Никогда ты не будешь майором

Семён Ходоров

В романе прослеживается нелёгкая, порой драматичная, судьба его героя Виталия Абрамова, который прошёл сложный путь своего становления, начиная с уличного подростка до курсанта военного училища, от офицера до гражданского инженера, от капитана Советской армии, которому не суждено было стать майором, до израильского бизнесмена.

© Семён Ходоров, 2022

ISBN 978-5-0056-9119-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В романе прослеживается нелёгкая, порой драматичная, судьба его героя Виталия Абрамова, который прошёл сложный путь своего становления, начиная с уличного подростка до курсанта военного училища, от офицера до гражданского инженера, от капитана Советской армии, которому не суждено было стать майором, до израильского бизнесмена.

Автор выражает глубокую признательность Геннадию Шлаину, взявшему на себя труд редактирования рукописи романа.

Все имена и фамилии, названные в этой книге, являются вымышленными, а любые совпадения — случайными.

Глава 1

Базис и надстройка

Виталий проснулся от заунывного скрипа тормозов локомотива, который приближался к полутёмной платформе очередной станции. Расплывчатые блики фонарей вокзального дебаркадера боязливо врывались в поездное окно. Они едва заметно освещали отсек общего вагона, на одной из голых полок которого спал Виталий. Спёртый воздух поездного пространства обволакивали запахи пота, рвоты и ещё чего-то грязного, сырого и несмываемого. Почти весь вагон был заполнен демобилизованными солдатами, которые ехали в колыбель революции, город-герой Ленинград. Однако в данный момент колыбелью им служили жёсткие скамьи, полки и грязное подобие коврового покрытия между отсеками вагона.

— Станция Дно, — полупьяным голосом выкрикнула нетрезвая проводница, которую бравые выпускники советских вооружённых сил успели угостить самогоном, раздобытым в белорусской глубинке, где дислоцировался их гарнизон.

— До Питера ещё четыре часа, — сказал сам себе Виталий, — долгие четыре часа терпеть разящий запах пота кирзовых сапог и раздражающий храп доблестных защитников Отечества.

Ещё вчера вечером, в Минске, Виталий чуть ли не в последнюю минуту, запрыгнул в этот «дембельский» вагон, не подозревая в каких антисанитарных условиях ему придётся провести ночь. В голове всё время крутилась мысль, что именно такими солдатами ему придётся командовать после окончания офицерского училища, в которое он как раз и ехал поступать.

…Впрочем, обо всём по порядку. Согласно паспортным данным Виталий Михайлович Абрамов, мордвин по национальности, 1952 года рождения, безотрывно прожил все свои семнадцать лет в городе Минске. Баскетбольный рост, широкие плечи, очаровательная улыбка во все тридцать два белоснежных, не тронутых кариесом, зуба придавали симпатичному брюнету такой вид, который спустя два десятилетия назовут «мачо».

На самом деле, анкетная информация, изложенная в краснокожем и серпастом документе, полученныму Виталием в милицейском учреждении белорусской столицы год назад, была не совсем достоверна. Это мягко говоря. Если же повысить тональность разглашения истины, то его отца звали не Миша, а Мойше с, часто встречающейся в антисемитских анекдотах, фамилией Абрамович. Не надо было быть специалистом по социальной лингвистике, чтобы понять, что, отец Виталия, Мойша Гершкович Абрамович, не имел никакого отношения к финно-угорскому этносу, к которому принадлежат мордвины. Даже коню, как любил выражаться учитель физкультуры в родной школе, было понятно, что его родитель был из семитского племени, которое на просторах его родины представляли евреи. Ранее в паспорте отца, полученная от предков национальность, настоящие фамилия и имя отчество были истинными. Однако война с фашистскими захватчиками внесла в эти данные старшего сержанта Абрамовича незапланированные коррективы. В конце войны, после тяжёлого ранения, отец Виталия попал в тыловой госпиталь города Саранска, имевшего статус столицы советской Мордовии. Его документы были утеряны при эвакуации с поля боя. При выписки из госпиталя он, принимая во внимание антисемитизм в СССР, слегка подкорректировал свои автобиографические данные. Сговорчивый писарь, волею случая тоже оказавшийся представителем еврейской национальности, помог чернявому сержанту стать Михаилом Абрамовым, приняв от него в знак благодарности бутылку водки и продуктовый набор. С этого памятного дня прошло уже почти четверть века, а документное преступление так никем и не раскрылось. Только вот незадача: когда иногда одноклассники спрашивали у мордвина Виталия название столицы его, якобы родной, автономной республики, он невпопад называл то Чебоксары (Чувашия), то Ижевск (Удмуртия), а иногда даже никому неведомый город Элиста (Калмыкия). Вот такой был мордвин Абрамов, не помнивший, а скорее даже не знавший, столицу Мордовии.

Мойша Гершкович, добывший сыну национальность неведомого ему народа, был богатырского сложения и до переезда в Минск работал кузнецом на одном из заводов рабочей окраины Гомеля. Здесь судьба преподнесла ему подарок в виде продавщицы бакалейного магазина, рыжеволосой красавицы, Ирочки Гофман. Прелюдия любви атлетически сложенного кузнеца и фигуристой, умеренно пухленькой, сотрудницы гастронома длилась недолго: буквально через месяц они поженились. Через год Ирина закончила торговое училище, и они переехали в Минск в просторную квартиру её бабушки на площади Якоба Коласа. Новоявленного Михаила без проблем приняли на тракторный завод, а энергичная и умненькая жена устроилась продавцом в центральный универмаг, поступив при этом на заочное отделение торгового института. Через год после приезда в Минск родился почти пятикилограммовый бутуз Виталик. А ещё через два года так случилось, что резко ухудшилось здоровье его отца. Он перенёс два тяжёлых инфаркта, а третий переместил его на городское кладбище под непонятным названием Колодищи.

Виталию было всего три с половиной года. Бабушка умерла ещё раньше, и так получилось, что он рос сам по себе под не очень зорким оком своей любимой и всегда занятой мамочки. Настойчивая родительница тем временем закончила, по её образному выражению, свой «торговый Гарвард», получив «хлебную» специальность товароведа. Карьера молодого специалиста Абрамовой продвигалась, если и не по часам, то уж точно по дням. По окончанию института она сразу заняла должность заведующей секцией универмага, а уже через несколько месяцев руководила мясным магазином возле Комаровского рынка. Ещё через два года вернулась в ЦУМ, но уже в должности коммерческого директора. При этом деловые связи с нужными людьми во всех областях городской инфраструктуры росли в быстрой прогрессии, которую математики называют геометрической. Так что в короткое время Ирина Аркадьевна Абрамова создала солидный финансовый базис для успешного воспитания своего сына. Её карьерный рост отразился в безбедном детстве и обеспеченной юности Виталия. Самые лучшие игрушки, которые обитали только в закрытых подсобках «Детского мира», окружали его в малолетстве. В школьные годы к обыденным детским вещам добавлялась модная одежда, дорогой велосипед и далеко не мелкие деньги на карманные расходы.

Созданный неутомимой матушкой базис являлся понятием экономическим, именно он обеспечил Виталию благополучные детские годы. Что же касается надстройки, которую философы относят к категории нравственной, то она не очень-то соответствовала материальному фундаменту. Это ведь атрибут, который надо закладывать с детства или, проще говоря, воспитывать. Как раз на это действие у Ирины Аркадьевны не хватало драгоценного времени. Большая его часть растворялась в быстротекущей занятости рабочих буден. Вечерний досуг тратился не на общение с сыном, а в праздное ресторанно-загульное общение с мужчинами, недостатка в которых она никогда не испытывала. В один из летних солнечных дней мама Виталия выехала на отдых с одним из своих воздыхателей. На обратном пути из Ялты в Минск её спутник, потреблявший вместо воды массандровские вина, непостижимым образом направил свою презентабельную чёрную «Волгу» на встречную полосу. В результате врачи симферопольской больницы оказались бессильными вернуть к жизни мать Виталия после сокрушительного столкновения с самосвалом. Таким образом, как базис, так и надстройка оказались абсолютно утерянными и бесполезными категориями в последующей жизни Виталия. В одночасье мальчик превратился из вальяжного, знающего себе цену, восьмиклассника в обычного подростка. К нему внезапно пришло осознание того, что всё в этой жизни подчиняется причинно-следственной связи, в которой первое явление порождает второе. Виталий, разумеется, не мыслил этими философскими категориями, но понимал, что с утратой мамочки Иры его будущая жизнь переходила в совершенно другую, далеко не лучшую, фазу.

В просторную их квартиру бесцеремонно вселилась, переехавшая из Гомеля, младшая сестра матери — Рая, которая якобы взяла на себя функции опекуна ещё несовершеннолетнего племянника. Ключевым здесь являлось слово «якобы». Нет, нет, Виталик не голодал и не спал на улице. Но в этом было, пожалуй, единственная заслуга, не очень собранной и совсем нецелеустремлённой, тётушки Раи как «бэби-ситера» черноволосого отрока с пушком будущих усов над верхней губой. По понятным причинам занималась она, в основном, двумя малолетними дочками-близнецами и, лысым от природы, мужем Марком Моисеевичем Мальденблатом.

Несмотря на то, что невзрачный и низкорослый МММ (как окрестил его Виталий) невзлюбил своего видного, атлетически сложенного родственника, он решил принять активное участие в его профессиональном формировании. Это деяние сводилось к тому, что он, будучи завхозом строительного техникума, сумел уговорить директора посодействовать зачислению своего приёмыша на специальность «Строительство и эксплуатация сельскохозяйственных сооружений». В то время белорусская молодёжь не сильно стремилась стать прорабами на, заваленных мусором и грязью, строительных площадках в далёких от цивилизации местах. О конкурсе на эту специальность приёмная комиссия даже не мечтала. Недобор студентов грозил директору неприятностями, поэтому Виталий, для которого вступительные экзамены были не более, как бутафорией, совершенно неожиданно стал студентом этого не очень престижного учебного заведения.

Специальность прораба при возведении сельского клуба, молочной фермы, коровника или свинарника совсем не являлась хрустальной мечтой благополучного детства Виталия. Однако ему настолько опостыла общеобразовательная школа, в которой он проучился восемь лет, что сразу согласился на предложение дядюшки, ошибочно полагая, что техникум — это ворота во взрослую жизнь. На самом деле никакого общего образования школа Виталию не дала. И совсем не потому, что там были нерадивые учителя или советская методика подачи знаний являлась ущербной. По правде говоря, в процессе накопления знаний, юродивым здесь являлся сам Виталий. С самого первого класса уроки письма, чтения и арифметики являлись для него карой небесной. Возможно, это был генетический код, унаследованный от отца, который с шестого класса променял школу на тяжеленую кувалду в деревенской кузнице. Если родителю легче было подковать каурую Савраску, чем решить простое квадратное уравнение, то Виталий уже с первого класса решил, что обобщающее понятие «улица» является более презентабельным, чем букварь, счёты и бесповоротное сидение за неудобной партой. Да и, откровенно говоря, веселее было наблюдать, как во дворе какая-нибудь женщина вычищала мылом свои грязные окна, чем читать по слогам в букваре, набившую оскомину, гениальную фразу «Мама мыла раму». Но, благодаря своей родной мамочке Ире, которая наняла сыночку частных учителей, читать и писать Виталий всё-таки научился. Да и вообще, её стараниями, репетиторы по математике, английскому языку и другим предметам, как гувернантки в купеческих домах, сопровождали Виталия до восьмого класса. В этом ракурсе базис и надстройка, финансы Ирины Аркадьевны и старания частных наставников, согласно диалектическим законам, сливались в единое целое и давали плоды.

Но в надстройку входило ещё и то, что называли обобщающим понятием «улица». Оно вовсе не подразумевало пространство для прохода или проезда между двумя рядами домов. Теоретически «улица» олицетворяла собой некую субкультуру, внутри которой ключевой фигурой являлось звание «пацан». Им наделялся совсем не любой малолетка мужского пола, а лишь тот, который соблюдал неписаные дворовые понятия. Главным атрибутом этих понятий являлись сила, агрессивность, подчинение себе других и способность побеждать в уличных драках и потасовках. Уже в десятилетнем возрасте Виталий являлся малолетним лидером в своём дворе. А в тринадцать — был предводителем хулиганской группировки района, который в «пацановской» иерархии был сродни армейскому взводу. Уже во втором классе Виталий, по настоянию старших пацанов, выкурил свою первую сигарету из пачки с привлекающим названием «Прима», а в третьем стал посещать секцию бокса. Через четыре года он уже был чемпионом города среди юношей в своей весовой категории. Но это заложило в нём не столько рвение к совершенствованию спортивных достижений, сколько желание стать угрозой ровесникам в своём районе. После очередной разборки между двумя районами города, в кровопролитной массовой драке, которую удалось разогнать только с помощью милиции, он стал общепризнанным героем победившей стороны.

Для Виталия быть лидером пацанов было гораздо почётнее, чем авторитетом для тех, кого через два десятка лет назовут «ботаниками». Ведь «ботаника» знало ограниченное количество людей, а предводителей пацанов Виталия почитала не только вся школа, а и молодёжная часть городского района. Несмотря на то, что он учился «через пень колоду», дирекция школы, узнав, что он покидает её коридоры, исправила четвёрку по поведению на единственную пятёрку. По остальным предметам в свидетельстве об окончании красовались одни «тройки».

Наступил первый день занятий в техникуме. Ожидания Виталия, что это учебное заведение будет рангом повыше, чем школа, не оправдались. С первого дня он понял, что никому здесь не интересен. Со второго дня он уразумел, что группа, в которой ему предстояло учиться, состоит исключительно из деревенских подростков, которые совсем не претендовали на регалии пацанов, которые его почитали. Они видели в нём не лидера мужского сословия техникума, а чужака, не умеющего отличить рожь от пшеницы, никогда не доившего корову и не бывавшего на сеансе в сельском клубе, во время которого киномеханик несколько раз заклеивал порванную ленту. Даже руководство техникума смотрело на них, как на сборище неудачников, которым предстояло завышать оценки для благородной цели осуществить халтурное строительство сельских населённых пунктов.

Что такое колхозная «стройшабашка» Виталий увидел уже через неделю после начала занятий, когда их, будущих зодчих советской деревни, послали не на стандартную уборку осеннего урожая картошки, а на строительство ремонтных мастерских для тракторов и комбайнов. Видимо, это было намного важнее, чем уборка корнеплодов, которыми кормилась вся страна и которые невозможно было убрать без помощи школьников, студентов, рабочих и инженеров, отвлекая их на месяц от основной деятельности. Не надо было быть строителями, чтобы моментально понять, как, спустя рукава, нерадиво работали деревенские халтурщики.

Не обошлось и без происшествий. Однокашники Виталия затащили его в местный сельский клуб. Для них, мировоззрение которых закладывалось в деревне, это было привычной забавой. Виталию потешно было смотреть, как, совсем не в такт бойким переборам старой гармошки, нелепо вытанцовывали пары, большинство которых составляли сельские красавицы, вальсировавшие друг с другом. Всё было бы хорошо, если бы одна из них, высокая и неуклюжая толстуха, не заприметила видного городского красавца и которого незамедлительно пригласила на танец. Виталий, который никогда в жизни не прикасался к талии противоположного пола, испуганно развёл руками и еле слышно пробормотал:

— Извините, девушка, я не умею танцевать.

Похоже, что его отрицательный ответ не произвёл должного впечатления на, недавно оторванную от коровьего вымени, доярку. Она схватила Виталия за руку и привлекла к своей убористой груди. Нецелованный юноша впервые в жизни ощутил, исходящий от партнёрши мощный поток непознанной женственности. Когда прозвучал последний аккорд танцевальной мелодии, доярка, не отпуская юношу от своих пышных форм, взглянула Виталию в глаза и, не испытывая ни малейшего стеснения, громогласно промолвила:

— Жду тебя, добрый молодец, на скамейке у реки. Ты мне понравился. Приходи, позабавимся.

Однако до реки Виталий не дошёл, поскольку вместо скамейки оказался в районном отделении милиции. Произошло следующее. Не успел он отдалиться от «кровь с молоком» доярки, как его окружили трое деревенских подростков. Один из них, приземистый толстяк, испуская изо рта самогонный перегар, криво улыбаясь, прикрикнул:

— Давай-ка парень пройдём несколько шагов в сад, поговорить надо.

Будущий строитель не успел возразить, что в его планы как-то не входит беседа с ними, как двое из них скрутили ему руки и завели в темноту за здание клуба.

— Ты, что приехал тут наших девчат кадрить? — проговорил тот же здоровяк, — некрасиво как-то получается.

В тот же момент он с разворота хотел нанести боковой удар по лицу Виталия. На своё несчастье толстопузый не знал, что связался с опытным боксёром. Виталий одним рывком освободился от подельников заводилы, и тут же подставил левую руку, защищаясь, от направленного на него, удара. В ту же секунду правой рукой он нанёс сопернику такой сокрушительный апперкот в челюсть, что тот пребывал в нокауте не менее четверти часа. Уложить на землю двух других было уже делом боксёрской техники, которой Виталий обладал в избытке. Когда подъехал, вызванный кем-то, милицейский газик, избитая троица, не сговариваясь, дала показания, что на них напал городской хулиган, требуя наличные деньги. Куратору группы потребовалось немало усилий, чтобы освободить Виталия от пятнадцати суточного ареста.

По приезду из деревни Виталий сообщил своему дяде Марику, что он не собирается взбираться на строительные леса в деревнях Белоруссии и получать образование в его заведении. В ответ на это Марк Моисеевич криво улыбнулся и протянул племяннику его документы, которые вернул ему директор, получив из милиции письмо о драке в селе.

Виталий пытался вернуться в школу, в которой «чему-нибудь и как-нибудь» всё-таки учился. Но дородная рыжая завуч, не без злорадства, прошипела:

— Скажи спасибо за незаслуженную отличную оценку по поведению, с которой, возможно, тебя возьмут в вечернюю школу.

Завуч не предполагала, что Виталий воспользуется её, пышущим ехидством и желчью, советом. Буквально на следующий день он переступил порог, расположенного напротив его дома, трёхэтажного здания. На его фасаде красовалась вывеска «Школа рабочей молодёжи №35». Без особого труда Виталий отыскал и кабинет с табличкой «Директор Сураев Кирилл Захарович». Хозяином кабинета оказался худосочный лысоватый человечек, который своим ростом не дотягивал даже до плеч высокого Виталия. Он панибратски протянул свою маленькую руку и участливо спросил:

— Чем обязан, молодой человек?

— Хочу учиться в вашей школе, — без обиняков пробасил Виталий, протягивая директору свидетельство о 8-классном образовании.

— Превосходно учились, — не без сарказма похвалил его директор, едва взглянув в школьный сертификат.

— Тем не менее у нас есть ещё вакантные места, — продолжил он, — покажите мне только справку с места работы и паспорт.

— Я пока ещё не работаю, — ответил Виталий, положив на стол директора паспорт.

Открыв его первую страницу, директор несколько раз перевёл взгляд с документа на лицо его обладателя и вдруг радостно выпалил:

— Я с радостью принимаю вас в девятый класс нашей школы. Только, как только устроитесь на работу, обязательно принесите справку.

Он ещё раз зачем-то заглянул в паспорт и снова внимательно посмотрел на Виталия, словно проверяя правдоподобность документа и, крепко пожимая ему руку, мажорно промолвил:

— А вы, товарищ Абрамов, не очень похожи на мордвина. Хотя, кто в наше время на кого похож? Но всё равно, я безумно рад, что мы с вами одной национальности. Будем, как бы это сказать попроще, дружить. Нас ведь мордвинов на почти десятимиллионную Белоруссию всего восемьсот человек.

Нельзя сказать, что на протяжении всей учёбы ученика вечерней школы Виталия Михайловича Абрамова связывала с её директором Кириллом Захаровичем Сураевым крепкая и неразделимая дружба. Однако последний сыграл в судьбе незадачливого великовозрастного школьника совсем неординарную роль. Первым делом директор устроил Виталия подсобным рабочим на тракторный завод. По иронии судьбы он попал в тот же кузнечный цех, где работал покойный отец. Уже не по иронии, а по велению той же Фортуны, он оказался на участке не слесарей-алкашей, а среди тех, кого было принято называть рабочим классом. Не без того, чтобы в день получки они не выпивали общепринятые «сто грамм», но не двести и не триста. Ни один из рабочих участка ни разу не попадал в вытрезвитель, не дебоширил и не пропивал, в ущерб семье, заработанные деньги. В цеху, где непрерывно слышались удары кузнечных молотов о наковальню, где исходил жар от высокотемпературных газовых печей, где беспрерывно шумели гидравлические прессы, гроза городских подворотен Виталий проходил школу жизни. Он ещё оставался главарём дворовой шпаны, нерегулярно, когда вздумается, посещал занятия в школе, но при этом в его «пацанском» сознании начался как бы обратный отсчёт. Значительно уменьшилось количество хулиганских потасовок, уличные драки теперь носили, в основном, справедливый характер, практически прекратился незаконный отъём денег у слабых школьников. Да и вся дворовая жизнь стала носить не криминальный, а скорее озорной и бесшабашный характер.

Кирилл Захарович, который постоянно отчитывал Виталия за пропуски занятий и нерадивую учёбу, был в тоже время направляющей силой в его неуверенных шагах по жизни. Он в немалой степени содействовал тому, что Виталий получил вожделенный документ под названием аттестат зрелости. На самом деле до зрелости, как образовательной, так и жизненной, Виталию было, как до звезды небесной. Однако и здесь директор Сураев немало подсуетился, чтобы значительно уменьшить это расстояние. После торжественной выдачи аттестатов Кирилл Захарович пригласил Виталия к себе в кабинет. Он поспешно достал из книжного шкафа национальный бренд белорусского алкоголя под названием «Зубровка». Водка была хитроумно спрятана за толстыми, известными всем учителям, книгами Антона Макаренко «Педагогическая поэма» и Константина Ушинского «Педагогическая антропология». Подняв лукавый взгляд на высоченного Виталия, он молниеносно разлил содержимое бутылки по гранёным, предназначенным исключительно для воды, стаканам и торжественно провозгласил:

— Давай-ка, сынок, выпьем за твоё вступление в зрелую жизнь. Я желаю тебе хорошего начала и достойного продолжения.

Несмотря на своё уличное времяпровождение, Виталий не злоупотреблял крепкими спиртными напитками и поэтому быстро опьянел. Хмельные водочные пары быстро проникли в мозговые извилины и он еле слышно пролепетал:

— Созрел я, наверное, Кирилл Захарович, благодаря вам. Спасибо! Я не забуду этого.

Директор поспешно приподнялся на цыпочки, обнял Виталия и чуть ли не по слогам произнёс:

— А теперь, дорогой выпускник, попытайся запомнить, что я тебе скажу.

С этими словами он протянул ему голубоватый конверт и, не спеша, продолжил:

— Я написал однополчанину, своему фронтовому другу, рекомендательное письмо, в котором прошу помочь тебе обрести хорошую специальность и вывести тебя, что на простом языке называется, «в люди».

В голове у Виталия на мгновение что-то прояснилось и он, сам не понимая в какой извилине у него это сохранилось, многозначительно пробормотал:

— Это, что-то похожее на роман Максима Горького «В людях».

— Не думал, что ты помнишь это произведение, — удивился директор, — но именно в этой книге аптечный провизор учил Алёшу Пешкова, что «слова — это, как листья на дереве, и чтобы понять, почему лист таков, а не иной, нужно знать, как растёт дерево, — а для этого нужно учиться!»

Вряд ли Виталий прочитал в своей жизни более пяти книг, но, возможно, в порыве «зубровочного» опьянения, сказанное директором задело его. Он хотел было возразить директору и сказать:

— Совсем не обязательно учиться. Вот у нас в кузнечном цехе опытный рабочий зарабатывает больше, чем инженер, который пять лет учился в институте.

Но Кирилл Захарович будто рентгеном облучил его голову, запальчиво прохрипев:

— Вот ты, наверное, думаешь, что кузнецы в твоём цеху достаточно зарабатывают, не получив при этом никакого образования.

— Именно так, — обрадовался Виталий, полагая, что на этом нравоучения директора приблизятся к финишу.

Но Кирилл Захарович и не думал останавливаться, он, глядя в глаза Виталию, поспешно добавил:

— А известно ли тебе, что совсем не зря кузнецы из-за крайне вредных условий изматывающего труда уже в пятьдесят лет уходят на пенсию. Многие из них и до этого возраста не доживают.

— Так случилось и с моим отцом, — поник головой Виталий.

— Так вот, сынок, — не терпящим возражения голосом заключил директор, — завтра же ты подаёшь заявление на увольнение с работы и через две недели едешь в Ленинград поступать в высшее военно-топографическое командное училище.

— На кой чёрт, — неожиданно сорвался Виталий, — мне нужно ваше училище вместе с топографиями, командирами и всей идиотской армией. Мне и на заводе хорошо.

Худосочный директор, словно кузнец кувалдой, с неприсущей ему силой ударил кулаком по столу и, сорвавшись на фальцет, закричал:

— Как смеешь ты, паршивец, называть армию, которая охраняет нас от врагов, которая спасла нас от фашистской кабалы, идиотской.

— Извините, — ухмыльнулся Виталий, вспомнив, что находится не на дворовой площадке, где собиралось районное хулиганьё, — не хотел никого обидеть.

— Так вот, юный мой кузнец, — как ни в чём не бывало продолжил директор, — ты должен понимать, что в нашей стране после окончания института инженер получает зарплату: 100 — 120 рублей, старший инженер: 130 — 140 рублей, ведущий инженер: 150 — 160 рублей, начальники отделов и главные специалисты: 170 — 180 рублей, а оклад молодого лейтенанта, выпускника училища сразу по окончанию составляет 220 рублей. При этом каждые 2—3 года с очередным повышением звания он увеличивается на 20—30 рублей.

При этом монологе директора недовольное лицо Виталия стало приобретать оттенки некоторого оживления. Не обращая ровным счётом никакого внимания на поднимающееся настроение своего воспитанника, он методически добивал его словами:

— Но и это ещё не все. Выпускник училища вместе с офицерским званием получает диплом инженера, и по прошествии двадцати пяти лет службы, куда входят и четыре года учёбы, может выйти в отставку. Получается, что в возрасте чуть более сорока лет бывший офицер будет работать инженером на гражданке, получая при этом вдобавок совсем не маленькую военную пенсию.

Заметив, что его мажорная риторика впечатлила новоявленного выпускника, довольный Кирилл Захарович безапелляционно возвестил:

— Значит так, Виталий, приехав в Питер, находишь это училище, заходишь в кабинет генерал-майора Попова Юрия Владимировича и показываешь ему это письмо. Возражения не принимаются. А теперь, удачи, сынок!

Растроганный Виталий был отнюдь не сентиментальным юнцом, но сейчас ему захотелось обнять Кирилла Захаровича. Но тот, смахивая и скрывая выступившие слезинки из узких карих глаз, отрывисто скомандовал:

— Кругом, шагом марш! И помни — твой девиз: бороться и искать, найти и не сдаваться.

В этот момент Виталий и святым духом не ведал, что в эту минуту Кирилл Захарович заложил в нём ту самую надстройку, которую не успела заполнить мать.