Последняя тайна Патриарха

Святослав Феоктистович Моисеенко, 2012

Добро и Зло придумано людьми и для людей. В Природе существует лишь Цель – неведомая, загадочная. Много веков Предметы ждали своего часа, таинственно действуя, попав в человеческие руки, сея слухи о чудесах, волнуя, вызывая страх. Страх и неодолимое желание обладать ими, превращающие человека в орудие на пути к Цели. И вот наступили времена, когда Пять Предметов должны соединиться в одних руках, чтобы Цель наконец обозначилась. В чьих руках они окажутся? Добром или Злом обернется для Человека обладание таинственной Силой? Или Зло – лишь тень, отбрасываемая Добром? Все совпадения с реально существующими людьми или событиями случайны. Новым романом «Последняя тайна Патриарха» автор открывает целую серию удивительных книг о тайнах ушедших цивилизаций и загадках христианской церкви. Впервые перо писателя касается темных пятен православных церквей, во всё своём многообразии преследующих нас с начала времён до сегодняшних дней… Перелистнув очередную страницу романа, так и хочется воскликнуть: «Боже мой! Неужели всё это на самом деле?!..»

Глава 6

Выход из западни

Оставив Настю под защитой Виктора в универмаге, Никита решил сам разобраться в ситуации. Перстень наливался тяжестью и нестерпимо покалывал руку — опасность росла с каждым шагом, приближавшим парня к подъезду. Входить в который было смерти подобно. Спрятавшись за угол дома, он еще раз позвонил. Сашка отвечал таким же бодрым истеричным голосом. Только очень чуткое ухо смогло бы различить в нем нотки растерянности. Вычислив, где находится балкончик квартиры, Никита высоко подпрыгнул, уцепился за пожарную лестницу и вскарабкался на крышу хрущевки. Тихо спуститься с нее на балкон не составило труда для тренированного бойца. Осторожно заглянул в комнату.

Сашка понуро сидел в кресле, тупо глядя на мобильник, лежавший перед ним на обшарпанном тещином журнальном столике — из допотопного гарнитура «Хельга». Один глаз затек, скула была рассечена, из раны медленно сочилась кровь. По бокам наизготовку стояли давешние люди в черном. Напротив, на диване, сидел еще один — постарше, и рангом, надо думать, повыше. Комната носила явные следы недавней потасовки. В приоткрытую форточку доносились слова старшего:

–…так что ты не трепыхайся, а то жена твоя и сынок, сам понимаешь… Да не переживай так! Нам же только поговорить надо с твоим начальничком, никто никого не тронет. А поможешь нам — подумаем о твоем трудоустройстве. Семью-то кормить надо? На-а-до… Было бы кого кормить…

На Никиту опять накатило ощущение нереальности происходящего. Настолько часто подобные сцены мелькали в телесериалах, что казалось: вот-вот из распахнутой двери выползут младенцы и пойдет реклама памперсов. Саша по-прежнему безжизненно смотрел в стол.

— Ну, и где же твой бывший шеф? Что-то долгонько он тащится сюда… Ты ему, часом, не намекнул чего? А то у старых друзей есть на такой случай словечки разные, сигнальные. Смотри…

— Придет, сам сказал: «Сейчас будем»… — разлепил губы несчастный Сашка, только что предавший друзей. — А покурить можно? Я на балконе, а то Люд… жена то есть, запрещает в доме дымить… Придет — ругаться будет, — даже в критической ситуации бедняга не мог ослушаться жены.

— Иди, — старший пожал плечами, — ты только запустишь его в квартиру, чтобы он не заподозрил ничего. А там мы уж сами с ними разберемся. И со вторым, и с девкой.

Саша, пошатываясь, — видать, хорошо его уделали, гады, — вышел на воздух, не заметив притаившегося за старыми лыжами и гладильной доской Никиту. Тяжкий вздох вырвался из его груди. Он напряженно смотрел вниз, словно надеялся каким-то знаком предупредить товарищей. Наконец докурил и, развернувшись, вдруг заметил Никиту. Реакция сработала моментально — то есть никакой реакции не последовало, только взгляд едва дернулся. Он прошел обратно, оставив дверь полуприкрытой. Один из охраняющих вышел, должно быть в туалет.

Никита сообразил и немедленно набрал текст СМС-ки: «Выйди на улицу, дело есть». Перстень уже просто дергался на пальце, наполняя своего носителя странной звенящей силой, словно превращая его в туго натянутую струну.

Через секунду Саша схватил телефон и как бы растерянно сунул его старшему. Тот хмуро прочел, задумался. Потом набрал номер на своем мобильнике:

— Так, быстро организовать слежку за домом! Быстро, я сказал! Та-ак… Постараемся взять его у подъезда! Попался, голубь! Станет убегать — стрелять на поражение!

Никита понял, его друга не отпустят. Скорее всего, от него сейчас же избавятся за ненадобностью.

«Просто поговорим» — ага, как же!

Разум еще просчитывал варианты выхода из смертельной ситуации, а тело, распахнув балконную дверь, уже ввалилось в комнату. Сашка будто ждал этого момента — ловким приемом вырубил одного охранника и послал в нокаут другого, заскочившего в комнату на шум. Расслабились ребята, нехорошо… Видать, и Сашка не ожидал тогда их нападения, раз его смогли скрутить и заставить врать в телефон.

Сидевший спиной к балкону попытался вскочить, но Никита сцепил на его шее ручищи и слегка сжал их — раздался хрип. Сашка оперативно отнял у главаря оружие и принялся связывать лежащих на полу в бессознанке.

Никита наконец смог разглядеть того, кто грозил расправиться с женщинами и детьми. Вид у мужика был вполне интеллигентный, почти благообразно-профессорский. Усики, седеющие виски… Вот же гнида!

— Ну, и «чьих вы, хлопцы, будете?» — Никита грозно глянул в глаза липовому «интеллигенту», который пришел в себя и с ужасом смотрел на парня, выскочившего как чертик из коробочки. Казалось, не только силы вдруг оставили его, но и рассудок.

— Чье подразделение? Сам кто? Ну, живо!

Человек, словно через силу, вдруг заговорил.

— Спецподразделение ФСБ… Майор Черных… Приказано найти тебя и конфисковать перстень с синим камнем… После изъятия носителя уничтожить… как грабителя и убийцу патриарха… Всех, кто причастен, — тоже… уничтожить…

— Как нашли нас?

— Маячок на машину… успели посадить… — тут глаза мужика закатились. Признание отняло у него последние силы. Или таинственным образом исполнилось страстное желание Никиты? Ну, чтобы враги отключились надолго — убивать никого не хотелось. Перстень тоже успокоился, стал меркнуть, как будто выполнил некий долг.

Саша слушал все это, оторопев. Охранники валялись на полу связанные, с кляпами, на скорую руку сооруженными из старой занавески, найденной в тещином шкафу. Рука у бойца была тяжелая — нескоро очухаются.

— О каком перстне он говорил, шеф? — непонимающий взгляд товарища заставил Никиту помрачнеть.

— Некогда объяснять! Все, уходим, быстро! В церкви скроемся, — шепнул Никита и бросился к балкону. Он хорошо помнил, что у подъезда их уже ждет засада. Первым схватился за ручку двери, да… Перстень опять отчаянно завибрировал. Раздался негромкий хлопок. Обернувшись, Никита увидел, как Сашка, словно в замедленной съемке, заслоняет его и оседает на пол… Майор Черных вновь отключился, завалившись на диване боком, рука с пистолетом безвольно упала. Похоже, нейтрализующее действие перстня было сильным, но кратким…

— Саш, ты что, очнись! Ну, давай, куда тебя ранило?! — Никита пытался привести друга в чувство, но тот лишь пробормотал: «Людка придет… ругаться буде…» Взгляд его окончательно остекленел. Майор, сука, был профессионал, попал прямо в сердце…

Предаваться отчаянию было некогда. Парень выскользнул на балкон, влез на перила, мощным рывком подтянулся. Жесть предательски захрустела, но выдержала. Уход и спуск по пожарной лестнице вроде прошли незамеченными. Сашка так и остался лежать рядом со связанными гэбистами и их ополоумевшим шефом…

В торговом центре Настя и Виктор быстро отыскались — понуро сидели за столиком в кафешке. Сердце-то — вещун… Печальное известие повергло их в ступор. Вот тебе и «казаки-разбойники»… Настя прослезилась. Только необходимость срочных действий не дала ей разрыдаться в голос. Пока шли обратно к церкви, Настя, мужественно борясь со слезами и страхом, скороговоркой рассказывала ребятам о патриархе Никоне и затеянной им Схизме. Ну, что — зря, что ли, столько книжек перерыла?! Старалась отвлечь и себя и друзей от горьких раздумий, но на ходу получалось, что она просто что-то там свое бормочет. Парни хмуро слушали вполуха:

— Никон рассчитывал, что после реформы расстановка сил в государстве изменится, и мягкий, слабовольный на вид царь окончательно попадет под безраздельное влияние патриарха. Ибо за всеми мелочами — ну, креститься троеперстием, Исуса Иисусом называть и тому подобное — скрывалось ненасытное властолюбие Никона, положившего в основу своих деяний слова Доната Великого^[1]: «Императору нет дела до Церкви, но Церкви есть дело до всего!»

Однако тишайший царь, хоть и вроде прост был, а довольно быстро понял, чем грозит ему и государству беспримерное возвышение Никона. Тот ведь велел себя величать Государем! На церковном соборе Никона лишили сана и сослали в дальний монастырь со строгим уставом. Однако его реформы были закреплены — породив схизму. Ну, — раскол, долгие годы смущавший духовную жизнь россиян. По сути, он до сих пор не преодолен. Поезжайте на Рогожскую заставу, поглядите на старообрядцев! Мы с отцом там однажды побывали, так ему записочку кто-то прислал, прямо в церкви: «Бритие бороды есть латинская ересь!»

Спустя много лет Алексей Михайлович смилостивился и разрешил Никону жить поближе к Москве, но больной патриарх-расстрига умер на пути к столице…

Тут Виктор перебил неинтересную и малопонятную для него речь девушки, которая уже задыхалась от быстрой ходьбы и еще более быстрой речи:

— Никит, а что им надо? Если они легко человека уничтожили, то — ясный корень — дело не в том, что они ищут убийц Патриарха.

— Потом расскажу, — обронил Никита, сам еще не решивший, можно ли доверить товарищу тайну. Страшную тайну, как выяснилось… Да и нужно ли? Ведь он так и не заметил перстня.

Подошли к церкви, уже закрытой для прихожан. Тихо постучали… Пришлось ждать, но вот дверь приоткрылась: на пороге показалась темная фигура и смутно знакомый голос прошептал: «Входите, дети мои…» Чья-то фигура отступила в сторону, пропуская ночных посетителей.

В пустой церкви пред образами еще догорали свечи. «Странно, — подумала Настя, — бабушки их обычно собирают к ночи…» В робком мерцании огоньков беглецы разглядели высокого седобородого священника в темном облачении. Даже длинная епитрахиль мерцала на груди золотым шитьем, словно старик собрался кого-то исповедовать. Когда свет упал на его лицо, Никита вздрогнул: таинственного старца нельзя было отличить от покойного Алексия, Патриарха Всея Руси! Он печально улыбнулся и ласково сказал:

— Здесь вы в безопасности. Вот, сын мой, и довелось свидеться… Только не прикасайтесь ко мне! — предостерег Алексий, видя, как Никита инстинктивно устремился в его сторону, пытаясь по привычке преклонить колени…

— Отец, ты ли это?! — лицо Виктора за плечом Никиты было белее мела. А Настю опять охватило удивительное спокойствие. От фигуры будто веяло уверенностью и… надеждой.

— Я, сын мой… — старец тяжело вздохнул и, обращаясь к Никите продолжил, по обыкновению своему слегка «окая», — нелегкий путь тебе предстоит, и даже я не знаю его исхода… Одно могу сказать: поведет дорога далеко отсюда, на восток, в древние Алтайские горы. Будь тверд — многое теперь только от тебя и мужества твоего зависит. Сам знаешь, «один в поле не воин», — так что спутников своих береги… Однако на все воля Божья… Дорогу тебе укажет некий человек, он тебе кое-что объяснит, ну, да скоро сам все узнаешь. Очень скоро… Завтра вам встреча предстоит. Мы с ним не были друзьями при жизни, а теперь… Может быть, лишь он один и способен вам помочь… Перстень этот береги, он выведет тебя к другим Знакам. Пять их всего, в разных странах схоронены… Не должны попасть они в дурные руки. Использовал я силу перстня, многогрешный, о пользе для Церкви радел… Да злодей оказался сильнее меня.

— Откуда этот перстень, Отец? — еле вымолвил взволнованный Никита. Настя и Виктор по-прежнему стояли за его широкой спиной, понимая — они тут сейчас не главные, помалкивать надо.

— Древняя это вещь, возможно, самая древняя на свете… Исповедовал я на смертном одре одну старушку, еще когда молодым священником был… Открылась она мне, что служила в горничных на даче Иосифа Сталина и находилась там в те мартовские дни 53-го… Когда генсека нашли в параличе, он, по ее словам, лежал и вроде как судорожно тянулся к чему-то. Тогда не обратил никто на это внимания, а уже потом, убираясь в комнате, женщина и нашла перстень — он под диван закатился. Взяла грех на душу — спрятала и никому ничего не сказала. Много зла после в ее семье произошло… Дочь повесилась, муж спился, сын в тюрьму попал… Повинилась она Господу, да и отдала кольцо. Сказала, что у меня оно сохраннее будет и, может, я молитвами силу эту зловещую успокою. Запомни, сын мой, камень этот синий несет гибель тем, кто не имеет права владеть им! Вот и я поплатился за то, что столько лет тайно хранил перстень… Вижу — тебя он признал… А я даже надеть на палец его не мог. Думал безнаказанно им пользоваться. Как же я ошибся! Впрочем, все смертны, и это великое благо…

Не сразу стало понятно, что это за реликвия, а когда догадался… В древних книгах упоминания отыскал… Ну, девушка твоя тебе уже кое-что, знаю, рассказала. Вот, возьми этот древний свиток, тебе его растолкует… кто надо, только помни — это лишь часть Великой Тайны, а остальное откроется тебе в свое время!

Говоря это, Алексий медленно приблизился к аналою, вынул из складок рясы небольшой предмет и положил его на раскрытую книгу. Фигура словно колебалась в слабом свете свечей, по сводам метались жутковатые тени, и Никите никак не удавалось ясно разглядеть того, кого он так любил и почитал. Словно преодолевая боль, Алексий с трудом продолжил:

— Время мое истекает, да и вам надо спешить. Только будьте осторожны по выходе отсюда — злые люди рыщут по ваши души! Они опасны, но во сто крат опаснее тот, кто посылает их… Теперь же… подойди ко мне, сын мой… — сказал он, обращаясь к Виктору.

Испуганный парень — просто лица не было! — приблизился и опустился на колени. Никита и Настя остались поодаль и с удивлением наблюдали, как Призрак Патриарха исповедал и благословил их товарища… Пока «гроза сепаратистов» соображал, за что такая честь выпала лишь Витьке, Настя каким-то шестым чувством уже поняла все. Опять подступили слезы, и девушка сильнее прижалась к надежному плечу любимого, горячо надеясь, что их покуда минует чаша сия…

Алексий окончил исповедь, бросил на ребят прощальный и печальный взгляд, перекрестил их и неслышно удалился в непроглядную темень храма. Командир маленького войска осторожно сгреб ручищей оставленный призраком предмет — это был цилиндрический футляр из какого-то материала, похожего на серебро. Поверхность украшали загадочные знаки, сплетенные в узоры…

Уходили, как в первый раз, через дверцу в притворе.

На улице была уже глубокая ночь, вовсю разыгралась злая метель, сквозь снежную круговерть которой тускло светились лишь фонари и редкие окна домов. Из колючих порывов ветра вдруг выступили три черных фигуры. Никита резко оттолкнул Настю в сугроб — засвистели пули, но ветер мешал нападавшим тщательно прицеливаться. Однако одна пуля все же настигла цель. Виктор, совсем как давеча Сашка, рухнул, отброшенный выстрелом, и затих. Эти стрелки не стремились «взять живым», им не нужны были пленники с их признаниями. Им нужна была только реликвия.

Вдруг позади нападавших неслышно возник еще один силуэт, мгновенно разделившийся на две стремительных тени. «Собака!» — догадалась зарывшаяся в колючий снег Настя. Двое нападавших замешкались и это погубило их: одного вырубил незнакомец, другому, выбив пистолет, свернул шею Никита. Третьего, с разорванным горлом, стерег огромный пес. Нежданный спаситель оказался худощавым парнишкой, почти подростком на вид, из-под вязаной шапочки полыхнули тревожные глазищи.

— Спасибо, брат! Не ты — худо бы нам пришлось! — проговорил Никита, поднимая из сугроба Настю, которая сразу бросилась к телу Витьки. Заплакала, пробормотав сквозь слезы: «Да и так худо! Витя, бедненький… он же мне только вот о себе столько рассказывал…»

Никита перевернул тело своего противника. На него глянули мертвые, вылезшие из орбит глаза майора Черных. Незнакомец, стоя рядом, торопливо говорил:

— А я тут в парке с собакой гуляю, и вдруг какой-то мужчина подбегает, высокий такой… Задыхается, кричит, что там, у церкви, людей убивают! Ну, я и бросился — с Трезором-то не так страшно… Оглянулся, а мужика-то и нет нигде. И куда делся? Как сквозь землю…

Никита поднялся с колен и протянул ему руку, крепко пожал, с удивлением ощутив железную хватку незнакомца.

— Я — Никита, она — Анастасия…

— Можно просто Настя, — прошептала девушка, во все глаза глядя на нежданного союзника.

— А я буду Даниил, можно просто Данила, или, как сейчас говорят, — Дэн.

Парень покосился на распростертые тела. Коротко вздохнул. — Уходить надо, пока менты не набежали. Насколько я понимаю, ждать их вы не хотите. Так ведь?

В его голосе слышался легкий, почти исчезающий акцент. Но вникать в это было недосуг. Никита коротко кивнул и «трое, не считая собаки» быстро скрылась среди деревьев, срочным порядком углубившись во дворы на улице Вальтера Ульбрихта. Пес оказался мощным ротвейлером. Он спокойно шел рядом с хозяином, иногда оглядываясь на него, иногда подозрительно посматривая на новых знакомых.

Там, рядом с кинотеатром, в одном из сталинских домов и обитал Данила. Поднялись к нему на третий этаж, в большую пустынную квартиру. Оторопевшая от событий и горестей Настя сразу юркнула на кухню — мол, сготовлю чего на скорую руку. На самом деле ей хотелось остаться одной и, по извечной женской доле, прийти в себя, погоревать, выплакаться. До недавнего времени она только однажды видела смерть: год назад умерла няня. Но она долго болела и была уже старенькая. А тут…

Парни уединились в комнате, похожей на кабинет, хотя там, собственно, только стол с компьютером стоял, да диванчик, да большой цветастый календарь висел на стене — с довольно странной фоткой, без цветочков и пейзажиков, с геометрически-суровым изображением замысловатых шестеренок… Трезор улегся у ног хозяина, все еще настороженно глядя на Никиту, который на всякий случай перевернул перстень камнем внутрь.

Он сразу увидел, что нынешнее число обведено красным фломастером дважды. Как и день смерти Патриарха…

Примечания

1

Донат Великий — деятель раннего христианства, Епископ Нумидийский. Один из основателей, епископ и глава донатистской церкви. Положение Доната о том, что христианские таинства оскверняются прикосновением к ним порочных рук, легло в основу многих европейских средневековых ересей.

В 348 г. Донат был низложен императором Константином, изгнан и умер в ссылке.