Superстар

Сергей Skolorussov, 2022

Убийца-садовник. Убийца-садовник. Убийца-садовник. Убийца-садовник. Убийца-садовник. Убийца-садовник. Убийца-садовник. Убийца-садовник. Или всё-таки не он?

Глава четвёртая

27 августа

— Зря ты Николь Викторовна со мной увязалась. Поди на работе дел невпроворот.

Они ехали на заднем сидении автомобиля, любезно предоставленного Тумашовым.

— Генерал приказал всегда быть рядом с вами. И во всём оказывать содействие.

— Ну, если генерал приказал… Тогда, конечно.

Старик уставился в стекло, за которым просматривались пейзажи летнего Питера.

— Но мне и самой интересно, — доверительно констатировала девушка.

— «Интересно»? Гм… Это хорошо, когда интересно, — попутчик вновь повернул к ней голову и улыбнулся.

Николь улыбнулась в ответ, но тут же стала серьёзной:

— Александр Яковлевич, только не спрашивайте Алину Борисовну про то, как она добралась до дачи. Мы проверили её алиби. В семнадцать пятнадцать она приехала к себе на дачу в Бабино на такси. Таксиста мы нашли — он подтвердил. Соседи видели, как она приехала. И даже разговаривали с ней. Покинула она дачу на такси полчетвёртого ночи. Смерть Андрея наступила примерно в десять часов вечера. Как видите, алиби стопроцентное.

— Я читал материалы дела. Но спасибо, что ты мне напомнила. Боишься, что я беспросветный склерозник?

Николь смутилась:

— Не боюсь. Просто расставила акценты.

— Во сколько видели её соседи?

— У-у-у, — девушка недоумённо пожала плечами, — сразу после приезда.

— А потом?

— А что «потом»? Потом у неё свет горел, и она никуда не выходила.

— «Свет горел», — старик улыбнулся. — Это меняет дело. Не может же человек скрытно уехать в город, не выключив при этом электричество.

Девушка поджала губы, поняв, что Смильтон ёрничает.

Они ехали в ресторан, в котором их ждала Алина — решили совместить полезное с приятным. С утра же Александр Яковлевич и Николь побывали возле дома, в котором было совершено преступление. Старик деловито обошёл все окрестности, выясняя какие камеры наблюдения не были проверены следственной группой. Оказалось, что таких камер нет. Смильтон при этом облазил все кусты. Что он там искал, Николь узнала чуть позже. Участковый, вызванный капитаном, был ещё совсем мальчишкой. По крайней мере выглядел он именно так. Александр Яковлевич дал ему задание переговорить с хозяевами машин, в которых установлены регистраторы.

— Дима, не поленись, поспрашивай всех. И не только тех, кто паркует машины здесь, но и у других домов по периметру. Нам надо обязательно выяснить, каким образом эта дама в шляпе сюда добралась.

— Возможно, она на такси прямо к подъезду подъехала, — возразил лейтенант и указал на дверь парадной: — В таком случае она попала в объектив только этой камеры, видео с которой мы имеем.

Перескок возразила:

— Вот таксистов мы как раз всех опросили. Во все транспортные фирмы был отправлен запрос с фото этой женщины. Нет, такси её не привозило. Это точно. Слишком приметно она одета.

— Значит, на частной машине: своей или чужой, — выложил варианты участковый.

Смильтон пожал плечами:

–Чего зря огород рядить? Ты выясни у владельцев автотранспорта — есть она у них на регистраторах или нет.

— Боюсь, много времени прошло…, — начал заунывную песню участковый.

— «Боюсь…» А ты не бойся, — оборвал его скулёж старик. — Если ничего не делать, а только затылок чесать — абы, да кабы, — перспектив не будет. Ищи, родной! Ищи, — он повернулся к следователю. — А ты, Николь Викторовна, состыкуйся с метро. Надо и там поискать, если, конечно, у них записи сразу не затирают. Но мне кажется, что по закону они должны все видео долго хранить.

— Месяц — это точно. Я знаю.

— Всё равно подсуетись. Вдруг повезёт?

В это время старик увидел дворника и поспешил к нему. Участковый и следователь потянулись за ним.

— Здравствуй, уважаемый! — поприветствовал Смильтон гастарбайтера.

— И вам, здрасьте, — дворник остановился, выставив в сторону худосочную метлу.

— Мы следственная группа… — Александр Яковлевич при этих словах полез в задний карман брюк за удостоверением.

Но таджик просчитал его намерения и перебил:

— Не надо, не показывай. С вами наш участковый. Что-то спросить хотел?

— В этой парадной человека убили.

— Опять?

— Нет, нет — месяц назад.

— А-а-а! Я испугался. Совсем, думаю, плохо, — улыбнулся южанин, неплохо говоривший по-русски.

— Я знаю, что сейчас многие жилищные компании заставляют своих сотрудников перебирать и утрамбовывать мусор. У вас есть такое?

— Ай, есть! Раньше хорошо было. Теперь работа-забота такая… Ай, жадные, хотят за один раз много мусора вывезти, — стал жаловаться дворник. — А мы всё разгребай, пластик-мастик отдельно, картон-мартон отдельно, всё остальное — трамбуй. Совсем нас замучили. Никакой жизни не стало. А люди плохие. Окна-двери поменяли, мебель-шмебель поменяли — всё сюда, — указал он на мусорные баки.

— Ты же помнишь, когда здесь в квартире человека убили?

— Да, помню. Нам зарплату в тот день дали. Это месяц назад было. Завтра опять обещают дать.

— Я на всякий случай спрашиваю: не попадались ли в тот день или на следующий при переборке мусора странные предметы?

— Знаешь, дорогой, каждый день странные предметы попадаются. Вчера телевизор выбросили. Большой такой. Включили, а он, шайтан, работает. Всё выбрасывают. Богатый дом, богатый город. У нас коней не выбрасывают.

— «Коней»? — переспросила Николь.

— Ага, коня в прошлом году выбросили. Большой такой, — он выставил ладонь на уровне своей груди.

— Пони, что ли? — снова поинтересовалась девушка.

— Зачем «пони»? Конь. Тяжёлый такой. Три нас его только смогли поднять, — он показал на пальцах количество участников подъёма лошади. — Из железа сделан. Но не из железа.

— Как это? — Николь так и не могла вникнуть в смысл его рассказа.

Дворник постарался объяснить:

— Из железа, но не из такого, из которого всё делают. Цвет другой. Не чёрный.

— Медный? — спросил участковый.

— Нет, другое слово.

— Бронзовый? — догадался Смильтон.

— Да! — обрадовался гастарбайтер. — Бронзовый. Мы его на металл отвезли. Нам много денег дали.

— Хорошо, хорошо, — решил вернуться к руслу расследования старик. — А вот камень в мусоре тебе случайно не попадался?

— «Камень»? Какой-такой камень?

— Булыжник. Ты в горах жил? Вот по берегам у вас там камней много.

— А-а-а, понял. Нет. Погоди, однако, был камень. Точно был. Помню. Я пакет потянул — он пустой, но тяжёлый. Думаю, странно, что такое? Смотрю в нём маленький пакет, а в пакете камень. Красный.

— Красного цвета? — поинтересовался Александр Яковлевич.

— Нет, кровь на нём.

— Куда дел?

— Не знаю, выбросил. А куда его?

Старик развернулся к Перескок:

— Да, вот вам и несчастный случай. Угу. Так-так-так… Так они и жили: спали врозь, а дети были…

…Александр Яковлевич давно не был в ресторанах. Он существовал на пенсию. И этим всё сказано. Антураж ему очень понравился. Всё сияло и светилось. Официанты шустрили. Сервировка была на высшем уровне. Алина сказала, что это ресторан друга семьи, поэтому с неё и её друзей здесь денег не возьмут. Но Смильтону такой расклад не очень понравился. Старик заказал скромно: борщ и котлету по-киевски. Всё то, что великолепно готовила его покойная супруга. Трапеза не впечатлила. Его Люся готовила несравненно вкуснее. Шестнадцать лет одиночества — жизнь постоянного сравнения «до» и «после».

Когда обед подходил к концу, Алина перешла к разговору:

— Тесть мне позвонил и обнадёжил на ваш счёт. Не будем тянуть. Что вас интересует?

— Хотелось бы для полноты картины непосредственно из ваших уст услышать, каким при жизни был Андрей.

Старик потягивал зелёный чай из широкой фарфоровой чашки и морщился при этом. Он от него давно отвык.

— «Каким»? — Тумашова взяла в руки салфетку и упёрлась взглядом в расфокусированную неопределённость. — Хм, даже не знаю с чего начать.

— Начните со знакомства.

— О, как вы глубоко своё любопытство погрузили.

— И всё-таки.

Алина была в деловом костюме, достаточно ярком и стильном. Стиль этот больше подходил для молодых бизнесвумен. Но Тумашову в безвкусии и в излишней смелости было трудно упрекнуть. Она не выглядела «женщиной под сорок». Скорее — чуть за тридцать. Стройная, подтянутая, энергичная, ухоженная. И в остальном — изящна и красива. Единственное, что выдавало в ней опытную, взрослую женщину — это взгляд. Проницательный, холодный, взвешенный. Она вытерла руки, отложила салфетку и слегка откинулась на спинку стула:

— Нашему сыну восемнадцать. Он второй год живёт в Лос-Анджелесе. Учится там. В январе следующего года мы с Андреем должны были отпраздновать двадцатилетие совместной жизни. Но кроме дня бракосочетания, мы всегда отмечали и день нашей любви. День его смерти совпал по трагической случайности с этим памятным днём. Эта дата всегда была для нас праздничной. Возможно, даже самой праздничной. Да… Двадцать лет назад 22 июля мы провели незабываемую ночь в одном старинном, шикарном отеле. Это была наша первая брачная ночь. Ночь любви. Тогда мы обручились навеки. Да… Судьба играет в совпадения. У-у-у… — она горестно вздохнула, но собралась с силами и продолжила: — Всякое бывало, но жили мы с ним хорошо. Просто замечательно. Он был настоящим мужчиной, человеком, отцом, супругом. Познакомились в университете. Я только поступила, а он перешёл на третий курс. У нас два года разница.

— Извините за нескромный вопрос, но я обязан его задать. Вы любили друг друга?

— Это вы меня извините. Вопрос немного глупый. Вы, умудрённый жизнью человек, должны понимать, о чём спрашиваете. Конечно, мы любили друг друга. Как иначе?

— Я это спрашиваю потому, что некоторые давно готовы разбежаться и живут вместе, пока дети не выпорхнут из гнезда. Так бывает.

— Но не в нашем случае. Я понимаю, о чём вы спрашиваете. Вы проверяете версию ревности и раздела имущества при вероятном разводе. Сразу скажу: я ревнивая. Но Андрей повода не давал. Раздел же имущества не мог меня сильно волновать. Я зарабатываю достаточно много. И даже больше, чем просто «много». Я никогда не была нахлебницей и приносила в семейный бюджет не меньше, а чаще даже больше, чем Андрей. Я человек самостоятельный. Самостоятельного человека не очень интересует раздел. В нашем случае это тоже никак не может быть поводом для мотива. Я же понимаю, вы меня проверяете на мотив преступления. Можете не отвечать. Так вот, у нас не было брачного договора, поэтому всё наше имущество делилось бы поровну. В любом случае, квартира, дача, машина, дом в Черногории и квартира в Москве записаны на моё имя. Бизнес? Да, Андрей был владельцем трёх фитнес-центров. Доход довольно большой. Стабильно большой. Но в случае продажи — выручка пустяковая. Тем более, что есть вероятность вообще понести убытки. Сколько ещё продлится коронавирус? Так вот, все помещения наших фитнес-центров — это аренда. В плюсах только оборудование, вымуштрованный коллектив и реноме престижного заведения, которое Андрей зарабатывал годами своими талантами и старанием. Теперь, всё что осталось после него, я запишу на сына. А бизнесом будет руководить управляющий, назначенный мной. Это заместитель Андрея, который трудится с ним… трудился… Который работает в фирме уже десять лет.

— Понятно, — старик сделал запись в книжечке. — Другими словами у Андрея была только семья, ну и работа.

— Можно сказать и так.

— Вы не обижайтесь, я нащупываю ниточки, потянув за которые, можно размотать весь этот путанный клубок. Хорошо. А хобби у него было?

— «Хобби»? Что вы имеете в виду?

— Уж точно — не коллекционирование или увлечения типа рисования. Уходил ли он из дома без вас для встречи с друзьями и партнёрами?

— Никогда.

— На рыбалку, в сауну.

— Ничего подобного.

— Так-так-так, сказал бедняк, — вздохнул старый опер. — В последнее время он себя вёл, как всегда?

— Да. Ничего необычного. Мы планировали путешествовать по Америке. Оформляли визы, покупали билеты, бронировали отели. Сын ждал нашего приезда первого августа.

— На работе было спокойно?

— Всё, как обычно.

— Конкуренты. Кто-нибудь хотел отжать у него бизнес? Говорите всё, не взвешивая серьёзности событий. Любая информация, которая кажется вам пустяковой, может стать зацепкой.

— Нет. Я точно знаю, что в этом направлении у него не было угроз.

— Кто-нибудь звонил вам после смерти мужа, предлагал выкупить бизнес?

— Нет.

— Точно?

— Влад, это друг Андрея, обмолвился, что он был бы не против выкупить у меня фитнес. Но дела у него идут сейчас совсем плохо. Кредит ему никто не даст.

— Так-так-так-с. С этого места поподробней.

— Да нет там никаких особых подробностей. Андрей и Влад крепко дружили в университете. Затем вместе стартовали в бизнесе. Поднялись здорово. Затем разбежались. Так часто бывает, что бывшие совладельцы крупного бизнеса разбегаются. И не всегда по-доброму. Но не в нашем случае. Они без проблем разделили всё пополам. Без обид. Андрею достался фитнес, а Владу рестораны. Но с ресторанами в нашем городе стало совсем плохо. Конкуренция, коронавирус, надзорные органы и другие проблемы. Поэтому со временем Влад сильно просел в материальном плане. Сейчас у него уже ничего нет. Месяц назад он закрыл свой последний ресторан. Говорит, что с этой пандемией скоро таксовать пойдёт. Но обвинить Влада хоть в чём-то я не могу. Для этого нет ни малейшего повода. Первые 10-12 лет, пока он не развёлся с Лерой, мы вообще постоянно встречались и каждый год вместе в отпуск ездили. Хорошие были времена. Безмятежные.

— Он сейчас один живёт?

— Нет. Но я на эту тему не хочу говорить.

— Почему?

— Не хочу и всё. Это не имеет отношения к тому, что произошло с Андреем.

— Ну хорошо-хорошо. Не хотите, как хотите. А с Валерией вы общаетесь?

— Нет. Я готова была поддерживать с ней контакты. Но она после развода замкнулась в своей ракушке. И совсем не реагирует на приглашения. Её можно понять. Влад ей изменил и вообще повёл себя не по-мужски, — она покачала головой и резюмировала: — Да, всё-таки я наболтала на тему, которую обсуждать не хотела. Не расспрашивайте меня о Григорчуке. Ни о самом Владе, ни о его жёнах. Грустно и к случившемуся это не имеет отношения.

Алина раздражённо покрутила рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи. Очевидно, тема для неё и на самом деле была неприятной. Старик выждал паузу, дав успокоиться Тумашовой, и продолжил:

— Та-а-ак, а с Владом, значит, после его развода вы продолжили общение.

— Нет, полностью наоборот. Мы с Андрюшкой на него обиделись. Обиделись за то, что он так поступил с Лерочкой. И долгое время не общались. Даже не так. С момента его развода и до июня этого года мы вообще с ним не контактировали. Это была идея Андрея возобновить отношения. Я была против, но не стала особо возражать. Сорокалетие. Это его праздник. Пусть кого хочет, того и приглашает.

— День рождения у него в конце июня был?

— Двадцатого.

— Как я понял, и Влад там был с новой подругой.

— Да. С женой, с Александрой, — она это произнесла обыденно, безэмоционально.

— Извините за любопытство, много народу было и где?

— Андрей решил отметить этот день рождения с размахом… Как будто чувствовал, что он последний. Пригласил всех родственников, друзей. Некоторых я никогда не видела и даже не подозревала об их существовании. Зафрахтовал теплоход. Большой, трёхпалубный, с каютами. И мы три дня на нём веселились. Побывали на Валааме, в Шлиссельбурге, купались на пляже возле Осиновецкого маяка. Замечательный день рождения.

— Никаких эксцессов на празднике не было?

— Нет. Абсолютно. Весело было. Гости концерт приготовили. Коллеги по фитнесу своё отделение, однокурсники по универу — своё. Мы, родственники, тоже поучаствовали. И, вообще, все в детство впали: безудержно пели, плясали, участвовали в играх и аттракционах. В общем, балдели, — она улыбнулась, отдавшись воспоминаниям.

— Я бы хотел иметь на руках весь список приглашённых. Это возможно?

— Вы всех будете допрашивать?

— Нет, конечно. Но выборочно — обязательно.

— Список у меня есть. Я его вам пришлю.

На этом вопросы Смильтона закончились. Направляясь в кафе, он не планировал касаться дня смерти Андрея. В любом расследовании, по его мнению, должен быть период погружения в тему, в канву. А уже затем можно совершать и более резкие движения. Но на этот раз старик изменил своим принципам. То, что он сказал, подводя итог встречи, удивило. Можно даже сказать — возмутило. Александр Яковлевич неожиданно стал предельно серьёзным и нахмурил брови:

— Так-так-так, сказал бедняк. Кругом болваны, а я сижу без денег. Так-так-так. Некоторые считают, что их ум позволит избежать наказание. Но это не так. Преступлений без наказания не бывает. Возмездие обязательно наступит. Если не по букве закона, так по закону человеческой справедливости. Преступника постигнет кара. Или он станет совсем другим созданием — не человеком, или его замучает совесть. И то и другое — хуже, чем казённый дом с решёткой на окне.

— К чему вы это?

— Если есть грех, лучше сразу покаяться, пока ещё не поздно. И наказание будет не таким суровым. Я не про тюрьму говорю.

Николь с ужасом ожидала, что будет дальше: взрыв, негодование, крик, обещание пожаловаться. Но поведение Алины её удивило не меньше выходки старика. Даже озадачило. Женщина потупила взгляд и неожиданно заплакала. Слёзы обильно побежали по щекам. Она сжала веки и с трудом выговорила:

— Я день и ночь каюсь. Спать не могу.

— А ты расскажи, сразу легче станет.

Рассказ обескуражил старика:

— Это я его убила…

Николь подсуетилась, достала из сумочки диктофон и включила на запись.

— Да, убила… Накануне я приготовила себе бокал со снотворным… Но передумала пить… А он, забежав домой переодеться, видимо, подумал, что это вода… И выпил… А затем упал и разбил голову…

— А стакан куда подевался? В протоколе его нет.

— Да, да… Его и не могло быть. Пустой стакан стоял рядом с мойкой. Я ничего не соображала, когда Андрея увидела. Мне плохо стало. Таксист меня отпаивал из этого стакана. Я уже через неделю вспомнила про снотворное. Когда Вагин сказал, что это несчастный случай, я стала размышлять, как он мог упасть. Андрей никогда ничем не болел, и сердце у него было крепким. Ночью мне стакан со снотворным и приснился.

Она встала из-за стола, не попрощалась, и словно зомби двинулась к выходу из ресторана.

Николь тут же высказала всё, что думала:

— Александр Яковлевич, так нельзя! Возможно, в ваше время можно было даже пытки применять. Но сейчас — это гнусно. Вы понимаете, что она жалобу может настрочить? И вообще, почему вы ни с того, ни с сего на неё набросились?

— Эх, Коля, Коля! Версию виновности супруги никуда не денешь. Она всегда первая в подобных случаях. Но вы за целый месяц ни разу к ней не прикоснулись. Вот и пришлось мне раскрыться. Хотел проверить, как она отреагирует.

— И какие результаты этого вашего эксперимента? — едко поинтересовалась Перескок.

— Хорошие. Умная женщина, волевая. С характером. Поэтому я её и заподозрил.

— А мотив?

— Не знаю, девочка, не знаю. Пока не знаю. Иначе бы я такими экспериментами не занимался. Надо изучать, думать, вести расследование дальше.

Официант отказался брать плату за обед, но не погнушался чаевыми…

…День был насыщенным. После обеда Александр Яковлевич встретился с таксистом, возившим Алину в ту роковую ночь. Он рассказал всё в подробностях. Забыть подробности ему не позволил предыдущий допрос, проведённый по свежим следам. Рассказ таксиста подтвердил алиби Алины.

— Она волновалась?

— Да. Сильно переживала. Я поглядывал иногда в зеркало. На ней лица не было.

— Ничего подозрительного не запомнил?

Шофёр пожал плечами:

— Нет, ничего.

— Она открыла домофон своим ключом?

— У-у-у, да. Она же домой шла.

— Всё, родной, спасибо.

Когда таксист ушёл, Николь спросила:

— Почему всё-таки, вы подозреваете жену? У неё же алиби.

— Алиби есть. Согласен. Но не стопроцентное.

— Как так?

— В момент смерти она находилась в одиночестве, хотя и далеко от дома. А это не стопроцентное алиби.

— И всё?

— Не будем забывать, что убийство совершила женщина.

— У вас есть основание так утверждать?

— Да. И дело не только в даме со шляпой. Сама канва преступления сугубо женская. Мужик никогда бы не стал подсовывать снотворное. А этот булыжник?

— Что «булыжник»?

— Он был в двух пакетах. Если бы в одном, тогда я бы не стал утверждать, что каменюкой Андрея ударила женщина. Мужик не стал бы заранее заворачивать камень в пакет — слишком много заморочек. Только женщина могла так сделать. Ей неприятно и непривычно держать в ухоженной руке обычный уличный булыжник. Да и сумочку он может вымазать. Отсюда — пакет.

— Вы думаете, что преступник камень с собой принёс?

— Коля, думай, что говоришь? Конечно, с собой. Причём заранее его приготовил. Приготовила, — Смильтон сделал ударение на последнем слове.

— Всё, что вы говорите, вилами на воде писано.

— Угу, как скажешь. То, что она камень рядом с домом выбросила — это прокол, которым мы не воспользовались. И уже не воспользуемся, — старик поскрёб затылок. — Так. Так-так-так сказал бедняк, — он почесался совсем уж нервно и быстро. — Но что-то совсем не так. Что-то не сходится. Преступление не спонтанное. Оно продумано заранее. Почему она орудие убийства здесь выбросила? Это же глупо. Очевидная глупость. Так иррационально могла поступить стандартная среднестатистическая женщина, но только не Алина. Ладно, Коля, готовь документы для эксгумации.

Перескок отпрянула и удивлённо затрясла головой:

— Какие сложные маршруты вы выбираете для следствия. Что написать в качестве причины?

— Напиши: следствие предполагает, что в момент нанесения смертельного удара, а теперь мы знаем, что его убили каменюкой, как какого-то неандертальца, жертва находилась в бессознательном состоянии. Требуется выяснить, что у него было в крови — снотворное, наркотик, транквилизатор или что-то другое.

— Хорошо. Ещё что?

— Счета. Мне нужны выписки со всех счетов Андрея и Алины. Пока хватит, так как списка подозреваемых у нас нет.

Прощаясь в этот день с Николь, старик пошутил:

— Жаль, что мне не двадцать пять. Всю жизнь бы так работал следователем. Одно-единственное дело, никаких дополнительных висяков, катаешься на мерседесе, обедаешь в дорогом ресторане, да ещё напарник — восхитительная девушка, в которую нельзя не влюбиться…

…Домой старик вернулся совсем поздно. Было темно. Лето заканчивалось. Окна его квартиры призывно сияли. Странно, у меня гости. Кто? Расследование здесь ни при чём. Это ясно. На такой стадии никто, ни один фигурант не дойдёт до взлома и проникновения в квартиру следователя и не станет пугать или шантажировать его. Да и не будут взломщики устраивать такую иллюминацию. Есть одна догадка. Сейчас мы её проверим.

На площадке, упёршись в дверь его квартиры, страстно целовалась молодая парочка. Влюблённые не обращали никакого внимания на всё, что происходит за пределами их жаркого общения. Казалось, от столь увлекательного занятия их не сможет отвлечь даже взрыв водородной бомбы.

Смильтон не мог попасть домой при всём своём желании, не отодвинув в сторону молодёжь. Он аккуратно дотронулся до плеча парня. Ноль реакции. Чуть пошлёпал. Без результата. Хлопнул больно. Наконец сплетение рук и губ распалось. Парень, почти мальчишка, уставился на Смильтона:

— Дед, ты чего?

— Ничего, — проворчал Александр Яковлевич. — Домой хочу, устал.

— Хочешь, так иди, — фыркнул парень.

— Я бы пошёл, да вы мешаете.

— Мы?

— Не тупи, паря. Отойди от двери, — старик обозначил намерение зайти в квартиру.

Парочка, удивлённо вылупившись на Смильтона, медленно освободила проход.

В квартире был полный шалман. В большой комнате — пляски, на кухне звенели бутылки, мимо туда-сюда шныряли молодые возбуждённые лица. Играла непонятная музыка, в которой трудно было определить хоть какую-то мелодию. Кругом витал странный сладкий дым. Смильтон шагнул в свою комнату. На диване ещё одна парочка увлечённо занималась изучением строения тел. Из-за спины старика выскочил высокий стройный парень, который подскочил к паре и бесцеремонно их потормошил:

— Быстро, быстро!

Он решительно покрутил рукой, выгоняя влюблённых из помещения. Парочка не заставила себя уговаривать и ловко прошмыгнула мимо хозяина квартиры. Парень нахмурил брови и изобразил извинительную улыбку:

— Дедуля, не сердись. Мы всё приберём.

— Я и не сержусь. С чего ты взял?

— Ага, видел бы ты своё лицо.

— Плохой из тебя физиономист. То, что ты видишь — это зависть. Ладно, Виталя, раз уж я пришёл, приберитесь и по домам.