Фрау без голоса

Светлана Семёновна Гаврилова

Художественно-публицистическая повесть «Фрау без голоса» рассказывает о судьбе немки из семьи меннонитов. Жизнь главной героини Эрны и ее семьи показана через призму событий: войны, период репрессий, депортацию советских немцев 1941 года, жизнь под комендатурой, реабилитацию, советские будни и эмиграцию. Книга — дань памяти трагичной истории советских немцев и обычной женщины, которая своей жизнью доказала, что человек способен справиться со всеми ударами судьбы.

Глава 2.

Великая, но неизвестная…

Во имя чего

сапог

землю растаптывает скрипящ и груб?

Кто над небом боев —

свобода?

бог?

Рубль!

Когда же встанешь во весь свой рост

ты,

отдающий жизнь свою́ им?

Когда же в лицо им бросишь вопрос:

за что воюем?

Владимир Маяковский, «К ответу!», 1917 г.

Новый дом для Юстина и Якова строился быстро, добротно, по уму и не по распространённому принципу донецких казачков: «ставь курень, где нравится». Красивый палисадник с множеством цветов и чисто выметенный двор служили своего рода преградой, не позволяющей уличной пыли в большом количестве пробиваться в дом, чистая горница, по убранству которой чувствовалось, что в доме только недавно поселилась молодая семья. И пеленки-распашонки, запах мыла и молока — запах счастья.

Вечером, возвращаясь с мельницы, Яков с порога погружался в этот тихий семейный мир. Первый ребенок — это абсолютное счастье: тебе улыбаются, к тебе тянутся ручками, тебя боготворят только за то, что ты есть. И ты прижимаешь к себе этот маленький комочек, а он смотрит на тебя, чуть откидывая головку назад, и смотрит… но смотрит не на тебя, а поверх головы. Замечали? Ребенок видит нимб вокруг твоей головы и безмерную любовь, идущую к нему от божества, по имени мать и отец. Да, конечно, подрастая, этот малыш может уже прятать взгляд, скрывая какой-то проступок от всевидящего ока родителей, а может нагло кинуть в лицо бездумную хлёсткую фразу в порыве юношеского максимализма или снисходительно усмехнуться: «Ну ты и отстал от жизни, старина». Иногда Якову казалось, что появление еще одного ребёнка может сделать их несчастными: найдется ли у него столько отцовской любви на всех? Но, убаюкивая дочь, пока жена хлопотала на кухне, он верил в то, что ему, как его родителям и родителям Юстины, хватит фантастическо-родительской эластичности: успевать везде, любить и беспокоиться, плакать и смеяться — в общем, наслаждаться родительским счастьем.

В эту августовскую ночь 1914 года Юстине плохо спалось: казалось, что слишком душно, томила какая-то тревога, и, чувствуя беспокойство матери, часто просыпался ребенок в люльке. Днем, за хлопотами, забылась ночная тревожность, но к вечеру какое-то нехорошее предчувствие сжало сердце молодой жены. Яков не мог понять, что тревожит Юстину, и как мог успокаивал и решил, что жена, еще не окрепшая после родов, переутомилась:

— Юстина, успокойся, молоко пропадет. Завтра с мельницы пораньше приду, помогу с хозяйством тебе.

И когда на следующий день Яков пришел домой раньше обычного, Юстина обрадовалась, что Бог ей послал доброго и заботливого мужа. Но, встретившись с глазами любимого, чуткая женщина поняла, что ее беспокойство неспроста: что-то случилось. И это что-то из распахнутых тревожных глаз Якова проникало в сердце Юстины и леденящим потоком сковывало дыхание.

— Юстина, война!

— Что? Война? С кем?

— С немцами.

— С нами? Что — то я не понимаю… мы же немцы.

— Юстина, не забывай, что мы теперь часть России, и мы обязаны быть на ее стороне. Ты только не волнуйся: говорят, что это кратковременный конфликт. Но мне надо завтра ехать на сборный пункт.

— Яков, мы же меннониты. Мы не берем оружия в руки, мы не умеем воевать. Наш Бог не дает нам такого права — убивать!¹

— Я знаю, и там тоже знают. Мне было сказано, что меня призывают санитаром. Прошу тебя: возьми себя в руки. Еще многое нужно сделать, обсудить и собраться в дорогу.

Жаркий зной уходящего августа плавился и угасал. Чувства прятались глубоко, на смену им пришла сдержанность: не рыдаем, не ломаем руки, не закатываем истерики. Война официально уже полыхала, и теперь она добралась непрошеной гостьей и до них. Где-то далеко от их дома месяц назад такой же молодой, как и Генрих, девятнадцатилетний боснийский серб Гаврило Принцип, террорист, убил наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену Софию. И эта версия стала официальной причиной Первой мировой войны. Хотя историки утверждают, что костер смерти начал разгораться раньше. Так бывает порой в семье между супругами: копится и зреет недосказанность и недовольство, а потом маленькой спичкой полыхнет пожар с пустяковой, казалось бы, причины: не там тарелку поставил, не вовремя ведром громыхнул. И вот уже в семейные распри втянуты все родственники и друзья: распахано поле ненависти и гибнут в нем люди и чувства.

А чувства Якова и Юстины заглушались мелкими делами, хотя некоторое время оба пытались прийти в себя и хватались за что попало, лишь бы занять руки и успокоить мозг. Но любовь к порядку и отвращение к ненужной суетливости взяло вверх, и вот уже пошел слаженно, в две пары рук, процесс сбора и решения неотложных хозяйственных дел. Муж и жена, погрузившись в хлопоты и мимолетом прикасаясь руками, без слов, молча прятали на дно своего сердца любовь, которая должна стать их оберегом в грядущие лихие года.

Утром Яков и его товарищи по несчастью отправились на сборный пункт, оттуда — в Екатеринослав, а там меннонитов, уважая их вероисповедание и помня наказ Екатерины не привлекать переселенцев-меннонитов в качестве солдат, отделили от других мобилизованных и отдельной ротой отправили в действующую армию санитарами.

Не будем здесь рисовать романтическую картинку из неправдивого фильма о войне, как под пулями девушка спасает бойца. Здесь все было страшнее: снаряды калечили солдат, о первой помощи (кроме перевязки) на линии соприкосновения с фронтом не было и речи. Это двумя годами позже придет понимание «золотого часа» для раненых, часа, когда помощь должна быть оказана в течение часа после ранения. И только примерно с 1916 года начали появляться полевые госпитали и получила развитие военная хирургия. А так по большому счету ты видишь ужасающие картины: бегущего солдата с раздробленными ступнями, ползущего и истекающего кровью раскуроченнного снарядом уже не человека, а какого-то нечеловеческого обрубка.

И под пулями, взрывами Яков вытаскивал великих и безликих страдальцев без ног или рук, без челюсти или лица, подбирал людей и их вываливающиеся кишки. Сколько мог, насколько хватало сил, моля Бога каждый раз о том, чтобы не свистели больше снаряды, не заканчивалась на Земле жизнь! Каждый снаряд на поле боя — это ранка на сердце, это душевный микроб в организме, который, размножаясь, будет страшными воспоминаниями отравлять мирную жизнь, мучая кошмарами и ширя разочарование, вгоняя многих в депрессию, алкоголизм, бродяжничество или тихое молчаливое угасание.

И, кстати, о микробах…Представьте себе горы трупов с обеих воюющих сторон. Нет времени, сил, возможности убирать, по-человечески хоронить. Все это разлагается, распространяя зловоние вокруг. Яков, с его маниакальной тягой к чистоте и порядку, хуже всего переносил это испытание. Ситуация сама по себе ужасающая: где-то безутешная мать ждет своего сына, пропавшего без вести, а где — то другая мать и ее дети заражаются тифом от антисанитарии, вызванной скоплением разлагающихся трупов, где-то солдат гибнет, защищая Отечество, а где-то настигает глупая смерть от микробов, проникших в саднящие и окровавленные руки санитара, вытаскивающего под пулями очередного раненого бойца.

Юстина же, каждое утро просыпаясь в чистой постели, а потом занимаясь хозяйством, где все было чисто, слаженно и на своих местах, даже не могла представить тот грязно тошнотворный хаос, происходящий на фронте. Но каждый день ждала писем от любимого. Они приходили: редкие, скупые, но радовали тем, что жив ее Яков, и жена верила, что придет тот день, когда Яков зайдет в дом, подкинет дочь к высокому потолку и, замирая от нежности, подойдет к сыну, родившемуся через полгода после того, как отец ушел на фронт. Однако последнее письмо, полученное от мужа, внушило ей тревогу. Яков писал, что разрушили мост, по которому они отправляли раненых, поэтому построили временный. По нему санитары, исхудавшие и усталые, толкали поодиночке вагоны с ранеными. И еще остается паровоз. Если мост выдержит, значит будем живы… Будем живы… — и молчание, и уже несколько месяцев ни одного письма… И когда в дом принесли конверт, отправленный из Москвы, Юстина смотрела в ужасе на него и не могла заставить себя открыть и прочитать. «Будем жить, будем жить», — вихрем летала фраза в голове. О Боги! Жив! В письме сообщали, что муж жив, но находится в тяжелом состоянии в госпитале Москвы. Молниеносная мысль: бежать, ехать, спасать! И уже на следующий день, оставив своих малюток матери, собрав узелок с вещами и продуктами, Юстина, не выезжавшая раньше даже одна в соседнюю колонию, отправилась в далекую Москву.

Есть такая пословица: «дома и стены помогают» — здесь же помогла любовь и забота жены. Сутками, несколько месяцев, не отходила Юстина от постели любимого, попутно помогая и тем, кто находился рядом без родного плеча. И вот настал день, а может, это была ночь, когда Яков вынырнул из забытья, боли, ночных кошмаров и понял, что он есть, он существует, лежит на чистой простыне и у изголовья сидит его преданная жена.

Яков не рассказывал Юстине об ужасах войны, сражениях и своём ранении. Но часто говорил, что ему пару раз пришлось сопровождать раненых в Петроград. Яков, побывавший в горниле войны, спокойно принял новое название города, который в связи с патриотическими и антинемецкими настроениями по указу Николая II был переименован из Санкт-Петербурга (Санкт-Питербурх) в Петроград 31 августа 1914 года.

— Юстина, если будем жить богато, я продам богатство, если будем жить бедно, то последнее продам, но отвезу тебя посмотреть этот красивый город, — часто шептал Яков, держась за руку Юстины.

Но осуществить мечту Якову не удалось: больным, разбитым и морально опустошенным вернулся домой он после госпиталя. А затянувшуюся войну уже никто продолжать не мог. Все хорошее когда-то кончается, и, слава Богу, зло тоже не вечно. Все плохое кончается — без этого знания на Земле было бы невозможно временами жить.

Неоднозначная война России и Германии, в которой ни одна из сторон не осталась в выигрыше, закончилась. 38 государств приняли участие в Первой мировой войне, но фактически война велась между Россией и Германией. Обе стороны потеряли убитыми свыше 4 миллионов человек. Но в то же время страны, больше всех убивающие людей, калеча здоровое население, увеличивая количество вдов и сирот, остались ни с чем: Россия, подписав позорный Брестский мир, потеряла множество земель, проспала разрушение империалистического государства и не сумела подавить революцию. А Германии с ее унизительным Версальским миром, поставившем окончательную точку в кровавой бойне, запрещалось иметь регулярную армию, флот и авиацию. Безоружные и беззащитные немцы должны были из-за амбициозного, а может быть, недальновидного правительства потуже затянуть пояса и выплачивать ущерб, причиненный другим странам.

«Война [Первая мировая] остановилась так же внезапно и повсеместно, как она и началась. Человечество подняло голову, оглядело сцену разрушения, и все — победители и побежденные — с облегчением вздохнули», — написал Уинстон Черчилль.

Россия и Германия «по-братски» уложили друг друга на лопатки, потеряли не только страну, но и веру людей в справедливость. И пройдет не так много лет, когда снова, лицом к лицу, не на жизнь, а на смерть встретятся непримиримые противники, забыв об ужасах Первой мировой, чтобы опять убивать людей, делить территорию и вписывать в кровавую книгу истории имена новых убийц и новых героев.

Примечания

1

По уставу воинской повинности 1874 г. (ст. 157) меннониты освобождены от ношения оружия и потому не назначаются в войска, а отбывают обязательные (общие) сроки службы в мастерских морского ведомства, в пожарных командах и в особых подвижных командах лесного ведомства. Льгота эта распространяется, впрочем, лишь на тех из М., которые присоединились к секте или прибыли из-за границы, для водворения в Империи, до 1 января 1874 г. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб, 1896. Т. 19, полутом 1, с. 96.