В поисках шестого океана. Часть первая. Безмятежность

Светлана Нилова

Есть события, которые так меняют жизнь человека, что он уже не может оставаться прежним.Софи Берто, девочка рожденная на безмятежных островах Французской Полинезии, слишком рано почувствовала дыхание смерти. После столкновения с наркомафией семья Софи вынуждена скрываться, ускользая из океана в океан.Роман о приключениях, взрослении и первой любви.

Оглавление

3. Среди морей

Я хорошо помню своё детство. В моих воспоминаниях плеск волн, крики чаек, свежий запах моря и мирное покачивание «Ники». С тех пор как я себя помню, лет с четырех, мы жили в Средиземноморье и, словно переходя из комнаты в комнату, меняли моря: Ионическое, Адриатическое, Эгейское, Лигурийское, Тирренское, море Альборан.

Часто мы катали туристов. Они были шумными и веселыми, платили деньги и ещё дарили мне шоколад. Кроме туристов на яхте бывало много знакомых. Это были и весёлые французские моряки, и шумные итальянцы, и турки, и греки. С кем-то родители весело смеялись, с кем-то папа долго и серьезно разговаривал в кают-компании, а кого-то даже не приглашал на «Нику», и они встречались на берегу. Чаще всего это были итальянцы в костюмах и черных очках. Папа говорил, что это родственники, но никогда не пускал их на «Нику» и не знакомил ни с мамой, ни со мной.

Зато я хорошо знала и любила настоящих папиных друзей. Это были капитаны таких же яхт, как наша «Ника». Они собирались редко, но их веселые голоса и открытые лица я запомнила на всю жизнь. Я обожала слушать их рассказы. Они делились новостями и впечатлениями. Хвастались своими приключениями и повествовали занимательные истории из своей жизни. Ещё они пили вино и пели песни. И я думала, что все люди на свете делятся на тех, кто живет на земле и тех, кто обитает в море. И морские люди — совсем другие. Они честные, открытые, веселые и всегда придут на помощь. Они всегда поддерживали папу.

Так мы жили на «Нике», нашей яхте, не привязываясь к берегу. Я не знала другой жизни и была счастлива. Может быть, любой ребенок счастлив, когда рядом его родители. Даже спустя годы, вспоминая нашу жизнь в Средиземноморье, я понимаю, что именно тогда моя жизнь была безмятежной и бесконечно райской.

Однажды я подслушала папин разговор с Марселем, таможенником. Они сидели на корме и пили пиво из жестяных банок.

— Всё крутишься, Ник? Не пора ли тебе завязывать с этим делом?

Ответа папы я не слышала.

— Да знают в комиссариате про все твои делишки, — раздраженно продолжал Марсель. — Доказать не могут, это правда. Но когда-нибудь ты проколешься, Ник. Ты же под колпаком. С твоей-то семейкой.

Марсель помолчал, потом начал совсем другим тоном, в голосе его слышалось сочувствие, и уже не было осуждения.

— Когда тебя сцапают, я бы не хотел заниматься твоим делом. Ты мне очень нравишься, Ник. Тебе надо завязывать и с делишками твоими, и с кочевой жизнью. Осядь где-нибудь на побережье, хозяйство заведи. По выходным — катай в своё удовольствие туристов. Не жизнь — сказка. Девчонке твоей уже в школу пора. Мои близняшки, вот, второй год ходят, занимаются. И Гленна бы не скучала. На берегу: и магазины, и кино, и мороженое, и продукты какие хочешь. А у вас только рис да макароны. Девчонка твоя неделями других детей не видит. Вырастет дикой и неграмотной. Завязывай, Ник. Мой тебе совет.

Не знаю, что из этих советов послушал папа, только для моей жизни этот разговор оказался поворотным. На следующий день отец накупил книг, тетрадей и каждый день стал заниматься со мной. Уроки наши мне нравились. Не имея представления о школьной программе, папа по собственному плану обучал меня всему, что знал сам. История преподносилась мне как волшебные сказки, география — воспоминаниями папы о своих приключениях в разных уголках мира, а математика — как занимательные задачки о нашей повседневной жизни. С английской грамматикой дело обстояло строже — меня учила мама, а она придерживалась традиционного взгляда на образование. Поэтому заниматься с папой было весело, а у мамы приходилось зубрить правила и ряд за рядом переписывать дикие крючочки и петельки, которые назывались буквами. Впрочем, когда я стала бегло читать сама, английская грамматика пошла лучше.

Постоянно живя в созвучии языков: итальянского, французского, испанского, греческого, английского и родного маминого, ирландского, я никак не могла определиться со «своим» языком. Даже у себя на «Нике» мы говорили на франко-английском, разбавленном испанскими ругательствами и ирландскими возгласами. Только по вечерам, когда родители по очереди укладывали меня спать и рассказывали сказки, я слышала чистую, без примесей, речь.

Папины рассказы были веселыми и бесхитростными. Это были истории про отважных людей и путешественниках, о богах и героях, о великих полководцах и простых моряках. Мамины сказки были волшебными и запутанными. Некоторые из них неожиданно обрывались, и мне приходилось полночи придумывать им конец. В этих сказках непременно были короли, гномы, гоблины и ведьмы. Однажды мама заговорила о русалках и водяных, но папа оборвал её рассказ.

— Подумай, Гленн, где мы живем! Ты хочешь, чтобы Софи боялась засыпать по ночам?

Папа был прав.

Однажды я прочитала легенду об осьминоге, который обвивал щупальцами корабли, ломал их и утаскивал на дно. Я плакала и вздрагивала всю ночь, прислушиваясь, не поднимается ли из глубин морское чудище. На следующее утро папа повел нас в ближайший портовый ресторан, и мы торжественно съели спрута, образ которого так мучил меня всю ночь. С тех пор морское чудовище представляется мне бездыханным мешком, политым соусом на серебряном блюде.

Вообще, все живые существа в моём представлении делились на еду и друзей. Когда мы готовили рыбу, папа говорил: «Всё справедливо. Сейчас мы едим их, а когда-нибудь они съедят нас». С курицами тоже не было проблем. Много раз я глядела им в глаза, пытаясь понять, о чем они думают, но так и не получила ответа. Поэтому птицы были отправлены мной в разряд пищи. А вот остальные животные… Коровы смотрели добрыми и беззащитными глазами. Они давали молоко, масло, сыр, и есть говядину мне казалось просто неприличным. А когда я узнала, что такое «телятина», то рыдала, и меня тошнило целую неделю. Мне представился мягонький нежный телёночек на тонких ножках, тёплый и беззащитный. Как его можно есть? Это всё равно что есть младенчика.

Когда однажды мы побывали на ферме, я посмотрела всем животным в глаза и поняла, что никогда не смогу их есть. Даже туповатых баранов. Даже отвратительных свиней. После этого я устраивала истерику, если обнаруживала в своей тарелке мясо. Мама очень беспокоилась, не повредит ли мне отсутствие мяса, уговаривала, ругалась и даже водила к одному французскому доктору. Но доктор сам оказался приверженец вегетарианства, и мы с ним быстро нашли общий язык. С тех пор мама меня больше не донимала.

Папа относился ко мне более внимательно, чем она. Никогда не заставлял меня есть то, что я не хотела. Закупками занимался тоже он. Постепенно мясо исчезло из наших корабельных запасов и больше уже не появлялось.

Сам папа раз в месяц сходил на берег «заниматься пьянством и пожиранием животных». Мама почему-то сильно переживала в эти дни. Я утешала её чем могла:

— Мамочка, — говорила я, — не так много он и съест этих несчастных животных. Мы же всё равно будем любить его, правда?

И я каждый раз молилась и, совсем успокоенная, засыпала. Но мама всё равно до поздней ночи сидела на палубе, вглядываясь в темноту. И успокаивалась только, когда видела в темноте знакомый силуэт в белой одежде. Тогда она тихонько соскальзывала в каюту, забиралась ко мне в постель и притворялась, что давно уже спит.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я