Последняя тайна Патриарха

Святослав Феоктистович Моисеенко, 2012

Добро и Зло придумано людьми и для людей. В Природе существует лишь Цель – неведомая, загадочная. Много веков Предметы ждали своего часа, таинственно действуя, попав в человеческие руки, сея слухи о чудесах, волнуя, вызывая страх. Страх и неодолимое желание обладать ими, превращающие человека в орудие на пути к Цели. И вот наступили времена, когда Пять Предметов должны соединиться в одних руках, чтобы Цель наконец обозначилась. В чьих руках они окажутся? Добром или Злом обернется для Человека обладание таинственной Силой? Или Зло – лишь тень, отбрасываемая Добром? Все совпадения с реально существующими людьми или событиями случайны. Новым романом «Последняя тайна Патриарха» автор открывает целую серию удивительных книг о тайнах ушедших цивилизаций и загадках христианской церкви. Впервые перо писателя касается темных пятен православных церквей, во всё своём многообразии преследующих нас с начала времён до сегодняшних дней… Перелистнув очередную страницу романа, так и хочется воскликнуть: «Боже мой! Неужели всё это на самом деле?!..»

Глава 7

Новый друг

— Ну, ты и выскочил — как чертик из коробочки! — на лице Никиты в первый раз за день мелькнуло подобие улыбки. Данила, без куртки и шапки, уже не казался подростком. Да и ростом он почти не уступал здоровенному ветерану кавказских войн. Только был тоненьким, жилистым, словно собранным в кулак, и двигался легко, даже грациозно. Светлые волосы топорщились в разные стороны, и он безуспешно пытался их пригладить. Широко улыбнулся.

— И что нужно было… ну, этим… от вас?

— Долго объяснять, — пробормотал Никита, стягивая куртку. Из кармана выпал и покатился по полу данный Патриархом футляр. Пес глухо зарычал и вскочил, принюхиваясь. И вдруг заскулил, прижавшись к ногам Данилы. Неужели только что эта испуганная псина перегрызла человеку горло? Что ее так напугало?

Никита быстро поднял цилиндр и хотел было спрятать его обратно, как вдруг паренек нахмурился и проговорил:

— Постой, постой! Знакомые символы! Дай-ка сюда! Ты сам-то хоть знаешь, что это?

— Н-нет… Один… ну, человек… дал, велел беречь как зеницу. А что, ты можешь это прочесть?! Я думал — просто узор какой-то…

— На этом языке осталось крайне мало артефактов. Я ведь как раз и буду специалист в этой области, — Данила с горящими глазами осторожно взял в руки «артефакт». — Надо же, как интересно! Стрельба, смерть, а потом… — лицо парня посуровело, и тут Никите подумалось, что Даниле-то поболее лет будет, чем кажется! — А потом и тексты на языке! Да на каком!

Снова в его речи стал заметен легкий акцент. В контексте происходящего это несколько напрягало. Главное, откуда акцент-то, трах-тибидох?! На вид парнишка совсем «ванёк», может, даже — лимита голимая, и — на тебе! Нешто прибалт какой?

Тем временем Данила осторожно вскрыл футляр и на стол выпал туго закрученный и сильно пожелтевший свиток. «Что-то все теперь стало закручено — не лихо, так туго… «Артефаки» всякие…», — мелькнула у дремучего Никиты невеселая мысль.

В комнату робко заглянула Настя: что-то спросить про готовку. Тут же про все забыла, увидев свиток.

А спец по артефактам уже что-то разглядывал на мониторе, сверяя с надписями на футляре.

— Надо же! Свитку много тысяч лет, а он как новый! Я боялся, что он в руках рассыплется, а — пожалуйте, спокойно развернулся… Странно! Некоторые иероглифы на вскидку вроде знакомы, некоторые — впервые вижу, но такой же пергамент я точно уже где-то встречал… Или что-то очень похожее…

— А что это за язык? — поинтересовалась подошедшая Настя шепотом. Она сразу углядела, что узоры скрывают какой-то смысл. Можете и дальше верещать, что бабу надо гнать, и что корабль потонет, но эта «баба» способна была спасти целую эскадру!

— По-русски, наверное, правильно будет сказать «пра-египетский», Но пока так никто и не установил, что за народ жил в дельте Нила до тех, кого мы теперь называем «древние египтяне». Их письменность сохранилась лишь в виде вот таких иероглифов, дав толчок культуре египтян и их «зверообразным верованиям». Следы этих странных светлокожих людей находят в Африке и на Цейлоне. Так называемый народ «бачвези». Откуда они пришли и куда делись? Я изучал их культуру в университете, потом кое-что отыскалось и в библиотеке Ватикана…

Глаза Насти становились все шире и, наконец, у нее вырвался возглас изумления:

— Где-е? Ты… ты был в Папской библиотеке?! Всю жизнь мечтала туда попасть!

— Да какие ваши годы, Настя! Еще попадете и, надеюсь, поработаете! — Данила улыбнулся. Улыбался он на редкость заразительно, по-мальчишески открыто и задорно.

— А я слыхала, что попасть туда очень трудно, это что-то вроде «святая святых»…

— Трудно, это правда. Но можно. Особенно, если твой научный руководитель — крупнейший ученый. А я — отпрыск древней фамилии…

— А… где вы учились?

— В Сорбонне, — Данила сказал это слово совсем просто, как «за углом». Личико Насти порозовело, она вдруг застеснялась мокрых рук и растрепанной косы…

— ЫЫ… Как ты… вы… — туда? — стоявший рядом Никита с размаху сел на диванчик — ноги уже не держали. И так день тяжкий выдался — во всех смыслах, — еще только Сорбонны до кучи не хватало!

— Так я же, хоть и русский, но родился в Париже. Моя семья еще до революции туда уехала. Прадед был неглуп, сообразил, что назревают события. Он серьезно оккультизмом увлекался, астрологией и прочими штуками. Составлял прогнозы, пытался заглянуть в будущее. Катрены Нострадамуса переводил… По звездам и тому подобному выходило, что надо бежать… А семья у нас и богатая была, и знатная — Рюриковичи… — Данила опять улыбнулся, на сей раз чуть смущенно. — Да что я вас… как это… а! — грузить стал, вам, наверное, неинтересно. Давайте лучше чай пить.

— Да, да, я и пришла звать — все готово, я там похозяйничала немного, не обессудьте… — Настя окончательно засмущалась, словно самовольно накрыть к чаю на холостяцкой — шкаф, мойка, стол да три стула — кухне у Рюриковича было святотатством похлеще, чем осквернить алтарь.

— Так к тебе теперь как обращаться? Ваше сиятельство? — встрял немного оттаявший Никита, которому чувство юмора никогда не изменяло.

— Нет, — в голос рассмеялся Рюрикович, — надо «Ваша Светлость», поскольку мы князья, — те самые, Милославские! «Сиятельством» графское достоинство… как это — а, кликали!

— Ну, положим, кличут только уркаганов, да еще Золотую рыбку! — нервно хохотнул Никита, чье происхождение и вовсе было никому не ведомым. Какое уж в детдоме «происхождение»? Еще «родословная» скажи! Настя, понимая, что творится в душе у любимого, прижалась к нему и погладила по плечу, заметив, что ежели «достоинство», то — «величают».

— А вы, ребята, как попали в такую передрягу? Кто вас решил со свету сжить? За что? За этот свиток? Так он только для меня интересен, там небось какие-нибудь древние «молитвы за урожай» и все… Что вы возле церкви делали так поздно? Почему товарища своего бросили там?

Настя потупилась. Глаза Никиты зажглись ненавистью: вспомнились и гибель Патриарха, и смерть друзей… В который раз мелькнула мысль: «Жили тихо, теперь стало понятно — счастливо… Все было просто и светло… Пожениться хотели… Рухнуло все в одночасье, такой мрак вокруг…»

Как это выскажешь?

— Сразу и не объяснишь, да я и сам не все понимаю, только после смерти Патриарха — слыхал? — события всякие начались. Я у него начальником охраны был, доверенным лицом…

— А-а… Понятно. Мне говорили, — странная у Святейшего смерть была, люди его все куда-то делись, резиденцию обесточили…

— Откуда ты все знаешь?! — Никита подозрительно нахмурился.

— Мой наставник духовный рассказал. Он по званию в курсе всего…

— Это еще что за наставник?

— Митрополит Московский Серафим, глава Истинно-Православной Церкви, ее еще катакомбной называют. Ну, той, что не приняла советскую власть и служить ей отказалась. Сам понимаешь, я здесь только к ним обращаться могу, так меня воспитали… Но это не суть важно, сейчас меня другое беспокоит. Между нападением на вас и моим появлением, как я понимаю, прошла всего пара минут. Как тот высокий мужчина успел до парка добежать, меня всполошить? Он что, знал все заранее? Что на вас нападут, что я там собаку выгуливаю? Вроде никого не было на дорожке — и вдруг бежит, руками размахивает, одежда развевается. И куда же он делся потом? Как сквозь землю провалился! Я еще оглянулся, поспешая, — исчез долговязый!

— Да, странно… Но вовремя мужик тот появился, что и говорить! Кранты бы нам… Долговязый, говоришь? Лица не помнишь?

— Нет… Да я и не разглядывал. Так, мутное пятно какое-то… Под капюшоном. Как-то причудливо он одет был — в пальто широкое, на плащ с капюшоном похожее. Или это и был плащ… Черт, не помню! И вот что еще странно: Трезор скулить стал, к земле прижался, хвост поджал, совсем как давеча — на свиток. Н-да… непонятно… Ну, да ладно, давайте попотчуемся, что ли, чем Бог послал!

Чай пили с каким-то засохшими конфетками, а мужики еще и по водочке жахнули. Никита — понятно, но и Данила не отказался, хотя держался все это время молодцом и было совсем незаметно, что он перенервничал. Чуток пригубила и Настя, но тут же закашлялась. Несовременная она была барышня. Но не зря водка пользуется всенародной любовью: напряжение отпустило, нервишки у ребят малость расслабились…

— А тебе, стало быть, не впервой в такие передряги встревать? — спросил разомлевший бывший спецназовец, чья «предупреждающая» бледность сменилась на «покровительственный» румянец. Вспомнилось, как быстро и ловко студент Сорбонны расправился с нападавшими.

— Да всяко бывало… — Данила прикрыл глаза, словно вспоминал. — Я ведь к приезду на родину себя с детства готовил. В семье был культ «России, которую мы потеряли», — немножко неуклюже пошутил «его светлость». — Спортом занимался разным, единоборствами… Дрался часто, сам нарывался — приемы самообороны осваивал. Отец твердил, что нынешняя Россия — страна дикая, бандиты да воры одни… Говорил, что вчерашние рабы одурели от свободы… И что надо быть ко всему готовым, если уж решил вернуться. Ну, и параллельно приходилось учиться на совесть — хотел родине пользу принести. Вы не думайте, слово «родина» что-то значит не только для вас! Все вокруг никак не могли понять, что ж меня так тянет сюда. Ведь денег — куры не клюют, занимайся чем хочешь или вообще ничем — путешествуй да трахай все, что шевелится… Ой, простите, Настя! Я не хотел… — было забавно смотреть, как гроза французской гопоты и первый парижский хулиган стал пунцовым от смущения за вылетевшее некстати пошлое словечко.

Очевидно, что это была больная для Данилы тема: слишком часто и слишком долго там, во Франции, над ним или ехидно посмеивались, или пожимали плечами: «дурачок, — какая, мол, еще Россия…»

— Ну, ты это… про рабов не очень-то! — буркнул Никита, насупившись. — Какие же мы рабы, если свободы хотим?

— Верно! Это еще Аристотель сказал: «раб мечтает не о свободе, а о своих рабах», — воскликнула начитанная Настя. Господи, хоть кто-то тут мог, наконец, оценить ее познания! — А вот ты стал рассказывать о древнем языке… — Настя была не только начитанной, но и сообразительной, поспешила сменить тему. Данила сразу стал серьезным — учился он, видимо, увлеченно — за совесть, не за страх.

— Да, ученые всего мира находят в разных странах следы некой загадочной цивилизации. Были предположения, что это спасшиеся жители Атлантиды. Только вот саму Атлантиду никак найти не могут… В начале XX века археологи раскопали культуру народа бачвези — к ней сходятся нити многих других находок, не нашедших внятного объяснения. Согласно преданиям ныне живущих в Уганде чернокожих племен, это были белые люди — представляете, в центре Африки! Нашли развалины их крепостей, сложных и уникальных ирригационных систем и некоторые предметы непонятного назначения… Кое-где находят и знаки, похожие на письменность, но расшифровать их не может никто. Вернее, не мог…

— То есть? — заинтересовался Никита, до этого рассеянно слушавший научный треп своих друзей.

— Я вообще-то еще и на криптолога учился. Видать, не напрасно — кое-чего мне удалось добиться. Так вот, знаки на серебряном футляре явно относятся к древней культуре «бачвези» и мне бы очень хотелось их понять! Так откуда этот свиток у вас, только честно?

— Нас чуть не убили за этот, как ты говоришь… «артефак»! — в сердцах вырвалось у Никиты. Настя тут же яростно треснула его по спине — как уже говорилось, барышня она была ну совершенно тургеневская. — А Сашка с Витькой погибли…

И тут хранитель тайны Патриарха допустил оплошность: взмахнул растопыренной ладонью, призывая возмущенную Настю помолчать. Камень только и ждал этого — полыхнул синей молнией, не заметить было невозможно! Данила тихо присвистнул.

— А это что?!

Никита, уже привыкший, что перстня многие не замечают, смутился. Свиток, непонятный дар Алексия, на него особого впечатления не произвел — парень вообще ко всякой писанине относился с уважением, но без интереса. А вот тайну перстня хранил свято, уже понимая, что за ним скрывается что-то очень серьезное. Если не ужасное.

— Ну… это… так, подарок! Настя подарила! Мы тут обмолвились, то есть помолвились… — забухтел парень растерянно. Водочный румянец разом пропал — даже самый наивный человек сообразил бы, что он врет.

Данила помрачнел, встал и сухо обронил:

— Как я понимаю, идти вам некуда, так что ложитесь в дальней комнате, в конце коридора. Белье найдете в диване. Полотенца в ванной. Зубных щеток запасных нет, — круто развернулся, ушел в кабинет и плотно прикрыл дверь. Обиделся.

— Может, расскажем ему? Он же нас спас! Если и ему не доверять, то кому тогда? Никитушка, родненький, вокруг нас все гибнут, и помощи ждать неоткуда… — в голосе Насти опять зазвучали непрошеные слезы…

— Знаешь, у него на календаре сегодняшний день красным обведен. Может, врет он все — про мужика высокого и случайное свое появление? Ты же не представляешь, на что секретные службы способны, — они вокруг пальца кого хошь обведут!

— Нет не верю, что он тоже злодей, не верю! Он так… так улыбается простодушно…

— «Простодушно»… Ладно, пошли, и правда, нехорошо получилось, — пробурчал Никита смущенно, вспомнив с неожиданным теплом открытую белозубую улыбку Данилы.

Постучались, заглянули в комнатку: парень сидел за компьютером, тупо глядя на клавиатуру. На лице застыло насмерть обиженное выражение, ни дать ни взять — мальчишка, которого дружки не позвали играть в «казаки-разбойники». Пойди их пойми, Рюриковичей… Собака привстала, глянула на Никиту и, — вот чудеса! — поджав хвост, поскуливая уползла в угол.

— Слушай, Данила… ты не сердись, а? Мы тебе благодарны по гроб жизни и все такое… — попытался неуклюже извиниться Никита. Настя из-за глыбы его спины выглядывала как воробышек. — Но сам понимаешь, дела серьезные… Всего лишь три дня прошло, как Святейший Алексий погиб, а наша жизнь уже в кромешный ад превратилась, одни погони да потери! — Настя пискнула что-то и Никита понял, что опять сболтнул лишнее.

Но отступать было поздно. Если и сейчас наврать в три короба, — последнего друга потеряем. Словно пропасть разверзлась под ногами, и на той стороне весь мир ощерился-ополчился, а на этой — Никита с Настей. И еще… Данила!

Ведь в дружбе самое главное что? Доверие! Чтоб как за каменной стеной!

На лице «светлейшего» отразилась неподдельная тревога. Он мгновенно, по-мальчишески, забыл о своих обидах:

— Так его убили все-таки! Серафим обмолвился, что, скорее всего, это какое-то преступление. Было у него такое предчувствие. Я к нему как раз в тот день приходил.

— Скажи… А вот день нынешний у тебя на календаре обведен… И Тот день тоже… Почему?

— Так я всегда дни встречи с Серафимом красным обвожу! Они для меня значимые. Я и сегодня должен был увидеться, да он встречу отменил. Извинился, сказал, что дела важные, неотложные…

— А я, грешным делом, что-то такое… нехорошее, короче, подумал, — признался Никита. Ему полегчало — очень хотелось Даниле верить. Потому как если не ему, — Настя правильно сказала, — то кому?!

И ребята, — он словно через силу, она захлебываясь словами, — поведали Даниле и про загадочное убийство Алексия, и про обретение удивительного перстня, и про призрак убиенного и прочие странные явления в храме… Все рассказали, как на духу. Такое носить в себе долго — тяжкий труд, особенно когда тебе еще и тридцати нет и чувства хлещут через край!

Данила слушал, изредка задавал вопросы. Его острый, аналитический ум интеллектуала многое поставил на свое место, помог ребятам разобраться в непонятном, обратить особое внимание на то, что казалось несущественным… Например, его очень заинтересовал последний телефонный разговор с Алексием. Как и разговор с митрополитом Дамианом. Действие перстня, кстати, было воспринято почти как должное, словно с чудесами Данила сталкивался каждый день: «Подумаешь, светится! Лампочка тоже светится, и я не знаю, почему, и электронов ваших никогда не видел, но в обморок же не падаю!»

Наконец, насытив свое любопытство, молодой князь отправил ребят спать. Тем более, что Никита все крепче прижимал к себе Настю, — и дураку бы стало ясно, что стосковался он по ласке…

Сам «светлейший Рюрикович», пробормотав, что он — «человек ночной», остался разбирать знаки на свитке, с головой погрузившись в работу.