Прекрасна планета. Книга-размышление

Сергей Александрович Лазарев

Марс оземлён, Земля пытается установить проземную власть, но коренные марсиане восстают и ударяют по Земле страшным, но примитивным оружием. Землянин после долгих лет безмолвия обнаружил закономерности в хаотических шумах, так удалось наладить любительскую связь.Некоторые нехудожественные предположения. Средства и способы первой космической межпланетной войны. Времени нет как явления действительности. Межзвёздный вакуум практически непреодолим, как непреодолима планета сквозь её центр.

Наземный

«Да… а ведь были времена, когда Земля была не то что центром солнечной системы, но центром мира, коим она и осталась, только вот, в значении другом. Ныне периферия стала центрее», — с сожалением вздохнул он от пришедшей неожиданно мысли и, выдыхая, переусердствовав, затягивая шнурок правого ботинка, оторвал его часть.

— Тфу, чёрт! — буркнул он и, цокнув, прибавил: — Надо ж так тянуть, а! Теперь распушится конец без пестончика. — И стал перешнуровывать ботинок и заодно думать, как разрешить негаданно свалившуюся на его голову неприятность. Конечно, иной скажет: а что здесь думать-то! купи новые шнурки, и всё. На что он ответил бы: нет, не всё, это слишком легко. Но трудный путь ему не поддался, и он, так ничего и не придумав, лишь сказал про себя: «Ладно, придумаю что-нибудь, после».

Завязав шнурки, он встал и потопал ногами, как бы определяя всё ли в порядке, и убедившись, что всё хорошо, продолжил одеваться. Надел архаичное, допотопное, старомодное, доадамово (кто-то и так умудрился выразить) — это лишь часть эпитетов, ряд этот можно продолжать, но не к чему, излишне это, а вот взяты они из мыслей видевших его людей. Так вот, о чём же я? о пальто! Ах да, надел он своё старое серое пальто. Мм… забыл упомянуть, ну так для справедливости, одобрялось оно тоже, но некоторыми. Пальто, надо сказать, не выглядело старым или поношенным, а скорее даже добротным, и конечно не было никаким допотопным, и тем более уж доадамовым, а всего-то моделью прошлого века: просто, дело в моде, но об этом ниже.

Следом за пальто он натянул на голову серую вязаную шапку. Затем снял с крючка шарф того же цвета и обвязал им шею. Потом повернулся и приблизился к зеркалу, висевшему на противоположной стене, уложил аккуратно шарф, застегнул пуговицы пальто, поправил воротник и шапку, и слегка покивав головой, направился к двери. Когда он открыл дверь, холодный порыв ветра обдал его, мгновенно дрожь пробежала по его коже, так что ему пришлось пересилить нежелание покидать тёплый дом чтобы ступить за порог. Но выйдя, он ободрился, распинал лежавшие у порога листья, потом достал из кармана обычные механические ключи, замкнул ими дверь и пошёл на станцию.

Он. Так, постой, а кто же я?

Автор. Наземным будешь.

Наземный. Наземный? Это что, фамилия такая? А имя, тогда какое?

Автор. Неважно. Просто Наземный.

Наземный. Что значит, неважно! У всех есть фамилия, имя и так далее.

Автор. Довольно. Тебе стоит уяснить одно — моя здесь власть.

Наземный (приглушённо). Деспот!

Автор..

Наземный… что о нём известно? да почти ничего и неизвестно. Одни лишь вопросы без ответов: кто такой был? откуда взялся? чем занимался? где учился? где работал? кто были родители? — всё немая пустота, как говорится, свалился не бог весть откуда. Впрочем, кое-что известно, а именно: немного о внешности и о некоторых пристрастиях, а также то, что у него был приятель — Логинов Артём, к которому он и направлялся.

Вот то немногое, что известно, подробней. Внешне ничего выразительного, был немного выше среднего роста, худощав, темноволос; на голове имел две глубокие залысины, хотя и был ещё молод; лицо — тонкие губы, слегка впалые щёки, нависшие брови, и только выражение и взгляд выделяли его. Он всегда был серьёзен, недоверчив, смотрел всегда холодно и наблюдательно, в поведении иногда язвителен, надменен и колок, и в то же время был грустен, словно щемящая тоска никогда не покидала его. Ещё был задумчив, любил поразмышлять, да именно размышлять, а не думать, как раз таки это, он скорее был вынужден делать, наверное.

В одежде был разборчив он: признавал вещи только из натуральных тканей, любил качество, ценил классику. Правда, жил он не богато, скорее бедновато, но бывало в жизни разное его: и мотовал, и голодал. От того и гардероб имел весьма он скромный, такой, что половина была уже на нём в тот день, да нет, наверно, всё же меньше. А причиной тому, конечно же — высокая цена вещей нравных ему. Она была кратно выше в сравнении с ценами на другие вещи, что предлагались широким слоям населения. То ли он копил, то ли покупал по крайней необходимости, когда вещь теряла приличный вид, неизвестно. Но выглядел всегда опрятно, несмотря на то, что носил почти одно и то же.

Раз уж речь зашла об одежде, стоит немного отвлечься и рассказать о ней немного подробнее. Вся текстильная промышленность землян предлагала богатейший её выбор, а размах цен был широк невообразимо. В магазинах полки были завалены, вешалки набиты самой разнообразной: копеечной и многодорогой; искусственной, натуральной и полунатуральной; пёстрой и рваной — словом, одеждой на любой вкус и кошелёк. Конечно, хорошие, качественные вещи во все времена были не дёшевы. Но тогда, мода оказывала столь сильное влияние, что верхняя граница цен была просто абсурдной, лишённой всякого здравого смысла, при этом качество могло соответствовать изделиям нижней границы, проще говоря, одну и ту же вещь можно было купить как за самую низкую цену, так и за самую высокую. Это напоминало своеобразный круговорот, где одно переходило в другое со сменой характеристик. Нет, скорее… два кольца, где одно — цена, а другое — качество, и они, вращаясь на одной оси в разные стороны, порождали в каждой точке касания новое сочетание цена-качество, таким образом, самое низкое качество могло пересекаться с самой высокой ценой.

Мода, надо сказать, была несколько странновата, но порой была столь несуразна, и являла такие метаморфозы, что непотребная рванина была в чести и носима, да скажу вам более, бывало и такое, что человеком наряжался человек. Вдобавок, модные тенденции сменялись так часто, что даже те, кто предпочитал выглядеть нормкор: как большинство, непритязательно, просто и практично, были вынуждены время от времени обновлять гардероб: так часто и массово менялся людской облик. Сама же одежда, в большинстве своём, была низкого качества и быстро изнашивалась, что также побуждало людей вновь и вновь приобретать её, впрочем, это относилось почти ко всему. Казалось, что всё это было не логично и не разумно, и даже вредно, но это было… наверное, наименьшим злом в тех обстоятельствах.

Что же касаемо Наземного, то он вообще старался держаться особняком социального колеса, считая, что огульное приобретение товаров — пустая трата денег, а походы по магазинам — тоже, но время. Тем более что первого у него всё равно не было в избытке. Второе было, но как он им распоряжался неизвестно. Впрочем, и первое могло быть, смирись он и поступись, но гордым был.

Вопросы внешнего вида его уже мало волновали. Им давно была поставлена точка — придерживаться старого стиля, существовавшего в далёкие времена пионеров освоения космоса, которого сейчас так недоставало. К тому же, это было удобно: отсутствие нужды занимать себя думами из разряда что надеть, из-за дороговизны приобретаемых им вещей, край было носить одно и то же, следя лишь за чистотой. Конечно, подобное порождало вопросы: почему? зачем? На что Наземный, обычно, отвечал шаблоном двусмысленное: «Мне как-то не желательно другое». Что, само собой, создавало другие вопросы, но уже, в основном, без ответа. И лишь изредка он позволял себе высказывать в качестве ответа соображение: «Когда-нибудь подобное станет модно, и все станут облачаться так», — и уже про себя добавлял: «От чего мне, возможно, сделается менее комфортно от чувства растворённости, нежели сейчас, от чувства противоположного».

Наземный. Боооже, ну ты и расписал! Для тебя что вопрос одежды больной что ли?

Автор. Мне больно видеть. Вопрос же не в одежде, а в её внешнем виде. Для меня же, лучшая одежда — это её отсутствие, но не в смысле голым ходить, не стоит понимать буквально, а чтоб она была проста, практична, но прилична.

Наземный. Хм… Да простынёй обернись тогда, хитон тебе будет — просто и практично, и вполне прилично. Вот тоже мне, ничего не смыслит в красоте, а всё туда же. Ещё ты вот на глупость взял, напал, а людям ведь работа.

Автор. Смешно. Но последнее ты верно подметил. Да… видимо, и у глупости есть польза в этом мире — занимать людей без конца, ведь жизнь их так длинна.

Наземный. А ты упрямый, как баран!

Автор. Но-но, полегче там!

Наземный. И непоследователен к тому же. Ты глупость обуздал бы, и на службу бы поставил.

Автор. Легко сказать, да трудно дело. Молчи уже! Главу мне надо дописать.

Автор (сам себе). Нет, ты посмотри, и тон такой задал к тому же, дал, немного воли.

Стылый сырой ветер дул над землёй, гоня низкие свинцовые тучи, и продувал одежду, унося с собою тепло, от чего Наземный зяб и ёжился, и быстрыми шагами стремился добраться станции. Он пошёл через парк вдоль пруда, который возник как кратер от рухнувшего в это место осколка астероида, а под землёй, видать, река подземная была, она-то и наполнила его. Идя, и несмотря на погоду и изредкую дрожь от холода, мысль о порванном шнурке всё никак не оставляла его, и он попутно думал. Но думы его то и дело прерывались предвкушением, когда он видел кучку листьев на своём пути. Завидев цель, он вида не давал и как бы мимо шёл, но приблизившись вплотную, он резко путь свой изменял и кучку ту нагой с улыбкой разбивал. За что, сказать, он был заочно ненавидем дворниками, но тут добавить стоит: кучки те по непонятным всем причинам, сгребя, не убирали долго, а порой и вовсе забывали, так что и по естественным причинам листочки разлетались кто куда, и кучки исчезали.

«Хм… Я видел у Артёма на работе, как кто-то, работая в каком-то электрическом ящике, на концы проводов какие-то трубки надевал и обжимал. Пожалуй, это могло бы сгодиться и для моего несчастного шнурка», — Наземного внезапно осенила мысль. И так, найдя решение, мозг его расслабился, он как-то даже замечтался, и незаметно для себя прибавил ходу.

Добравшись станции, Наземный направился к одному из входов, над которым горел зелёный сигнал. Подойдя к двери, на которой было написано: «Внимание! Вход по одному и по зелёному сигналу», он открыл её, вошёл, и надо полагать, что сигнал над дверью сменился цветом. Он оказался в тесной рамке интроскопа не более чем метра полтора длиной, впереди был турникет: две прозрачные створки, за которыми был зал, посреди которого были ряды сидений. Он подошёл к турникету, раздался лёгкий звук, и створки отварились. Некоторые из сидевших повернулись и посмотрели на него, он тоже осмотрел всех взглядом, и заодно приметив свободное место, пошёл к нему и сел.

Прямо, на стене было большое, почти во всю стену, информационное табло с расписанием, рейсами и направлениями. Наземный нашёл ближайший нужный рейс, посмотрел на время, достал из кармана свой коммуникатор, что-то там понажимал, и купил билет.

Недолго ждать ему пришлось. Рейс объявили, он вышел, нашёл свою платформу, автобус там уже стоял, и дверь была открыта. Наземный вошёл, снова звук тот прозвучал, он по салону дальше прошёл, место своё нашёл, но у окна уже было занято, пришлось ему сесть у прохода.

Он снова вынул свой коммуникатор, достал наушники, надел их, нашёл какой-то исторический фильм о Марсе, включил его и стал смотреть. Немного погодя объявили отправленье, дверь закрылась, автобус тронулся.