Дети Рода

Сергей Богомолов

Эта история о смелой девочке, распущенном подростке, разваливающейся стране и людях, что отдают жизнь за жизнь, а смертью платят за смерть, пришла к нам из другого мира. Оттуда, где люди рано взрослеют и рано умирают, где предки ещё помогают, а потомки ещё не отвернулись. Кому-то она покажется странной, кто-то скажет, что она слишком жестокая. Мне же она видится интересной и поучительной, потому и записал я её без всяких изменений, сокращений и дополнений именно такой, какой узнал сам!

Глава 4. Последняя надежда

Уже возле самых ворот Залеса Гор оглянулся и с возвышения холма, на котором стоял город, увидал полный масштаб картины. Длинные змеи повозок, людей и скота тянулись в южном направлении, чётко выделяясь на снежном фоне до самого леса. Только под самыми стенами все они соединялись в огромный поток. И казалось невероятным, что вся эта масса сможет уместиться за стенами маленького городка.

Однако ничего, каждый род имел в Залесе собственное подворье и хоть и в великой тесноте, забив все возможные помещения, как-то размещались. Также по приказу старейшин и наместника вскрыли все торговые лабазы и постоялые дворы, да и дворец наместника не стал пустовать в общей беде.

На общем собрании вождей, где от рода Весеннего неба присутствовали старейшина Ливень и сотник дружины Хмур, выбрали главного воеводу, распределили объём работ и места ответственности на стенах. Дружина рода, в которой осталось всего сорок воинов, вошла в подчинение вождю Репею из рода Цветущего луга, что был братом Ромашки, жены Грома, и сразу ушла на стены, малость освободив место.

Да и остальным в первое время нашлось много работы, стены засыпали снегом, вставляя в него понизу заточенные жердины, потом сверху заливали водой превращая ров под стенами в огромную скользкую ледяную горку, ощетинившуюся острыми кольями. Еду приносили прямо к рабочему месту, на подворье возвращались лишь чтобы, свалившись в углу, поспать мертвецким сном, совершенно забыв про тесноту. Так что на следующий день Гор остро завидовал дружинным, что расхаживали себе на стенах, или просто спали.

— Поганы! Поганы! Поганы! — разнёсся по стенам, удаляющийся с каждым повтором, крик — Эй, бегите к воротам! — с прясла стены, под которой Гор работал, свесилась голова дружинника — Живо! — замахал он руками.

Кто-то уже побежал, другие ещё продолжали ускоренным темпом опустошать сани, наполненные снегом, освободившиеся уже мчались к воротам. Гор выбрался изо рва и посмотрел вдаль: по дороге скакал одинокий всадник, размахивая красным полотном — «Ещё есть время!» — и раб кинулся к ближайшим саням со снегом — «Жалко же, раз-уж приволокли!»

Старый опытный вождь Клён Высокое дерево, а теперь ещё и выбранный воевода Залеса, поднялся на надвратную башню в сопровождении наместника Бура и окинул взглядом раскинувшуюся перед глазами даль. Поганы выливались из леса сразу с нескольких направлений и постепенно затапливали всё видимое пространство. Располагались, ставили свои юрты, разжигали костры, готовили себе пищу и волокли длинные жердины для вязки лестниц. Некоторые с гиканьем уже проносились мимо стен, выкрикивая ругательства и грозя плётками. А перед самыми воротами, чуть дальше полёта стрелы, захваченные по дороге неосторожные салавы, превращённые в рабов, зачем-то рыли яму и строили непонятные конструкции. Клён нахмурился, он догадывался что это такое.

— Целое море! — ошеломлённо произнёс наместник — Может удастся договориться?

Клён только поджал губы, даже не оглянувшись на чиновника.

— А вон и переговорщики едут! — произнёс Репей, чья дружина, вместе с усилением из других родов, охраняла эту башню и ближайшие прясла стены.

— Эй! Кто тут у вас главный? — крикнул молодой поган, подъехав ближе. Основная группа ханов, остановилась несколько позади. А ещё дальше, под охраной конников, поганы зачем-то пригнали нескольких связанных пленных.

— Вождь Клён Высокое дерево! — склонившись за стену башни выкрикнул Клён.

— Хан Тур, вождь Степных быков и повелитель всего левого когтя — поган указал плёткой назад, явно имея ввиду чуть выдвинувшегося вперёд немолодого всадника — а также ханы других когтей и вожди, приветствуют тебя — с усмешкой договорил он, не сочтя нужным представлять остальных — и предлагают: отдайте пятую часть всей скотины, всего богатства и всех людей что есть в этом городе, и мы уйдём. Если нет, то мы возьмём всё! Весь ваш скот и ваших людей, всех ваших воинов мы убьём, а город сожжём. Ваших вождей мы заставим жрать дерьмо, а ваши дочери и жёны будут нас ублажать пока мы не продадим их в рабство?!

— Берите всё что сможете — мрачно ответил Клён — только не подавитесь!

— Своим ответом ты обрёк вот их на муку и смерть — всадник показал на связанных пленников — это оставшиеся в живых воины, что так упорно защищали заставы. Пусть вашим вождям ихняя участь будет уроком, они дадут вам время подумать. Как только последний умрёт, начнётся штурм! А если ты надеешься на помощь, то зря — вновь усмехнулся поган — ваш Великий воевода Бешеный не придёт, у него есть дела поважнее! — и он развернул коня поспешно удаляясь.

— Скажи своим ратникам беречь стрелы! — негромко и непонятно приказал воевода, повернувшись к Репью и стал спускаться с башни словно ничего не произошло.

— «Зачем? Что они дураки просто так стрелять?!» — пожал тот плечами и, проводив взглядом воеводу, снова повернулся лицом к противнику, туда же, куда не отрывая взгляда уставился наместник.

Ханы уже отъехали, остались только копошащиеся рабы коих подгоняли воины, позади них собралась целая толпа поганов, словно на представление, а между ними всё ещё стояли пятеро связанных пленников, грязные, в рваной одежде, их измождённые и избитые лица с такого расстояния было не узнать.

Двоих, самого низкого, совсем паренька ещё, и самого высокого: схватили, раздели до гола и, подтащив к выкопанной рабами канаве, сбросили вниз. Там их руки прибили к брёвнам, вкопанным в землю, так, чтобы их видно было с городской стены.

— Листик! — кто-то охнул, узнав паренька то ли по фигуре, то ли по знакам.

Сверху на канаву бросили пару деревянных досок, и первый же стражник что был рядом, спустил штаны и начал испражняться под громкий хохот стоящих вокруг и ругань не успевших выбраться из ямы поганов! Вскоре над ямой, словно сороки, постоянно сидело уже не менее десятка мучителей, и толпа не убывала, словно вся Поганская орда собиралась загадить именно эту яму. То и дело сменяясь, они поворачивались голой задницей к городу, кричали оскорбления и весело толкались чтобы занять места над самой головой пленников.

— Эй, кушай! Что не вкусно? Смотри салавы, так будет с вашими вождями! — орали они.

Следующего также раздели до гола и привязали к лошади, которую пустили вокруг города. Каждый встречный поган хлестал её плетью, от чего она шарахалась поближе к городским стенам и неслась как угорелая, волоча за собой обнажённое тело, вскоре покрасневшее от начавшей слезать кожи.

— Ставлю залесского раба не больше пяти кругов продержится! ХА-ХА-ХА.

— Салавы! Какова мишень, а? Кто попадёт того не убьём! ХА-ХА-ХА.

— Не стрелять! — прохрипел Репей не с того не с сего охрипшим голосом, откашлялся и заорал, перекрикивая гогот поганов — НЕ СТРЕЛЯТЬ! Чтобы дальше не случилось, не стрелять!

Нового пленника опять, уже стандартно, раздели до гола и вытянув ему руки вверх, подвесили на столбе. Даже со стены чувствовался его ужас, когда палач аккуратно вспорол ему живот и также аккуратно стал вынимать внутренности, так чтобы не повредить, и развешивать вокруг шеи жертвы.

Когда начали раздевать пятого пленника, стало понятно, что это молодая женщина, широкоплечая и мускулистая, так что даже поганы уважительно зацокали языками. Её ноги расставили и привязали к столбцам, а саму животом перекинули через перекладину, закреплённую на этих столбцах. Под шею подложили ещё одну перекладину и привязали к ней руки.

— Ну-ка попробуем салавскую кобылку! — воскликнул первый поган демонстративно снимая штаны и входя в неё.

— Слышь вторую дыру только не порть! — воскликнул второй пристраиваясь за ним — Вдруг она там дева, так я буду первый? А, салавы? Вы в жопу трахаете?! — под хохот увеличивающейся очереди, которая вскоре выросла даже больше, чем к отхожей яме, орал он.

— Я тогда тоже буду первый! — воскликнул третий обходя всю конструкцию с другой стороны.

Репей не успел отвернутся, а дальше уже и не смог. Он увидел, как поган с размаха ударил рукояткой своего меча по губам девы, как та, дергаясь от толчков сзади, сплёвывает кровавые сгустки, а поган раздвинув ей челюсти, кинжалом выбивает и выковыривает остатки зубов и наконец решив, что хватит, вводит ей в рот свой грязный хрен.

Вождь оттолкнулся от парапета и тяжело дыша прислонился к стене. Посмотрел на наместника, тот стоял совершенно бледный и не мог отвести расширенных глаз от происходящего. Пришлось его отдёрнуть и прислонить к лицу горсть снега.

— А вы говорите договориться… — устало произнёс Репей прикрыв глаза, когда наместник немного пришёл в себя.

— Странно — ответил тот отстранённо — не то, чтобы я никогда не видели крови, трагедий или казней. Но одно дело в бою, или за преступление. А тут, просто так, чтобы нас напугать. И, эти же люди и так за нас пострадали, защищали заставы давая нам отсрочку! И теперь новые муки… Может вылазку? — вдруг спросил он с надеждой — Пока дух бойцов не упал!

— Вы же слышали?! Чем дольше они будут мучаться, тем позже будет штурм! — и в отчаянии вождь процедил сквозь зубы — Хотя если про Великого воеводу правда, то какой смысл… — но взял себя в руки и громко добавил всё больше и больше повышая голос — А дух? Пускай смотрят! ПУСКАЙ ВСЕ ВИДЯТ, КАК УМИРАЮТ ГЕРОИ ЗАЛЕСА! — так что дружинники на ближайших стенах встрепенулись и ужас в их глазах стал сменяться ненавистью и решимостью.

Шум, крики и хохот за стеной продолжались всю ночь и всё утро, и до середины дня, когда сменявшие друг друга поганы подустали, да и жертв истязаний становилось всё меньше. А с самого утра на стену потянулись залесцы. Люди молча смотрели некоторое время: кто, сжимая кулаки, кто, пуская слезу, а кто и завывая. А потом также молча уходили, давая взглянуть другим.

— Баб-то хоть не пускайте! — орал сотник Хмур — Им тут неча смотреть! — действительно, на что?

На скучно бредущую лошадь, которую уже никто не подгонял, она просто по привычке устало шла по узкому кровавому следу вокруг города, волоча за собой ободранный окоченевший труп.

На стаю ворон, что, не пугаясь шума и людской суеты, расселась на столбе и уже переставшем дёргаться, едва узнаваемом человеческом теле. Они, громко каркая, уже разодрали его требуху и выклевали глаза, теперь перешли к щекам и распоротому животу.

На отхожую яму, где из густой коричневой массы торчала уже только одна голова. Люди говорили, что молодой парень не выдержал и когда дерьмо добралось до груди, погрузился сам задержав дыхание и больше не показывался. Высокий ещё держался, вытянув вверх подбородок, он тяжело дышал, то и дело отплёвываясь и периодически мотая головой, чтобы стряхнуть сваливающуюся из поганских жоп дрянь.

На деву, её голые ступни уже вмерзли в розовый снег, смешанный с семенем поганов, что вместе с кровью стекало не только по её ногам, но и по подбородку. Похоже даже армия насильников утомилась, поскольку они придумали что-то новенькое.

— Ох держись девка, ох держись! — шептал вождь Репей, нервно сжимая и разжимая ладонь, что лежала на рукоятке меча. Таким застал его наместник Бур, который опять пришёл на южную надвратную башню, словно его сюда на аркане тащили. И тут же пожалел об этом.

К пленнице подвели небольшого конька и теперь заставляли вскочить на неё. Чтоб ему было удобно, столбы задрали чуть повыше, подложив под них пеньки, а на перекладины рядом с жертвой положили доски. Однако конь всё равно скользил по ним, зло фыркал и бил копытами задевая тело женщины и никак не мог попасть своей толстой чёрной колбасиной. Наконец один поган направил её, еле успев отдёрнуть свою руку. Дева захрипела, выгибаясь под навалившимся конём, пока тот сделав несколько резких движений не замер, опустошая себя и наконец не соскочил, задрав хвост под весёлые хлопки поганов. А по ногам поникшей мученицы заструился новый поток неприятной по цвету жижи.

— Эй! Ещё не надумали сдаваться? — весело крикнул давешний молодой поган — Смотрите, ей не долго осталось, потом поздно будет!

— Этот день она всё же нам отдала! — посмотрев на заходящее солнце, тихо проговорил Репей.

— Кто она? — спросил наместник.

Вождь пожал плечами. Но ответ донёсся снизу, молодой парень, похоже раб, стоял на верхнем ярусе стены, возле бруствера, прислонившись к башне.

— Это Буря, дружинник из рода Весеннего неба!

Возле входа в башню на верхнем ярусе было не протолкнуться и Гор решил сначала спуститься на нижний и уже оттуда пройти на лестницу в башню. На нижнем ярусе оказалось довольно-таки темно, в небольшие бойницы, прорезанные сквозь несколько слоёв брёвен, проникало не так много света. И тут было тихо и тесно, дружинники и ополченцы спали вповалку, прижавшись друг к другу и приходилось ступать осторожно, дабы не задеть кого ненароком.

— Ну что, посмотрел? — окликнул спокойный усталый голос седоусого дружинника, он сидел возле самого перехода в башню и чинил стрелы, раскладывая их в одному ему понятном порядке — Так-то брат, воин это тебе не только мечом махать!

Гор глянул в бойницу, хотя уже совсем не хотел смотреть в ту сторону, и неожиданно спросил:

— А если стрелой? — покосившись при этом на крепкий составной лук дружинника.

— Стрелой? Прицельно от сюда не попасть, не долетит — на минуту оставив своё дело, старый воин прищурился — навесом если только? Так неизвестно сколько стрел придётся потратить. К тому ж если убьём штурм начнётся, они своими мучениями нас хранят! — и равнодушно вернулся к своему занятию, сосредоточенно перебирая стрелы.

— Будто у них выбор есть?! — возразил Гор.

— Да, выбора у них нет! Но даже и тогда надо находить в себе силы не звать духов смерти, а наоборот отгонять от себя, так-как чуя её они сами вьются вокруг! — воин говорил так, словно сам испытал подобное — Иногда жить тяжелее чем умереть, но всё равно надо заставлять себя!

— Зачем они это делают?!

— Поганы-то? Пугают, дух твой изничтожают, дабы он маленький стал и бессильный. Встретишься ты потом в бою с поганом и будет он тебе казаться сильным и непобедимым, потому как делает вещи ужасные, на которые ты и решиться не можешь, так-как боишься против духов и мира пойти. А они не бояться, потому и кажутся сильнее! Так, брат, целые города и народы покоряют! Измываются, режут головы беззащитным и запугивают по-всякому, и начинают люди смерти бояться. Кажется, что ничего против силы такой нельзя сделать, и мысли глупые появляются, вроде что откупиться можно, а то и рабство не так уж плохо.

— Как же с таким бороться? — испугался Гор представив себе этакую картину.

— А вместе быть! — просто ответил дружинник — Когда все заодно, и есть на кого положиться, и есть кого защищать, так, чтоб мир вокруг дороже твоей жизни был! Да, тяжело, для того цель нужна, что единит во всём и стремление даёт! Вот тогда самого тебя такие поганы бояться будут!

— Ну чего там? Как там? Расскажи, а? — выйдя на улицу Гор сразу наткнулся на Града, Облако и других ребят. Всех детей такого возраста распределили между башнями, дабы они не болтались без дела путаясь между ногами, а помогали, в основном исполняя роль посыльных.

— А то Молния опять зазналась, выскочила как угорелая и убежала! — объяснил Град.

— Ага, в слезах вся. Слабачка! — подтвердил Облако — А ещё знак духа имеет…

— Наших там мучают, вот и всё! — ответил Гор.

— А как? Сильно? А кого? Много их? — снова посыпались вопросы.

— Как-как?! Страшно! — рассказывать почему-то совсем не хотелось и Молнию он вполне понимал.

Наступившая ночь была лунная, морозная и тихая. Похоже поганы решили выспаться перед боем, оставив только перед воротами охранные отряды за рогатками. Но и те не особо шумели, только жгли костры и тихо переговаривались, даже перед южной башней они больше не трогали единственную оставшуюся ещё живой пленницу. Может зауважали, может стало неинтересно измываться над полутрупом, а может просто брезговали после коня.

— Эй? Жалешцы? Шлышите меня? — со стороны лагеря поганов донёсся даже не голос, а какой-то усталый шамкающий хрип.

— Да! Да! — сразу несколько голосов унеслось в темноту после небольшой паузы.

— Я кажишь шдохну к утру, так вы жавтра держитешь!

Наступила тишина, даже поганы перестали переговариваться, ожидая продолжения этого разговора.

— Счастья тебе среди духов, Буря! — наконец ответил кто-то со стены.

— Тока сама сразу духом не становись, нас подожди! — добавил кто-то весело и дальше посыпалось:

— Ага, мы и поганов прихватим с собой малость!

— Не сомневайся, за тебя отомстим! И за других тоже!

— Гы — когда чуть поутихло, в ответ прилетела жалкая хриплая попытка смеха и после недолгого молчания, просьба — Шпойте братшы, а? Нашу только, дружинную?!

И вот какой-то голос затянул песню, что обычно с удалью залихватски исполняли на пирах и в походах трясясь на лошади. Только на этот раз строго, с выражением выделяя каждое слово:

В конце зимы, с большим трудом, он испытанье сдал,

И вождь, вручив ему булат, дружинником назвал!

Коня, кольчугу и совет он на прощанье получил,

От старика, что гордым воином всю жизнь свою прожил!

Запомни молодец, запомни навсегда:

Смерть в шаге от тебя! Смерть на миру красна!

Подхватили сначала ближайшие дружинники, а припев уже и обычные ополченцы, и проснулись воины, которые спали. Вскоре пела уже вся стена, переполошив поганов, и даже вождь Репей подпевал, и наместник Бур, что так и не ушёл со стены. И никто не заметил, что старый воевода Клён зачем-то поднялся в такое время на башню и тоже нашёптывает знакомые слова:

Жизнь не жалел свою, десятками врагов он клал,

А на плече, в крови врагов, дух битвы расцветал!

Рука точна, булат остёр, в кольчуге тело, много сил.

Совет он помнил и всегда врагам поверженным твердил:

Узнайте же враги, пришли вы не туда:

Смерть в шаге от меня! И ваша смерть красна!

В сраженье, родину храня, дружина полегла,

И воин до конца стоял, в руке свой меч держа!

Лежит израненный один, и вороньё, и нету сил.

И не увидит смерти мир! Тогда, слова он изменил:

Её я не боюсь, ведь прожил я не зря.

И сделав шаг скажу: «За Мир и смерть красна!»

— Что там? — отвлёк Репья тихий голос воеводы — Посмотри, не огонь?

— Может звезда какая, это ж над лесом?!

— Лысая гора в той стороне — вклинился в разговор наместник — оттуда вид красивый и город даже виден. Саму гору не видать, только самую верхушку с башни и можно разглядеть в ясный день…

— Рябина! — воевода Клён обернулся к своей уже немолодой дочери что сама имела взрослых детей, в минуту опасности она снова стала дружинником и теперь исполняла при своём отце роль стремянного — Пошли гонцов на все башни, ко всем вождям! Все дружинники что при конях, пусть собираются на площади! На стенах остаются только ополченцы! И да — остановил он уже дёрнувшуюся было вниз Рябину — Лучших стрелков пускай сюда пришлют! Только чтоб без шума!

Ждали, вглядываясь в освещённое луной пространство всю ночь и только уже под утро, когда далёкий лес сначала окрасился сотнями огней, а потом из него широким полумесяцем появилась рать и постепенно ускоряясь направилась на лагерь поганов, Клён скомандовал:

— Открывай!

Тут же заскрипели тяжёлые ворота. Встревоженные сотни поганов, что находились в охране, засуетились, забили тревогу дабы разбудить остальных, вскакивали на коней и строились в боевые порядки перед рогатками, готовясь отражать вылазку. Они ещё не знали, со своего места им было не видно угрозу, нависшую с тыла.

Сумятицу в их ряды добавило и то, что выскакивающие из ворот дружины салавов, вместо нападения, резко поворачивали вправо и влево и скакали под прикрытием стен, отрезая себя от собственных ворот, которые захлопнулись сразу же, за последним воином, покинувшим город. А повернули в поле дружины, когда достаточно удалились. И только теперь до окружённых поганов докатился страшный удар рати, выскочившей из леса и продиравшейся сквозь лагерь подрубая по дороге шатры и убивая выбегающих в панике врагов.

Сгрудившиеся, непривычные воевать в плотном строю степняки, представляли удобную мишень для лучников со стен, стреляющих навесом, практически не целясь. А уж когда вражеские отряды прижали ближе к городу, бой превратился в недолгое избиение.

— Эгей! Открывайте ворота! — перекрикивая звуки битвы долетел звонкий голосок.

Впрочем, воевода Клён в подсказках не нуждался, он и сам знал, что нужно успеть впустить прибывшую рать и дружины до того, как остальные поганы, наконец, очухаются и наваляться всем скопом.

— Это ж наша Ярка! Ярка! Ярка рать привела! — вскричала толпа, сгрудившаяся по бокам дороги, когда первый всадник, маленький, с широкой улыбкой на отмеченном знаками усталом лице, проехал гулко цокая копытами под башней и оказался в городе.

И тут же чьи-то руки, мощной неодолимой силой, снесли её с седла и впечатали в деревянную стену башни, так что она оказалась приподнята над землёй на уровне старого седого лица воеводы Клёна, что и держал её за грудки, пока за ним проносились дружинники, возвращающие в город, проходили, поддерживаемые товарищами, раненые, и даже внесли совсем какое-то измученное обнажённое тело и положив его на сани, куда-то уволокли.

— Рассказывай! — строго произнёс он, и увидев её растерянность, добавил — Где Великий воевода? Когда рати будут? Сколько? Всё рассказывай?!

— Князь Рат, наверное, где-то через месяц подступит… — неуверенно произнесла она — А это люди Дубского княжества и ещё несколько дружин с запада Залеса присоединились. Сам князь Лад с пешей ратью на границе наших княжеств, остальных вождей собирает и двигается к нам. Ещё он гонца к князю Весу в Сенеж послал, и говорит тот не замедлит и ударит с севера…

— Как ты это сделала? — тряхнул он её — Князья не в жизнь просто так своими дружинами не рискуют? — и видя, что Ярка только упрямо поджала губы, разочарованно прибавил — Ох девка, что-то ты не договариваешь? Надеюсь, Залес сможет расплатиться?!

— Её уговор с моим отцом касается только их и к залесским вождям отношения не имеет! — вокруг оказывается уже столпились другие вожди, а среди них стоял и полковник дубской дружины, сам княжич Строй. Огромный, сильный, великий воин. Он и посчитал нужным вмешаться. Подмигнул Ярке — Ловко она нас тропами провела, так что поганские загонные отряды и не заметили ничего!

Клён тяжело задышал и вдруг прижался к её губам и смачно поцеловал, так, что у Ярки внутри живота что-то сжалось на долю секунды. Затем поставил на землю и приложил палец не к спине, а почему-то прямо к её подбородку, рядом с маленьким блестящим серпиком духа луны, оставляя свой знак в виде небольшой красивой закорючки, словно узелок из тёмно-синих и красных ниток:

— Не я, так дети мои долг тебе отдадут! — серьёзно проговорил он.

Тут же и остальные вожди, передавая её словно вещь друг другу, произносили всякие слова и трогали её лицо и руки ставя свои метки долга на этих единственных открытых участках тела, вгоняя её в смущение. А уж когда и десятки рук других людей потянулись к ней, то она совсем растерялась, не зная куда и деться и взвизгнула увидев, как тянется к ней Гор.

— Ты-то куда лапы тянешь?! Мне ещё метки раба не хватало!

— Ха-Ха-Ха! — вместе со всеми заржал Клён — В дом наместника несите её! Налейте мёда! И метки ставьте по старшинству: от рода и семей, от сотен и десятков, от мастеровых и купцов, от улиц и деревень, так чтобы всем места хватило!

— Точно, точно! — закричал народ — Куда все подряд лезем? И так она мелкая, да ещё и меток духов на ней не сосчитать! Всё одно всем места не хватит! По старшинству! — испуганная Ярка вдруг вознеслась над головами и поплыла на руках орущей и всё больше увеличивающейся толпы в сторону дворца наместника.

Ввалившись в гостевую палату, Ярку сразу водрузили на стол и тут же всучили ковш с медовухой, несколько бочонков которой приказал выкатить наместник.

— За Ярку! За Ярку! — кричал народ и Ярка тоже пила крупными глотками.

— Лейте ещё ей, сколько влезет! Да раздевайте уже! — сняв с захмелевшей Ярки одежду, руки людей потянулись к её телу ставя метки где попало, куда только могли дотянуться. И не переставая тянули к ней ковши с медовухой, чокаясь, доливая ей и произнося тосты одни за другим, после которых нельзя было не выпить.

— За отца твоего Грома, что голову сложил за Залес!

— Эх девка! — смеялся Серый Бобр из рода Лесного зверя суя руку ей между ног и ставя метку на нетронутом ещё не одним мужчиной месте — Не пошла за мня замуж, а я хоть так да пощупаю!

— Пьем за всех дружинников, что Поганов держали на заставах сколько можно!

— А ну безобразник! — перекрикивая смех и гам орала дородная жена наместника замахиваясь кулаком — Бабоньки! Ставьте метки возле лона, а то мужики озоруют!

— За салавов, что под пытками поганов мученическую смерть познали!

— За предков наших и за всех, кто погиб и теперь духами нас хранят!

Ярка в каком-то пьяном угаре всё чокалась да пила, проливая половину на себя и даже уже не понимала, что ей говорят и за что она пьёт. И уж совсем не обращала внимания на руки людей, что лапают и ворочают её туда-сюда, дабы найти свободное место для метки, и суют пальцы в самые неожиданные места.

— За победу пьём и за месть! За месть!

— «Ну почему, за что она так-то?» — Гор бежал по Залесу не разбирая дороги, а вместе с ним, подгоняемые незаслуженной обидой, мчались и мысли. А ведь он так радовался, что победили, и гордился, ведь помощь привела именно она, Ярка из рода Весеннего неба, теперь уже и из его рода. И вместе с остальными ребятами, что были возле южной башни, кричал «Ярка» и руки как все тянул, чтобы отблагодарить, отдать ей часть себя. И на тебе! Ему показали его место, зачем ей его долг, он и так полностью ей принадлежит? Раб!

— Эй, раб! — Гор дёрнулся как от удара хлыстом и растерянно огляделся. Оказывается, он ненароком вбежал в толпу раненых, что расположились возле капища, в ожидании помощи волхвов.

— Ну чего встал, помоги! — добавил Небесное Око, волхв ихнего рода. Он стоял возле саней на котором лежало чьё-то тело, укрытое рогожей. Вокруг стояло ещё несколько добровольных помощников — Только аккуратно, каждый берёт за свою часть и старайтесь лишний раз не шевелить, эй, расступитесь там! — приговаривал он, снимая рогожу и открывая грязное изуродованное тело женщины — Гор не спи, голых баб не видел? Бери левую ногу!

Но Гор смотрел вовсе не на порванную промежность, и не на еле вздымающуюся широкую грудь с похоже сломанными по бокам рёбрами, и даже не на изуродованное лицо, а как-раз на ноги, где на ступнях имелись знаки духов смерти в виде чёрных клякс.

— А, Гор! — Буря с трудом разлепила разбитые губы, открывая беззубый рот — Надеюшь твой здоровенный хрен ешо работает, а то эти мелкие поганы жнаешь как меня ражжадорили?! — громкий хохот дружинников привёл Гора в чувство.

Тело женщины аккуратно внесли внутрь святилища и положили на стол, куда указал жрец. Гор уже собрался выйти, вслед за остальными дружинниками, но Небесное Око остановил его:

— Останься, поможешь! Да и она рядом с тобой себя малость спокойней чувствует.

— Ну хоть помру в тепле — облегчённо сказала Буря.

— Рано тебе ещё — сообщил ей другой волхв, он прикладывал испещрённые знаками руки к разным местам её тела и что-то нашёптывал — духи решили, что не все дела ты здесь закончила! — его ладонь легла на её лоб призывая духа сна, после чего он повернулся к Небесному Оку — Жить будет, ноги только придётся отрезать, духов смерти не побороть! И родить она уже не сможет!

Гора заставили взять ушат воды и тряпкой долго и упорно обмывать израненное тело. Затем навалившись всем своим весом, держать её бёдра, пока жрецы огромным ножом отсекали ноги по колено и с ужасом смотреть как освобождают духов смерти, кинув эти голени в огонь. Потом опять ворочать туда-сюда, обмазывая какими-то гадкими на запах мазями и помогая пеленать, превращая некогда молодое сильное тело в обрубленное недвижимое бревно. А когда всё закончилось и Бурю перенесли в угол на топчан, его усадили рядом, наказав напоить специальным зельем как проснётся, а также кормить, обмывать ежели опорожнится, и вообще по-всякому ухаживать пока не придут бабы из ихнего рода и не сменят его.

— Эта, шлышь? — разбудил его встревоженный голос. Гор и сам не заметил, как заснул, прислонившись к бревенчатой стене — Чего-то ног я не чувштвую?

— Ну — Гор запнулся, он почему-то совершенно не ожидал что именно ему придётся отвечать на такие вопросы — их… В общем нет их! — выпалил он и тут же по-глупому попытался увести разговор на другое, показывая глиняный кувшин — Вот, тебе эту гадость велели выпить!

— А-а — понятливо согласилась она, словно отсутствие ног никак её не волновало, и сделала несколько неуклюжих глотков, после того как Гор аккуратно поднёс кувшин к её губам. Всё-таки пролил, налив ей в рот слишком много, от чего она подавилась. Тут же схватил тряпочку и постарался как можно нежнее протереть её избитый рот и обмороженные щёки — а ничего, не такая уж и гадошть — откашлявшись прохрипела она — шовшем недавно пробовала и похуже! — и хмыкнула, заметив недоумённый взгляд Гора, словно бы говоривший «как так легко можно об этом рассуждать?» А затем сообщила — Жнаешь, у Ярки на жаднице ешть жнак шправедливой мешти, потому она вшегда помнит жло! Вот мне кажетшя, у меня теперь тоже такой дух ешть! А ешли нет, так будет! Иначе жачем жить?!

— «Так вот оно в чём дело?» — открылись глаза у Гора, когда он наконец разобрался в невнятной речи Бури — «Точно! Кажется, уже кто-то упоминал что она мстительная! И в шахматы с ней играли, и книжки читали, а вот это холодное равнодушие всегда оставалось! Но значит, тот раз она мне никогда не простит!» — За что же тогда её любят? Мстительных людей все презирают?! — он нечаянно произнёс последние мысли в слух.

— Ярку-та? Так, жа ражное: кто жа шправедливошть; кто жа наглошть, мелкая же ещё, смешная; кто жа шилу духов уважает; а кто и не любит, но боитшя! Трудно ей потом будет, когда выраштет… Ты жнаешь что? — встрепенулась Буря — Ты иди к ней! Её теперь одну нельжя оштавлять, от неё вешь род наш теперь жавишит! Иди-иди, я-то теперь не куда не денушь, не убегу же?!

Всё же Гор никуда не пошёл, а решил пока побыть с Бурей — «Да и ничего с этой Яркой не случиться, за ней сейчас половина Залеса следит!»

— Ну кто так делает?! Кто делает?! — в святилище ворвались сразу несколько женщин и Ласка сразу отобрала у Гора тряпочку — Бестолочь, нашли кому доверить за женщиной ухаживать! И холстина уже грязная совсем… — и она сама начала аккуратно протирать места, из которых ещё выходили какие-то неприятные выделения.

— А мы тебе поесть принесли! — говорила в это время Гулька, выкладывая, рядом деревянную ложку и несколько разных посудин — Вот тут и молока, и супчик тебе сварили. Представляешь? Нам и не сказал никто что ты выжила, думали всё, замучалась страшной смертью. Этот глупый Небесное Око только теперь сообщил, ну мы и сразу сюда…

— Молчи, молчи — тихо приговаривала Ромашка поглаживая Бурю по голове — потом и про мужа моего Грома расскажешь и про остальных дружинных что на заставе храброй смертью полегли. А пока тебе сил надо набираться, а как волхвы разрешат, мы тебя к себе заберём. Всё пройдёт, всё теперь хорошо будет…

Чувствуя, что намечается поток слёз Гор решил смыться, теперь-то он точно здесь не нужен. И правильно поняв брошенный на него напоследок строгий и одновременно мученический взгляд Бури, Гуля что-то сюсюкая как-раз поднесла ложку с горячим супом к её рту, пошёл искать свою злопамятную хозяйку — «Нелегко, наверное, смириться с таким? Что теперь ты не воин, а беспомощное существо, отданное на растерзание плачущим женщинам?! И пользы от тебя меньше, чем от последнего раба, одна только жалость?!» — хотя Гора и посещали такие мысли, но на самом деле он очень даже сомневался, что Буря смирилась.

Ярка нашлась в гостевой палате дворца наместника. В общем-то и искать не пришлось, весь город знал где она, и весь день туда валили толпы залесцев дабы оставить свои метки в знак долга. Даже со стен, сменяя друг друга, приходили делегации воинов.

Правда под вечер, когда Гор наконец осторожно вошёл в палату, она оказалась пуста, никаких тебе толп и делегаций. Одно только пьяное в дрызг девчачье тело валяется посреди стола в неудобной позе, свесив голову со стола так, что казалось шея переломана, и прижимая к своему боку ковш с недопитым хмельным напитком.

Ярку невозможно было узнать, всё тело теперь покрывала мелкая сеть кружевного рисунка тёмно-синего, с красными вкраплениями, цвета. Между пальцев и подмышками, уши и веки, рисунок был абсолютно везде и проглядывал между волос, покрывая даже ладони и подошвы. Очень странно на этом фоне стали смотреться русые волосы с небольшой косичкой и брови. Зато многие знаки, теперь покрытые сверху общим узором, перестали выделятся и почти слились с основной расцветкой тела. К примеру, знак духа леса, которым в виде тёмно-зелёных елей практически заросла правая сторона шеи, теперь был почти совсем не виден, а разросшийся знак духа битвы в виде кровавых капель на левом плече и вовсе терялся в этом переплетении красного и тёмного. Только ногти, губы и два маленьких розовых кружочка, на не так давно появившихся небольших холмиках груди, оставили свой естественный цвет.

Ну ещё, конечно, глаза, которые с трудом открылись, когда Гор, собрав разбросанную одежду, решил поправить опасно свешивающуюся голову. Ярка застонала, хлопая мутными глазами попыталась сесть, потом встать, но у неё ничего не вышло, и она схватилась за плечо своего раба, и только тогда, навалившись всем телом, умудрилась поймать равновесие и глупо захихикала. После чего, заметив ковш с медовухой, тут же его опустошила. Вот это зря.

По её телу прошёл спазм, она резко оттолкнула Гора и, отворачиваясь от него, согнулась в три погибели, со стоном и неприятными звуками извергая из себя жидкость, ещё и ещё словно пыталась вывернуться наизнанку.

Зато во время этого процесса, брезгливо отошедший Гор, смог спокойно рассмотреть под слоем рисунка должников знаки духов на содрогающейся попе. Их было всего два и оба на левой стороне, в верхней части растопырил крылья ворон, вроде бы знак духа опасности — «Непонятно только зачем он ей, она во все опасности как-раз влезает?» — а ниже, словно поддерживая, хотя на худенькой жилистой заднице ещё не наросло то что можно поддерживать, знак духа справедливой мести, в виде красного отпечатка детской ладошки, что когда-то хлопнула в наказание, да так и осталась. А вот чуть правее, в самом центре промежности виднелось единственное светлое пятнышко на её теле, куда, видимо по чистой случайности, не дотянуться ни один палец. Но оставлять свой знак таким образом Гор не собирался — «Ну её, у меня тоже гордость имеется!»

Конец ознакомительного фрагмента.