Не будите спящего героя

Сергей Алферов, 2023

Богатыри из далекой приграничной деревни являются в княжескую столицу зарабатывать славу. Но подвиг – дело коллективное и хлопотное. Злокозненный колдун-разбойник, которого они пленили, сбегает и задумывает лютую месть.Обложка создана с помощью нейросети Dream by Wombo.

Глава пятая

Горчак сидел возле костра, отгонял дрёму и пытался припомнить вторые имена Симеонов, придуманные ими же самими, чтоб не путаться.

Корс слушал байки тощего Симеона, — того самого, встреченного в болоте, — братья называли его Тоняком. Другой, Наум, крутил перед носом Поповича волшебной книгой, написанной на древнем языке, водил костлявым пальцем по строчкам. Горчак заглянул в неё одним глазком: каракули каракулями, даже на буквы не похоже.

Эти двое Симеонов меньше других походили на разбойников. Остальные пятеро, рассевшиеся кружком и черпающие по очереди из большой бадьи непонятный, но очень весёлый напиток, наоборот, мало напоминали учеников чародея. Все, как на подбор, вихрастые, жилистые и вёрткие.

— Наяш Нагари! — произнёс Наум громко и значительно.

Разбойники, как один, на миг замерли, точно стражники в карауле. Потом старший Симеон, прозванный Головой, плюнул трижды через левое плечо, и все вернулись к своим занятиям.

— Имя такое чудное, — сказал Корс.

— Это тебе оно чудное, а ему — самое обыкновенное.

— Издалёка он сюда прибыл?

— Издалёка и издавна. Прожил на свете Наяш Нагари пять тыщ лет.

Попович усмехнулся.

— И не человек он вовсе! — сурово сказал Наум. — Не знаешь — не скалься! Слыхал про виевичей, змеелюдов? Хотя откуда тебе…

— Как же, нянька сказки мне почитывала, и про змеелюдов там было. Один всё ходил с закрытыми глазами, а когда двенадцать молодцев ему вилами веки подняли, начал он жечь всё, на что кинет взор.

Симеоны переглянулись.

— Не сказка это, — сказал Тоняк. — Ядовитое око Наяша Нагари повязкой прикрыто. На кого посмотрит — тот чахнет, прямо на глазах. Вон, на Жоха он взглянул всего разок, так тот хворает до сих пор.

Младший Симеон как раз черпал из бадьи. Был он маленький и тощий, как мальчишка, борода — клоками. Даже сидя на бревне, с кружкой в руке, он без остановки подёргивался, подмигивал, поёрзывал, словно это не он сам был, а его отражение в подёрнутой рябью воде.

— И охота вам тут, в лесу, торчать? — покашляв, сказал Корс. — С вашими умениями дело везде можно найти, а вы — разбойничать!

— Это точно, — буркнул Наум. — Только не можем мы. Не отпускает нас колдун. Когда мы в ученье к нему просились, он взял у каждого волосы, ногти и кровь, амулеты сотворил чародейские. Хуже кандалов. Он в болоте сидит, а мы дальше трёх вёрст от этих амулетов отойти не можем.

— Так вы бы могли…

–…амулеты украсть? Отобрать? Конечно. Могли бы. Умений наших хватило бы даже Наяша Нагари перехитрить. Только не достать его. Среди болот — цельный город змеелюдский, он там и живёт. Ему — хоть бы что, а человеку тамошний воздух — отрава. Вот и выходит: думали мы, что сбежали от него, а оказалось, просто в темницу побольше попали. Но мы стараемся, конечно. Вот, Тоняк лучше всех из нас болота знает, днями и ночами рыскает в Рямах, город змейский ищет. Пока не выходит: чуда болотные мешают, туман, дух ядовитый. А, может статься, это колдун ему глаза отводит, путает.

Горчаку наскучило слушать их трёп. Симеоны ему не нравились, в силу имени Злохотника он не очень-то верил, и в зыбкое перемирие — тоже, но поговорить со спутниками и спланировать тихий побег никак не получалось. Милена отворачивалась, как только он оказывался рядом, а потом и вовсе прибилась к компании пятерых разбойников, болтала и хохотала вместе с ними. Дубыня и Молнезар уже давно дрыхли в сырой замшелой землянке, разбойничьей берлоге.

Поляна Симеонов напоминала Горчаку в спешке покинутый военный лагерь: кругом валялись разбитые горшки и миски, поломанные жерди и хворост, разбойничье оружие валялось кучей, вперемешку. Поляну окружали суровые столетние ели со свешивающимися до земли широкими лапами. Сухие иглы устилали землю, как арбалетные стрелы. Даже брёвна, на которых братья-разбойники устраивали посиделки были грубыми и сучковатыми. С одной стороны поляна заканчивалась каменистым холмом, с другой — неглубоким оврагом, с бежавшим по дну ручейком.

Пятеро Симеонов уже порядком окосели. Огромный Голова промахнулся мимо рта, облив хмельным напитком кузнеческий передник из толстой кожи. Остальные захохотали. Маленький Жох потянулся приобнять Милену, но не удержался на бревне и завалился в острые колючки.

— Спать пора! — сказал Горчак. — Вставать рано, и путь нам предстоит неблизкий.

— Ничего, проводим вас, чин-чинарём! — отозвался один из Симеонов, с потешным прозвищем Ногорук.

Горчак кивнул Корсу, тот нехотя подошёл.

— Дуй в землянку, буди своих. Скажи им: как только хозяева утихомирятся, мы уходим.

Попович заморгал.

— В ночь? Опять в болота? К этим… крюкоруким? До утра, что ли, нельзя дотерпеть.

— Делай, что велено, — зашипел Горчак. — Тогда до утра доживёшь. И девку предупреди.

Сам он прошёлся по поляне, подобрал свои пожитки и расстелил одеяло рядом со входом в землянку, под нависающей еловой веткой. Меч положил под бок и прикрыл глаза.

— Чего под крышу не идёшь? — спросил его один из разбойников, кто именно — он не разобрал.

— Не привык. Да и ветхая она у вас больно, того и гляди — развалится.

— А меч чего ухватил? — не отставал докучливый Симеон.

— А скучно одному, — ответил Горчак.

У костра зашевелились. Наёмник повернулся на бок, незаметно взялся за рукоять меча, но клинок вдруг дёрнулся, словно его ухватил кто-то невидимый.

Старший Симеон стоял, раскинув руки. Всё железо, что было на поляне, ползло к нему вереницей больших блестящих жуков.

— Шутить вздумал, разбойничек? — сказал Горчак, с трудом удерживая в руке меч — видимо, с силой волотов-кузнецов, сковавшим его в стародавние времена, колдун-железодел совладать не мог.

— Не я один шутить люблю, — ответил Голова. Он хоть и пошатывался, но языком ещё ворочал. — Ты вот — тоже. Назвался Злохотником, про жизнь свою пел так складно, да только пробрехался кое-в-чём. И придётся тебе ответ держать теперь, где Тарасов ножик взял, и откуда проведал про него.

Наёмник скрестил руки на груди. Нигде он не пробрехался, и оправдываться не спешил, уверенный, что разбойник просто проверяет его. Голова смотрел весело и беззлобно. По всему судя, он готов был уже рассмеяться и замириться, но всё испортила Милена.

Пинком опрокинув бадью прямо в костёр, она отвесила добрую оплеуху стоящему рядом с ней хворому Жоху.

Симеоны неловкой кучей ломанулись кто куда: сам Голова бросился к Горчаку, книгочей и корабельщик — к Корсу, остальные, кто ещё стоял на ногах, — к оружию. Они сталкивались, падали и во всё горло поносили чужих и своих. В темноте они не шибко разбирали, кто есть кто, и наёмник, увёртываясь от кузнеца, заметил, как дюжий братец, выучившийся ставить железный столб торчком, хрястнул булавой по спине многострадального Жоха. Из землянки выскочили, шальные спросонья, Молнезар с Дубыней, и с ходу нырнули в суматоху.

— Все сюда! Быстро! — крикнул Горчак.

Он вломился в кусты. Дёрнувшийся следом Голова с разбегу шарахнулся лбом о крепкий еловый ствол, аж загудело. Молнезар, первым откликнувшийся на зов, споткнулся об его грузное тело и кубарем покатился в овраг. Дубыня, побежавший следом, со всего маха наступил на валяющегося старшего Симеона, и полетел туда же, размахивая ручищами, как мельница.

Наёмник, проклиная свою участь наседки, завертел головой, выискивая в темноте Корса и Милену, но они нашлись сами. Вынырнув из-за широких еловых лап, нырнули в овраг, догнали внизу остальных и сцепились с ними в ручье мокрым бестолковым комом. Симеоны не сразу разобрались, что чужаки сбежали. Пока Горчак съезжал, цепляясь за торчащие из склона корни, они продолжали ругаться и метаться по поляне. Только когда очухавшийся Голова заревел атаманским голосом, они прекратили возню и ломанулись следом за беглецами.

Наёмник бежал, оглядываясь, и ему посчастливилось увидеть замечательную картину разбойничьей погони: валились вниз они гораздо красочнее, чем Дубыня с Молнезаром. Жох верещал и булькал, придавленный тушей атамана. Ловкий Ногорук, испорченный хмельными посиделками, скакал по ухабам, как перекати-поле. Двоих учёных, задумавших спуститься умно и осторожно, сбил катящийся верхом на щите белобрысый Симеон по прозвищу Бульбух — тот, что умел нырнуть вместе с кораблём под воду. Втроём они славно бульбухнулись в ручей.

— Наверх, быстро! — кричал Горчак, подталкивая Корса в спину.

Попович покорно полез по склону, неловко цепляясь левой рукой за жухлую траву. Правой он прижимал к груди сумку, и только глядя на неё, Горчак с досадой осознал, что все его пожитки, кроме одного-единственного меча, остались в логове Симеонов. Когда Дубыня с Молнезаром вылезли из оврага следом за ними, оказалось, что и они не прихватили ничего. Зато отличилась Милена. Её лук и отцовский нож были на месте, колчан — правда, пустой, — тоже, даже дорожный мешок с пожитками и припасами оказался при ней.

— Стойте, — сказала она, роясь в поясной сумке.

Парни покорно остановились, поглядывая вниз, где шумно бежали по дну ручья разбойники. Милена вытащила из сумки маленькую бутылочку, обмотанную от горлышка до дна веревкой, выдернула пробку и глотнула.

— Вот, пейте. По маленькому глотку.

Все пили молча, только Горчак, принимая бутылочку, посмотрел на Милену.

— Чтоб бежать шибче и видеть лучше. Настой чернобыльника, кукушкиных слёз и дурман-травы.

— Чего? — ахнул Корс.

— Чего надо! — огрызнулась Милена, исподлобья глядя на Горчака. — Ну, пьёшь ты, или что?

Наёмник поднёс бутылочку к губам. Горький отвар обжёг язык, потом скатился по горлу и горячим комочком упал в живот. Там он продолжил гореть.

Милена уже побежала дальше, парни — следом, а Горчак в последний раз оглянулся. С глазами что-то случилось: только что вокруг была темень, так что различить можно было только смутные очертания разбойников, теперь же ему удалось увидеть даже набухающую шишку на лбу Головы и свежую ссадину на Жоховой щеке. Он сделал шаг, другой, чувствуя в ногах необыкновенную лёгкость. В ушах шумело, звуки прилетали, усиленные эхом. Стволы деревьев замелькали слева и справа, смазываясь в сплошной забор, словно наёмник нёсся по лесу на быстроногом скакуне. Впереди ловко петлял между сосен Корс.

Думать совсем не хотелось — хотелось бежать, не разбирая дороги, но Горчак всё-таки понял: они мчались обратно к болотам, к той самой милениной тропе, где им повстречался Симеон-корабельщик. Ковёр из хвойных иголок скоро сменился упругим мхом, а прохладный еловый воздух запах гнилью. Где-то глубоко в голове Горчака — там, где ещё сохранялись остатки осторожности, билась мысль, что надо бы остановиться и осмотреться: ночное болото — место опасное. Но глоток настоя дурман-травы огоньком горел в животе, и безрассудство тянулось от него вместо дыма.

Конец ознакомительного фрагмента.