Система «Морской лев»

Сергей Александрович Вербицкий

Этот роман об Американо-иракской войне 1990 года. Советские подводники отправляются на эту войну, чтобы защитить диктатора Саддама Хусейна.

Запись датирована 25 июля 1990 года

На протяжении всего июня и июля Захаров постигал компьютерную грамотность и осваивал новые технические возможности управления лодкой. Находясь в центральном посту по двенадцать-четырнадцать часов, он проявлял фантастическую усидчивость и поразительную работоспособность, вникая в каждое новшество основательно, не оставляя в своем сознании белых пятен пустоты. Со временем Захаров пришел к выводу, что вся работа на компьютере строится на выработке рефлекторной реакции мозга человека и чем оперативнее его действия, тем быстрее строится работа всего центрального поста. Особой сложности здесь не было: главное, что нужно было усвоить, — это не задавать себе ненужных вопросов, а исполнять кнопочные комбинации сообразно оперативной обстановке, подчинив воле все свои чувства.

Каждый день в десять часов утра на центральном посту проходила ежедневная тренировка по отработке полученных недавно Захаровым навыков управления лодкой в боевых условиях. В этот раз был выбран режим отражения атаки на «Морского льва» подводной лодки противника. Захарову предстояло уклониться от торпедной атаки неприятеля, а затем поразить его своими ракетами. Первая же попытка для него окончилась неудачей. Проигнорировав все выданные центральным компьютером варианты, он инстинктивно начал менять курс субмарины, вместо того чтобы выпустить имитаторы и торпеды-ловушки, продолжая двигаться прежним курсом.

— Торпеда попала в цель. Вы уничтожены, — объявил приговор центральный компьютер.

Захарова словно током ударило это сообщение, и он откинулся на спинку кресла. Иван Алексеевич страшно не любил проигрывать, и поэтому сообщение компьютера о постигшей его неудаче больно било по его самолюбию, ему захотелось все бросить и уйти. Но что-то держало Захарова в этом кресле, и он закрыл глаза с твердой уверенностью, что когда он их откроет, то обязательно продолжит укрощение «Морского льва» и во что бы то ни стало добьется нужного ему результата.

Посередине застеленной красным ковром арены, огражденной решетками, стоял в окружении циркового инвентаря молодой дрессировщик Олег. Справа от него сидел огромный африканский лев по кличке Цезарь. Подойдя к ближайшей тумбе, он лениво забрался на нее и умиленно взглянул в лицо Олегу. За клеткой стоял отец начинающего циркача, который внимательно следил за поведением хищника.

— Олежка, смотри на него, — предостерег опытный укротитель косматых кошек.

— Я все вижу, — ответил спокойно Олег и, стукнув палкой по соседней тумбе и подогнав слегка Цезаря хлыстом, заставил его перепрыгнуть с тумбы на тумбу. Исполнив требуемое, лев получил от Олега кусочек мяса.

Хорошо, Цезарь, теперь давай пройдемся по канату. Алле.

Лев сидел на месте и ни в какую не хотел идти, тогда дрессировщик сильней ударил его хлыстом. Цезарю это не понравилось, и он встал на задние лапы, попытавшись поймать хвост плетки. Олег еще раз ударил хлыстом, крикнув «Алле». Лев вновь не двинулся, только огрызнулся в ответ.

— Олег, попробуй поманить его мясом, — посоветовал Отец.

Дрессировщик достал из-за пояса кусочек и, насадив на пику, поманил хищника. Цезарь, почувствовав запах, пошел за ним, но, не сделав и двух шагов, потерял равновесие и с грохотом упал на ковер, сильно ударившись о пол. Олег немного испугался и попытался вернуть хищника на место, ударив хлыстом. Цезарь на это еще больше обозлился и зарычал, обнажая желтые клыки.

— Цезарь, на место, — испуганно закричал отец Олега.

Но лев даже и не думал исполнять команду, вместо этого он встал и пошел к дрессировщику.

— На место, Цезарь, — отходя, еще раз стукнув его слегка палкой, сказал Олег.

Последнее действие окончательно разозлило хищника, тем более, что Олег задел его по ушибленному месту. Гигантская кошка весом в сто восемьдесят килограммов одним прыжком оказалась на груди молодого дрессировщика, свалив его с ног. Мощные когти вонзились в его одежду, порвав ее на куски, желтые глаза хищника взглянули на Олега. Тот судорожно начал отбиваться, колотя его по морде. Отец поспешил на помощь, открыв по обоим мощную струю холодной воды из рукава пожарного крана. Лев зафырчал и отпрыгнул от дрессировщика.

— Ну все, хватит, я пошел. Довольно с меня, — сказал Олег, поднявшись на ноги.

— Нет, сынок, ты должен заставить его пройти по канату, иначе ты никогда не станешь дрессировщиком. Ты должен подчинить его своей воле, — сказал отец.

Олег, не зная, что делать, пребывал в нерешительности. Спустя минуту он собрал себя в одно целое, подошел к хищнику. Тот сидел, облизывая мокрые места своего тела. Его грива уже не была столь величественна, а представляла собой торчащие в разные стороны локоны шерсти.

— Цезарь, хороший, на место, — подтолкнув палкой, сказал дрессировщик. Лев даже и не собирался трогаться. Тогда Олег неожиданно жестко ударил хлыстом и громко скомандовал:

— На место.

Цезарь встал и снова пошел на него. Отец, уже не дожидаясь, хотел снова открыть кран, но Олег знаком остановил его. Хищник подошел на расстояние вытянутой руки и замер, два взгляда сошлись. Олег почти шепотом сказал: «Цезарь, попробуем еще раз. Але…»

— Попробуем еще раз, — открыв глаза и потеребив себя за волосы, почти шепотом произнес Захаров.

— Внимание всем отсекам: начинаем повторную попытку, — сказал сидящий на месте вахтенного офицера Заленский и нажал пару клавиш на клавиатуре.

— Курс два-ноль-два, — скомандовал Захаров, вызвав на правый монитор движение лодки в трехмерном измерении.

И вновь потекли минуты ожидания, в которых легко забываешь про тренировку, увлекаясь посторонними мыслями. Но в этот раз ждать пришлось недолго. Разбивая тишину, в наушниках Захарова прозвучал веселый голос акустика, сообщивший об обнаружении справа по борту подводной лодки.

— Самый малый вперед, — моментально отреагировал Захаров, одновременно вызвав на центральный монитор смоделированную компьютером оперативную обстановку вокруг субмарины.

— Внимание, говорит акустик: пеленг сорок пять, обнаружены две скоростные цели, движущиеся на нас, — на центральном мониторе зажглись две цифры, отсчитывающие на убывание оставшееся время жизни экипажа.

— Говорит шестой отсек: потеря мощности главного генератора.

— Выпустить имитаторы и торпеды-ловушки. Курс три-три-пять, глубина восемьсот. Шестой, сколько нужно времени на восстановление полной мощности?

— Около пяти минут.

— Даю две, — ответил Захаров и вывел на левый монитор модуляцию силовых установок шестого отсека. Увеличив план отсека, Захаров включил программу поиска неисправностей. Тут же главный турбогенератор весь покрылся паутиной зеленых датчиков, и два из них покраснели, сигнализируя о возникшей неисправности. Когда Захаров щелкнул мышью по одному из них, компьютер выдал ему информацию о поломке.

В это время на центральном экране лодка медленно изменяла курс, а идущие ей навстречу две торпеды, запущенные с виртуальной лодки противника, уже вошли в зону перехвата торпед-ловушек.

— Внимание, говорит акустик: цель номер один поразила имитатор, — спустя некоторое время вторая торпеда была перехвачена торпедой-ловушкой.

— Шестой, как главный генератор? — спросил Захаров.

— Есть полная мощность, — ответили из шестого отсека.

— Хорошо.

— Всем внимание! Выходим в атаку! Курс ноль-ноль-один, скорость три узла, глубина тридцать. Контуру противолодочной обороны подготовить две ракеты.

Всплыв на тридцать метров, «Морской лев» произвел виртуальный пуск противолодочных ракет, которые выходят из-под воды и, пролетев над поверхностью моря, затем снова ныряют в той точке, где находится подводная лодка противника.

Через несколько минут компьютер доложил об удачном запуске противолодочных ракет, сообщив коротко: «Подводная лодка противника поражена».

«Вот так бы в жизни — раз, и все. Так нет же, в реальности почему-то все намного сложней», — подумал довольный своей победой Захаров.

— Все, спасибо, тренировка закончена, — объявил, вставая, Заленский.

— Павел Витальевич, — обратился Захаров к Заленскому, — соберите всех старших офицеров в кают-компании.

— Сделаем, — ответил тот.

Захаров, отсоединив свой личный ноутбук с необходимыми ключами-кодами доступа, встал и направился к себе в каюту. Уединившись, он потер виски и впервые за двухмесячный марафон постижения новых сфер передовых технологий он ни разу не вспомнил ни о жене, ни о сыне, ни о существовании страны и всего мира. Погоня за навыками управления «Морским львом» превратила его в копающегося под землей крота, не замечающего никого и ничего вокруг себя. Он практически так ничего и не узнал ни о базе, на которой проходит его служба, ни о своих подчиненных. И вот под предлогом разбора тренировки Захаров решил наконец познакомиться со всеми поближе. Его неожиданно посетила мысль осмотреться вокруг и, запросив личные дела своих подчиненных, если таковые имеются у Канарейкина, хотя надежда была мала, более подробно узнать о каждом из них. Вместе с этими мыслями к нему пришло чувство одиночества, но дверь открылась, и водоворот уклада жизни базы вновь накрыл его с головой.

— Иван, все собрались, — сказал Заленский.

Кают-компания располагалась на втором уровне между каютами младших офицеров и центральным постом. Здесь находились большой телевизор, видеомагнитофон с богатой фильмотекой. Вдоль стен были расположены мягкие диваны и журнальные столики, вокруг все утопало в зелени, на стенах висели репродукции картин русских художников, а в одном из углов стоял аквариум литров на двести, в котором плавали золотые рыбки. Кают-компания служила не только местом отдыха, но и местом психологической разгрузки. Не случайно Захаров назначил сбор именно здесь: это единственное место, где забываешь о своем нахождении на подводной лодке или на базе.

В кают-компании сидели Карташов, Фирсов, Березин, Алферов и стоявший неподалеку от телевизора Заленский. Все они (Захаров это подметил сразу, как вошел) разместились как-то отстраненно друг от друга: кто-то смотрел журнал, кто-то на рыбок, а кто-то и вовсе бесцельно в потолок. При виде входящего Захарова все как один встали.

— Садитесь, садитесь, — сказал мягко Захаров.

Все снова провалились в мягких диванах. Захаров взял стоящий неподалеку в одиночестве стул. Заленский тем временем включил телевизор, готовясь поставить видеозапись тренировки.

— Подождите пока, Павел Витальевич, я не об этом хочу сейчас поговорить, — остановил его Захаров.

Заленский сконфуженно выключил телевизор и сел рядом со штурманом.

— Товарищи офицеры, — начал Захаров, — мы с вами уже вместе работаем два месяца, и за эти два месяца в круговерти изучения «Морского льва» я совсем забыл познакомиться с моим непосредственным окружением. То есть с вами, которые… я уже не говорю об остальной части экипажа… Товарищи, я уже вам говорил, что я из Рыбинска, служил, до того как попасть сюда, на Северном флоте. Я хотел бы, чтобы сейчас каждый из вас, здесь сидящих, рассказал бы вкратце о себе и об обстоятельствах, при которых он попал сюда.

Последние слова Захарова поменяли лица приглашенных на удивление, растерянность и тревогу. Все вдруг разом взглянули на Березина. Тот молчал и, словно помидор, наливался красной краской. В кают-компании повисла пауза.

— Григорий Олегович, ну, что же вы молчите? — первым не вытерпел штурман.

— Гм. Да. Товарищ командир первого ранга… это запрещено предписанием. Я еще не успел вам об этом сказать, — с некоторым трудом произнес Березин.

— Что запрещено? — удивленно спросил Захаров.

— Рассказывать про обстоятельства, при которых мы попали сюда, — ответил Березин.

— А где родился? Где служил? Это не запрещено? — допытывался Захаров.

— Об этом ничего не сказано.

— Значит, можно?.. — не унимался Захаров. Ему все больше и больше становилось интересно, почему он своими, как ему казалось, невинным вопросами нагнал столько страху на всех, и особенно на Березина.

— Наверное… но лучше этого не делать, — побледнев, ответил старпом.

— Вы имеете в виду прилюдно?

— Наверное…

— А что за предписание, о котором вы все время говорите?

— Предписание о неразглашении государственной тайны, которое мы все подписывали.

— А почему тогда я не подписывал?

— Вы тоже подписывали, только, наверное, не поглядели, когда подписывали, — пролепетал Березин.

— Интересно… гм. Тогда извините меня, товарищи офицеры, что я вас поставил в неловкое положение. Очевидно, мне еще необходимо проконсультироваться по этому вопросу у товарища Канарейкина. Что ж, тогда, я думаю, все свободны, а Павла Витальевича я попрошу остаться.

Команда старших офицеров покинула кают-компанию со смущенно-молчаливым видом.

— Павел, что случилось? — спросил Захаров, когда они остались одни.

— Ничего не случилось. Ты затронул тему, на которую наложено табу. Ответственность за это лежит на Березине, а ты его при всех припер к стенке своими вопросами.

— Так, хорошо. Что мне теперь делать?

— Ты же сам только что сказал, что нужно проконсультироваться у Канарейкина. Так иди к нему и выясни у него, может, он тебе и скажет… Во всяком случае, попытайся, — посоветовал Заленский.

Захаров молчал, предвосхищая в голове разговор с Канарейкиным, потом, повернувшись к Заленскому, спросил с надеждой:

— Ты тоже не скажешь, как попал сюда?

— Не знаю: сначала сходи к Канарейкину, а там посмотрим.

— Ладно.

Захаров покинул лодку с терзавшим его вопросом о секретном предписании и некоторым разочарованием Заленским. Он еще совсем недавно считал его человеком, на которого можно положиться в трудную минуту, если таковая придет. И тут он дал трещину в пустячном вопросе. Как теперь быть? С кем теперь работать?

Захаров приблизился к двери кабинета Канарейкина быстрым шагом. Мимоходом скользнув карточкой по щели металлической коробки и нажав на кнопку, он, не дожидаясь ответного действия электронного замка, толкнул дверь, но та была еще заперта. Выразив ударом кулака свое неудовольствие, он отошел. И тут в двери что-то щелкнуло, и он, не теряя ни минуты, проследовал в кабинет Канарейкина.

— Мне нужны личные дела всех членов моего экипажа… — с ходу заявил Захаров, едва переступив порог. Органическая гора человеческого мяса даже не шевельнулась.

— Вы меня слышите? — не снижая тона, подойдя чуть ли не вплотную, спросил Захаров.

— Ага, — не снимая очков и не отрываясь от бумаг, обнаруживая свое духовное присутствие, ответил Канарейкин.

— Я вам еще раз повторяю: мне нужны личные дела всех членов экипажа, — еще настойчивее потребовал Захаров.

Канарейкин лениво взглянул на него.

— А чего так кричать-то?

— Потому что случилось ЧП. А вы ноль внимания.

— Неправда, Иван Алексеевич. Вы еще были на подходе, а я уже знал, что вы ко мне идете и чего от меня хотите, — он достал из ящика уже знакомую Захарову телефонную трубку и демонстративно показал ему. — А вы говорите, что я не обращаю никакого внимания. Случись что на базе — я первый буду об этом знать.

— Тогда я жду от вас личные дела.

— А их у меня нет.

— Как это нет?

— А так.

— Тогда где они?

— В центре, в Москве…

— Значит, давайте их востребуем.

— Интересно, каким образом их вам сюда, на край света, доставят.

— С командой курьеров.

— И с ротой солдат в придачу, — рассмеялся Канарейкин.

— Это не смешно, — Захаров был разозлен не на шутку.

— Почему? — удивленно спросил Канарейкин.

— Потому что мне с этими людьми работать, а не бочки катать.

— Ну и что ж, что работать.

— Ничего. Как мне связаться с генералом?

— Помилуйте, Иван Алексеевич, зачем вам генерал? Вы что, и у него намерены потребовать эти дела? Так и он вам их тоже не даст.

— Тогда я отказываюсь дальше работать, — садясь в кресло, сказал Захаров.

— А вот это новость.

— Для вас новость.

— Неважно.

— Я не могу работать с людьми, о которых ничего не знаю. Кстати, что за предписание, запрещающее рассказывать о себе или о том, как попал сюда?

— Обыкновенное предписание, распространенное в нашем подразделении.

— Обыкновенное? — удивленно повторил Захаров.

— Да, обыкновенное. А зачем, скажите мне, вам или еще кому-то знать, при каких обстоятельствах его или вас отобрали сюда? А вдруг там содержатся какие-то сведения, о которых человек предпочел бы забыть, потому что они ему приносят боль. А зачем, скажите, пожалуйста, нам такой человек, у которого с чувствами не все в порядке? В таких сложных психологических условиях, в которых приходится нам служить, можно и сбрендить. Люди, знаете, Иван Алексеевич, очень болтливы и могут поэтому, сами того не подозревая, нанести себе случайно вред, рассказав, не подумав, что-то о себе. Этим предписанием, указанием (назовите, как хотите) мы взяли на себя функцию сторожа их душевного покоя. Страх лучше всяких клятв сидит в них. И он никогда не позволит им переступить запретную черту.

— Я командир подводной лодки, которая на своем борту несет очень мощное оружие. Я же должен знать, кем я командую… На что эти люди способны… и чего от них ожидать.

— Узнаете, узнаете, Иван Алексеевич, я предоставлю вам карты психологических тестов на каждого. Этого вам будет, я думаю, более чем предостаточно. Вы же себя не мните, я надеюсь, психологом экстракласса?

— Нет.

— Ну вот, и я вас умоляю: не рассказывайте про себя больше ничего. Довольно и того, что вы тогда на пирсе сказали. Кстати, для вашего же блага.

— Почему?

— Потому что это нарушение предписания. А за это нарушение вы можете быть отчислены. И тогда…

— Что тогда? — Захаров посмотрел ему в глаза

— Вы сами знаете, что тогда, — с улыбкой, отводя глаза в сторону, ответил Канарейкин.

— Я не знаю, что тогда…

— Не знаете, — хитро спросил Канарейкин, — или делаете вид, что не знаете?

— Это не имеет значения. Мне интересно знать, что вы мне скажете.

— Хорошо, я вам скажу, чтобы отбить охоту у вас выпытывать у своих подчиненных подробности их личной жизни. Каждого, кого отчислят, ждет продолжение той жизни, из которой его выдернуло наше управление. Как правило, я конечно, не знаю в отношении вас, но вот у других там наступал не очень счастливый конец. Поэтому, если вы кого-то и раскрутите, то знайте, что вы не пострадаете за это, но его летальный исход будет на вашей совести, — жестко сказал Канарейкин.

— Мы выйдем в море, и тогда ваша власть кончится, — начал игру Захаров.

— Значит, тебя и такие мысли посещают? — загадочно произнес Канарейкин.

— Да нет, мне просто интересно.

— Интерес лучше оставь при себе. Поверь мне на слово: мы и в море тебя или того, кто нарушит установленные правила, достанем.

— Хорошо, хорошо, прекратим этот разговор, — сказал Захаров, понимая, что зашел слишком далеко. — Лучше скажите мне: есть ли еще какие-нибудь запретные предписания?

— Есть, но об этом узнаешь позже…

— Как это позже?

— А зачем тебе о них знать? Твое дело — командовать лодкой, а остальную работу за тебя сделают.

— Замечательно: на моей лодке будут происходить какие-то вещи, а я об этом даже знать не буду.

— Меньше знаешь — дольше живешь, — вновь улыбнувшись, сказал Канарейкин. — Так, пошутили, и хватит, теперь о деле давай поговорим. Как у тебя с освоением техники? — моментально сменив тему разговора, словно ее и не было, задал вопрос Канарейкин.

— Нормально, а что?

— Пора лодку выводить на испытания. Пойдете к Алеутским островам, попробуете пройти сквозь американскую систему акустической разведки, вторгнетесь миль на двадцать и вернетесь на базу.

— Когда намечен выход?

— Пятого августа. Успеете подготовиться?

— Успеем.

— Тогда вот читай, — и полковник протянул Захарову бумагу, выйдя из-за стола.

Пока Захаров читал приказ, Канарейкин подошел к шкафу и, погремев ключами, открыл дверцу и, выдвинув ящик, начал перебирать папки.

— На вот, на офицерский состав, психо-, черт их дери, показатели. Если понадобятся на остальных, скажешь — я тебе выдам, — сказал Канарейкин, когда Захаров оторвался от бумаги.

Запись датирована 3 августа 1990 года

Потратив два дня на изучение результатов психологических тестов личного состава «Морского льва», Захаров подметил для себя немало важного. И только в отношении своего старпома из-за отсутствия значительной части исследований у него осталось смутное впечатление.

Приготовление к предстоящему походу шло полным ходом. На лодку, выстроившись в цепочку по одному, матросы загружали дополнительный провиант, на центральном посту проходила проверку вся аппаратура, включая находящуюся в резерве. Также пристальному осмотру подвергалась вся техническая часть субмарины, и прежде всего реактор, электромоторы, главная турбина, насосы, охладительная установка реактора и аккумуляторы. Во всех отсеках шел замер магнитного поля, уровня шумов работающих механизмов и радиационного фона. В эти дни по всей лодке внутри и на ее палубе постоянно тут и там сновало множество людей как из экипажа, так и из ремонтного отряда базы. Захаров сидел на своем командирском месте на центральном посту, принимая доклады из отсеков о ходе технического осмотра.

— Второй насос, давление…

— Иван, — раздался томный голос Канарейкина, перебив очередной доклад.

— Да, — ответил Захаров.

— Давай срочно ко мне в кабинет, — запыхавшись, позвал Канарейкин.

— Срочно? А то у нас тут проверка идет полным ходом, — удивленно спросил Захаров.

— Иван, бросай все и давай срочно ко мне, — настоятельно требовал Канарейкин.

Захаров, застигнутый врасплох, выглянул из-за компьютеров, рядом с ним находился старпом.

— Григорий Олегович, — обратился он к Березину, — я к Леониду Сергеевичу, а вы пока продолжайте без меня. Хорошо?

— Есть продолжать, — ответил Березин в своей манере.

Зайдя в кабинет, Захаров впервые за все время знакомства с Канарейкиным увидел его взъерошенным и растерянным.

— Давай садись, — сказал Канарейкин, едва Захаров показался на пороге.

— Что случилось-то, Леонид Сергеевич?

— Ничего не случилось… генерал через два часа прилетит…

— Зачем?

— Ирак на Кувейт напал, вот зачем. Так что объявляй готовность номер один.

— Сейчас проверка идет полным ходом: если сейчас объявить готовность по базе и лодке, внесем суматоху, — сказал Захаров.

— Все равно объявлять придется — не сейчас, так когда Шкворин здесь будет. Так что давай…

— Григорий Олегович, — включив микрофон, произнес Захаров.

— Березин на связи, — отозвалось в наушниках у Захарова.

— Григорий Олегович, срочно завершайте предпоходную подготовку, после этого объявите готовность номер один.

— Есть, — ответил Березин.

Захаров подошел к окнам, откуда была видна подводная лодка, стоящая в подземной акватории.

— Принимать Шкворина будем со всеми причиндалами? — спросил Захаров, обернувшись к Канарейкину.

— Конечно, по высшему разряду, с построением и все такое. Ты, кстати, пойдешь со мной.

— Куда?

— На поверхность, встречать Вячеслава Яковлевича.

Канарейкин взял трубку, набрал номер.

— Кузнецов, как готовишь… Да… Да… Через два часа чтоб все было сделано. Все, — Канарейкин выключил трубку, положив ее на стол, но спустя секунду снова взял и набрал еще раз какой-то номер. — Крашенинников на месте? Где он?.. Хорошо, пусть меня встречает. Все, — Канарейкин положил трубку и повернулся к Захарову.

— Как встретим Вячеслава Яковлевича, свяжись с Березиным, пусть всю команду на пирсе выстроит. Так, вроде всё. Я сейчас к взводному охраны, а ты пока иди к выходу, там встретимся.

Затем оба вышли из кабинета, разойдясь в разные стороны. Захаров пошел к центральному выходу. Оказался снова у тех дверей, через которые он попал впервые на базу. В глаза бросились, как и два месяца назад, стоящие у входной двери двое коренастых, одетых в камуфляжную форму охранников. Опустив глаза, он посмотрел на кафельный пол, на котором цветной плиткой был выложен герб Советского Союза, а под ним — значок КГБ с названием управления, которому принадлежала база: — «Особый погребок». Вокруг было пустынно, и Захаров направился к дежурной будке охранника, чтобы узнать о Канарейкине, как в наушниках раздалось:

— Иван Алексеевич, мы вас ждем не у запасного выхода, а у центрального, это на третьем уровне.

Захаров пошел к ближайшему лифту и через некоторое время, миновав грязные безлюдные коридоры, оказался у запасного выхода, где его уже поджидал Канарейкин с офицером охраны и шестью солдатами, одетыми в парадную форму.

— Так, вы двое, — Канарейкин показал на ближайших к нему солдат, — останетесь здесь.

— Товарищ командир, подготовка к походу завершена, — донеслось из наушников.

— Хорошо, — ответил Захаров, — ждите дальнейших приказаний.

Вся остальная группа встречающих открыла дверь и, пройдя по такому же грязно-белому бетонному коридору, поднявшись по железной лестнице, оказалась у довольно проржавевшей двери. Покрутив против часовой стрелки расположенное в самом ее центре колесо, Канарейкин со скрипом открыл дверь. Пахнуло свежим морским воздухом, яркий свет везде, куда он смог проникнуть, отметил свое присутствие. Канарейкин вновь повернулся к солдатам и, оставив двоих внутри и двоих снаружи, направился к месту предполагаемой посадки вертолета. Захаров, не покидавший стен базы, с тех пор как прибыл на остров, сверкающее солнце воспринял как нечто чуждое и несвойственное для восприятия его глаз. Но в душе вдруг возникла какая-то радость, словно он идет встречать не генерала, а свою жену.

— Сашенька, скучал здесь без меня, маленький? — сказала женщина, беря за руку мальчика лет восьми.

— Скучал, — едва слышно ответил ребенок.

— Ну, пойдем быстрей домой, — сказала женщина, уводя Сашу к воротам.

А рядом, невдалеке у входа в школу-интернат, стоял черноглазый мальчик. Ему было десять лет. Вот уже в который раз он находится у входной двери, наблюдая за тем, как взрослые тети и дяди забирают на выходные мальчиков и девочек из его группы.

За ним еще никогда никто не приходил, с тех пор как однажды его привела сюда мама, сказав, что в субботу она придет и обязательно заберет его отсюда. Но вот уже прошел месяц, как она ушла и больше не возвращалась. А мальчик в конце каждой недели с упорным постоянством выходил на крыльцо с надеждой, что, быть может, именно сегодня она придет за ним. Он смотрел на ворота, через которые входили взрослые, и ждал, не идет ли за ним его мама. И каждый раз, когда кто-то появлялся из-за угла соседнего дома, он с волнением в груди, всматриваясь вдаль, вглядывался в приближающуюся фигуру человека, пытаясь разглядеть знакомые черты. А в голове звучал голос: «Может, это она. Тогда я побегу к ней. Ну же, она? Или нет…» И, когда уже в сотый раз оказывалось, что это не она, отчаяние и обида били в нем в набат: «Ну где же ты, мама? Ну почему, почему ты не идешь за мной?» Хотелось плакать навзрыд, и только осознание того, что ему десять лет, не позволяло этого сделать, и он лишь тяжело вздыхал, отворачиваясь к стене, чтобы не видеть того, в ком он еще недавно видел свою мать.

Время уже подходило к восьми вечера, когда из-за угла появилась женщина, направлявшаяся твердым шагом к нему. Ее он узнавал всегда и сразу, стоило ей только появиться. Широкие шаги, словно ее кто-то сзади подгоняет, и ярко-зеленого цвета блузка сигнализировали о ней еще издалека. Это была директор школы-интерната Зоя Александровна Немышева: каждую субботу она приходила на ночное дежурство.

— Ну, как, стоишь?

— Стою, — ответил он.

— Сегодня она уже не придет.

— Сегодня не придет, наверное, не смогла. Наверное, на следующей неделе точно придет.

— Пошли домой, — сказала директорша, уводя его за собой.

— Мой дом не здесь, — ответил мальчик, открывая для нее входную дверь.

Канарейкин вышел на середину поля, посмотрел в сторону, где должен появиться вертолет, и, ничего не увидев, взглянул на часы.

— Где этот вертолет? Уже пора бы ему и показаться, — Канарейкин снова окинул взглядом небо.

Захаров с офицером охраны стоял неподалеку. Ветер, обдувавший всю группу со всех сторон, приятно гладил по щекам. Вглядевшись в горизонт, Иван Алексеевич увидел низко летящую точку.

— Вон он, — показывая рукой, сказал Захаров.

— Где?

— Да вон там, почти у воды.

— Ничего не вижу, надо было бинокль захватить. Точно он?

— Да, точно, вон там летит.

— Тогда давай свяжись со своими, пусть строятся.

— Всем внимание! Командир вызывает ноль второго, — сказал Захаров в микрофон.

— Ноль второй на связи, — тут же отозвался Березин.

— Построить весь экипаж на пирсе.

— Есть.

Вертолет уже четко прослеживался на горизонте, и его, наконец, заметил Канарейкин.

— Ну и глаза у тебя: я вот его еще только заметил, а ты когда сказал… Так, давай подойди ко мне, а когда доложу, ты следом за мной скажешь, что корабль к выходу в море готов. Спустимся вниз, там и скомандуешь…

— Да я в курсе, не впервой, Леонид Сергеевич, — прервал Канарейкина Захаров.

— Тогда все, смотри, уже на посадку заходит.

И действительно, вертолет уже приблизился к острову, делая полукруг, заходил на посадку. Шум работающего ротора внезапно ворвался в уши Захарова, отчего тот ненадолго оглох. А Канарейкин, щурясь на солнце, левой рукой удерживал фуражку, чтобы та не улетела. Резиновые колеса вертолета дважды коснулись земли, прежде чем он окончательно сел, предоставив пилоту остановить стремительное вращение лопастей. Боковая дверь открылась, и из нее показалось уже знакомое змеиное лицо генерала. Он так же, как и Канарейкин, придерживая фуражку, пошел к ним навстречу, а за ним шла целая команда его помощников.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант, — приветствовал Канарейкин, отдавая честь, Захаров также стоял по стойке «смирно».

— Здравия желаю, — мимоходом ответил генерал; казалось, что он даже не замечает Канарейкина. — Товарищ… э-э… Захаров, «Морской лев»… э-э… готов к выходу в море?

— Так точно, товарищ генерал, — немедленно отреагировал Захаров.

— Хорошо. Давайте… э-э… соберите старший состав… э-э… в командном центре базы, — приказал генерал и пошел к входу, ведущему в подземелье. Охрана у дверей отдавала честь, но генерал, так же, как и Канарейкина, не заметив ее, прошел дальше. Захаров немедленно связался с Березиным, передав ему распоряжение генерала.

Иван Алексеевич сразу заметил, что генерал не в первый раз уже на базе и знает расположение ее помещений на отлично. Все прибывшие также последовали за ним, а Канарейкин, рассчитывавший на торжественный прием, поняв, что генерала это совсем не интересует, поплелся в конце.

Командный центр базы находился по соседству с кабинетом Канарейкина. Обилием компьютеров и больших экранов он чем-то напоминал центральный пост «Морского лева». Как только Шкворин показался на пороге, все находящиеся в нем люди на миг замерли, а дежурный офицер, подскочив к генералу, доложил об оперативной обстановке вокруг острова. Шкворин молча выслушал доклад и попросил сократить число людей, работающих в центре. А сам прошел в помещение, отделенное прозрачной стеной оргстекла. Все, кто следовал за Шквориным, зашли за ним, рассаживаясь за большим столом. Один из команды, прибывшей с генералом, сел за компьютер и, вставив в СD-ром компакт-диск, начал что-то делать, энергично возя мышкой по коврику. Шкворин тем временем взял указку и, раскрыв папку, выложил печатные листы бумаги. Вскоре подошли Карташов, Алферов, Березин, Заленский и Фирсов. Как только все прекратили возню, занимая места, человек, сидящий за компьютером, вывел на большой экран карту Ближнего Востока. Шкворин кашлянул пару раз для установления окончательного порядка, вздохнул и начал свою речь:

— Товарищи офицеры… э-э… Рад видеть вас… э-э… здесь сидящими, — сказал Шкворин и ядовито улыбнулся. — Вот так… э-э… приехать к вам… э-э… неожиданно меня заставили… э-э… чрезвычайные события, происшедшие… э-э… на Ближнем Востоке. В ночь… э-э… с первого на второе августа… э-э… лопнуло терпеливое сердце иракского народа… э-э… Более тридцати лет назад… э-э… Кувейт вероломно… э-э… занял приграничные, богатые нефтью районы… э-э… и безгранично выкачивал нефть. А в это время… э-э… иракская экономика после войны с Ираном… э-э… находится не в лучшем состоянии. После проведенных переговоров… э-э… в ходе которых кувейтская сторона… э-э… не только не захотела вернуть… э-э… самовольно захваченные земли… э-э… но и отказалась предоставить даже… э-э… финансовую помощь бедствующему соседу, иракский народ… э-э… был просто вынужден силой… э-э… восстановить справедливость. Но империалистические круги… э-э… и, в частности, США и Великобритания… э-э… расценили шаг Ирака по возврату своего приграничного района… э-э… как агрессию против Кувейта. И сейчас… э-э… они в спешном порядке готовят переброску своих войск… э-э… в Саудовскую Аравию. Естественно… э-э… Советский Союз в соответствии с подписанным договором… э-э… с Ираком о дружбе и взаимопомощи в это грозное… э-э… для него время… э-э… не может оставаться равнодушным. И, как положено другу, намерен… э-э… помочь Ираку в защите… э-э… своей территории от посягательства империалистических ястребов.

— Поэтому… э-э… «Морской лев» должен выйти в море… э-э… и как можно скорей прибыть в район Персидского залива, где… э-э… ему нужно будет нарушить… э-э… переброску войск агрессоров, а также… э-э… помешать возможному нападению империалистов, — говоря эти слова, генерал периодически показывал на карте районы, о которых упоминал. — Будут какие-то вопросы, товарищи?

— Разрешите мне? — попросил слово Карташов.

— Да, конечно.

— Значит, на Аляску не идем?

— Да… э-э… с Аляской придется повременить, — ответил Шкворин, — я надеюсь… э-э… что вам удастся провести испытание подводной лодки… э-э… пока будете совершать переход в район патрулирования.

— А если что-то выйдет из строя, возвращаться назад? — спросил Фирсов.

— Если своими силами вам не удастся устранить неполадку… э-э… во Владивостоке наготове будет стоять плавучая база… э-э… которая немедленно выйдет к вам навстречу… э-э… для оказания всей необходимой технической помощи. Но я думаю… э-э… что все обойдется. Техническая служба базы… э-э… уже не раз проверяла ее состояние. Да, и, когда мы ее перегоняли… э-э… из Находки… э-э… ничего существенного не обнаружили. Я думаю, все механизмы будут работать… э-э… в удовлетворительном режиме.

— С какой целью мы отправляемся? — спросил Захаров. — Нам необходимо просто обозначить свое присутствие в этом районе с целью демонстрации силы или допускается прямое вооруженное вмешательство? Тогда какими видами оружия можно будет воспользоваться?

— Вот как раз себя-то… э-э… вы и не должны показывать, товарищ Захаров. Вы… э-э… наше тайное оружие… э-э… на случай нападения на Ирак империалистов. Если же дело дойдет до вооруженного конфликта… э-э… то вам для достижения поставленной цели… э-э… конечно, будет дано разрешение на право применения любого… э-э… вида оружия.

— И ядерного?

— В том числе и ядерного.

— Но это означает начало третьей мировой войны.

— Ничего это не означает… э-э… Я же, по-моему, ясно сказал… э-э… вы — наше тайное оружие. В нашей стране произошли перемены… э-э… несколько поменялся курс… э-э… окончилась холодная война. Поэтому мы должны действовать… э-э… сообразно новым условиям… э-э… а значит, осторожно… э-э… чтобы не допустить ущемления наших интересов… э-э… и в то же время не нарушить хрупкий мир.

— Так я и знал: все упирается в деньги, — прокомментировал Канарейкин, — хотим и яблочко съесть, и на колышек сесть.

— От нашей страны мы единственные, кто будет послан в район конфликта? — уточнил Заленский.

— Да… э-э… «Морской лев» — единственная подводная лодка… э-э… которой будет доверена честь… э-э… представлять нашу страну, — ответил генерал. — Очень многое зависит… э-э… от того, как дальше будут развиваться события. В случае необходимости… э-э… вам будет послана подмога.

— Если выдвигается требование соблюдать скрытность пребывания в районе, как мы сможем нарушать переброску войск противника, не обнаруживая себя? — спросил Алферов.

— Все ваши действия… э-э… в предвоенный период… э-э… будут сопряжены с действиями иракских военно-морских сил. Я думаю… э-э… вам нечего опасаться: у Ирака есть свои подводные лодки, и вы… э-э… будете действовать, как одна из них.

— Это значит, что можно будет применять только торпеды? — спросил Заленский.

— Да. Но если… э-э… начнутся боевые действия на суше… э-э… тогда вам будет дано согласие на нанесение наземного удара… э-э… крылатыми ракетами. Для этого со мной приехали мои помощники. Они установят… э-э… необходимые коды запуска ракет и электронные карты… э-э… для введения целеуказания для них. Так… э-э… выход в море, я думаю, можно назначить… э-э… — Шкворин посмотрел на часы, — через сорок восемь часов. Как… э-э… Иван Алексеевич, управитесь?

— Да, — коротко ответил Захаров: ему казалось, что его впутывают в какую-то авантюру.

— Тогда все, товарищи офицеры… э-э… как говорится, в добрый путь.

Когда Захаров покидал комнату, где проходило совещание, перед ним открылось ущелье с перекинутой через него канатной дорогой.

Седой туман пришел в горы с самого утра, скрыв в себе все неровности Гималаев. Семилетний тибетский мальчик шел по каменистой дороге, опоясавшей одну из здешних морщин земли. Установившаяся вокруг тишина донесла до его ушей скрип качающейся на ветру канатной дороги. Он знал про нее и давно уже ожидал ее появления, но кучерявые облака, спустившиеся в горы, скрыли ее от его зорких глаз. И, только когда мальчик подошел к ней на расстояние десяти шагов, ветер донес до его сердца ее дыхание. Словно старая старуха, она поскрипывала, нисколько не радуясь появлению ребенка. Дотронувшись вытянутой рукой до вбитого в край пропасти деревянного столба, мальчик почувствовал своей нежной ладонью старое шершавое дерево. Напрягая свое зрение и осторожно ступая вперед, он нащупал левой ногой первую дощечку, висевшую над горным ущельем. Вступив на нее на кошачьих лапах, он начал искать следующую, держась руками за два параллельно уходящие в белизну тумана каната.

Чем дальше продвигался мальчик по этой рукотворной дороге, тем сильней билось его сердце от колкого ощущения клокочущей смерти где-то под ногами. А старуха все скрипела и скрипела, раскачивая его вместе с собой. Добравшись мелкой поступью почти до середины, мальчик вновь, уже по привычке, начал искать следующую спасительную дощечку, но, пошарив впереди себя, он ничего не обнаружил, лишь только восходящий со дна ущелья поток прохладного воздуха ласкал его ножку. В этот момент старуха скрипнула громче обычного, и канатная дорога качнулась сильнее, чем прежде. Мальчик, держась одной рукой, не удержался и повалился назад.

— Ай-ай, — непроизвольно вскрикнул он от страха вылететь вниз, слыша попутно, как старуха, пронзительно скрипя, смеется над ним.

Запись датирована 3 августа 1990 года

Из довольно быстро пустеющего кабинета последним вышел Шкворин. Захаров стоял неподалеку и что-то говорил Березину.

Генерал сразу подошел к нему.

— Иван Алексеевич… э-э… нам бы надо… э-э… с вами отдельно побеседовать. Если вы, конечно, не заняты, — сказал Шкворин.

— Да, я сейчас освобожусь, — и, дав последние указания Березину, переключился на Шкворина.

— Я в вашем распоряжении, товарищ генерал.

— Тогда пойдемте, — предложил Шкворин.

Захаров направился было обратно, в только что покинутое им помещение.

— Нет, не сюда, — остановил его генерал, — лучше пойдем в кабинет Канарейкина.

Канарейкин, наблюдавший все это время за Шквориным, попытался их сопровождать и даже вошел вместе с ними.

— Леонид Сергеевич… э-э… покажите пока моим помощникам… э-э… командный центр. И… э-э… хорошо бы покормить их, а то… э-э… уже время обеда, — сказал генерал, заметив следовавшего за ними Канарейкина.

Канарейкин, поняв, что разговор не для его ушей, неохотно развернулся в обратном направлении, а Шкворин заботливо закрыл дверь на ключ. Бесцеремонное действие генерала по отношению к Канарейкину удивило Захарова. Он думал, что начальник базы — ближайший человек генерала, но, увидев, как генерал с некоторым пренебрежением дал ему отставку, Захаров усомнился в своих первоначальных выводах. Не обнародовав своего удивления, он прошел в глубь кабинета к письменному столу и, сев на ближайший стул, стал ждать, что скажет ему Шкворин. А тот не торопясь достал пачку «Примы» и, закурив сигарету, подошел к окну. Отвернувшись от Захарова, он смотрел на стоящего у пирса «Морского льва»

— Иван Алексеевич, — сказал Шкворин, не поворачиваясь, прервав неожиданно для Захарова свое довольно длительное молчание, отчего тот немного встрепенулся, — с момента… э-э… нашей последней встречи… э-э… прошло чуть больше двух месяцев. Это… э-э… очень маленький срок.

— То есть? — спросил Захаров. Ему было интересно, к чему клонит генерал.

— Не перебивайте… э-э… меня.

— Извините.

— Это значит… э-э… что вы в нашей структуре… э-э… человек новый. Но… э-э… сложившиеся обстоятельства… э-э… толкают нас… э-э… я бы даже сказал, на несколько опрометчивый поступок. Обычно… э-э… мы этого никогда не делаем. Мы… э-э… долго обсуждали… э-э… это решение и пришли к заключению… э-э… что обстоятельства сегодня таковы… Мы вынуждены… э-э… вам доверить это очень ответственное дело. Я надеюсь… э-э… вы это хорошо понимаете?

Захаров еще не совсем понимал, о чем говорит Шкворин, и поэтому слушал каждое его слово. Тень кагэбэшного генеральского мундира все время напоминала ему уже почти забытый им разговор, состоявшийся после рокового столкновения его подводной лодки с каменным выступом. И Захаров ощутил проползшую по своей спине змею нервной дрожи.

По рассыпчатому солнцу земли, оставляя позади себя след лесенки, проползла желтая змея в поисках пищи. Захаров почувствовал, как она не проползла, а, скорее, перетекла справа налево, поднимаясь от поясницы к шее, едва касаясь его кожи. Ему захотелось почесаться, но, стесняясь генерала, он сдержал себя от требования плоти.

Шкворин затянулся:

–…и постараетесь приложить… э-э… все усилия для выполнения этого задания. Потому что… э-э… его успех во многом зависит от вас… э-э… и как от командира… э-э… так, наверное, и человека… э-э… который сможет сплотить вокруг себя… э-э… коллектив вверенной вам… э-э… подводной лодки. Вам необходимо… э-э… прибыть в район Персидского залива… э-э… который указан в пакете, — Шкворин по-прежнему стоял к Захарову спиной, смотря в окно. Подняв руку вверх, он достал из кармана сложенный вдвое желтый конверт из плотной бумаги, запечатанный пятью сургучными печатями.

— Это нетрудно, — сказал Захаров, — сложнее будет воевать под личиной иракских подводников.

— Это тоже будет сделать несложно… э-э… сложнее будет потом…

— Когда?

— Потом.

— Когда потом?

— Говорю потом — значит… э-э… потом. А пока… э-э… не задавайте лишних вопросов, Иван Алексеевич. Все… э-э… узнаете со временем. (Повисла пауза.) Теперь подумайте… э-э… Иван Алексеевич. Очень серьезно подумайте, готовы ли вы… э-э… выполнить это задание и все… э-э… которые за ним последуют, какие бы они ни были. Потому что отказов… э-э… потом я не приму. И ваше… э-э… неподчинение приказу из «Центра»… э-э… будет расценено как измена Родине в военное время.

— Я готов, — без колебаний ответил Захаров, а сам подумал: «Хитрый черт, на иглу сажает».

— Готов? Хорошо, — сказал Шкворин, и Захаров увидел в отражении окна его улыбку. — Мне тут доложили… э-э… что вы потребовали… э-э… у Канарейкина личные дела экипажа…

— Да. Я это сделал, — тут же взъерошившись, отреагировал Захаров.

— Знаю, знаю… э-э… для того, чтобы… э-э… в короткий срок ознакомиться с экипажем… э-э… и понять, кто на что способен. Так? — не поворачиваясь, сказал Шкворин.

— Примерно так.

— Мы предоставили вам… э-э… взамен личных дел результаты… э-э… психофизических тестов. Я думаю, это с лихвой компенсировало э-э отсутствие личных дел.

— Вот уж не знаю, Вячеслав Яковлевич. Как мне, например, судить о профпригодности человека, если я не знаю, чем он занимался, до того как попасть сюда?

— Поверьте мне… э-э… мы о профпригодности позаботились. В этом… э-э… вы можете не сомневаться.

— Допустим. Ну, а почему тогда в папке Березина отсутствуют многие показатели тестов?

— С Березиным… э-э… отдельная ситуация, как, впрочем, и с вами. Вы же… э-э… вообще не проходили никаких тестов, не так ли?

— Да, а почему?

— Нам показалось… э-э… вам это ни к чему. Ваше решение… э-э… поступить к нам на службу… э-э… вот самый надежный тест. Вы… э-э… командир-подводник, и, если б вы чувствовали, что не справитесь, вы бы… э-э… в первую неделю пребывания на базе отказались от этого. Если не отказались… э-э… значит, вам по силе быть командиром. И две минуты… э-э… назад вы подтвердили… э-э… что мы не ошиблись… э-э… в вас и в своем решении… э-э… не проводить с вами никаких тестирований. А все-таки… э-э… шикарная лодка, правда? — сказал Шкворин, впервые повернувшись к Захарову, и тот увидел светящиеся глаза генерала.

— Вы не хотите… э-э… на нее посмотреть? — спросил он.

— Зачем? Я ее недавно видел, — ответил Захаров.

— Ну… э-э… может, что-то новое увидите, — сказал Шкворин, приглашая Захарова к себе.

Тот не стал отказывать генералу и подошел к окну, увидев стоящий у пирса «Морской лев» с выстроенным на его палубе экипажем.

— Извините, Вячеслав Яковлевич, я сейчас, — сказал Захаров и, отвернувшись от него, связался с Березиным:

— Внимание! На связи командир: вызывает ноль второго.

— Ноль второй на связи.

— Отправляйте экипаж на обед, а после обеда продолжайте предпоходовую подготовку.

— Есть, — ответил Березин.

— Вы… э-э… даже не сделали выговора Березину, а знаете… э-э… почему? — сказал Шкворин, когда Захаров вновь повернулся к нему.

— Потому что за все отвечает командир. Если я отдал приказ на построение, значит, исключая экстренные ситуации, никто не вправе его отменить, кроме меня. Поэтому команду на роспуск экипажа должен был давать я, а не Березин.

— Значит… э-э… Березин правильно поступил, теряя время… э-э… стоя вместе со всеми в строю, ожидая вашего приказа.

— Да.

— А если бы… э-э… вы до ужина не вспомнили о них?

— Вспомнил бы, а если бы не вспомнил — значит, так было нужно.

— Кому?

— Командиру.

— Правильно. Потому что командир… э-э… как никто другой отвечает за корабль и весь экипаж… э-э… и поэтому только ему… э-э… принимать решения и их отменять. А если это будет делать… э-э… кто-то другой вместо него… э-э… тогда неизбежно возникнет хаос. В каждом доме… э-э… должен быть хозяин… э-э… и, если его нет, это всегда приводит к беспорядку. Согласны?

— Да, — ответил Захаров.

Шкворин читал его мысли, но он об этом не думал: ему казалось, что генерал говорит какие-то банальности, о которых не стоит и упоминать.

— Вы… э-э… Иван Алексеевич, далеко пойдете. Если все удачно сложится… э-э… и время подтвердит… э-э… что мы действительно в вас не ошиблись, и вы… э-э… как истинный член Коммунистической партии… э-э… будете со свойственной вам энергией… э-э… добиваться от себя и своего экипажа выполнения поставленных задач, то… э-э… в недалеком будущем вы можете получить генерала…

— Вы хотели сказать «вице-адмирала», — поправил его Захаров.

— Да… э-э… конечно, вице-адмирала, но не в этом суть. Впоследствии… э-э… вы можете стать моей правой рукой…

— Давайте лучше поговорим о предстоящем задании, — сразу осекся Захаров. — Мы практически не готовы к тому, чтобы идти в Персидский залив и отстаивать там интересы Советского Союза. Там, как я понимаю, намечается империалистами наземная операция. Я, конечно, не знаю, но почему наше правительство не предоставит помощь в виде военных специалистов, как это делалось раньше? А что мы?! Мы только и можем разве что сорвать переброску техники да нанести несколько ракетных ударов, которые хоть и внесут панику в стан американцев, но остановить их наступающие войска, по-моему, не в силах. Если, конечно, не применять крылатые ракеты с ядерными боеголовками, но это чрезвычайное обстоятельство и для их запуска вашего приказа, я думаю, будет маловато, несмотря на то, что это не баллистические ракеты и убойная мощность у них в сотни раз меньше.

— Сколько сразу вопросов… э-э… Иван Алексеевич. А я ведь… э-э… уже было начал верить… э-э… в наши доверительные отношения, — сказал генерал. — Ну, да ладно. Я рад… э-э… тому, что вы мне указали… э-э… на границу моей власти, сказав о своем желании… э-э… соблюдать четкую субординацию в отношении отдачи приказов. Это все же… э-э… хорошо. А что до применения ядерного оружия… э-э… то я думаю, дело до этого не дойдет. Мы… э-э… никогда и не позволим, чтобы наши враги… э-э… получили в свои руки такой козырь.

— Вячеслав Яковлевич, мне нет дела до козырей. Вы можете мне объяснить, почему мы не в состоянии оказать Ираку более действенную помощь, нежели просто посылать нас? И еще: сколько по времени люди из моего экипажа безвылазно находятся на этой базе? Не случится ли через несколько месяцев у них приступов клаустрофобии? На сколько затянется наш поход? Мне это необходимо знать. Или это тоже запрещено инструкциями?

— Вопросы, вопросы, вопросы… А кто… э-э… вам сказал об инструкциях? — спросил Шкворин.

— Канарейкин.

— А-а, Канарейкин, — фамилия Канарейкин расслабляющее подействовала на генерала. — Тогда… э-э… понятно. Он, наверное, насмерть… э-э… вас запугал всякими инструкциями, предписаниями? — уже улыбаясь, спросил генерал.

— Да нет. Только туману нагнал.

— Туману?! Ну… э-э… это он может. Не обращай внимания, делай свое дело, а все остальное само собой устроится.

— Как это? — спросил Захаров.

— Так. Тебя… э-э… не должны интересовать всякие… э-э… вопросы типа дисциплины или взаимодействия экипажа. Ты… э-э… должен будешь сосредоточить себя… э-э… на выполнении поставленных задач, а остальное… э-э… тебя не должно интересовать. Понимаешь?

— Не понял. Почему не должно интересовать?

— Нет… э-э… конечно, тебя это должно интересовать, но… э-э… не нужно придавать этому столько значения. Этим должны заниматься другие люди, например… э-э… ваш старпом или… э-э… командиры боевых частей… замполиты, что ли… я и сам точно не знаю.

— В моем экипаже должность замполита отсутствует.

— Да, я знаю: мы… э-э… пошли на это в целях сокращения численности экипажа. Зачем нам нужен лишний рот… э-э… когда его функции можно разбить… э-э… и поручить другим? Так ведь?

— Наверное. Но я должен быть в курсе всего происходящего на моей лодке, а не узнавать одним из последних. Это же может привести к утрате авторитета среди членов экипажа.

— Вы… э-э… безусловно, будете в курсе. Березин… э-э… на которого возложена эта функция, о которой мы сейчас с вами говорим… э-э… проинформирует вас в установленное время, а пока… э-э… зачем вам знать все инструкции, которые… э-э… может, никогда и не понадобятся? Зачем… э-э… я вас спрашиваю, вам… э-э… этим забивать себе голову, когда нужно сосредоточиться на главном… э-э… на выполнении поставленной задачи?

— Хорошо, тогда давайте поговорим о насущном — о поставленной задаче. Сколько времени находятся в этом подземелье члены моего экипажа? И на сколько вы предполагаете наше пребывание у берегов Персидского залива?

— Ну, что с тобой делать… э-э… опять ты задаешь вопросы.

— А как же иначе, Вячеслав Яковлевич?

— Никак. Ладно, что ж с тобой поделаешь, — неохотно согласился Шкворин. — На службе… э-э… в нашем управлении… э-э… некоторые члены вашего… э-э… Иван Алексеевич, экипажа находятся уже по нескольку лет. Именно в этом «подземелье»… э-э… как вы сказали-то, кто сколько… э-э… кто-то пять месяцев, а кто-то и около года.

— Безвыездно?

— Нет, почему… э-э… у них был отпуск, совсем недавно. За две недели… э-э… до вашего приезда на базу все вернулись из месячного отпуска. Что… э-э… так сильно опасаетесь появления во время плавания… э-э… случаев клаустрофобии?

— Да.

— Хочу вас… э-э… сразу заверить, что члены вашего экипажа специально отобраны и им эта болезнь… э-э… если так можно выразиться, не грозит.

— И все же сколько продлится поход?

— Кто его знает… э-э… может, полгода, а может, и год. Все будет зависеть… э-э… от того, как будет развиваться конфликт. Может так случиться… э-э… что через три месяца он… э-э… сам собой рассосется. Никто этого не знает. Сейчас… э-э… вы выходите в море. Когда… э-э… прибудете в район действий… э-э… свяжитесь непосредственно с нашим разведывательным штабом в Багдаде, от них… э-э… вы получите дальнейшие указания.

— Понятно. Во сколько намечен выход?

— Пятого августа, в восемнадцать ноль-ноль.

— Ясно. Разрешите быть свободным?

— Разрешаю. Не забудьте пакет с заданием, — и генерал снова вынул из кармана желтый конверт. — Да… э-э… откроете его, когда выйдете в море.

— Хорошо, — Захаров взял из его рук конверт и пошел к выходу, облегченно вздыхая. «Наконец-то закончился этот тянучий разговор, и теперь можно заняться непосредственно своим делом», — подумал про себя Захаров. А Шкворин снова отвернулся к окну, закурив сигарету.

Запись датирована 5 августа 1990 года

В назначенный день выхода «Морского льва» в море Захаров уже с самого утра был на его борту. Две стрелы погрузочного крана, вмонтированные в передвигающуюся платформу на пирсе, грузили недостающий боезапас ракет и торпед. Шкворин вопреки ожиданиям Канарейкина не стал покидать базу, решив самолично отправить «Морского льва» в поход, чем доставил ему огромное количество хлопот. Где бы ни появился Шкворин, везде его сопровождал Канарейкин, который, кажется, даже забыл про все свои обязанности, став в эти дни личным адъютантом генерала.

Пройдя по палубе «Морского льва» и узнав о ходе проведения подготовки к походу, попутно выслушав доклад Заленского о технических нуждах ракетного отсека, Захаров спустился на центральный пост, где увидел Карташова в окружении офицеров, прибывших с генералом.

— Видишь, кодировка не подходит, — сказал Карташов.

— Не страшно, сейчас Олег этим займется. А пока давай распакуем базу данных по Израилю.

— Сергей Александрович, можно вас на секундочку? — позвал Карташова Захаров.

— Да, я сейчас… как распакуете, отдайте «папику». Он сам найдет, куда их поместить. Если не получится установить свой перекодировщик, попросите «папу»: у него должен быть свой, может, он возьмет? А я сейчас вернусь…

Захаров знаком вывел его из отсека, пройдя с ним к себе в каюту. Сев напротив него, Захаров включил свой ноутбук, сказав:

— За их действиями можно следить и отсюда.

— Знаю. Я же сам писал программу скрытого слежения за всеми проводимыми действиями в системе.

— Как вам эти вновь прибывшие специалисты?

— Нормально, — удивленно ответил Карташов.

— Я тебя спрашиваю не о том, как с ними тебе работается. Как ты думаешь, могут они какую-нибудь заразу притащить в систему бортового компьютера?

— Какую заразу? — не поняв вопроса, переспросил Карташов.

— Ты прикидываешься или, правда, не понимаешь? — повысил свой голос Захаров. Карташов на миг растерялся, но потом, приняв серьезный вид, ответил:

— Капитан, я за всем слежу. Не волнуйся, все будет тип-топ, — он достал из кармана пластмассовую коробку и, открыв ее, пояснил. — Они у меня все под контролем, у всех уже сидят жучки и микрокамеры. Вот, смотри… — и он повернул маленький экран. — Вот этот — его зовут Олег. Видишь, я могу посмотреть, что он сделал и сказал пять минут назад, нажав пару клавиш:

Захаров увидел прыгающие показатели голоса, а в своих наушниках услышал разговор. На маленьком экране камера фиксировала все, что находилось перед наблюдаемым. Захаров, не ожидавший такого эффекта, буквально привстал.

— Ничего себе, ты что, им не доверяешь? — шепотом спросил он.

— А ты?

— Я? Ну, как тебе сказать…

— Вот и я тоже. Эти гаврики останутся здесь, а мне в море идти. Кто их знает, что они могут засунуть туда, — он показал на компьютер, — на случай непредвиденных ситуаций. Понимаешь меня?

— Да, — еле слышно сказал Захаров. Он почувствовал, что не один озабочен странной подозрительностью, которая навязывается сама собой и побуждает видеть, что происходит за твоей спиной, и, исходя из этого, сто раз подумать, прежде чем ответить на поставленный вопрос.

— Ну, я пошел, — бодрым голосом сказал Карташов.

— Да, идите.

Захаров остался в той же позе, в какой и был, продолжая думать о том, кто еще на лодке держит ухо востро, а кто, как Березин, наблюдает и работает непосредственно на Шкворина. Захарову было очень неприятно осознавать, какая нездоровая атмосфера складывается на «Морском льве» из-за всеобщей подозрительности. Он всегда стремился сплотить экипаж одной целью, одной задачей. Обстановка всеобщего недоверия не давала ему ни малейшего шанса достичь желаемого, а даже, наоборот, заставляла его быть очень осторожным, перепроверяя всех по нескольку раз, прежде чем решить что-то доверить. Он вспомнил времена, когда служил на Северном флоте, когда его команда была как одна семья. «Тогда все было значительно легче, но этого уже не вернуть», — подумал с горечью Захаров.

Под ногой хрустнула ветка и провалилась земля, он не устоял на одной ноге и покатился по траве сквозь росшие повсюду кустарники. Зеленая листва быстро поглотила его в своем чреве. Цепляясь руками за все, что попадалось на пути, он пытался остановить беспорядочное движение своего тела. Но все было тщетно: хрупкие травинки оказались тонкими нитями и не в состоянии были воспрепятствовать его судьбе. Прокатив, подобно бильярдному шару, еще несколько метров, неведомая сила швырнула его с обрыва. Реле, контролирующее питание его сознания, отпало вниз, и оно исчезло с той же скоростью, с какой исчезает изображение с экрана телевизора.

— А-а-а-а-а, — выдали инстинктивно его голосовые связки.

Пролетел метров тридцать; ветер бросил его на камни. И, как только его тело соприкоснулось с застывшим песком, раздался погребальный марш сломанных костей, известивший его о попадании в новое измерение, о котором он даже и не помышлял.

От повторной встречи с землей внутри него произошла встряска, отчего реле сознания вновь замкнулось, и его открытые глаза передали ему ускользающий куда-то солнечный свет.

— Вот он, девочки, бегите скорей сюда, — кричала одна из его спутниц.

— Что с ним? — подбежав, спросил высокий парень.

— Он живой? — еще издалека поинтересовалась подходившая женщина.

— Вроде уже нет, — ответил парень.

Их образы медленно таяли в его глазах, но с ним еще оставались голоса, доносившие до него их тревогу. А он не мог ни двинуться, ни повернуться, только чувствуя, как мало-помалу становится частью всей мировой картины, растворяясь в ее красоте и уплывая куда-то в даль.

Эти мысли бродили в его голове, пока в наушнике не раздалось:

— Ноль третий вызывает ноль первого.

Захаров еще сидел неподвижно, и только когда в третий раз повторился призыв, он очнулся, словно после оглушительного удара.

— Ноль первый на связи, — погасшим голосом отозвался Захаров.

— Иван Алексеевич, реактор и силовая установка готовы к походу, — доложил Фирсов.

— Хорошо, через двадцать минут буду у вас, так что подготовьте полный доклад о готовности всего вверенного вам хозяйства.

— Есть, — ответил Фирсов.

Затем Захаров вышел из своей каюты и отправился по всем отсекам «Морского льва», лично проверяя каждый на предмет его готовности к походу.

Благодаря тому что на подводной лодке несколько дней уже шла подготовка к походу к Алеутским островам, экипажу «Морского льва» удалось без особой спешки подготовить субмарину к предстоящему походу. Произведя полную комплектацию ракетами, провизией и кое-какими расходными материалами, «Морской лев» уже к обеду был практически готов к выходу в море. И вот, когда программа подготовки вступала уже в завершающую стадию, на пирсе появился весь взъерошенный Канарейкин.

— Где Захаров? Ты знаешь, где Захаров? — останавливая всех, кто мимо него проходил, спрашивал Канарейкин и, не дожидаясь ответа, бросался к следующему идущему ему навстречу человеку. Вспомнив о телефоне, он тут же махнул рукой на разговаривавшего с ним подчиненного, достал из кармана пиджака трубку и начал звонить.

— Иван Алексеевич, Иван Алексеевич, вы меня слышите? — раздался в наушнике у Захарова тревожный голос Канарейкина.

— Я на связи, Леонид Сергеевич, — ответил Захаров.

— Ой, беда, беда, Иван Алексеевич…

— Случилось что ли чего?

— Мины, мины-то не загрузили…

— Ну и что? Они же не предусмотрены программой подготовки к походу.

— В том-то и весь фокус, что не предусмотрены. Меня только что спросил про мины Шкворин, и я ему так же доложил, как и вы мне, а он сказал, что этого не могло быть, и показал мне свою программу подготовки. А там почему-то стоят в общем списке загрузки вооружения двенадцать мин. Я не знаю, откуда у него эта фактура… В общем, нужно грузить, Иван Алексеевич.

— Как грузить? Нам же тогда придется половину торпед выгрузить, прежде чем начать их загружать.

— Иван Алексеевич, грузи, грузи быстрей, времени до выхода немного осталось.

И вновь на пирсе все и вся засуетилось. Канарейкин даже отрядил на погрузочно-разгрузочные работы всех свободных людей, в том числе и из роты охраны базы, видимо, полагая, что это поможет произвести погрузку мин быстрее. Но получился обратный эффект: прибывающие на пирс люди не только не ускорили весь процесс, а даже, наоборот, мешали, толпясь около стрел подъемных кранов.

Когда часы показали восемнадцать ноль-ноль, появился Шкворин. К этому сроку все уже было исправлено и «Морской лев» был полностью готов выйти в море. Захаров выстроил экипаж подводной лодки на ее палубе позади боевой рубки. Ему было не совсем привычно видеть, как его подчиненные, стоящие в строю, одеты в форму номер три. Синие комбинезоны вместо парадной формы совсем не подчеркивали праздничной минуты — выхода в море. Пойти на этот шаг, противоречащий всей сущности Захарова, убедил его Канарейкин, объяснив это тем, что генерал не любит парадов. Еще одно обстоятельство, которое смущало Захарова, состояло в том, что ему в этот торжественный момент пришлось обращаться не к адмиралу, как он привык за время службы, а к армейскому генералу. Все эти новшества вызывали у него аллергию с тошнотой в желудке. И все же, мобилизовав все свои силы и дождавшись времени для прощания, Захаров скомандовал:

— Экипаж! Равняйсь! Смирно!!! Равнение на середину, — прессуя шаг, Захаров подошел к Шкворину, тот вытянулся по стойке «смирно».

— Товарищ генерал, экипаж подводной лодки «Морской лев» построен! Предпоходовая подготовка завершена!

— Добро, товарищ Захаров, — ответил Шкворин.

— Разрешите выход в море для выполнения поставленной боевой задачи?

— Разрешаю.

— Есть.

И тут вместо песни «Прощание славянки» почему-то заиграл гимн Советского Союза. Захаров встал словно загипнотизированный, он погрузился в состояние беспричинной радости. Эйфория овладела всем его существом, он готов был умереть за Родину в эту минуту. Готов был выполнить любой ее приказ.

Плотное, склизкое мышечное тело восьмиметрового королевского питона извивалось вокруг толстой ветки, служившей декорацией в террариуме, где он обитал. Наступало время кормления, и питон уже чувствовал его приближение по скрежету в своем желудке и острой боли в голове. Забравшись на дерево, он всегда дожидался там, когда смотрители террариума запустят к нему несколько живых мышек. Но в этот раз в его обиталище появилось лакомое блюдо, которого он уже давно не пробовал: на стекле, прижав уши, сидел довольно крупный кролик.

— Смотри, смотри, сейчас начнет, — шепнул рыжеволосый парень стоящей рядом с ним девушке.

— Кролика жалко, он сейчас заорет, наверное, — сказала она.

— Заорет, когда начнет идти к нему в пасть. Тогда и начнется самое интересное.

Между тем плоская треугольная голова питона повернулась в сторону своей жертвы. Кролик же, не замечая наверху питона, обнюхивал пространство вокруг себя. Огромных размеров змея, не сводя с него глаз, начала спуск на землю. Почувствовав мягкое движение наверху, кролик поднял голову и, увидев питона, рванулся в дальний угол террариума.

— Дима, Дима, он сейчас его съест, — залепетала девушка.

— Конечно, съест, он же голодный.

— Давай спасем кролика.

— Зачем? Ты же сама целую неделю говорила, что хочешь на это посмотреть.

— Я передумала.

— Теперь уже поздно, но если тебе его очень жаль, я могу показать одну вещь, которая тебя развеселит.

И тут послышался истошный визг — знак того, что питон уже завладел кроличьим мозгом, загипнотизировав его. Ушастый комок меха, пища в знак своего несогласия и упираясь передними лапами, все же двигался каким-то чудом навстречу своей смерти.

— Дима, Дима. Я больше не могу, он сейчас его сожрет, — взмолилась девушка.

— Сейчас, сейчас.

До раскрытой пасти питона уже оставалось не больше метра, как в комнате громко раздались раскаты воинственной оркестровой музыки, заглушающие молящий о помощи писк кролика.

Змея закрыла пасть от нежданного звукового вмешательства в драматическую сцену, продолжая впиваться глазами в свою жертву. Кролик же, напротив, почему-то больше не упирался, а встал на все свои четыре лапы и, вытянувшись вверх, продолжил каким-то неестественным образом, словно механически, переставлять их навстречу съежившемуся питону, гордо подняв мордочку вверх. Шерсть на нем вздыбилась, торча во все стороны, казалось, что не змея, притаившаяся у дерева, сейчас съест его, а он проглотит ее. Но случилось то, что определено природой. Воинствующий кролик подошел к уже вновь открытой пасти пресмыкающегося и замер, а питон, видимо, очнувшись, раскрыл снова свою пасть, медленно начал поглощать живого кролика, растягиваясь до невероятных размеров. И, когда бедное животное стало задыхаться, дремлющий первородный инстинкт самосохранения проснулся, и кролик возобновил борьбу за свою жизнь. Но было уже слишком поздно. Мощное тело питона в одно мгновение удушило его, как только он заявил о своей попытке спастись. Спустя несколько минут питон, уже растянувшись вдоль всего террариума, мирно переваривал свою жертву. По выпуклости в середине его тела можно было видеть местонахождение только что съеденного кролика.

Конец ознакомительного фрагмента.