Мертвые видят день

Семен Лопато, 2020

В яростной схватке у берегов северной Норвегии советская подводная лодка и эсминец гитлеровских кригсмарине уничтожают друг друга. Попав в загробный мир нордической Валхаллы, капитаны кораблей отказываются примириться. И теперь по законам северных богов им предстоит долгий и смертельно опасный путь к престолу Вотана, где они вступят в последний поединок, итог которого определит победителя в противостоянии России и Германии…

Глава 2

Жесткий ветер с моря и пустая песчаная береговая полоса.

Утро словно нехотя вставало над островом, небо без птиц было мутным и светло-серым, смутный полушебутной лагерь то ли спал, то ли дошумливал — еле слышно — где-то там, за скосом холма, на равнине — невидимый и словно не ощущаемый отсюда — в свете ясного дня неожиданно четкими казались горы, вершины которых терялись где-то в небесном тумане, и скрипел под сапогами песок.

Не было девушки, которая вчера любила меня, и не было дерева, под которым она меня остановила — оглянувшись, я увидел лишь черный сгоревший остов, — смутно помня, как ночью дерево вдруг вспыхнуло над нами, утром, проснувшись — один, я увидел лишь черные головешки у себя на груди и на форме, валявшейся поодаль — теплые и безопасные, таившие искры лишь глубоко внутри, они не сделали ни прорех на ткани, ни ран на коже.

Мимо все так же тершегося о берег длинного черного корпуса лодки я шел — то по сухому, то по влажному песку — к похожему на огромную наковальню носовому отсеку лодки — туда, где темной мелкой группой стояло несколько человек.

Сразу было видно, что стояли они давно, и сразу было видно, что больше они никого не ждут — мое приближение было замечено несколькими брошенными издали взглядами и почти не осознано — как некая неожиданная мелочь, странное необязательное прибавление к чему-то, что было уже давно ясно понято и до предела осмыслено.

Семь человек, подчинившихся приказу — из сорока двух членов экипажа, семь человек, зачем-то пришедших с рассветом в условленное место, как приказал Вагасков, — и тридцать пять других — для которых уже не существовало никаких приказов, которых мир, полуспавший сейчас за срезом холма, принял, отогрел, отмыл от всех тягот, приласкал, успокоил и оставил частью себя навсегда.

Сухой песок под ногами, резкий ветер, высокое небо, неясность и, наверно, бессмысленность нашего присутствия тут — и десяток человек в черной форме гитлеровских кригсмарине — чуть поодаль в смутной серой дымке, у покосившегося остова эсминца с пробитым носом.

Статный седой Локи шел по песку властно и по-хозяйски неторопливо — словно не видя перед собой ничего кроме бескрайнего серого моря, он остановился в полуста шагах от нас — небрежно, но твердо сделав знак одновременно приблизиться и нам, и немцам — ожидая, пока мы подойдем, он бросил взгляд в небо, где чугунно-серые тучи чуть расступились, дав место между собой мутно-переливчатому светло-серому пятну, дававшему чуть больше света, чем зажимавшие его со всех сторон твердо-серые массы.

Увидев, как, подойдя, мы остановились молча — кто глядя вдаль, в сторону моря, кто — ковыряя носком сапога серый песок — все теми же двумя группами, не смешиваясь, по разные стороны от него, — он сухо перевел взгляд с Вагаскова на офицера, возглавлявшего немецкий отряд, и обратно.

— В сущности мне мало что осталось, — произнес он, — ваши люди уже там и им не нужно никаких речей. И, признаться, я не понимаю, зачем вы взяли сюда этих. От вас требуется лишь то, что положено вождям от века — пожать друг другу руки, обняться и тем подтвердить слияние с братством. Это ни у кого не занимало много времени. Сделайте это и больше от вас ничего не будет нужно.

Легкий ветерок пробежал по песку — пролетев неожиданно низко, он чуть шевельнул сухую ветку, лежавшую к нему боком, и забросил несколько песчинок мне на сапог.

Мельком взглянув на немецкого офицера, словно вовсе не собираясь рассматривать его, а лишь машинально проверяя его присутствие, Вагасков, с легким удивлением посмотрев на Локи, пожал плечами и снова уткнулся взглядом в песок.

— Обняться с ним? Это невозможно.

Мгновенье без выражения Локи смотрел на него.

— Почему?

— Это будет комедией, по крайней мере, для меня. Мы не можем быть в одном братстве.

— Вы, воин, принесший высшую жертву, с другим воином, также принесшим высшую жертву, не желаете быть в одном братстве?

— Нет, хоть дело и не в моем желании. Это невозможно.

На секунду задумавшись и словно отложив на будущее какой-то вопрос, Локи повернулся к германскому офицеру.

— Что скажете вы?

С руками, заложенными за спину, немец мельком взглянул на Вагаскова.

— В каком вы звании?

— Капитан-лейтенант.

— Капитан-лейтенант прав. Примирение, а тем более объятия вряд ли возможны.

— И вы также не станете объяснять почему?

— Боюсь, это утомит вас, да и вообще уведет слишком далеко. Как бы то ни было, все, что делается между нами, — это не вопрос дележа имущества и не ради демонстрации доблести королей. Боюсь, эта война из тех, где воюющих разделяет слишком многое.

Мгновенье Локи смотрел на слегка волнующееся море.

— Вы мне все объяснили.

— Я рад.

— Вряд ли у вас есть повод радоваться. — Локи чуть обернулся к Вагаскову. — И у вас. — Он обвел взглядом всех стоявших полукругом вблизи него. — И у вас у всех. — Он внезапно усмехнулся. — Я не думал вчера, что окажусь так прав. И так быстро прав. Для вас действительно слишком многое и слишком быстро кончится и слишком многое начнется. И совсем не то, о чем я думал вчера. — Он мельком кивнул в сторону тихо шумящего за холмами гульбища. — Все это, разумеется, больше ничего не значит для вас. Я не буду вас томить, я объясню все сразу. Вожди, отказавшиеся от примирения — здесь, на берегу этого моря — тем самым приравнивают себя к богам. Ибо только богам дозволено решать, как и чьей победой кончится война. И обоюдно и твердо отказавшись от примирения — если только вы не пересмотрите своего решения, — вы заявили о своем праве решить исход этой войны самостоятельно, здесь, на берегу — той большой войны, что идет там, внизу, и идет так долго.

Казалось, и Вагаскова, и немецкого офицера на мгновенье охватило какое-то движение — среагировав первым, немец невольно чуть подался вперед, глаза его, казалось, без всякого трепета увлеченно-жестко блеснули.

— Решить поединком?

Почти презрительно Локи усмехнулся.

— Я вовсе не говорил, что вам будет дозволено что-то решить поединком, я сказал лишь, что вы заявили свое право самим решить исход этой войны. — Он посмотрел на бегущие по водной глади серо-черные буруны. — Разумеется поединком. Но правила этого поединка и его оружие выбирать не вам. Да и будет ли сам поединок, решать не вам.

— А что же нам? — неожиданно резко, нетерпеливо спросил Вагасков.

Локи на мгновенье задержал спокойный взгляд на нем.

— А вам доказать свое право на этот поединок. Вам пройти весь тот путь, который ведет к силе, что способна все даровать и все отбирать, к тому единственному, кто может что-то решить и что-то дать из того, что вы попросите — или не дать ничего, или просто не заметить вас — если такова будет его прихоть или его воля.

Немец быстро-сообразительно вскинул глаза на Локи.

— То есть?..

Локи почти скучающе покачал головой.

— Да. Да. К нему. К престолу Вотана.

— К престолу Вотана… — немец с, казалось, раздражавшим его самого замешательством обвел взглядом побережье и короткую цепь гор. — И где же он?

Почти усмехаясь, Локи слегка кивнул в сторону дымчатой гряды.

— Если посмотреть отсюда, то получится, что на вершине горы — той, что скрыта туманом. А если посмотреть с другого места — то совсем в другой стороне. Все это не важно.

— Так как же…

Локи, отворачиваясь, чуть устало поморщился.

— Все это было — раз в тысячи лет и едва ли кто-то помнит, с каким итогом. Но известно главное — место начала пути. Это у подножья вон той горы — там, где чуть виден лесочек. Дойти туда не так трудно. Там находится устье реки, текущей вверх — река течет в гору, как ни странно это звучит. Но пускаться вплавь вам не придется — на берегу валяется старый плот — достаточно ветхий, но еще пригодный для такого путешествия. На нем вы подниметесь на плато, за которым начинаются Поля Безумия — нет смысла сейчас объяснять, что это такое, но главное, что с этого момента никто и ничто вам не даст никакого совета и не укажет пути. Понять что-то или не понять, догадаться или не догадаться, найти путь к престолу Вотана или навсегда потеряться, сойти с ума и погибнуть — это будет зависеть только от вас. И даже если с самого начала вам повезет и вы о чем-то догадаетесь, путь будет долгим — мы в большом краю и вы видите лишь часть его. Но догадываться и прозревать вам придется раз за разом и продвигаться вам придется шаг за шагом, много раз — нет смысла сейчас объяснять, как вы будете приближаться к Вотану — вам будет казаться, что вы идете по равнине, но на самом деле вы будете идти вверх. Но это лишние сведения. Буду честен — я не вижу в вас качеств, способных помочь решить эту задачу, и сомнительно, чтобы вам удалось правильно сориентироваться даже на самом первом шагу. И еще: должен огорчить вас — вы смертны — так же как были там, внизу. Вас легко и свободно можно зарезать или убить. И вряд ли даже лучшие из вас дойдут хотя бы до начала пути живыми.

Немец презрительно улыбнулся.

— И значит?…

— Ничего не значит. Никто не собирается вас отговаривать, просто у вас есть еще несколько секунд на то, чтобы трезво оценить свои силы и все-таки пожать друг другу руки — никто не требует от вас вкладывать в это хоть толику сердечности или чувства — в конце концов, это просто формальное правило, установленное богами. И вот еще… — Локи неожиданно задумчиво посмотрел на нас. — Вот что действительно удивляет меня — эта ваша обоюдная решимость, с которой вы готовы взять на себя ответственность. Ответственность за миллионы жизней, за исход войны. Вы — вожди, но над вами есть другие вожди, над ними — еще вожди, а над всеми — главные, высшие вожди. Война идет долго и с переменным успехом — а значит, и те и другие вожди чего-то стоят. Надо ли перехватывать вожжи из рук тех, чья прямая обязанность — править и кто доказал способность выполнять эту обязанность по опыту и праву рождения — вот о чем я призываю вас подумать за те несколько мгновений, что еще могу дать вам.

Среди немцев произошло короткое движение, офицер, повернувшись, что-то сказал одному из подчиненных, тот что-то быстро горячо ответил, еще двое или трое обменялись быстрыми короткими фразами.

Сплюнув, старпом Снежко посмотрел куда-то в сторону.

— Завернул… — Подумав, он добавил к этому короткое матерное словцо.

Боцман Нырков и торпедист Легчаев, не сговариваясь, коротко выматерились оба.

Спокойно и чуть печально Вагасков смотрел в сторону моря.

— Помните Соцкова, что с Черноморского к нам попал? — спросил он. — Как он рассказывал, как Севастополь эвакуировали.

Старпом сплюнул снова. — Ага. Пятьдесят человек комсостава и партактива в подводную лодку набили — и в Новороссийск. И так еще несколькими лодками — и командарма тоже. А семьдесят тысяч народу — без патронов и снарядов — немцам на съедение.

— Вожди… А над ними — еще вожди, а над ними — еще вожди…

— Вот и я так думаю, — тихо откликнулся Вагасков. — Лучше уж мы сами. Раз уж так получилось.

— Итак, ваш ответ, — сказал Локи, — время вышло. Впрочем, достаточным будет одно слово.

Вагасков улыбнулся. — Вы знаете какое.

Локи повернулся к немцу.

— Вы?

Немец, чуть иронически сощурившись, жестко усмехнулся краешками губ.

— Даже два. Хайль Гитлер.

Задумчиво Локи взглянул на него.

— Вы славите своего вождя и при этом не доверяете ему?

Спокойно, став совсем серьезным, немецкий офицер смотрел куда-то в сторону.

— Я славлю своего вождя — по крайней мере в каком-то смысле. Но у меня есть основания полагать, что сам я все сделаю существенно лучше.

Мгновенье Локи смотрел в сторону моря.

— Пойдемте. Я все покажу вам.

Все так же — двумя группами по обе стороны от Локи, не смешиваясь, мы пошли по песку.

— Надеюсь, у вас хватит ума сообразить одно, — сказал Локи, — ноша, которую вы имели глупость на себя взвалить, настолько тяжела и сложна, что даже минимальный шанс хоть как-то с ней справиться у вас есть, только если вы будете действовать сообща. Вы отказались примириться и, разумеется, свободны перебить друг друга хоть сию минуту, но даже самые первые шаги вы в состоянии будете сделать, лишь всецело и постоянно подкрепляя друг друга, восполняя слабые стороны одних сильными сторонами других. Полагаю, это никак не унизит вас — по крайней мере, на первых порах.

Некоторое время все молчали.

— Спасибо, — сказал наконец немецкий офицер. — Этот специфический момент мы понимаем.