Не будите спящего героя

Сергей Алферов, 2023

Богатыри из далекой приграничной деревни являются в княжескую столицу зарабатывать славу. Но подвиг – дело коллективное и хлопотное. Злокозненный колдун-разбойник, которого они пленили, сбегает и задумывает лютую месть.Обложка создана с помощью нейросети Dream by Wombo.

Глава вторая

Староста Венд сделал всё, как обещал: выловил княжеского наместника, выхлопотал грамоту, заплатил втридорога писарю за срочность и, не прошло и трёх дней, а пергамент уже был у него. Пусть старенький, потрёпанный и забеленный многократно, но зато — с ровным чистым письмом и печатью от посадника.

Парни уже давно были готовы выступать, и выходить порешили довстань, с рассветом. Вечер и ночь в Затоне не было слышно песен — никто не мешал посланцам отдыхать перед дорогой. Венд и Барвин, собравшись по-тихому в бане, пропустили по скляночке за то, что так ладно всё вышло с грамотой, за удачу для парней и за избавление от мозолящего глаза Злыдня.

Ещё до третьих петухов народ потянулся к околице. К восходу все были на месте. Кроме Горчака. Парни и Милена успели озябнуть на холодном ветру к тому времени, как он соизволил появиться.

Крепкий частый плетень, обмазанный глиной, возле которого они собрались, окружал Затон — воспоминание о трудных военных годах, когда, почувствовав людское горе, из лесу потянулись чудища и лихие люди. С тех самых пор и повелось вешать на плетни старые горшки, чтоб, разбиваясь, сигналили об опасности.

Провожать посланцев пришла чуть ли не вся деревня. Нахохленные, как воробьи, детишки, которых могла заставить подняться в такую рань только неуёмная любознательность, сидели рядком, зевали и ёжились.

Молнезар хорохорился, смеялся нарочито громко, шутил с девками, подтрунивал над богатым кафтаном Корса, украшенным бисером и золотым шитьём. В новенькой кольчуге, в блестящем шишаке и с мечом на поясе, сын кузнеца выглядел как настоящий богатырь.

Дубыня стоял в стороне, норовя притереться к толпе. Он стеснялся своего потёртого кожушка, да и не привык застить вожака.

Горчак подошёл, сбивая сапогами росу. Заспанный староста тут же молча сунул ему пергамент. Когда наёмник, не читая, сложил лист вчетверо и сунул за пазуху, Венд украдкой переглянулся с Барвином.

— Народ чего кучится? — обратился Горчак к старосте. — Забаву какую ждут?

Староста, не сказав ни слова, отвернулся и сплюнул.

Молнезар Горчака старательно не замечал. Милена, улыбаясь во весь рот, браво доложила:

— К походу готовы, господин сотник!

Наёмник отпихнул её взглядом и процедил:

— Сейчас проверим. Ну-ка, выкладывайте всё из мешков.

Староста замахал руками на парней: мол, давайте-давайте!

Когда они развязали котомки, Горчак обомлел.

Дубыня размеренно выуживал из мешка завёрнутый в чистое полотно каравай хлеба, целую голову сыра, копчёный окорок, трёх запеченных карпов, огромный шмат сала, десяток солёных огурцов, толстый пук зелёного лука, пузатую репу, несколько крупных, словно камни для катапульты, яблок, приторную даже на вид грушу, туес меда, баклагу кваса…

Корс, так же неторопливо, выкладывал книги.

Молнезар рюкзака не взял вообще. Кроме кольчуги, шлема и меча, он прихватил наручи и поножи из вываренной кожи, длинный кинжал, круглый щит, самострел с колчаном, полным коротких и толстых стрел, два топорика, сулицу, чекан и кистень.

— Шутки шутить надумали… — сказал Горчак, едва сдерживаясь. — Мыло где? Одеяла? Одёжа запасная?

Дубыня с Корсом одинаково заморгали и переглянулись, прислушался даже Молнезар.

— Где иголки с нитками? — всё больше распаляясь, продолжал наёмник. — Где снадобья? Вода? Плащи?

Корс, сгребая книжки обратно в мешок, проговорил обиженно:

— Я былины читал. Ни в одной про иголки с нитками не написано.

Милена хихикнула. Горчак подошёл к Молнезару, пнул сапогом в щит.

— Ты железок куда столько набрал? На войну собрался? Хлеб ты чем будешь резать? Топором рубить? Из вас хоть кто-нибудь огниво с трутом взял?

— Я взяла! — отозвалась Милена.

Горчак перекинулся на Дубыню:

— Ты жратвой мешок набил, а миску, ложку и кружку в бою будешь добывать? Котелок есть у кого-нибудь?

— У меня есть, — опять сказала девушка.

— Значит так! — Горчак глубоко вздохнул. — Жду всех здесь. Кольчуги не брать, еды — на три дня пути, книги выкинуть. Всё ясно? Из деревни ещё не вышли, а я уже злиться начинаю.

Пристыженные парни, понурившись, побрели обратно в деревню, только Милена осталась на месте. Горчак осмотрел её вещи. Хитрая девка захватила даже лопатку, моток верёвки, рыболовные крючки и леску. Кроме того, она взяла колчан со стрелами и лук в узком кожаном чехле.

Когда Горчак, не сказав ей ни слова, отошёл и уселся на свой мешок, Милена спросила сладким голоском:

— Надеюсь, наш воевода не забыл про карту?

Горчак выругался про себя: о карте он не подумал.

— А вот я не забыла, — девушка опять улыбнулась и протянула ему мягкий пергамент телячьей кожи.

Горчак развернул его и ахнул. Это было изделие настоящего мастера, на которое потрачен не один день кропотливой работы. Тонкое перо вырисовало извилистые берега Адунда. Лазурные ленточки рек бежали от бурых гор, стольный град Детинец сиял золотыми крышами.

Горчак опустил взгляд ниже, и тяжёлые воспоминания обрушились на него, как пятисаженный меднолобый таран на дубовые ворота крепости. Полесье, где, возле безымянной речушки он рубился по колено в кровавой воде, не чувствуя искалеченную ударом топора руку. Вежское Поле, широкая равнина на северной границе Фольверка, где против князя Ладомира выступила самая многочисленная за всю историю рыцарства армия, от флагов и ярких попон рябило в глазах, но, когда они сошлись, всё стало серо-бордовым — даже небо. Места, где он побывал, и в которых побывать мечтал, проплывали перед глазами наёмника, оживлённые рукой умелого художника. И Горчаку стало казаться, что не карта лежит на его коленях, а живое существо, мудрое и всезнающее.

— Я тут начертила дорогу, — сказала Милена, поглядывая на изменившееся лицо Горчака. — Мы с отцом так на ярмарку в Детинец ходили, когда на большаке неспокойно было. Обогнём озеро, потом правее возьмём, там через Рямы тропа есть. Ну, и дальше — на север, через лес. Я знаю кое-какие дорожки. С опушки — уже на большак. До столицы дня за четыре доберёмся.

Их Затон, маленькую деревеньку в три дюжины дворов, затерянную на южной границе княжества, обозначал крохотный, с божью коровку, домик.

— Откуда у тебя она? Никогда не видел, чтоб на карте был Затон.

Милена пожала плечами.

— Это я рисовала. У отца полно старых карт в сундуке припрятано, я и решила нарисовать одну, большую.

Горчак качнул головой, и вновь посмотрел на пергамент, где Милена наметила путь.

Между Затоном и Детинцом зелёным пятном лежал Бор — старый лес. Вглубь его, где темнели болота Рямы, отваживались заходить только самые отчаянные охотники. В лесу нарисованное чудище, встав на задние лапы, как леопард на гербе Фольверка, оскалило жуткие клыки.

— Не опасная дорога-то? Болота да леса?

— А меч тебе на что? — хмыкнула Милена, ткнув в висевший на поясе Горчака длинный клинок в обтянутых кожей ножнах, с клеймом в виде перекрещенных молотов поверх пламени на навершии. — Опасней на большаке, где трактиры и бродяги всякие. А в лесу какие опасности? Волки с медведями?

— Кроме волков много чего есть, — буркнул Горчак. — Тебе, поди, в лесу ночевать не случалось?

Милена мигом распознала подначку.

— Ох, не случалось, добрый молодец! Я всё на шелках да на пуховых перинах, — сказала она, сокрушенно качая головой. — А вот ты, добрый молодец, лешего встречал в полнолуние? Волкодлака обёрнутого, носом к носу? Лапы голодного оплетая на собственной шее не доводилось чуять? А может ты индрика видел?

— Арысь-поле тебя, случаем, не лобызала? — хмыкнул Горчак. — Нету в нашем лесу никаких индриков.

— Кроме вашего леса много ещё лесов есть на свете, — посерьёзневшим голосом ответила Милена, но тут же лукаво сощурилась. — Да и откуда тебе знать про индрика? Ты ж не девица.

— Вот и про тебя так болтают.

Милена фыркнула.

— Ну да, мужикобабой называют. Раздевоней, по-вашему. Только индрика не проведешь, он лучше людей это понимает.

Горчак, сворачивая бережно карту, проговорил:

— Кстати, о девицах… Ты что тут делаешь вообще?

— Сижу вот на мешке.

— Ага. Весёлая ты, я погляжу. Только долго ли твоё веселье продлится?

Милена обернулась — туда, где, среди прочего люда, стоял её отец. Поймав её взгляд, он едва заметно кивнул.

— Понимаю, — сказала она. — Вы — парни, ловкачи, косая сажень в плечах. А моё дело — опускать очи долу, до околицы провожать и вздыхать у окошка?

— Я б так ладно и не выговорил.

— И не надо. Не спеши говорить, о чём не ведаешь.

***

Больше Горчак вещи не проверял. Как только парни воротились, указал кивком на дорогу и пошел первым. Заголосили мамки, бабки и тётки парней. Дубынина старушка-мать причитала, как на похоронах. Охотник Тарас подскочил, шмыгнув носом, к Милене, единственной своей дочке, и сунул ей в руку широкий нож в локоть длиной. Девушка ахнула и прижала его к груди.

Горчак придержал шаг. На короткий миг сердце его сжалось — почудилось, что в толпе промелькнуло встревоженное лицо бабки Мякуши. Но видение тут же пропало — здесь некому было за него тревожиться.

— Ну-ка, подтянись! — прикрикнул он на оглядывающихся спутников. — Что нюни распустили?

До полудня они миновали Дальние Поля и пересекли пыльный большак — на том Затон закончился, и началась ничейная земля. Когда-то её именовали Задорожьем, или Дальним Выпасом. Сюда гоняли стада, приезжали на сенокос, но близкий Бор был опасен. Пастухи недосчитывались коров, косари рассказывали о ночных тенях. Когда Ладомир выиграл войну, и граница передвинулась далеко на юг, затонцы и вовсе перестали смотреть на север — благо, поля с другой стороны деревни были не хуже, а лес — приветливее. Когда показались верхушки деревьев, парни притихли. Даже Молнезар, который храбрился больше всех, перестал болтать. Вышли на опушку леса, здесь и устроили первый привал.

Милена, хотя и тащила ношу не меньшую, чем у парней, не плюхнулась отдыхать следом за ними, а тут же отправилась за хворостом. Горчак, хмурясь, перемотал портянки и повернулся к троице.

— Хорош рассиживаться. Один — девке помочь. Один — на стражу. И смотреть в оба, деревня уже далеко. А лес — вот он.

Дубыня, подчиняясь жесту Молнезара, побежал за Миленой, а Корс, сбросив мешок и взяв копьё, встал на охрану. Молнезар несколько раз взглянул искоса на Горчака, а потом решительно подошёл.

— Знаешь, что? — начал он. — Деревня далеко — это ты верно подметил. Староста наказал тебя слушаться, но он там же остался. И мужиков, что за тебя вступились, рядом нет. Смекаешь, или растолковать?

Горчак отвлёкся от чистки картошки, взглянул на Молнезара и ничего не ответил.

Когда Милена с Дубыней принесли хвороста, уже было готово и место для костра, и рогатки с жердью, и котёл с водой. Пока готовилась еда, парни уселись в отдалении и принялись перешёптываться. Горчак, чтобы не слышать и не видеть их, пошёл прогуляться.

В лес пробиралась осень. Хотя деревья были ещё зелеными, то здесь, то там мелькала желтизна, делая лес похожим на молодящуюся женщину, прячущую под белилами и румяной настоящий возраст. Трава была уже не сочной, а безвольной и мягкой. Земля, уставшая растить зелень, сердито пылила. Птицы не пели, а редко и отрывисто цвиркали, словно переругиваясь друг с другом. Ветер налетал злой и колючий, он без труда перебивал солнечное тепло: вроде и солнце светило, но тёплую одежду сбрасывать не хотелось.

Дойдя до заболоченного озера, на берегу которого когда-то стояла деревня Старый Затон, сожжённая ещё при позапрошлом князе, Горчак повернул обратно.

Его встретили не слишком приветливо. Милена, настороженно поглядывая то на парней, то на Горчака, разливала черпаком похлёбку. Молнезар поначалу помалкивал, но потом, отставив миску, сказал:

— Мы вот что решили: дальше идём одни, без тебя.

Горчак старательно подул на ложку супа, хлебнул, причмокнул:

— Хорош супец! Чего лепечешь? Одни идёте? Дык, скатертью дорога, как говорится.

— Ты не понял, Злыдень, — продолжал Молнезар. — Теперь мы — посланники деревни Затон, а ты — просто-напросто бродяга безродный, так ведь оно, по правде, и есть. Так что грамоту, которую ты от старосты получил, отдашь нам. На том и распрощаемся.

В мёртвой тишине слышен был только стук липовой ложки по миске Горчака.

— Ну? — не выдержал Молнезар. — Отдашь?

Горчак молча вынул из-за пазухи пергамент и протянул парню:

— Чего ж не отдать? Держи.

Молнезар опешил — не ожидал, что наёмник так быстро сдастся. Он развернул грамоту, потоптался на первой строчке и сунул Корсу.

— Посмотришь после, там по-учёному что-то написано, — сказал Молнезар, силясь, чтобы голос звучал твердо и независимо. — Ну, идём, что ли?

Милена грохнула оземь котлом. Остатки супа расплескались по траве.

— Ты что, олух, белены объелся?! — крикнула она. — Ты в своем уме? Кем ты себя возомнил? Ты же от деревни дальше Дальних Полей не отходил, богатырь!

— Не лотоши, девка, — пробасил Дубыня.

— Сам молчи, чудище кудлатое! Идите, куда хотите! Может, сгинете, вместе с грамотой этой. А я не дура, чтоб за вами тащиться! — Она кивнула в сторону Молнезара. — Уж смекаю, куда он вас заведёт!

— Заглохни, Раздевоня! — встрял Корс. — Тебя не спросились!

— Ого! Хвост собачий заблеял! Грамотей в кафтанчике! Попёнок отощалый! Ты былины свои из башки вытряхни сначала, балда, а потом рот разевай!

Горчак усмехался, не спеша орудуя ложкой.

— Глядите-ка, собрались, — продолжала раскрасневшаяся Милена. — Один сам на себя никак не налюбуется, другой — тугодум, третий — поддувало. Богатыри, курам на смех, лешаку на завтрак!

— Язык свой попридержи, Чудачка! — зашипел Молнезар. — Не в своё дело не лезь! Твоя забота — кашеварить да штопать.

Милена стиснула пальцы на рукояти подаренного отцом кинжала, зыркнула глазищами.

— А ты выйди против меня, вояка стеношный. И поглядим, кто хват, а кто — помоев ушат. Ну?

Горчак облизал ложку, впихнул её за голенище, не спеша поднялся. Он обошёл Милену и встал перед ней.

— Ты… как там тебя кличут? Молнезар, что ли? Главное, сочинить не забудь, как со старостой объясняться будешь. Я грамоту тебе отдал, делать мне с вами, выходит, больше нечего, так что тотчас же вернусь в Затон, и девку с собой, пожалуй, заберу. Староста спрашивать станет, а я врать не буду. Как думаешь, он сильно радый будет? По головке тебя погладит?

Видя, как Молнезар застыл с разинутым ртом, Горчак покачал головой.

— Планов коварных понапридумывали, да всё вытекло через дырки в башках.

— Тогда так! — сказал Молнезар. — Грамота у меня будет всё равно. И вместе пойдём. Только поведу я, понял?

Милена фыркнула.

— За чем дело стало? — ответил Горчак. — Я ж разве в вожаки набиваюсь?

Он разметал костёр, швырнул в кусты рогатюльки и выпрямился, сжимая в руке крепкую жердь.

— Только совет послушай: не лезь указывать, воеводствуй втихомолку. Я в деревне слово дал вас живыми вернуть. И верну.

Молнезар невольно отшатнулся, когда наёмник быстро, как бы пританцовывая, шагнул к нему, очутившись близко, глаза-в глаза.

— Вот думаю, чего тянуть? — шепнул он. — С ногой поломанной ты один назад не дойдёшь, хлопцам твоим придётся тебя волочь. Вот и вернётесь все живыми, и я слово сдержу. Ну, как?

Они долго молчали. Потом Молнезар отвёл глаза. Горчак кивнул, отбросил жердь, подхватил пустой котелок и пошёл к ручью, насвистывая.

На половине пути его догнала Милена.

— Постой… Горчак… — зашептала она, задыхаясь от быстрого бега. — Я услышала… берегись, в общем… я думаю, они хотят тебя… того…

— Чего «того»? — спросил Горчак.

— Отделаться они от тебя хотят, вот что! Молнезар — он злопамятный жутко. Он ещё за ту драку не поквитался.

Горчак повернулся, оглядел её с ног до головы.

— Ты бы лучше о себе думала и меньше языком трепала. Больно он у тебя скорый, аж голова следом не поспевает.

— Говорю, как есть. Дурням этим поддакивать не буду!

— А ты попробуй. Как по мне, что они, что ты — попутчики так себе. Вот, чем за ножичек хвататься дело — не по делу, лучше покумекай, к какому берегу прибиться.

Милена остановилась. От обиды она не могла выдавить ни слова, а когда дар речи вернулся, Горчак уже скрылся в кустах.