнях, а может быть и тысячах последователях молодого человека — таких же юных, как и он сам, которые стали гибнуть каждый день, узнав, что их родители воруют. Рассказал, как вся страна пребывала в шоке после этой волны самоубийств, и как с тех пор в стране исчезло всякое воровство. Я напомнил своему собеседнику, что сейчас на вора смотрят не как на преступника, а как на психически нездорового человека, причём совсем неважно, что он украл: пачку ли сигарет в автомате, кошелёк из сумочки, телевизор из чужой квартиры или зарплату у своих работников.

Во время рассказа я видел, как менялось выражение лица у моего слушателя. Сначала он смотрел на меня с превосходством, сменившимся заинтересованностью, изумлением и, наконец, в завершение моего рассказа, я увидел на его лице растерянность, наблюдавшуюся, впрочем, не так долго, ибо, когда я закончил свой рассказ, мой собеседник немного помолчал, а затем неожиданно рассмеялся и сказал:

— Нет, всё-таки вы и в самом деле другие. Вот бы уж не подумал…

О чём бы он ни подумал, я так и не узнал из-за нового приступа смеха моего собеседника. Меня, признаться, этот несвоевременный смех несколько покоробил. Я сам, конечно, не праведник, и моя жена иногда считает меня даже циником, но есть всё же вещи, над которыми смеяться порядочному человеку не следует.

А господин С. между тем, вдоволь насмеявшись, снова посерьёзнел и медленно, с какой-то мечтательностью в голосе, произнёс:

— Да-а, хотел бы я, чтобы вы хоть на день оказались у меня дома. Жаль, что это невозможно.

— Почему же это невозможно? Вы что, прибыли издалека? — прервал я молчание, грозившее снова надолго затянуться.

Господин С. посмотрел на меня с грустью в глазах и совершенно серьёзным голосом ответил:

— Вы даже представить себе не можете из, какого я далёка.

Оглядевшись по сторонам и слегка перегнувшись ко мне через стол, понизив голос, он спросил:

— Вы, конечно же, знаете, как устроена Вселенная? По крайней мере, вы должны знать, как устроена Солнечная система.

Такой странный вопрос вторично в течение нашего разговора застал меня врасплох и, опешив, я сначала только утвердительно кивнул головой, но потом всё-таки спросил:

— Простите, но причём тут Солнечная система?

Господин С. загадочно посмотрел на меня и, усмехнувшись, ответил вопросом на вопрос:

— А вы что, предпочитаете версию параллельных миров?

Никакой версии я не предпочитал. Тем более, версии параллельных миров. Я же не подросток, начитавшийся фантастики. И уж тем более я не сумасшедший. Я просто хотел знать, откуда взялся этот странный человек. Впрочем, ответ я сразу же и получил.

Понизив голос чуть ли не до шёпота, господин С. поведал мне совершенно невероятную вещь. Он рассказал мне, что на одной орбите с Землёй вокруг Солнца вращается ещё одна планета. Она тоже обитаема и, более того, почти точная копия нашей Земли: такие же континенты, океаны, растительность, животные, птицы; там живут такие же люди, говорящие на таких же языках, там есть такие же государства, но вот только жизнь людей там во многом отличается от нашей. Естественно, мы не можем наблюдать эту планету, также как и её обитатели не могут наблюдать нас из-за того, что между нами всегда находится Солнце.

Я должен твёрдо заявить, что ни на йоту не поверил господину С. Я даже засомневался: в своём ли он уме.

Немного помолчав, переваривая услышанное, я спросил:

— Вы хотите сказать, что вы с той планеты, которая сейчас находится по ту сторону Солнца?

— Вы догадливы, — ответил господин С. — Именно это я и хочу сказать.

Я недоверчиво покачал головой, пытаясь вспомнить гимназический курс астрономии и опровергнуть нелепые домыслы моего собеседника. Я пытался вспомнить всю эту небесную механику, доказать ему невозможность его теории, сославшись на Закон всемирного тяготения. В моей голове были какие-то мысли о массах планет, скорости их вращения, о приливах и отливах, но всё это было как-то несвязно, зыбко и расплывчато, как в тумане.

— Хотелось бы вам верить… Но… Как вы можете доказать, что там вообще есть какая-то планета, — как можно мягче, чтобы не обидеть своего собеседника, спросил я. — Не говоря уже о том, что вы появились с той планеты. Позвольте вас спросить, разве это возможно, даже если допустить, что она действительно там находится. Кстати, а как вы её называете?

— Как и вы, мы свою планету тоже называем Землёй, — без тени смущения ответил господин С. — Я понимаю, что всё это звучит для вас странно, и вы мне не верите. Я и сам с большим трудом верю во всё это. Но так уж получилось, что я оказался на вашей Земле. Доказать я вам ничего не могу, да и не вижу в этом смысла.

С минуту посидев тихо, как будто к чему-то прислушиваясь, господин С. вытащил вдруг из-за пазухи толстую тетрадь, между листами которой была заложена газета, и я понял, почему он всё время прижимал руку к груди.

— Я могу дать почитать вам вот это. Эти записи — мои воспоминания. Они, да ещё вот эта газета — единственное, что у меня осталось от прежней жизни. Можете, кстати, считать газету доказательством существования другой планеты. В вашей жизни я таких газет не встречал, — с грустной улыбкой на устах, протянул он мне свою тетрадь.

Я с любопытством принял тетрадь, а господин С. встал со скамьи, снова как будто к чему-то прислушиваясь.

— Вы ведь в том корпусе лежите? — махнул он рукой в сторону моего корпуса.

Я согласно кивнул головой: — Да.

— Ну, так я вас там найду или… Лучше, пожалуй, будет встретиться нам здесь.

— Когда? — протянул я ему заметно опустевшую пачку сигарет, жестом показывая, что он может взять её всю.

— Не знаю, — пожал он плечами. — Я здесь надолго. Да и вы, наверное, не скоро покинете это заведение. Давайте встретимся, скажем, дня через два.

Господин С. направился с поляны, но вдруг остановился, резко обернулся и, подойдя ко мне, заговорщическим тоном попросил:

— Я вас очень прошу никому не рассказывать о нашем знакомстве и о том, что я вам рассказал. И мою тетрадь тоже никому не показывайте. Так будет лучше для меня, да и для вас тоже.

Мой новый таинственный друг быстрым шагом пошёл прочь с поляны, а я вспомнил, что хотел его ещё спросить и выкрикнул ему вдогонку свой вопрос:

— А как вы всё-таки здесь оказались?

— Там всё узнаете, — обернувшись, показал на тетрадь господин С. и, не останавливаясь, скрылся за кустами, а я развернул газету…

Это оказалось более чем занятно. Проштудировав всю газету, я с жадным любопытством раскрыл тетрадь незнакомца и впился в текст, написанный не слишком разборчивым почерком… Всё это было слишком невероятным… Невероятным и совершенно фантастичным, чтобы быть правдой…