Витенька

Святослав Сергеевич Смольянинов, 2020

Фантастический рассказ о том, как изменится московский район Останкино в 2050 году. Для конкурса "Москва инноваций – 2050"

У нас ничего не меняется. Судите сами: бессчетным слоем на все тот же ошметок подъездной двери сегодня было наклеено:

«Граждане Останкинского дистрикта! Сергей Михайлович приказывает не находиться группами более пяти граждан единовременно! Граждане, нарушившие приказ, подлеж…».

И скажите мне, как здесь может что-то поменяться, если это в точности приказ за прошлый год? А ведь этим утром выпущенный. Конечно, если ты заперт в обвалившейся лифтовой шахте, как я сейчас, то невольно пожелаешь новизны ощущений, свежих событий… Притом, желательно, чтобы они сопровождались хрустом домкрата, визгом арматурин и ободряющими возгласами: « — Вот уже!.. Почти-почти!.. Держись там, Парасыч, голову береги!..». Но на это надежды мало. Примерно, как на то, что Сами отменят охрану периметров, и можно будет своими глазами поглядеть, что там — в других дистриктах — делается.

Ведь взять наши времена: всё уже устаканилось, а все, кому надо было отправиться в счастливые края — схлопотали свои маслины и осколки и разорванными грудинами выстлали путь в тихое, безвредное сегодня. Отпахли повальной дезинфекцией тридцатые, перервали друг другу глотки сороковые. И остались мы — пожеванные временем люди, незаметные и необходимые, перегнивающие среди уцелевших домов для пропитания будущей поросли.

И не трогай наши власти Зуб — все так и шло бы: мы заколотили бы дыры в своих жилищах, починили водопровод, наконец, после натащили бы еще хлама и пожгли бы лишнее — вросли бы, одним словом, окончательно. Но нет, как же: непременно надо «взять под контроль», «устранить до полной нормализации»… А ведь всякому гражданину известно: Зуб в Останкино трогать нельзя. Потому как с теми, кто сидит внутри него, — что делать не знали ни тридцать лет назад, ни сейчас.

Отсюда, конечно, видно: незачем было взрывать телебашню. Вы сами подумайте: вот спекся там, внутри телецентра, пирог из бандитского сброда — иностранных наемников вперемешку с местными ушкуйниками, сверху густо присыпанных стрелковым и переносным зенитно-ракетным вооружением, под крепкой идеологической глазурью и на пышном денежном корже, — спекся до румяной корки и ловкого самоуправления. Ведь наверняка можно было договориться, проводить с почестями и покаяться, мол, дурной у нас народец: так и норовил на пути ваших священных боеприпасов то голову выставить, то автобус с гражданами, охваченными страстью к резкой смене места проживания. Но не тут-то было: чесались у кого-то плечи под погонами и руки зудели, охочие до гашеток. Сначала зачистили сам телецентр и отжали несогласные умирать элементы внутрь башни. А после, не с первого раза, — умели строить! — но, пристрелявшись из башенных орудий, срубили елочку почти под самый корешок. Так и остался стоять посреди выжженного пустыря остов, прозванный в выморочном тогдашнем народе — Зубом. Никому особенно не нужный простоял несколько лет — воруй не хочу, только незачем: медь не разжуешь, пластиком не согреешься. А после, как житье наладили, и вовсе стали его обходить далекой стороной: дурные дела там начали твориться.

Кто понаивнее, тот думал, что неспроста был оглушительный вой, когда падала башня: земляной рев до треска перепонок в ушах — да, пыль и грязь до неба — да, но еще и вой. Как иначе, ведь все построено там, в Останкино, на кладбище самоубийц, на останках тех, кому не найти покоя: взбаламутили их, разом угрохав прорву лихого народа — и теперь попробуй расквитайся.

Кто посерьезнее, тот разумно полагал, что недобитые и неблагонадежные граждане устроили там уютную республику, распуская слухи о всякой бесовщине для пущего тумана, необходимого для покрытия дел, к которым склонна всякая свободолюбивая натура. Желаете отключить «бубон» в затылке — пожалуйста, платите нужным людям через десятые руки — и добро пожаловать: для Самих вы теперь не существуете — якобы, они без личного чипа на ваш счет слепы. Желаете порезвиться с ружьишком на Южных развалах — четверть хабара людям Галяма, другую четверть — людям Джанибека, а половину — себе в нору. А если душа разбоя просит беспрестанно — неласковые люди Фирса устроят испытание: всего-то день побоев — избивают вдесятером или около того, а потом день бега по Просеке под плеткой, после личный день: хочешь — так помри, хочешь — ползи к Зубу. А это ведь вдоль всей рухнувшей телебашни, то есть, всю Просеку проползти надо. Когда доползешь — будет встречать Фирс или бешеная жена его, Айгуль. Если им поклянешься — все, теперь ты вольный. Откуда известно все это? Так ведь я дополз тогда.

Конец ознакомительного фрагмента.