Усть-Илимские истории. В честь 100-летия ВЛКСМ

Сергей Алексеевич Решетников

Этот сборник о двух эпохах – СССР и новой России. О жизни в Иркутске – столице Восточной Сибири и Усть-Илимске – городе трёх Всесоюзных ударных комсомольских строек. О людях и водоворотах судьбы, в которые попадали герои повествования. О больших и малых неудачах. О победах, которые были нелегкими, а потому и очень важными. О любви, семье, родных и близких. О том, что наша жизнь прекрасна и удивительна. Изучайте историю Родины по конкретным судьбам людей, о которых повествуется в этой книге.

Усть-Илимск — город трех Всесоюзных ударных комсомольских строек

Плакат

Стела

А начать свой рассказ об усть-илимском этапе своей жизни мне захотелось репортажем прекрасного журналиста, ставшей в последствии моей подругой, Нади Зинченко.

Репортаж Надежды Зинченко, дополненный моими воспоминаниями

Надежда Зинченко

Несколько лет назад, в 2010 году, Надежда Зинченко, с которой мы знакомы много-много лет, попросила о встрече со мной. Она журналист, писала цикл статей о комсомоле Усть-Илимска. Мы встретились, долго болтали о жизни, о детях, и только потом приступили к ее редакционному заданию. В результате статья, написанная Надей, вышла в газете «Вестник Усть-Илимского ЛПК» в пятницу 23 апреля 2010 года.

В 2015 году Надежда умерла. Тяжелое онкологическое заболевание прервало ее земной путь. Незадолго до своей кончины Надя позвонила мне, и мы с дочерью Олей, она училась с сыном Надежды — Ромой в одном классе, поехали навестить больную. Она жила в микрорайоне Солнечном в Иркутске, сын купил ей квартиру в одном подъезде со своей. Выглядела Надежда, прямо скажу, не обнадеживающе. Мне казалось, что каким-то удивительным образом ясное сознание умного человека продолжает жить в увядшем и высохшем от болезни теле, независимо от него. Мы не могли долго разговаривать, от истощения Надюша быстро уставала. В этот момент ее сознание, наверное, переключалось на преодоление нестерпимой боли. И в этой борьбе за жизнь оно на какое-то время начинало угасать. Кушать она уже не могла давно, ее поддерживали медикаментозно. Надя попросила свою родственницу, ухаживающую за ней, скинуть свои публикации на флэшку, которую мы заранее приготовили. Потом мы еще поговорили о здоровье. Умирать Наденька не собиралась.

В следующий раз, через несколько дней, встреча была горестной — на похоронах и поминках, состоявшихся в Иркутске.

Ниже привожу текст из чернового варианта ее рукописи без редакционных правок и сокращений, со своими комментариями и включениями. Сразу оговорюсь, мои воспоминания в основном касаются периода событий 80—90 годов прошедшего столетия моей жизни и жизни моего поколения, а также жизни старших товарищей, тех, с кем я соприкасался на своем жизненном пути в Усть-Илимске.

Здесь нет описания тех легендарных и замечательных людей — первопроходцев 50—60-х годов, тех комсомольцев и беспартийных, кому мы пришли на смену. Это отдельная тема.

Это летопись Усть-Илима.

Это я по прибытии в Усть-Илимск

Моя же жизнь — искорка в этом бушующем пламени костра истории строительства и становления города Усть-Илимска и Усть-Илимского района. А об истории первопроходцев, их жизни и трудовых подвигах написано немало профессионалами пера. Их жизнь — это песня, это легенда.

Вот что писала Надежда о временах нашего поколения.

Сергей Решетников: «Столько замечательных людей я не встречал нигде»

В конце апреля 2010 года Иркутский комсомол отмечает свое 90-летие. Навстречу этой дате «Вестник» регулярно рассказывал о комсомольских лидерах, оставивших след в истории города. Сегодня мы представляем читателям интервью с 1-м секретарем Усть-Илимского ГК ВЛКСМ (городского комитета комсомола) конца 70-х — начала 80-х, делегатом международного фестиваля дружбы молодежи в ГДР Сергеем Решетниковым.

— Сергей, что Вас привело в этот край таежный?

— Молодость, песня Александры Пахмутовой «Усть-Илим на далекой таежной реке», работа в ССО (студенческом строительном отряде) Иркутского политехнического института в поселке Туба. К концу трудового семестра нам организовали экскурсию на Усть-Илим. Это был 1973 год. Правобережья еще не было, и обсуждался вопрос: как назвать будущий город: Усть-Илим или Радищев?

В то время уже был подписан договор между СССР и странами — членами СЭВ о строительстве самого мощного в СССР по комплексной переработке древесины и самого передового по оснащению — Усть-Илимского ЛПК (лесопромышленного комплекса). Многие бойцы нашего ССО (студенческого строительного отряда) тогда «заболели» Усть-Илимом. На старших курсах многие стремились получить распределение в молодой город, на лучший в мире ЛПК.

— Как я понимаю, Ваше желание и потребность УИ ЛПК в молодых специалистах удачно совпали?

— Моя дипломная работа по специальности автоматизация и комплексная механизация химико-технологических процессов на производстве, как утверждали преподаватели политехнического института, была прологом на кандидатскую диссертацию. Предлагали поступить в аспирантуру.

Но у меня уже была семья, дочка подрастала. Хотелось интересной работы, своего жилья, материальной независимости. Мне дали распределение в Усть-Илим с тем условием, что лет через пять, наработав практические результаты, я вернусь в стены родной «альма матер» и продолжу научные изыскания.

И вот в сентябре 1976 года прилетаю я в «город юности», прихожу в отдел кадров управления строительства Усть-Илимского ЛПК, куда у меня было распределение, попадаю на прием к начальнику отдела кадров Александру Михеевичу Мамаеву. Он смотрит мои документы и с нотками юмора говорит: «У нас на стройке, конечно, есть механизация: тракторы, бульдозеры, подъемные краны, а вот автоматизации химических процессов нет. Есть только «химики» — расконвоированные заключенные из колоний поселения. Вам, молодой человек, надо в соседнее здание — дирекцию строящихся предприятий Усть-Илимского лесопромышленного комплекса.

С Александром Михеевичем мы отправились в соседнее здание у моста через реку Ангару, с солидной вывеской при входе: «Дирекция строящихся предприятий Усть-Илимского ЛПК и города Усть-Илимска». Заместитель генерального директора по кадрам и быту Валентин Васильевич Костылев тоже оказался человеком душевным: «О, молодые специалисты такого профиля нам нужны! Прокурор, конечно, нас не простит, что мы у соседей молодого специалиста увели, но мы что-нибудь придумаем». Он взял мои документы, выписал направление на работу инженером в отдел комплектации оборудования строящегося ЛПК и города с окладом 120 рублей, направление на койко-место в общежитии по улице Героев труда, 3, пообещав, что потом, как молодому специалисту, мне обязательно выделят отдельную комнату. До сих пор о Мамаеве и Костылеве я храню самые теплые воспоминания.

— Наверное, перераспределение было самым ярким событием первого дня на Усть-Илиме?

— Не менее ярким было и завершение этого события. Когда мы с Александром Михеевичем вернулись в его кабинет, где я оставил вещи, то в приемной на вешалке вместо его дубленки и ондатровой шапки увидели драную зэковскую телогрейку и матерчатую ушанку. Мамаев виду не показал, что огорчен, и даже пошутил, мол, кому-то эти вещи нужнее, чем мне.

— И как Вам работа на комплектации оборудования?

— Отдел возглавлял Валентин Николаевич Зверев, заместителем у него был Григорий Александрович Щекутьев. Оба — замечательные специалисты и хорошие люди. Вообще, весь коллектив отдела отличало знание дела, доброе отношение к коллегам. Я курировал комплектацию медицинского оборудования для лечебной зоны. Приходилось постоянно контактировать с главным врачом ЦРБ Владимиром Георгиевичем Коневым, человеком уже в годах, и более молодым его заместителем — Станиславом Князевым.

Вспоминается эпизод, когда в облздрав отделе я надыбал несколько новеньких «буханок» — уазиков. Легковых машин на площадке не хватало. А тут сразу восемь штук. Никто из областных больниц денег не имеет, чтобы их выкупить. А дирекции строящихся предприятий ЛПК с деньгами. Меня вообще везде по этой причине встречали тепло и приветливо. Звоню Валентину Якушеву — заместителю генерального директора по снабжению:

— Валентин Васильевич, тут такое дело. Хочу для ЛПК приобрести восемь автомобилей УАЗ. Организационные вопросы в Иркутске я решил. Надо теперь в Усть-Илимске подсуетиться, получить согласование в центральной районной больнице.

— А чего согласовывать, договорился — бери. Я тут распределю, что кому, — отвечает мне начальник.

— Тут проблемка маленькая есть. Эти уазики с кювезами для недоношенных детей.

— А кто из наших руководителей недоношенный, — шутит в ответ Валентин Васильевич.

— Это Вам видней, кого не доносили, наверное, по работе должно проявляться, — в ответ смеюсь я. — Только эти кювезы не должны пропасть, их надо использовать по назначению. А согласовать надо с Коневым, главврачом, что он их заберет после демонтажа из автомобилей, — снова поясняю я.

— Вот, Сергей, приезжай и согласовывай, поступай как считаешь нужным. А машины мы, несомненно, возьмем. Молодец, что проявил инициативу, — в заключение сказал заместитель генерального директора.

В результате главный врач побоялся согласовывать демонтаж оборудования из специализированных автомобилей, и они ушли к кому-то другому. Со Стасом Князевым мы комплектовали самым современным на тот период медицинским оборудованием все правобережье.

Было много веселых, курьезных и поучительных историй в этой непростой работе. Однако для энергичного парня эта работа была скучноватой. Чтобы не скучать, я занялся общественной деятельностью. В 1975 году в правобережье стояли всего три «общаги» по улице Героев труда и несколько жилых пятиэтажек. Гостиница под названием «Усть-Илим», третий и четвертый микрорайоны еще только строились. Молодежи из общежитий заняться после смены было нечем. Ехать в кино на левый берег в единственный на то время ДК «Гренада» — далеко, и был риск не достать билеты. От нечего делать парни пили. Винно-водочного магазина в правобережье еще не открыли. Между берегами курсировал всего один автобусный маршрут №101. В автобус набивалось столько народу, что он едва полз. Часть молоденьких пассажиров висела на подножках. За «горячительным» мы отправляли обычно монтажников. Если им приходилось висеть на подножках, пристегивались монтажными поясами. Спиртного закупали рюкзак или два. В общаге с нетерпением ждали возвращения «гонцов», готовили нехитрую закуску: варили макароны с тушенкой, в лучшем случае, жарили картошку, которая была в еще большем дефиците, чем водка. В субботу парни «гудели», а в воскресенье похмелялись. Помню, один лежит на койке и стонет.

— Что стонешь? — спрашивает кто-то.

— Что? Что? Голова болит и стыдно мне от мысли, как это я с одной койки три объекта на ударной комсомольской стройке охраняю? — отвечает совестливый бедолага.

Парень тот был оформлен на работу в трех СМУ сторожем. И это было не самое худшее последствие коллективного пьянства в общежитии. Случались драки, потасовки. Хорошие, работящие парни попадали в милицию. Это сегодня хулиганство преступлением не считается и рассматривается мировым судом как административное нарушение, а тогда можно было срок до 2-х лет лишения свободы схлопотать.

— Вы решили с этим злом бороться?

— Надо было наводить элементарный порядок в общежитиях.

Слева направо: внизу Юрий Плосков — секретарь комитета комсомола Дирекции строящихся предприятий Усть-Илимского ЛПК, его сын Володя, жена Галя; вверху: старшая дочь Марина, дочь Лариса

В нижнем ряду посередине Леонид Шагин — первый секретарь ГК ВЛКСМ. Во втором ряду: крайний справа я, второй Артур Аликин — секретарь комитета ВЛКСМ Усть-Илимского ЛПК (сменил на этом посту Юру Плоскова), крайняя слева Ирина Лягутова — секретарь ГК ВЛКСМ. В верхнем ряду посередине Саша Матвейчук

Кроме того, на стройках работало много расконвоированных заключенных. Были среди них люди, которые случайно попали в места не столь отдаленные, а были и матерые. Они втягивали молодежь и подростков из неблагополучных семей в карточные игры, воровство. Вот мы с молодыми специалистами, которых не устраивал такой образ жизни, и создали оперативный комсомольский отряд. Не всем его работа нравилась. Предупреждали, угрожали. Помню, однажды после рейда я ночью пешком добирался с левого берега на правый. Едва успел спрыгнуть в кювет, чтобы не быть сбитым мчащимся на предельной скорости, с выключенными фарами, КрАЗом. На меня нападали с ножом. Но я с детства занимался боксом, борьбой, и разбросал нападавших, как щенят.

— Сергей, а как Вы — неравнодушный, живой, попали в комсомольскую номенклатуру?

— Забегая наперед, скажу, что комсомольская номенклатура в Усть-Илимске сплошь состояла из неравнодушных и живых ребят. А моя дорога в ее ряды была короткой. Деятельность комсомольского оперотряда заметили, оценили. Первый секретарь ГК ВЛКСМ Леонид Шагин выяснил, что у меня высшее образование, есть опыт организаторской работы с молодежью со школьных и студенческих лет, предложил стать вторым секретарем. Вторым секретарем горкома комсомола я работал с 24 ноября 1977 года по 7 августа 1979 года. Спустя некоторое время, а точнее, с августа 1979 года, Леонид ушел на повышение, и партия посчитала, что я достоин занять его должность. Первым секретарем я проработал до 9 июля 1982 года. Это было очень интересное время. На ударных стройках работали представители молодежных союзов Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши. Соревнование в труде, конкурсы профессионального мастерства, субботники, вечера отдыха, заседания клуба интернациональной дружбы, туристические слеты, фестивали бардовских песен…

Всем этим молодежь занималась искренне. Парни и девчонки за этим и ехали в таежный Усть-Илим из разных уголков СССР, искали и находили здесь свое счастье. Среди молодежи активно работали такие лидеры, как Володя Исаков, Володя Жатков, Анатолий Киселев, Леонид Гордымов, Александр Предигер, Геннадий Агламзянов, Андрей Рысич, Виктор Часовских, Артур Аликин, в дирекции ЛПК — Рафхат Петров, Леонид Якушев, Зоя Сметанина, Елена Цайтлер и множество других, отличных во всех отношениях парней и девчонок. Столько замечательных и прекрасных людей я больше не встречал нигде!

А еще, хотя бы кратко, не могу не сказать о главном инженере Братскгэсстроя Феликсе Львовиче Кагане, заместителе начальника треста по кадрам и быту Сергее Кузьмиче Евстигнееве, на Усть-Илимской площадке — Леониде Евгеньевиче Наумове. С ними приходилось решать вопросы по улучшению быта молодых семей, выделения мест в детских садах. Некоторая часть молодежи, не дождавшись этих благ, уезжала из Усть-Илимска. ЦК ВЛКСМ подвергал нас критике за это. И надо было реально решать проблему закрепления молодых кадров на сибирской земле.

— Что-то удавалось сделать?

— Пример простой, мало кто об этом знает. Не любил я хвастаться своими достижениями. В микрорайоне Молодежном стоят несколько многоэтажных общежитий, устроенных по типу малосемейных. По проекту это должны были быть общаги комнатного типа с общим туалетом, душем и кухней в конце коридора.

Выходил на Минэнерго и Минлесбумпром СССР, чтобы получить разрешение на перепроектирование. В этом мне большую поддержку оказал главный инженер «Братскгэсстроя» Феликс Львович Каган.

Феликс Львович Каган

Одиннадцатый микрорайон

Кроме того, при очередной сдаче жилого дома одна-две квартиры выделялись для комсоргов бригад, молодых передовиков производства. На первых порах в них на подселении жили несколько семей, а со временем все получали отдельное жилье. Нужды молодежи хорошо понимал первый мэр города Юрий Федорович Федотов, к сожалению, рано ушедший из жизни.

Руководители. Пятый слева Н. И. Мальцев

— Многие люди того поколения сожалеют, что социализм и КПСС кончились. А Вы?

— До того, как КПСС сгнила и была распущена, она была еще на своем пике славы, я вышел из партии, но партбилет не выложил, храню как память о том времени.

Сейчас нисколько не сожалею, что вступил в конфликт с первым секретарем Усть-Илимского ГК КПСС Николаем Ивановичем Мальцевым. Человек он был достойный и не простой, Усть-Илимск строил с первого колышка, непослушания не терпел.

Причиной конфликта стала моя неуступчивость. Я наотрез отказался от дальнейшей партийной работы, так как считал свои обязательства и устные договоренности выполненными. В Иркутске меня ждала аспирантура и научная работа.

О чем никогда и ни с кем не говорил

Тут оторвусь от текста Надежды Зинченко. Я никогда об этом не говорил, было по-человечески неприятно. А дело было так. Летом 1982 года звоню первому секретарю Иркутского обкома комсомола Орлову Анатолию Ивановичу и начинаю грузить его темами о необходимости улучшения жизни молодежи в части их обеспечения квартирами. Анатолий Иванович был влиятельным, грамотным и авторитетным руководителем. Строгим, но справедливым, обладал хорошим чувством юмора. В любую трудную минуту можно было обратиться к нему, он всегда мог выслушать, понять, помочь. Впрочем, он таким и остался. Анатолий внимательно выслушал и попросил успокоиться.

Анатолий Иванович Орлов

— Ты переходишь на другую работу, вот и вникай там в новые проблемы.

— Куда я перехожу? Как это может быть? — недоумевал я.

Анатолий мне пояснил:

— Сегодня твои документы рассматривались в Обкоме КПСС на назначение секретарем парткома целлюлозного завода или жилищно-коммунального хозяйства города Усть-Илимска.

— Я об этом впервые слышу, — бюро горкома партии на заседании устами первого секретаря заверило больше года назад, что кадровые вопросы по мне без меня обсуждаться не будут. Я тогда сам поднимал этот вопрос, поскольку накал комсомольской работы в связи с завершением строительства ГЭС и Усть-Илимского ЛПК начал значительно снижаться, тогда уже шел 1982 год.

— Подумай, Сергей, тебя будут ломать. А я уже помочь не смогу. Ухожу работать заместителем начальника областного УВД (Управления внутренних дел).

Я поблагодарил Орлова за информацию.

Мои представления о взаимоотношениях в жизни тогда были достаточно наивными, сложились они в той, еще «доусть-илимской», юности. А жизненные установки, которые для меня были программными в оценке понятий чести и совести, были и будут всегда достаточно четкими и простыми.

«Мужик дал слово, мужик обязан выполнить».

Если не можешь по какой-то причине, то сообщи об этом, не виляй, не прячься, и, тем более, не злоупотребляй. Ведь это нетрудно, не надо прикладывать непомерных физических усилий. Надо просто честно и прямо посмотреть в глаза другому.

Если тебе насрать на другого, значит, ты сам говно. Это категоричное суждение было у меня в старших классах, когда я проходил период становления как подросток.

Одно из самых неприятных явлений, на мой взгляд, — это несбывшиеся ожидания, если они родились в результате данных тебе обещаний или вытекали из обязательств другого человека, близкого тебе или уважаемого тобой.

А сейчас я положил трубку телефона и пошел на второй этаж к первому секретарю горкома КПСС. Если бы мне предложили, как было оговорено, партийную работу любого уровня, я бы все равно отказался, не мое это дело, не для меня. Были раньше предложения о дальнейшем росте по комсомольской линии, я отказывался.

Была настойчивая обработка, приезжал какой-то чин из КГБ и предлагал перейти на работу в эту грозную структуру. При этом доверительные, вкрадчивые беседы сильно меня напрягали. Защищать Родину, отстаивать интересы страны — это святое, к этому я, молодой и сильный, был готов безоговорочно, но заниматься слежкой, прослушкой и другими тайными и скрытными мероприятиями я бы никогда не смог. Это не бить морды врагам и шпионам, это не для меня, хотя для защиты интересов государства профессионалы должны использовать весь арсенал возможностей. Морали, в обычном восприятии этого понятия, здесь нет места.

Я пожаловался первому секретарю горкома партии, что меня слегка прессуют на предмет смены места работы. Он спросил, интересно ли мне это предложение.

Я ответил:

— Однозначно, в таком уважаемом комитете работать должны достойные люди, а я пока еще не созрел.

Николай Иванович Мальцев улыбнулся. Потом он предпринял какие-то действия, и меня уже никто по этому поводу не беспокоил. Надо напомнить, что в те времена статус Коммунистической партии был закреплен в Конституции страны, партия была одна, только КПСС, и она являлась руководящей и направляющей силой советского народа, имела абсолютную и практически ничем не ограниченную власть.

В центре Н. И. Мальцев, за ним корреспондент газеты Надежда Зинченко, справа стоит фотограф Павел Чмыхов

Николай Иванович Мальцев сердито посмотрел на ворвавшегося к нему молодого коммуниста и спросил:

— В чем дело?

Я выпалил:

— Николай Иванович, как же так? Вы же сами говорили, обещали, что кадровые вопросы, касающиеся меня, будут решаться с моим участием. Я обещал вам, что честно отработаю пять лет. Я выполнил. Все возможные красные знамена от Иркутского Обкома, ЦК ВЛКСМ, союзов молодежи братских стран, как высокие награды нашей комсомольской организации города, стоят в моем кабинете. Я представлен к правительственной награде — Ордену Дружбы народов. Я отработал, всякое бывало, но мне не стыдно, мне есть чем гордиться. А вы обманули меня. Мои документы…

Тут Николай Иванович меня перебил:

— Ты что тут, бунтовать вздумал? Куда партия прикажет, туда и пойдешь работать!

И он был по-своему прав. Тогда интересы конкретного человека в расчет не принимались. Даже песня такая была:

«Раньше думай о Родине, а потом о себе».

Но у меня была своя правда и свои планы: учеба, аспирантура, которые были согласованы с ГК КПСС до вступления в должность на комсомольскую работу почти пять лет назад. Я был раздавлен. Мои жизненные представления о порядочности, обязательности слова и дела, казалось, были растоптаны. Сдерживал себя, чтоб не закипеть. Но тут выдержки не хватило: «А ты что, вся партия»? — со злостью в голосе произнес я. — «Да пошли вы все нах…!» — хлопнул дверью и ушел.

При этом я прекрасно понимал, что, говоря современным языком, за «базар» придется отвечать по полной программе. Меня это нисколько не пугало. Что будет, то будет. Как расправляются со ставшими неугодными людьми я знал не понаслышке. Однако уважение к личности Николая Ивановича Мальцева я пронес через всю свою жизнь.

Уже из дома позвонил Стасу Князеву — главврачу правобережной поликлиники — попросил его дать указание выписать мне больничный лист. Чувствовал я себя плохо, болела голова. На таком уровне, при моем обожествлении первого секретаря, подобного удара я не ожидал. Я расценивал это событие, как предательство данному слову, как обман со стороны старшего товарища. По-другому просто не мог.

Потом позвонил Мише Молчанову, сказал, что мне «хреновато». А он взял с собой Петю Баренко, Гену Соболевского, Игоря Картинцева — бывшего усть-илимца, приехавшего из Москвы, и всей командой они пришли ко мне домой. Естественно, загрузившись спиртным. Мы отметили приезд друга, забыв про проблемы, выпивали и болтали о жизни.

Спустя некоторое время, пришел Петя Чихирьков, он работал инструктором горкома партии. Пил, гулял за наш счет и втихаря позванивал в горком, докладывая обстановку. Мы только потом поняли цель его визита. Чихирьков «нажрался на халяву», он это любил, и слинял на полусогнутых ногах.

Вдруг тревожный звонок по телефону. Князев Стас сообщил, что мой больничный лист аннулирован. Горком партии почему-то в гневе. Просил быть начеку и извинить его, не в силах он противостоять горкому — руководящей и направляющей силе.

Через несколько минут вновь звонит телефон. Петя Баренко берет трубку и по обыкновению представляется: «Баренко, слушаю». Голос в трубке: «Мерзлый, позови Решетникова».

Мерзлый Александр Александрович — заведующий орготделом горкома партии, его еще называли Борман. Он небольшого роста, жгучий брюнет с красивыми проницательными голубыми глазами, худощавый, всегда опрятный и подтянутый. Такие мужчины нравятся женщинам-дюймовочкам.

Немного отвлекусь. Спустя несколько лет разразился скандал. Он, будучи уже секретарем парткома (с правами райкома) Усть-Илимского ЛПК, со свойственной многим мужикам похотью реализовал свое влечение к одной голубоглазой блондинке. А муж узнал, обиделся и начал писать в партийные инстанции «телеги» об аморальном поведении партработника.

Тут наш Борман познал на себе все прелести партийного разбирательства, но сумел выйти из передряги малой кровью. Я хоть и не переживал за него, но не злорадствовал, это точно. Родом он с Украины, когда с ним раньше разговаривали, он иногда вспоминал свою малую родину.

А сейчас я беру трубку.

— Сергей, твоя служебная машина с водителем у подъезда, срочно приезжай в горком.

Я попытался возразить:

— Уже вечер, я отдыхаю. Зачем такая спешность?

Но возражения не принимались:

— Приезжай или будет хуже.

Я поехал в неизвестность в родной горком, где честно проработал более пяти лет. Лучше бы не ездил. Ни один нормальный человек не смог бы понять и тем более принять того, что далее происходило в стенах горкома.

Тогда я еще не мог себе представить, с какой мерзостью — «мерзлостью» — придется столкнуться. В моем кабинете уже сидел судмедэксперт с пробирками, руководил процессом А. Мерзлый. Он потребовал, чтобы я дыхнул в трубку для медицинского освидетельствования степени опьянения. Я посмеялся над ними, поинтересовавшись о ДТП или другом подобном основании. Женщина медичка ерзала на стуле, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Я твердо сказал, что никуда дуть не собираюсь, и встал, чтобы уйти. Выход мне перегородили. Он бесконечно звонил по телефону, что-то докладывал, получал какие-то указания. Я смотрел на этих уже бывших коллег, и мне было противно. Больше всех старался инструктор горкома партии Володя Шелудько. За свою прическу он получил кличку «Перманент». Был он по своей натуре, как мне кажется, гнилым человеком. Бегал, заглядывал во все шкафы, выдвижные ящики столов, холодильник, сейфы. Искал компромат. Рвал когти, рыл, копал, стремился выслужиться. Его суетливая, угодническая манера напомнила мне шакала по кличке Табаки, гнусного заподлянщика из мультика «Маугли», который так же суетился и прогибался между всеми сильными и значимыми персонажами сказки Редьярда Киплинга.

В коридоре все это время толпились помощники, преданные шефу партийцы, их состав периодически менялся, но никто не сказал: «Что же это происходит, остановите это безумие!»

Партийная дисциплина и полная беспринципность. Потом, спустя время, в опалу попадал уже кто-то из них. Вытирая сопли и слезы, они покорялись силе и партийной дисциплине.

Немного отвлекусь от повествования. В своей жизни мне пришлось испытать на себе серьезные катаклизмы и потрясения эпохального значения для всей нашей страны СССР и России. Вспоминаю, как я с родными заходил в гастроном №1 на улице Карла Маркса в городе Иркутске в конце пятидесятых годов прошлого столетия. Все полки ломились от товаров. Я, пятилетний мальчишка, очень любил бананы. Потом я узнал, что их поставляли из южного Китая и Вьетнама. Стоили они около одного рубля за килограмм, но я выбирал это лакомство, жертвуя возможностью съесть взамен бананов пять порций мороженого пломбир. Оно стоило 19 копеек за порцию. Еще мне очень запомнился вкус мяса крабов. Крабы, как и ананасы, стоили 3 рубля 50 копеек за килограмм. Мясо говядины при этом в государственной торговле было по цене 1 рубль 60 копеек. В кооперативном магазине такое мясо стоило 2 рубля 20 копеек за килограмм. При этом надо учитывать, что в кооперативных магазинах и на рынке, который еще называли «базаром», ценообразование было с учетом затрат на производство товаров, а в госторговле цены были директивными, устанавливались сверху, исходя из каких-то своих соображений.

Тут вот и грянула хрущевская денежная реформа 1961 года. Надо полагать, что реформа проводилась наверняка с уверенностью в светлое будущее. И плюсов от нее было, наверное, не мало, однако и минусы были очень тяжелыми. Хотели как лучше. Опыта построения социалистического государства в истории еще не было. Поэтому эксперимент ставился, скорее всего, исходя из научного (диалектического или иного какого-нибудь материалистического) обоснования необходимости именно такой реформы. А еще мы воплощали лозунг: «Догоним и перегоним Америку»! Вот и стремились это сделать как можно быстрее.

Только вот после этой денежной реформы в длительной перспективе произошли серьезные изменения, которые заложили в дальнейшем тенденцию к краху существующей тогда социалистической системы хозяйствования. Тогда было принято считать, что произошла простая деноминация рубля. С денежных купюр вроде как убрали один ноль. Что стоило десять рублей, стало стоить один рубль. Мы победили доллар, он стал стоить меньше рубля — 90 копеек, а стоил раньше 4 рубля. Но это было не пропорционально, не один к десяти. Так, по смыслу денежной реформы можно было предположить, что стоимость американского доллара будет составлять 49 копеек. При этом почему-то золотое содержание 1 рубля вместо 2,22 граммов золота получилось 0,987. Но народ ничего этого не замечал. Оборота валюты в стране не было. Биржевой торговли золотом тоже. А покупательная способность рубля снизилась в 2,25 раза из-за искусственной недооценки рубля.

Это смогли испытать на себе все жители СССР. Как следствие, импорт неизбежно и резко подорожал, и заграничные товары стали для советских людей практически недосягаемыми. При этом цены в государственной торговле снизились ровно в 10 раз, а на рынке — примерно в 4,5 раза. Рынок ведь обмануть невозможно. Если в 1960 году стоимость картофеля на рынке составляла от 75 копеек до 1 рубля 30 копеек, а в государственной торговле была установлена цена в 1 рубль, то в 1961 году в магазине цена на картошку стала 10 копеек, а на рынке 1 килограмм стал стоить 33 копейки. Если в 1960 году при средней зарплате в 783 рубля человек был способен купить более одной тонны картофеля, то в 1961 году при средней зарплате в 81,3 рубля лишь 246 килограмм. Продукты питания в магазинах начали исчезать. Появился всеобщий дефицит товаров. Экономика не могла эффективно развиваться, поскольку зачастую директивно установленные цены продажи в государственной торговле на производимые в СССР товары были ниже их себестоимости. Производить их без дотаций от государства было невозможно. Выручка от экспорта нефти и природного газа продолжала быть высокой и стала направляться на покрытие убытков, неизбежных в производстве при ценах, устанавливаемых директивно волюнтаристским образом. Что, естественно, не могло быть бесконечно долгим процессом. Когда рухнули мировые цены на нефть, начала сыпаться и вся экономика СССР.

В итоге хитрая деноминация 1961 года принесла стране две беды: зависимость от нефтегазового экспорта и хронический дефицит товаров народного потребления и продовольствия. Все это привело к росту коррупции во всех сферах, особенно в торговле. Появлялись спекулянты, фарцовщики и магнаты подпольных производств, так называемые цеховики. Они в противовес государству стали удовлетворять спрос населения на товары народного потребления, и сами стали рубить бабки. Тогда же садово-огородное движение приобрело для советских людей массовый характер. Бытовало мнение: как постоишь рачком на огороде (следует понимать наклон в контексте сельскохозяйственной позы над грядками), так и будешь кушать всю зиму!

Очереди в СССР

А еще надо помнить, что СССР, противостоя агрессивной политике США, был втянут в гонку вооружений. Это были неизбежные колоссальные затраты. Плюсом к этому были безвозмездные финансовые вливания в страны, позиционировавшие себя, как союзники СССР против империализма. Эти беды и стали впоследствии вместе с горбачевской перестройкой одними из главных факторов, погубивших Советский Союз.

Я помню в 1961—62 годах пустые полки в магазинах. Осенью я первоклассник вместе со старшей сестренкой Галей и мамой по два раза отстаивали в длинной очереди в хлебный магазин. Потому что в одни руки давали только одну буханку хлеба, а мы брали с запасом. Мы уже жили без папы. Потом ситуация в стране немного стабилизировалась. Мы вошли в эпоху «развитого социализма». Так назвали этот период великие теоретики коммунистической партии.

Второе потрясение случилось 19 августа 1991 года в период горбачевской «перестройки и гласности». Это был августовский путч. Экономика рушилась, народ был доведен до ручки. Тогда группой чиновников самого высокого уровня была предпринята попытка государственного переворота. В тот период высшим руководством СССР в крымском Форосе был блокирован президент СССР М. С. Горбачев. В стране было введено чрезвычайное положение, а управление взято государственным комитетом по чрезвычайному положению (ГКЧП) под руководством вице-президента СССР Геннадия Ивановича Янаева. Он мне запомнился помятым с трясущимися руками во время пресс-конференции о введении чрезвычайного положения. При этом для устрашения населения, демонстрации силы и с целью удержания власти путчистами в Москву были введены войска. Но уже 22 августа 1991 года путчисты были арестованы. Союз Советских Социалистических Республик в последствии распался. Народ устал от тяжелой жизни и действительно хотел перемен. Уровень жизни неумолимо падал, кризис охватил практически все сферы жизни в СССР. Однако путчистов, декларировавших проведение реформ в рамках СССР, народ не поддержал, не поддержал и Горбачева. Народ требовал перемен, перемен к лучшему. Болтовня и обещания надоели.

И вот с этого времени в России началось строительство капитализма. Подгоняемый американской метлой, наш кораблик сквозь бури и штормы искал свой фарватер для продвижения к светлому будущему. Трудно плыть без своего маяка, но мы плыли.

Александр Иванович Юношев

Погрузившись в размышления о временах минувших, звоню своему другу Александру Ивановичу Юношеву в Казань. Его я знаю, как человека достойного, обладающего огромным интеллектуальным потенциалом. «Ходячая энциклопедия» говорят о таких людях. С ним можно разговаривать на любые темы. При этом всегда удивляешься его незаурядным способностям, глубокими познаниями в разных сферах жизни. Он высокорослый, крепкого телосложения, рано полысевший, с проницательными голубыми глазами мужчина.

— Саша, давай с тобой вернемся в прошлое. Расскажи о своих ощущениях в период путча в августе 1991 года. Я эти события по Усть-Илимску не помню. Как только в Москве грянул путч, я с дочерью и женой Еленой рванул в столицу. Случайно совпала по времени наша предполагаемая поездка в Варшаву. Туда меня пригласили польские партнеры по бизнесу. Однако на границе меня не пропустили, была какая-то неточность в оформлении визы. Лену и Олю я отправил в Польшу, а сам с видеокамерой бродил по революционной Москве. Видеокамер тогда у народа еще не было, только за редким исключением. Она стоила как автомобиль. Мне, предпринимателю, новая японочка от «Panasonic» была по плечу. Государственный переворот был достаточно быстро подавлен. Начало его было 21 августа, а финал — уже 23 августа 1991 года. Вот с камерой на плече с 23 августа я знакомился с последствиями этого эпохального события. Москва

бурлила. Люди выходили на площади, митинговали.

ГКЧП, август 1991 года, Геннадий Янаев в центре

Танки в Москве, август 1991 года

Протесты ГКЧП в августе 1991 года

Свой фильм по возвращению я передал тележурналистам, его показали по Усть-Илимскому телевидению. Зрелище, конечно, сильное, не для слабонервных. Удручали облитые краской и поруганные памятники ранее незыблемым столпам коммунистической идеологии и большевистским руководителям, которые нам представлялись в силу полученного ранее воспитания чуть ли не небожителями. Множество разномастных, колоритных людей и беседы с ними легли в основу моего фильма. При этом я осознавал неизбежность краха уже сгнившей политической системы, но радости и восторга от происходящих событий я не испытывал. Было неспокойно и немного тревожно. Позже, оцифровав видеоматериал, я разместил его на своем канале в Ютубе (YouTube https://www.youtube.com/watch?v=yPJSBinne0g). Грустная память и непростые впечатления об этом времени остались у меня навсегда. Вся правда жизни того периода, увиденная моими глазами непосредственно в гуще событий, была зафиксирована на магнитной пленке.

Нашлись и доброжелатели: «Серега, еще не все устаканилось, че ты со своей правдой высовываешься? Завтра опять придут к власти коммунисты, они всем инакомыслящим бошки поотрывают. И тебе тоже».

Мне было неприятно такое слышать. Я никогда не кривил душой и не прогибался под силу, бояться мне нечего. Но сколько еще затаившихся в норах змей будет трусливо шипеть и ждать своего часа? «Ничего, дальше Сибири не сошлют!» — казалось мне.

— А как эти события пережил наш молодой сибирский город? — спрашиваю я у бывшего в тот период времени секретарем партийной организации (КПСС) аппарата Усть-Илимского горкома Александра Ивановича.

— Я тогда работал начальником Управления капитального строительства горисполкома (городского исполнительного комитета). Перешел на эту работу с должности генерального директора строящихся предприятий Усть-Илимского ЛПК. Социальная напряженность в городе зашкаливала. Вообще, этот период работы в горисполкоме в моей биографии был крайне тяжелым и самым сложным. Главным было не столько решать городские и социально-бытовые вопросы, сколько не допустить коллапса и не утратить управляемости происходящим, не допустить хаоса и анархии. Город устал от перестройки и социальной нестабильности. Шел 1991 год — время развала СССР. Покупательная способность населения была крайне низкой, товаров и продуктов питания не хватало. Из Германии в двух самолетах пришла гуманитарная помощь с мукой, сахаром и консервами. Но, в добавок ко всему, у населения города критически не хватало денежной массы. Шла павловская (названная так по фамилии премьер-министра СССР Валентина Сергеевича Павлова, занимавшего этот пост с 14 января по 28 августа 1991 года) денежная реформа. В горисполкоме организовали штаб по обмену денег. Мы принимали всех недовольных и тех, кто просрочил обмен денег, доставая их из «матраса». Это был кошмар! Мне удалось договориться с иркутским представительством Центрального банка, они выслали в Усть-Илимск самолет с денежными купюрами. Я его встречал с усиленной вооруженной охраной. В этот период я уже был избран секретарем партийной организации горкома. В нее входили работники горисполкома, горкома КПСС, народного контроля и ряд приданных руководителей высшего звена. Всего на учете было членов партии более ста человек. Партийная дисциплина была низкой. Некоторые партийцы, выросшие в рамках партийной иерархии до высоких постов, на страницах местной газеты выступали с пафосной критикой партии и ее политики. Иногда просто глумились, используя текущий момент слабости КПСС, взносы не платили, партсобрания игнорировали. Некоторые из них картинно написали заявления о выходе из состава партии. Но грянул ГКЧП, в столицу введены войска и бронетехника. Центральное телевидение блокировано. Никаких новостей — вакуум информации. Обстановка на грани гражданской войны. В исторической памяти у некоторых людей начали всплывать жуткие сцены кровавых репрессий. Многие затаились в ожидании исхода событий. Но у меня, как секретаря партийной организации, закипела работа. В мой горкомовский служебный кабинет выстроилась очередь. Все недисциплинированные партийцы, расталкивая друг друга, гурьбой несли деньги для уплаты партийных взносов, причем платили на полгода вперед. Некоторые просили вернуть им заявления о выходе из КПСС. Некоторые полностью поседели, превратившись из брюнетов в блондинов, — начал вспоминать Александр Юношев.

— Сань, и много ли было таких хамелеонов из числа руководящего состава? — переспрашиваю я.

— Ой, много, неожиданно для меня много, — Саша начал перечислять знакомые мне имена и фамилии.

Я их в этой книге перечислять не буду. Много чести! Да и зачем ворошить старое. Тем более что некоторые уже ушли в мир иной. А о покойных либо хорошо, либо никак. Да и их детям вряд ли будет приятно узнать такую горькую правду о поступках своих родителях в этот трудный период жизни нашей родины. А тогда им подобные коммуняки, коммунистами их называть нельзя, развалили Советский Союз. А потом они начали строить капитализм под руководством вашингтонского обкома. Многие секретари парткомов, партийных организаций и рядовые члены КПСС были в своем подавляющем большинстве честными и глубоко порядочными людьми, вот только с вождями не повезло. Имея такой огромный потенциал и, прежде всего, партийную дисциплину, мы могли бы без всякого сомнения построить рыночную социально ориентированную экономику во благо всего народа. Все люди в самой богатой ресурсами стране имели бы возможность жить счастливо. Если бы в тот период не слабаки и предатели из числа руководителей разного уровня власти, то СССР мог бы, преобразившись, процветать.

Взять, к примеру, наших соседей — Китай. Там остались коммунистические идеалы. Но экономическая реформа с начала 90-х годов проводилось на основе рыночных отношений, вписывающихся в социалистические принципы с ясной и яркой целью — для повышения благосостояния страны и ее народа, конечно, под руководством Коммунистической партии Китая. Результаты, которые были достигнуты, ошеломляют всех.

— Мы ведь с тобой, Саша, видели раньше серый и угрюмый Китай середины 80-х годов и сегодня — процветающий, индустриально мощный и красивый, — продолжаю разговор я.

— А у нас под диктовку америкосов во главу угла была поставлена прибыль. Вот и вместе с подлявой, трусостью у наших уже современных, российских, чиновников: от министра, губернатора до мэров и т. п. повсеместно укоренились такие явления, как хапужничество и воровство, взятки и откаты. Вернее, они стали главенствующими ориентирами и инструментами для себя любимых. Потом, правда, кого-то начали ловить и сажать на нары. Жить стало свободнее и веселее. Но система не изменилась. В результате такой экономической политики появился класс богачей, которым наплевать на Родину. Зарабатывают они в России, эксплуатируя промышленность, построенную при СССР, природные ресурсы Родины, а сами с отпрысками живут на западе, развивая экономику враждебных России государств на выкачанные из России деньги. Подсчитано, что всего за период с 90-х годов до настоящего времени в США из России утекло более двух триллионов долларов, а также и огромное количество ученых и специалистов. Наконец-то, общественность страны начала понимать, что существующий олигархический строй ни к чему хорошему нас не приведет. Примером или скорее антипримером, могут служить другие наши соседи — Украина. Там уже третий год идет гражданская война, экономика развалена, простые люди бедствуют. Хорошо, что пока наш действующий президент удерживает обстановку в стране под контролем. Но пора уже кардинально менять вектор развития в пользу социальной справедливости. Люди в самой богатой стране мира должны жить достойно. В России должны происходить перемены к лучшему. Безусловно, под мудрые социалистические, проверенные временем лозунги о справедливости, совмещая их с рыночными принципами. Чем плохи принципы: «От каждого по его способностям, каждому — по его труду», «Нет НАТО», «Миру-мир»? Несомненно, эти слова прекрасны!

— Экономика должна быть нацелена не на получение прибыли как таковой определенной группой лиц, приближенных к власти, а на повышение благосостояния Родины и всего народа, — заключил я свое отступление от обсуждаемой темы, — Саша, извини, перебил тебя немного, накипело, продолжай мне очень интересно тебя слушать.

— Примечательно, что тогда в Усть-Илимске один из высоких руководителей города, чуть не обделавшийся от страха при мысли о победе КГЧП, после подавления переворота собрал команду единомышленников, опечатал горком и принялся шариться везде, искать деньги партии. Безрезультатно, конечно. Но поглумились эти шариковы-шакалы Табаки на славу, показав свою подлую и низменную сущность, — с брезгливой грустью в голосе произнес Саша.

— Да уж, сущность этих людей нам была известна давно. Получив ранее все возможные блага в виде карьерного роста от КПСС, эти ребята неистово бросились ее разрушать, чтобы еще раз выпятиться и поживиться, извлекая личную выгоду, на фоне новых исторических событий, — соглашаюсь я с Александром Ивановичем.

— Саша, я тут вспоминал 1961 год — хрущевскую деноминации и все, что было с этим связано. Что-то помнишь из того периода? Расскажи, — снова спрашиваю я.

— Об этом воспоминания тоже грустные. Помню, что мы полгода ели кукурузный хлеб. Другого просто невозможно было купить. Но мама творила чудеса. Она где-то умудрялась доставать пропитания. А еще я помню, как мой старший брат был срочно призван на военную службу. Он длительное время ночью спал в полном обмундировании, снимать можно было только сапоги. Тогда разгорелся Карибский кризис. СССР поставил в «подбрюшье» США на Кубу баллистические ракеты с ядерными боеголовками. Могла реально начаться ядерная война. Наши войска находились в полной боевой готовности. А еще я припоминаю о репрессиях и отдельных вспышках массовых протестов людей, вооруженных расправах над бунтарями, недовольными существующим положением дел в стране. Но эта информации была почти подпольной и неофициальной. Она доходила до нас от разных близких людей из тогдашних, стихийно вспыхнувших, горячих точек. Официально такие сведения умалчивались, — голос Александра был печальным.

СССР. Очереди в гастроном

— Но ничего, мы все выдержали и продолжали жить и радоваться той своей жизни. Другой мы просто не знали и не могли даже предполагать лучшего, — отвечаю я.

— Мы просто верили в светлое будущее, старались работать честно и быть добропорядочными людьми, — продолжил Александр, — а еще, Серега, ты вспоминал А. А. Мерзлого. Так вот, банк, в котором он работал после партийной карьеры, вскоре рухнул. Мне, как антикризисному арбитражному управляющему, пришлось разгребать его долги и возвращать кредитные ресурсы, щедро выдаваемые коммерсантам. Последний раз, помню, видел Александра Александровича на АБК-4 Усть-Илимского ЛПК. Он там вахтером работал, угрюмо выписывал мне пропуск. Потом, кажется, уехал к себе домой на Украину.

— Вот как жизнь порою оборачивается, — с грустью в голосе произнес я, — но время показывает, кто чего стоит. Не каждому дано достойно переносить невзгоды и потрясения. Наша страна в период нашей жизни перенесла два значительных катаклизма, но выдержала. Выдержали и мы с тобой, продолжая развиваться.

Третьего потрясения надеюсь не случится. Хотя к этому есть все предпосылки. Строя капитализм в нашей стране, мы столкнулись с такой, характерной мировому тренду, ситуацией, как чудовищное расслоение доходов. Небольшие группы людей владеют несметными богатствами. При этом число бедных людей велико. Как говорит коммунистическая идеология и великий Ленин: «Назгеват геволюционная ситуация».

Хорошо бы обойтись при этом без революций и кровопролития, восстанавливая социальную справедливость.

Опять вернусь в свой кабинет первого секретаря Усть-Илимского горкома комсомола. Какими же малозначительными в масштабах описанных выше катаклизмов России, были мои тогдашние проблемы и переживания. Однако из судеб людских складывается и судьба всей страны.

Ярких находок в моем кабинете не было. Но обыск зачем-то оформили протоколом. Слугам партии пришлось довольствоваться тем, что обнаружили, истолковывая все в заранее заданном критическом формате. Бутылка болгарского коньяка «Плиска» — значит, владелец точно злоупотребляет. Коньяк у меня был всегда. Приходили друзья, разные начальники, руководители. Бывало, по понедельникам утром поправляли здоровье некоторые мужики из горкома партии. Вообще, даже наш генеральный секретарь ЦК КПСС, уважаемый товарищ Леонид Ильич Брежнев любил выпить.

Леонид Ильич Брежнев

Спиртное считалось тогда негласным и обязательным реквизитом в кабинете руководителей. Но в данном случае это была улика. Нашли еще какие-то чистые бланки комсомольских билетов, лежавшие вне сейфа. Это уже расценивалось как необеспечение руководства комсомольской организации. Эти действия по поиску компромата длились больше трех часов, все устали. Медичка начала плакать. То ли ей противно было смотреть на происходящее, то ли она жалела себя, что не смогла исполнить партийное задание по безосновательному освидетельствованию и за это могла получить нагоняй. Мне стало жаль ее и себя. Дома меня ждали друзья, они переживали. На эти партийные рожи смотреть не было сил.

— Лучше уехать отсюда. Теперь я знаю цену настоящей аппаратной партийной дружбы! — подумалось мне, и я сказал, — Давайте вашу трубку, куда тут надо дуть?

Медичка встрепенулась, протянула мне свой аппарат. Хмель у меня уже давно выветрился. Но в трубочке все равно произошло изменение цвета.

«Инквизиторы» ликовали. Я пожелал успехов в их грязной работе и уехал домой. После исключения меня из партии по вышеназванным основаниям я решил не оставлять такую подлянку без реакции и поехал в Москву в ЦК КПСС.

Москва

На Старую площадь я пришел в пять утра, меня научили, что надо занимать очередь заблаговременно. Народу уже было много, приехали со всех концов Советского Союза.

Люди разные. Завмаг, инженер, директор и еще всякий разный народ. Они галдели, гневно рассказывали свои истории, жестикулируя и срываясь на рыдания. Шло время, толпа только прибывала. Перед началом рабочего дня приехала машина с медицинскими красными крестами. Толпу начали грузить.

— Куда это их грузят? — поинтересовался я.

— Да в психушку опять повезут, тут есть постоянные посетители, их уже знают, вот и увозят, — прокомментировал какой-то мужик.

Психушка

Время тянулось к обеду. Наконец, я вошел в подъезд.

В «амбразуре» усталый дежурный спрашивает меня:

— По какому вы делу?

Я растерялся и что-то невпопад ляпнул.

Он вежливо сказал:

— Вам сначала нужно пройти в подъезд номер такой-то, часы приема такие-то.

И указал на дверь. Я, ошарашенный, вышел обратно на улицу. Там меня позвал к себе мужик, с которым я уже подружился во время ожидания. Он стоял в другом потоке в другую «амбразуру». Через пять минут уже иному дежурному говорю, по какому я вопросу, и меня направляют в кабинет ответственного работника комиссии партийного контроля. В кабинете сидит мужчина.

Москва

Он усталым взглядом осматривает меня. Духота на улице, я немного вспотевший. Графин с водой вдали. Я улыбнулся, вспомнил какой-то анекдот про воду, рассказал. Мужик расхохотался и поставил со мной рядом графин и стакан. Глаза у него повеселели. Он мне пожаловался, что приходится графин подальше отставлять. Бывали случаи, когда нервные посетители стремились им огреть по голове. Тут я над этим посмеялся.

Он спросил меня, кто я, откуда, зачем приехал.

Я коротко все как есть рассказал. Он задумался, потом задал уточняющие вопросы и начал набирать номер телефона. Я догадался: звонит в Иркутск.

— Здравствуйте, — он представился и задал вопрос, знает ли его собеседник в Иркутске Сергея Алексеевича Решетникова.

Тот, по-видимому, ответил, что знает, и коротко что-то пояснил. Мой мужик, представляющий ЦК КПСС, тогда в трубку резко отчеканил:

— Мы ежегодно восстанавливаем в партии тридцать тысяч человек, так вот, я думаю, что Решетников — один из них. Вам понятно?! — и повесил трубку.

Посмотрел на меня, опять улыбнулся и сказал:

— Езжай домой, Сергей, все будет нормально.

Так и получилось. «Друзья» партийцы исправили свои ошибки, им было неловко, в глаза мне не смотрели. Смешно, но я, исключенный из КПСС и формально еще не восстановленный, восседал на всех заседаниях бюро горкома партии. А это высший орган оперативного руководства города Усть-Илимска. Меня официально туда приглашали, так как я был ранее избран на городской партийной конференции его членом.

«Какие бедные, крепостные люди», — подумал я.

Мне было искренне их жаль. Я-то был свободен. Я не упал в своих глазах, не прогибался, оставшись бойцом, пусть в этот раз не кулачным. Но я, как мне кажется, победил.

Усть-Илимский ЛПК

Перейдя на работу на Усть-Илимский ЛПК, начал свою жизнь с нуля, с чистого листа. Принципиально не выбирал себе должность. Пошел простым рабочим-электромехаником в управление организации производства. За полгода разработал, изготовил и внедрил нестандартную систему вывода информации с СМ ЭВМ на пульт диспетчера целлюлозного завода. Мой начальник, конструктор и профессиональный изобретатель Зайцев Валерий Сергеевич, отказывался верить, что это реальность.

На одной печатной плате, под управлением микропроцессора пятьсот восьмидесятой серии, умещалось все, что в стандартном решении представляло целую комнату, наполненную оборудованием.

Но моя плата работала четко и без сбоев.

— Как такое может быть? — спрашивал удивленно Валерий Сергеевич. — Пришел парень с общественной профессиональной работы, не имеющей никакого отношения к электронике и вычислительной технике, ведь на освоение шины ЭВМ и стыка 2С необходимо минимум два года, а он все сделал налету еще и на уровне изобретения.

Не знал Валерий Сергеевич, что я в детстве был радиохулиганом и занимался электроникой, правда, аналоговой. Но если голова варит, нетрудно перестроиться и на цифровые технологии. Вскоре я уже стал начальником своего начальника. Потом мне опять стали навязывать партийную, противную мне работу, но не освобожденную и с хорошей зарплатой по основному месту. Не очень приятно это вспоминать.

Наряду с честностью, высокой порядочностью и чистотой рядовых коммунистов в КПСС причудливым образом уживались послушность, лизоблюдство, подлость и предательство отдельных партийцев. Возможно, это наследие репрессий и расстрелов тех недавних лет, которые я не застал. А возможно, холуйство было всегда.

С Николаем Ивановичем Мальцевым я разговаривал спустя некоторое время. Я сказал ему: «Обид не держу, может быть, на его месте, тоже бы наказал „выпрягшегося“ пацана, но, наверное, как-то по-другому…»

Николай Иванович печально улыбнулся, потом нахмурился и ничего не сказал в ответ. Но я видел, он почувствовал облегчение. Какой-то груз упал с его плеч. Потом и его самого «выперли» со всех руководящих должностей, времена менялись. Я предлагал ему должности в своих коммерческих структурах, но он вежливо отказывался, профиль работы был ему совершенно незнаком.

Спустя время, я с печалью и грустью читал скромное, еле-еле заметное сообщение в газете «Восточно-Сибирская правда» от 15.02.2006 года:

«Иркутское областное объединение организаций профсоюзов выражает глубокое соболезнование родным и близким в связи со смертью председателя облсовпрофа 1986—1990 гг. МАЛЬЦЕВА Николая Ивановича».

Александр Мерзлый потом, по прошествии нескольких лет, уважительно отозвался о моей выдержке и твердости. Когда он во время «инквизиции» протягивал мне лист бумаги с требованием изложить письменно с кем из обкома, ЦК, партийными работниками я пил водку, я с нескрываемой иронией «согласился». И давай потешаться над ним. Правда, он не сразу это понял.

Пишу: «Такого-то числа после банкета по случаю проведения отчетно-выборной конференции Усть-Илимской городской комсомольской организации, где присутствовали работники Иркутского обкома ВЛКСМ, представитель отдела рабочей молодежи ЦК ВЛКСМ…»

Мерзлый отодвинул мою руку и начал читать. Потом ободряюще похлопал меня по плечу: «Ну вот, Сережа, молодец, начал понимать ситуацию. В этом кабинете не такие, как ты, а очень большие, взрослые и серьезные руководители становились послушными. Продолжай, да поподробнее».

Я продолжил: «Ближе к завершению банкета, чтобы избежать позора, я был вынужден на руках выносить упившегося в „сиську“ уважаемого человека…»

Сан Саныч «Борман-Мерзлый» читал и все его тело наполнялось партийным теплом со сладким для него привкусом предательства и стукачества. Эти чувства он научился умело пробуждать в своих «кроликах» — собеседниках, однопартийцах. От ощущения своего превосходства он рос и рос в своих глазах, постепенно превращаясь в удава напротив кролика, а потом в грозного льва. Как царь зверей, он начинал ликовать.

«Партийная дисциплина и мелкая трусость побеждают», — ошибочно подумал он и на радостях отлучился.

Видимо, уже «лисичкой» побежал доложить о своей партийной победе. Я продолжал уже без его присутствия:

«Бюро горкома партии отправило присмотреть за нами заведующего отделом организационно-партийной работы Александра Александровича Мерзлого. Но тот не справился с принятой на грудь халявной дозой алкоголя и упал под стол. Помогал мне в выносе тела такой-то».

Вспомнилось из Библии: в Евангелии от Иоанна (гл. 8, ст. 7) приводятся слова Иисуса, обращенные к книжникам и фарисеям, приведшим к нему блудницу: «Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось в нее камень».

Может, еще надо было упомянуть одного из вождей высшего областного уровня в своей «повинной»? Приезжал он как-то с лекцией для комсомольского актива о нравственности. Такая очень щекотливая и непростая тема. Выглядел он волевым рыцарем, вернее, хотел таким показаться. С каждым его словом, произносимым о нравственности, «появлялся нимб» над его седеющей головой. Его твердый и уверенный голос звучал, как колокольный набат, прославляющий чистоту и нравственность советской молодежи. Мне начинало казаться, что спать он ложится с портретом Ленина или Карла Маркса, предварительно высоконравственно подрочив на Клару Цеткин.

После лекции он любезно откликнулся на наше приглашение поехать на природу на Петрушины поляны. Он, очевидно, не чурался прямого общения, хотел не понаслышке знать, чем живет младое племя. Молодец, так и надо. Но после четвертого стакана его пролетарская пятерня устремились под блузку к молодым и упругим сисечкам нашей девчонки, комсомольского работника. Но… он моментально был отвергнут. У нас, наверное, нравственности было все же побольше, чем у него самого.

Правда, агрессии партийный босс проявлять не стал. Наверное, не всегда ему отказывали. Но в данном случае это было невозможно по определению. Не было у нас разврата, и свободные отношения не культивировались. Бывало, среди молодых ребят возникали нежные чувства, любовь, но это не было показным. А его, нашего борца за нравственность, сейчас хоть самого трахай — развезло, разомлел мужик. Надо ехать назад в гостиницу.

Вообще, мне не раз приходилось доводить, дотаскивать до кровати разных боссов. А теперь этот уже стоял у руля большевиков Иркутской области и упоминать о его минутной слабости было неуместно, на мой взгляд, хотя в задании Бормана об исключениях не говорилось.

На халяву пили почти все и в командировке позволяли себе расслабиться. Я всегда расценивал такие ситуации не как что-то ужасное, а как признаки доверия лично мне. Мне доверяли, потому что с моей стороны не будет подлянок, вот и могли себе позволить расслабиться в моем обществе. Напряги нервов-то были не хилые. Н. И. Мальцев как-то в шутку говорил: «Если выпиваете, то только вдвоем, чтобы наверняка знать кто заложил!»

Я же никогда о минутной слабости никому не докладывал, даже в мыслях такого не возникало. Был так воспитан мамой и моим окружением. Жизнь есть жизнь. Будь в ней человеком. Если ты сегодня перебрал, снял стресс и расслабился, завтра протрезвеешь и будешь опять тем же человеком, как после процедуры релаксации. Командировки — это, вообще-то, серьезное испытание для любого человека. Были совсем не принимающие алкоголь гости и старшие товарищи. Женя Соловьянов из Ангарска, Миша Попов из Иркутска и…, что-то застопорился, все — других не помню.

Отвлекся я, однако, немного от темы повествования. Возвращаемся в «Варфоломеевскую ночь». Входит сияющий Мерзлый, видимо, похвалили Бормана за его усердие. Но радоваться было нечему, и он вскоре в этом убедился. Он зашел за мою спину и, видимо, с этой позиции решил насладиться своим превосходством над «поверженным», дочитывая текст. Через пару секунд за спиной слышу тяжелое дыхание, раздается нечто похожее на звук извержения вулкана, потом рычание с волчьим завыванием. Какой-то буреган (буря с ураганом вместе) начал закручиваться в воронку, как торнадо, за моей спиной. Извергаемые звуки напоминали принудительный, вынужденный оргазмический экстаз со стонами, переходящими в рыдания жертвы насильника, как во взрослом, загнивающем, капиталистическом порнокино. По-видимому, этой жертвой оказался Сан Саныч. Он был в панике. Он не мог говорить, задыхался.

«Значит, прочитал», — подумал я. — «Ну получи „по самые помидоры“, если просил».

Когда «торнадо» вырвало из моих рук листок и, изорвав на мельчайшие кусочки, переместило их в карман Мерзлого, не в урну, «оргазм» отпустил. Борман почувствовал облегчение. Как будто жертва насильника вырвалась из рук монстра. Наступило затишье. «Кто кого имеет, — подумал я, — значит, я и без кулаков могу крепко дать по морде, очень больно. Морально, не физически».

«Хм-м, ты че, Серега. Ты че творишь. Хм-м, ты, ты, ты….» — он не мог связать слов в предложении. — «Хм-м, ты, это, перестань, как же, ёптить, ой…»

Может быть, такой мой ход помог сбить пыл наезда.

Очевидно, попасть в партийную мясорубку он сам не хотел.

«Где-то перестарался», — видимо, подумал он.

Потом, когда КПСС развалилась, будучи управляющим филиала Промстройбанка (номенклатура не тонет), А. А. Мерзлый помог мне приумножить почти в два раза мои деньги от продажи трехкомнатной квартиры в Усть-Илимске. Тогда проценты по депозитам были заоблачные. Он сам предложил такую помощь, видимо, тоже хотелось сбросить груз негатива. Эта помощь была кстати. В результате, я смог сходу купить трехкомнатную квартиру в родном городе Иркутске.

Я зла не держал ни на кого, даже был в какой-то степени благодарен этому тяжелому событию, жизненному опыту. Это школа жизни. Держать удар, не сникнуть, не запить и не потеряться — намного важнее, чем падение с высоты на бренную землю.

А контакты у меня, в силу должности, были действительно высокими. К нам неоднократно приезжал из Москвы заведующий отделом ЦК ВЛКСМ Игорь Николаевич Щелоков, который был сыном лучшего, на мой взгляд, за всю историю страны министра внутренних дел СССР Щелокова Николая Анисимовича. Примечательно, что много лет спустя писатель Сергей Кредов (Иванов) подарил мне свою книгу из серии «Жизнь замечательных людей» о Щелокове Николае Анисимовиче, в которой он фактически посмертно реабилитировал министра МВД, преданного товарищами партийцами и попавшего в партийную опалу.

Конец ознакомительного фрагмента.