Фрау без голоса

Светлана Семёновна Гаврилова

Художественно-публицистическая повесть «Фрау без голоса» рассказывает о судьбе немки из семьи меннонитов. Жизнь главной героини Эрны и ее семьи показана через призму событий: войны, период репрессий, депортацию советских немцев 1941 года, жизнь под комендатурой, реабилитацию, советские будни и эмиграцию. Книга — дань памяти трагичной истории советских немцев и обычной женщины, которая своей жизнью доказала, что человек способен справиться со всеми ударами судьбы.

Глава 3.

Мы новый мир построим…

Я знаю, от кого бежать, но не знаю, к кому бежать».

Плутарх

Война закончилась, но не закончились испытания, выпавшие на долю народа. В стране полыхала революция, меняя миропорядок на целое столетие. Количество жертв революции и последовавшей за ней гражданской войны — это еще одна величайшая катастрофа истории. Чемберлен цинично заявил: «Российская империя развалилась. Одна из целей войны решена». Да, империя перестала существовать, царскую семью цинично расстреляли — кровавая вакханалия за власть и народ внутри страны достигла своего апогея.

Пока Юстина и Яков, получившие душевные ожоги на Первой мировой, залечивали раны, охраняли семейное гнездышко от треволнений, рожали и растили детей, Россия менялась и бурлила. Яков все еще работал на мельнице приемщиком. Но уже трудно было назвать этого больного и тщедушного мужчину кормильцем семьи. Постоянный кашель, распухшие ноги и еще куча внутренних болячек, не поддающихся медицинскому описанию, не давали ему работать в полную силу, а дома он просто валился на постель, отказываясь иной раз даже перекусить. Жизнь медленно умирала в разбитом войной бывшем санитаре. Спасая чужие жизни, он подорвал свою. Юстина ставила на ноги троих детей, крутилась как белка в колесе по хозяйству, брала на дом шитье и при каждом удобном случае возила мужа по врачам. Но те разводили руками: подорванное не одним днем войны здоровье невозможно восстановить. И оставалось только молиться, отпаивать травками и растирать настойками опухающие день ото дня ноги и частенько прикладывать компресс к горячему лбу.

А в это время Юг России — надежный форпост, как называла его когда-то Екатерина II, — полыхал в огне — огне ярости, горя и разорения. Шло великое противостояние Белой и Красной армий. Люди пытались жить в коротких мирных передышках между набегами, боями, расстрелами и грабежами. А по сути, в эти промежутки просто «чистили перышки»: хоронили убитых, закапывали трупы животных или собирали разбежавшуюся живность по окрестностям, отмывали дома и дворы от крови, латали, чинили и строили планы, потому что надеялись, что это в последний раз, что жизнь наладится… что будем жить. Надежда — это единственное, во что не попадали пули и что не могли порубить шашки.

Немецкая колония Языково, в которую входили села: №1 — Николайфельд — Николайполь, №2 — Францфельд — Варваровка, №3 — Адельсгейм — Долиновка, №4 — Ейхенфельд — Дубовка, №5 — Гохфельд — Морозово — с их четко налаженным бытом и добротно ведущими домохозяйствами, были лакомыми кусочками для банды Нестора Махно. Среди меннонитов царили тогда эмиграционные настроения: хозяйства страдали от набегов махновцев, от реквизиций и постоев красноармейцев, добровольческой армии и бесконечно тянущихся беженцев. Но куда можно податься, если мир после войны и потрясений еще не пришел в себя?

Нестор Махно — харизматичный лидер, выходец из народа, скитавшийся по тюрьмам не без пользы для ума, расширяя свой кругозор в тюремных библиотеках, по стечению обстоятельств избежавший смертной казни и мобилизации, — выйдя на волю, сумел завоевать доверие простого народа, призывая встать под его знамёна, на которых красовалась надпись: «С угнетенными против угнетателей всегда». В период Гражданской войны, когда в стране сошлись в борьбе за власть много противоборствующих сил, не встал ни на сторону красных, ни на сторону белых. Среди махновцев в ходу была поговорка: «Бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют». Гражданская война порождала насилие и жестокость. Смерть косила в стране тех, кого пощадила недавняя война.

Излюбленной тактикой банды Махно при налетах была внезапность, стремительность, взятие добычи и быстрое отступление в степь. В этом им помогала еще и знаменитая тачанка, взятая на вооружение у немцев-меннонитов, имевшая рессоры, благодаря чему наездников не сильно трясло при быстрой езде. А установленный в ней пулемет максим — мобильное и смертоносное оружие — отметал все попытки преследовать и мстить бандитам. Привлеченные «добрым батькой» антиклассовые элементы иногда любили развлекаться: играть в рулетку. Одному из анархистов завязывали глаза, кружили — и он стрелял. В тот дом, в который попадал «веселый стрелок», грабили и поджигали.

И однажды Юстина, увидев дым вдалеке и приглушенные выстрелы над Дубовкой, забежала в дом и в страхе, что скоро и сюда придет беда, начала спешно собирать узелок и детей, чтобы не попасть в безумную резню. Но Яков, в это время возвратившийся с мельницы, успокоил ее, что на станцию вряд ли сунется немногочисленный отряд бандитов. Детей уложили спать, но Яков с Юстиной не могли уснуть и часто по очереди выходили на крыльцо, долго всматриваясь в ночь и пытаясь понять, что же там происходит, и молясь о том, чтобы сестру Якова несчастье обошло стороной. Да, меннониты не берут оружие в руки, но, даже если бы они знали, что сейчас творилось в Дубовке, не смогли бы помочь: против вооруженных до зубов бандитов не нашлось бы на станции, где жила семья L, столько оружия и людей, умеющих им пользоваться.

А в Дубовке, селе №3 Ейнхельд творилось невообразимое зверство. Внезапно налетевшая банда за ночь перерезала всех мужчин, грабили, насиловали, убивали. Некоторым женщинам с детьми удалось убежать… В домах и дворах — растерзанные люди, убитые невинные дети. Сестра Якова и ее муж лежали убитыми в своем доме, где растекалась огромная лужа крови, выли собаки, и только их детей не было видно. Их трое детей — Анна, Генрих, Ида — в этот день по счастливой случайности гостили у родственников в другой деревне. Но, перебив всю деревню, звери, в обличье людей, не остановились, а подожгли все село. Дубовка престала существовать, но доброта и выручка остались на поруганной земле. Анну, старшую племянницу, Юстина и Яков забрали к себе, сына забрал брат Гергард, а маленькую Идочку забрала тоже Ида, сестра Якова, чудом уцелевшая от налета на село №5 Гохфельд — Морозово.

Морозово месяцем раньше постигла такая же участь, что и Дубовку. Но, видимо, так торопились махновцы, что не стали поджигать все село, отступили с добычей в степь.

И пока, довольные добычей и не остывшие еще от кровавой бойни, летели по степи бандиты, зубоскаля и чертыхаясь, в одном из домов, истекая кровью, лежала Ида — самая красивая девушка Дубовки. Ее отец, мачеха и сводные сестры уже испустили дух, а она очнулась. Красота Иды чуть не погубила ее, но и спасла… Красивое, словно выточенное из мрамора, лицо Иды обрамляла копна роскошных волос. Они были настолько длинны и густы, что ей приходилось чуть выстригать волосы на затылке, чтобы не тянуло голову назад. Простые гребешки были не в силах удержать эту роскошь в прическе, поэтому местный кузнец сделал ей металлическую гребенку. С королевской грацией носила красавица-немка корону из волос, скрепленной невидимым гребнем. И когда бандиты при очередном налете ворвались в дом и увидели девушку неземной красоты, они озверели: один — заломив руки, начал резать ей лицо, посчитав, что даже мертвой она не может быть такой красивой. Второй, перебив уже всех в доме и набивший узелок более-менее ценного барахла, подскочил к горе-скульптору и, возмущаясь, что тот с ней долго возится, размахнулся саблей и ударил по голове. От этого удара и уже невыносимой боли Ида рухнула на пол.

— Готова, — пнув ногой, сказал махновец, и с добычей в руках бандиты покинули дом.

Но он ошибся: металлический гребень спас ее от смерти, а открытая дверь и дуновение свежего воздуха заставили очнуться истерзанную и окровавленную девушку. Одна из всей семьи уцелела она. Позже сшивали ей врачи изуродованное лицо — и опять боль и кровь… Но разве есть предел человеческому терпению?

Вытерпели, выстояли налеты, разобрали сирот по домам, оплакали погибших и работали, работали и работали.

Наступивший 1924 год предвещал опять недобрые времена. В январе умер Владимир Ленин — вождь революции и личность, которая и после смерти не одно столетие будет будоражить умы историков и мыслителей. По всей стране был объявлен траур. В назначенное время на 5 минут все остановилось: заводы, транспорт, люди. Юстина, помогая Якову в этот день, по распоряжению специально затопила котел мельницы. Загудели паровозы, и, подхватывая вселенскую скорбь, завыли собаки. Кутаясь на морозе в шаль, слушая скорбный вой, Юстина ощущала, как тоскливо сжималось сердце, как будто чувствуя, какие испытания и невзгоды выпадут на ее долю. И впоследствии, в самые тяжёлые минуты жизни, слышала Юстина этот тоскливый и протяжный гудок и плач многих, кто находился в этот день рядом. Это был скорее плач не по конкретному человеку, а плач по пламени лихолетья, который «из искры» смог высечь гений революции и в котором полыхал старый мир с его патриархальным укладом.

И в этом же 1924 году конфисковали мельницу, на которой работал отец, и семье пришлось уехать в деревню Морозово, в отцовский дом, где жила мачеха Якова. В деревне Яков работать уже не мог: врачи давно махнули на него рукой, да и денег уже не было платить за визиты к ним, ведь кормильцем семьи долгое время был он. И несчастный больной уже видел, что он в тягость, и чувствовал себя обузой, но в то же время беспокоился о детях и жалел Юстину, которая рвала жилы, чтобы поддержать в нем жизнь и свести концы с концами. И вот перед Рождеством, в 1926 году, отца и мужа не стало.

Конечно, Юстина видела, что Яков уходит в иной мир, конечно, она морально готовилась к вдовству и сиротской доле. Но, провожая в последний путь любимого мужа, Юстина с ужасом осознала, что теперь она не только живет за двоих, но и тянет воз жизни за себя и за того парня, который любил ее, детей, жизнь, который не мог убивать, но был убит еще там, на войне, про которую уже все забыли.

После похорон Юстина понимала, что в доме мачехи Якова, сварливой и злобной женщины, ей долго не продержаться. И вот настал день, когда мачеха, поджав губы, сказала:

— Юстина, неужели ты думаешь, что я допущу, что мои дети и внуки будут голодать и тесниться из-за того, что ты и твои дети сели мне на шею? Поищи-ка ты себе пристанище, ведь отец Якова выделял ему средства на обустройство дома. Моя совесть чиста — я ничего не должна тебе и твоим детям.

Юстина и сама хорошо знала обычаи меннонитов и то, что в семье между детьми не делалось никаких различий и помощь всегда оказывалась поровну. Яков получил от отца хорошую долю, что позволило в свое время молодой семье отделиться и хозяйствовать, и жить в своем доме не хуже других.

— Хорошо, я постараюсь решить этот вопрос в ближайшее время, — не став спорить и препираться, ответила Юстина.

Меннониты всегда отличались от других не только способностью умело вести хозяйство и участвовать в общественных делах на благо колонии, но и тем, что среди них была широко развита взаимовыручка и даже довольно внушительная ArmenKassa и подобие страхования. Но времена наступили неспокойные, бедственные, хозяйства у всех поубавилось: то, что не успели забрать или спалить в горниле Гражданской войны, конфисковали позже. И только невероятное трудолюбие и педантичность немцев во всем не позволила колониям пухнуть и умирать от голода в тяжелые для молодой России времена.

Юстину не оставили на улице с детьми и проблемами. Добродушный и тихий дядя Ремпель предложил ей для жилья летнюю кухню: маленькое помещение, которое обычно у хозяек использовалось летом: там готовили еду, чтобы в основном доме сохранить прохладу, делали многочисленные заготовки. Туда вдова с тремя детьми и небольшим скарбом и переселилась. Общество назначило Юстине опекуном деда Янцена — это все, чем на тот момент могли помочь в меннонитской колонии. Но и этого для сирот и женщины, лишившейся всего нажитого, чтобы оплатить долги за лечение мужа, было просто даром небес, и молодая вдова, не уставая, благодарила Бога в своих молитвах.

И дети, несмотря на свой возраст, и Юстина быстро обжили летнюю кухоньку. Тесно, но чистенько и уютненько: цветы на единственном подоконнике, вышитые библейские изречения на стенах, украшенные рамкой с нежными бумажными цветами, единственная деревянная кровать, на которой Юстина вместе с тремя детьми спала, млея летом от жары и духоты, а зимой, пытаясь согреть их своим теплом, постоянно простывающих и болеющих. С дедом Янценом, который, как мог, помогал и оберегал Юстину, и советовалась вдова, как жить дальше. Вывод напрашивался один: строить дом, пусть маленький, но теплый и пригодный для жизни. Но ведь построить дом — это понести огромные расходы, а денег нет. Дед Янцен — отличный столяр, да и многие в колонии мужчины прекрасно управлялись с инструментом, поэтому обязательно бы помогли. Сам дед Янцен обязался сделать окна и двери. И Юстина решилась…

В 1927 году начали создавать новое село в четырех километрах от Морозово, и назвали его Дубовка, именем села, ранее сожженного бандой Махно. Там Юстине и выделили участок под строительство дома и огорода. С дедом Янценом осмотрели они участок, забили колышки — контуры будущего дома. Юстина еще не раз ходила на участок, высаживала фруктовые деревья и кустарники: ведь хозяйство меннонитов трудно представить без ухоженного сада и огорода. И часто, возвращаясь с участка, женщина представляла, каким красивым, теплым и уютным будет их дом. Образ прекрасного Дома придавал ей решимости и сил справиться со всеми трудностями, которые подбрасывала ей судьба.

Юстина с детства любила шить и со временем стала прекрасной модисткой: прекрасно шила и женскую, и мужскую одежду, могла смастерить шикарную шубу и шапку любой модели. У нее всегда имелись какие-то заказы, и самую дорогую вещь в доме — швейную машинку — она не стала бы продавать ни при каких обстоятельствах. Юстина договорилась с деревенскими мужиками, чтобы ей привезли во двор бревна, а она, не имея денег, обязуется отработать шитьем. И скоро весь двор был завален бревнами. Кипела работа, а под ногами постоянно крутились дети, и самая юркая, Эрна, сыпала и сыпала вопросами: она вступила в возраст, когда мир для ребенка — неиссякаемый источник вопросов «почему и зачем». И когда девчонка-почемучка окончательно надоела матери и деду Янцену, последний вынул из кармана копейку и сказал:

— Эрна, смотри: вот денежка. Беги с ней в магазин и купи конфет.

Эрна, зажав руке первую денежку в своей жизни и ликуя, помчалась по улице по направлению к магазину.

— Ура! У меня есть денежка! Я сама сейчас буду покупать конфеты.

Эрна подбежала к магазину, окруженному штакетником, перевела дух и поняла, что она не готова с такой скоростью избавиться от копейки и отдать ее продавцу, пусть даже в обмен на конфеты. Устроившись у перекладины штакетника, Эрна начала играть копейкой. Протягивала ручонку на солнце и любовалась переливами, нагретую копейку заворачивала в прохладный лист лопуха и снова на солнце. И вот, наигравшись, положила копеечку отдохнуть на перекладину штакетника. А сама замечталась: сколько и каких конфет даст дядя-продавец на эту денежку. Наконец Эрна решила, что пора уже зайти в магазин, повернулась к перекладине взять копеечку, но неумелым пальчиком подвинула монетку не к себе, а так, что она попала в щель и…пропала. Катастрофа, крушение надежд! Было ли в мире в тот момент горе, способное сравниться с горем ребенка, который только что лишился денежки, вожделенных конфет и возможности самостоятельно совершить покупку?

Каждая мама, наверное, прошла через этот феномен «сломанного печенья», выражающийся через слезы, истерику и отчаянные, почти предсмертные вопли. Рев Эрны, бежавшей к матери, был слышен на всю деревню и переполошил всех на стройке.

— Что случилось? — пыталась добиться мать у зареванной дочери.

Наконец сквозь рыдания и всхлипывания восстановилась картина потери. И один из рабочих достал копейку и протянул девочке. «Сколько добрых дядей на свете», — мелькнуло у ребенка, и мгновенно высохшие слезы заставили улыбнуться взрослых. Безвыходных ситуаций не бывает — первый урок малышкой был усвоен.

Мама подтолкнула Эрну и напутствовала:

— Держи крепко и скажи продавцу, чтобы конфет дал много.

Счастливая девчушка, крепко сжимая денежку и нигде не останавливаясь, добежала до магазина и положила копеечку на прилавок.

— Здравствуйте, мама сказала, чтобы Вы мне дали конфет не так мало, как получишь…

Продавец улыбнулся:

— Хорошо, я дам тебе столько конфет, до скольки умеешь считать.

Эрна еще не ходила в школу, но немного считать умела и поэтому бойко начала считать:

— 1, 2, 3..16..

Молодец девчонка: до шестнадцати правильно досчитала. Но, видимо, кто-то свыше решил, что больше 16 конфет такой малышке пойдут во вред, и поэтому дальше счет пошел с ошибками:

— 16, 20, 26, 30…

— Стоп, ты правильно досчитала до 16. Дальше ошиблась, — остановил продавец и свернул большой кулек, в который положил 16 красивых шоколадных конфет. Да, такое еще было возможно: магазин принадлежал частному лицу, и этот продавец хорошо знал, как бедствует семья.

Конечно, удивленной маме пришлось объяснять, откуда такой большой кулек, и Юстина снова вознесла благодарность Богу и порадовалась, что свет не без добрых людей.

А добрые люди, кто по найму, кто по велению души, приходили и помогали Юстине строить дом. Сделали каркас, между кольями поставили широкие доски — будущая толщина стен и работа закипела. Неподалеку выкопали небольшую яму и насыпали туда глину. А потом при строительстве саманного дома в глину добавляли воду, полову², солому и начинали месить.

При строительстве саманных домиков или мазанок, которые и сейчас еще встречаются на территории европейской части России или Казахстана, используется в качестве основного строительного материала ввиду отсутствия лесов глина и… ноги, в лучшем случае (при достатке хозяев) копыта, а в худшем — и самом распространенном — ноги женщин и детей. И если для детей толока³ было самым любимым развлечением (копаться в грязи), то женщины изрядно выбивались из сил к концу дня. Равномерная и однородная масса заливалась в опалубку, затем ждали, когда подсохнет и снова месили, заливали. И дом, благодаря теплому лету и слаженной работе, поднялся. Дед Янцен вставил окна и двери, застелил перекрытие деревянными досками, но крыши еще не было — только каркас и перекладины — ждали, когда покроется это соломой или черепицей, чтобы пополнить статистику еще одним сданным в эксплуатацию домом. К тому же любой строитель саманного строения скажет, что теплый чердак — залог теплого дома.

Юстина решила переезжать в недостроенный дом. Возвращаться после стройки вечером к детям в другое село, а ночами еще шить, рассчитываясь за работу помощников, чувствовать себя постоянно вымотанной, измочаленной, становилось уже для нее непосильной задачей, и, чтобы сэкономить время и силы на постоянных переходах из пункта А в пункт Б, Юстина в одно из воскресений, собрав в тележку немудреный скарб и детей, двинулась к новому дому, к новой странице своей жизни.

Первой в дом влетела Эрна и начала кричать настолько истошно и громко, что перепуганная мать, побросав вещи, подбежала к дочери узнать, что случилось.

— Ничего не случилось, ты сама сказала, что, когда переедем в новый дом, мы можем кричать сколько хотим, потому что и у бабушки, и у других мы всегда говорили шепотом и ходили на цыпочках, — звенела Эрна, несмотря на то что мать уже в шутку прикрывала уши руками.

— Да, это наш дом, покричи, поприветствуй его. Но постарайся так сильно кричать пореже, иначе останешься БЕЗ ГОЛОСА и тебя больше никто никогда не услышит. А это ведь так грустно, когда человеку есть что сказать, а он молчит и держит это в себе, — успокаивала не на шутку расшумевшуюся дочь мудрая мать.

Через пару дней после заселения погода испортилась и пошел сильный ливень, глина на деревянной перекладине промокла — и скоро в доме шел такой же сильный дождь, как и на улице, только он был гуще: плотный, глиняный. Все промокло. Мать завернула Эрну в одеяло и посадила в большой плетеной корзине под стол — эх, счастливое все-таки время, когда можно и под стол пешком, и когда можно посидеть и переждать вселенский потоп в теплой пещерке.

В новой Дубовке дождь застиг врасплох не только семью Юстины, но и других новоселов-недостроев. Но взаимовыручка — главный козырь жизни в деревне. По соседству один дом, добротный и достроенный, гостеприимно распахнул двери для новых жителей, обогрел, высушил и даже накормил.

После потопа Юстина уже не стала ждать, когда ей покроют крышу, решила это делать сама. И вообще, «сама» уже давно стало неотъемлемым девизом по жизни женщины, пытающейся сначала вытащить мужа с того света, а затем поднимающей трех сирот, оставшихся без отца. Поистине: Бог не дает ноши не по силам. Юстина верила, что и на этот раз она справится, тем более что у нее трое детей, пусть еще и маленьких, но смышлёных и приученных к труду.

Работа двигалась, пусть не так споро, как у взрослых, профессиональных строителей, но к концу второго дня дом оказался под новой красной черепицей. Семейный конвейер работал слаженно: маленькая Эрна подносила черепицу матери. Мать стояла на табуретке и подавала черепицу другой дочери, стоявшей на потолке, а та протягивала ее брату, и он старательно прибивал её. Еще бы он не старался: именно с этого дня восьмилетний мальчик почувствовал, что в доме теперь он не мальчик, а мужчина и главный помощник. Единственное, что не радовало семейный подряд, — это опухшие плечи и ватное тело к концу дня. Во второй вечер «стройки века» семейным подрядом все улеглись в теплом и чисто вымытом доме… Когда успевала Юстина управляться с домом, занимаясь детьми, стройкой, огородом и шитьем, остается загадкой.

И потекла в новом доме спокойная тихая жизнь: наладился быт, на огороде росли кукуруза и картошка, в саду поспевали фрукты. У Юстины, отличной модистки и портнихи, отбоя не было от заказов: в доме появилось немного деньжат и еда на столе, дети были, пусть скромно, но одеты и обуты. И хозяйство росло: за работу однажды дали поросенка, а потом и ягненка. Корову Юстина купила сразу, как только подкопила немного денег.

Село было небольшим, и пастуха в деревне не было — скот просто выпускали на улицу. Смешной и маленький поросенок, как маленькая собачонка, везде бегал за их Буренкой. Только вот однажды чужие коровы, обступив Буренку и ее Хвостика, выразили недовольство: мычали, стучали копытами, а одна, изловчившись, поддела рогом и перекинула визжащую хрюшку через себя. Мальчишки, увидев войну коровы с поросенком, с криком побежали звать хозяйку на помощь. Вместо кареты скорой помощи прибыла Юстина с тележкой и погрузила раненое животное. Но как лечить? Ветврача нет в деревне и далеко в округе не сыщешь. Юстина вылила на рану целый флакон йода, возилась с поросенком, как с больным ребенком, и многострадальный хряк выжил, набрал вес и зимой порадовал домочадцев вкусным мясом.

И много еще чрезвычайных происшествий, больших и маленьких, грустных и радостных, происходило в семье L. Но залечивались душевные раны матери! Радовалась Юстина, глядя на то, как подрастают ее дети, как расцветает сад по весне, как заполняется погреб выращенным урожаем. Не Боги горшки обжигают — люди, обжигаясь, затягивают раны и пояса: живут и работают, чтобы не прекратился род человеческий на земле.

Примечания

2

Полова — отходы молочения зерна

3

Толока — замешивание глины и соломы для строительства саманного дома при помощи ног