В поисках шестого океана. Часть вторая. Крушение

Светлана Нилова

Софи Бертон, девочка, рожденная на райском острове, взрослеет, стремительно вступая во взрослую жизнь. Сможет ли она найти место в этой новой жизни?Продолжение романа «В поисках шестого океана».

7. Доктор Кейн

Доктора Кейна все считали гением. У него были хорошие результаты работы, с ним считались. Я видела одну из его пациенток, Анну Смит. Довольно долго, еще в другой больнице, она лежала в коме после травмы, и улучшений не наступало. Спустя полгода, зафиксировав смерть мозга, ее уже хотели отключать от аппаратов, но доктор Кейн, с разрешения родственников, взял ее к себе и облучил своим прибором. Через несколько сеансов пациентка очнулась! Заново научилась ходить, есть, говорить. Сейчас она лежала вместе с нами, потому что страдала амнезией, и вела себя немного странно, но ведь она жила! И была вполне вменяемой. Я разговаривала с ней. Анна совсем ничего не помнила из своей жизни, даже своих детей. И, говорили, ее поведение тоже кардинально изменилось. Из забитой, сутулой, вечно суетливой домохозяйки она превратилась в невозмутимого человека с величественной осанкой. Среди остальных пациентов клиники она очень выделялась. Она казалась камнем, несокрушимым валуном в потоке вод.

Однажды к ней привели ее детей. Она смотрела на них с любопытством, как на забавных зверушек, потом сказала:

— Уведите детей, они утомляют меня.

Это все не очень нравилось ее родственникам, и они держали Анну в клинике. Вот уже полгода. Доктор Кейн хотел еще экспериментов, чтобы вернуть Анне память, но она отказывалась сотрудничать с ним.

Как-то услышав, как я молюсь, Анна попросила что-нибудь сказать на латыни. Я повторила молитву и сказала пару расхожих выражений типа: «Cogito, ergo sum» — («Я мыслю, следовательно, я существую»).

Женщина глубоко задумалась, после чего выдала:

— Cogitations poenam nemo patitur — («Никто не несет наказания за мысли»).

У меня вдруг похолодела спина.

— Кто ты? Ты ведь не Анна Смит?

— Я не чувствую себя Анной, следовательно, я — другое.

— Как мне называть тебя?

— Называй homo ratus.

— Но это же не имя?

— У меня теперь нет имени.

— Откуда ты знаешь латынь?

— Я думаю на ней.

— Ты учила ее в школе?

— Я не помню школу, а мои мысли были всегда.

— И о чем ты думаешь?

Женщина раскинула руки, словно демонстрируя наш зал, наполненный такими же чокнутыми, как и мы:

— Ecce spectaculum dignum, ad quod respiciat intentus operi suo deus!

По спине у меня пробежал холодок.

Из всего я поняла только «зрелище» и «Бог».

Я осознала, что на самом деле совсем не знаю латыни, хотя молитвы на ней запоминались без труда и после легко текли с языка.

Мы много разговаривали с Анной, но не нашли общего языка. Она больше молчала, погруженная в свои мысли, и растормошить ее не удавалось даже на групповой терапии. Однажды, когда мы обсуждали случай девушки, которую бросил возлюбленный, доктор, ведущая групповой сеанс, спросила у Анны:

— А что вы думаете по этому поводу? Можно ли излечиться от любви?

Анна покачала головой:

— Amor non est medicabilis herbis…

Мне пришлось переводить:

— Она сказала: «Любовь не заживляют травы»

— От любви нет лекарства, — поправила меня доктор и улыбнулась. — А что считаете вы, Софи?

— Я не знаю, что такое любовь.

— Любовь — это секс! — вмешалась одна из старушек. Видимо, старческое слабоумие ее чуть отпустило, и она вспомнила.

— Спасибо за комментарий, миссис Грей, но я спрашивала Софи! — улыбнулась доктор.

— Я не знаю, — повторила я. — Каждый раз то, что я принимаю за любовь, оказывается только моими фантазиями. Все переживания и чувства — только мои, внутри моей головы. Я думаю: что подумал он, какие у него мотивы, что он чувствует… Живу в этих фантазиях. А потом оказывается, что он и вовсе не думал. Ему хотелось секса — он говорил стандартные слова. Мне хотелось внимания и ласки — я принимала эти слова за правду. Вот и все. И на самом деле никакой любви нет. Она не существует. Есть только потребности. Если они совпадают — это называют любовью, если не совпадают, мы оказываемся здесь. Или там.

Я оттопырила большой палец и повернула его вниз. Одна из женщин тихонько заплакала. Ей стала вторить вторая.

Я не знаю, чем закончилась эта группа, меня вызвали к доктору Кейну. Когда Анна услышала имя доктора Кейна, она очнулась, подняла на меня горящие безумием глаза и прошептала одними губами:

— Memento! Est dementia! Abyssus dementia abyssum! Memente anime!

Холодок пробежал по моей спине. Анна предупреждает меня о каком-то глубоком безумии и просит помнить о душе. Но ведь я не безумна! Что мне может сделать доктор Кейн? Я здесь ненадолго. Составят заключение, что я здорова, и вернут в тюрьму.

Мне не нравились эксперименты доктора Кейна, я хотела отказаться от участия в них и накануне сказала об этом медсестре. Доктор ожидал меня в своем кабинете.

— Почему, Софи? — сразу начал он.

— Вы про эксперимент? — переспросила я. — Просто не хочу.

— Это неразумно, Софи. Подумайте логически!

Доктор Кейн явно нервничал. Его напор смущал меня. Я покачала головой.

— Я не буду ничего объяснять. Вы не втянете меня в эту игру, док. Я просто отказываюсь. Имею право. Ведь так?

Доктор Кейн улыбнулся. Но улыбался только его рот. Глаза были напряжены.

— Софи, вы помните, в чем вас обвиняют?

— В убийстве, но…

Дальше я не стала говорить. Это же клиника, а не суд, и здесь всем безразлично, убивала я Тома или нет. Для этих людей важно только, насколько я вменяема.

— Но вы не убивали, — продолжил за меня доктор. — Так?

— Я не убивала, — эхом повторила я и вдруг почувствовала, что мысли в голове стали вязнуть. На вытянутой руке доктор Кейн держал блестящие карманные часы на серебряной цепочке. Часы крутились. Время начало замирать. Краски поблекли. Кресло стало невыносимо мягким, и я проваливалась все глубже…

Я встряхнула головой, отгоняя наваждение, вылезла из кресла и подошла к окну. Там светило яркое солнце, играя на зелени деревьев, и краски постепенно вернулись.

— Вы хотите меня загипнотизировать? — спросила я, не отрывая взгляда от окна.

— Ты что-то об этом знаешь?

Я не спешила поворачиваться.

— Читала. У доктора Келли много книжек на эту тему.

Я все-таки повернулась к доктору Кейну, но отходить от окна не спешила. Только теперь я заметила, что и здесь окно забрано решеткой, как в тюрьме.

— И там было написано, как можно избежать суггесивного воздействия.

— Суггестивного, — поправил меня доктор Кейн и тут же похвалил: — Разумно. А ты знаешь, что вся твоя дальнейшая судьба зависит от меня? От того, какое заключение я о тебе напишу.

— Я надеюсь, что честное, — сказала я.

— Без вариантов, — развел руками доктор Кейн. — Но ты должна мне помочь.

— И когда я попала к вам в должники?

Я вспомнила, чему меня учила доктор Келли, и говорила спокойно и уверенно.

Тон доктора Кейна вдруг переменился.

— Когда попала сюда, девочка. А отсюда только две дороги: в тюрьму или в клинику. И в клинике тоже два варианта, — голос доктора Кейна стал вкрадчивым, — или ты сотрудничаешь со мной или всю оставшуюся жизнь проведешь в смирительной рубашке. Видишь, я даю тебе выбор!

Доктор Кейн убрал часы в карман.

— Тогда я хочу в тюрьму, — сказала я. — Посижу, подумаю над своим поведением, заслужу условно-досрочное…

Тут я блефовала. На условно-досрочное надежды не было.

Доктор Кейн откинулся в кресле.

— Ты не выйдешь отсюда никогда.

В этом противостоянии доктор Кейн победил. Договоренность с ним была такая: Он воздействует на меня своими лучами или вибрациями (я так и не разобралась в этой физике), а я рассказываю ему все свои ощущения. Все, вплоть до самых незначительных. Мы договорились, что будет всего 5 сеансов и если мне не понравится, я всегда смогу сказать «хватит». Доктор Кейн гарантировал, что мне не будет ни больно, ни страшно.

Доктор Кейн прикрепил меня к прибору. Точнее прибор ко мне. Потом набрал что-то на своем компьютере и повернул ручку.

Я чувствовала сначала просто легкое беспокойство. А потом я поняла, что это за беспокойство. Но ничего не могла сказать доктору Кейну. Мне было стыдно говорить о таком. Мне было совестно даже самой себе признаться, что чувствую сексуальное желание без поцелуев и объятий, даже без объекта влечения.

Доктор Кейн смотрел на меня с любопытством. Я только тяжело дышала и краснела. Он увеличил мощность. Мое тело выгнулось дугой, руки, привязанные к поручням кровати, напряглись.

— Не надо, — прошептала я, задыхаясь. — Я не могу это выдержать. Хватит!

— Что? — беспристрастно спросил меня доктор Кейн, но по его лицу было видно, что он знает ответ.

— Перестаньте! Я… буду… кричать! — отрывисто вскрикивала я. Я пыталась крикнуть, но из меня вырывались только стоны. Глубокие, тягучие, хриплые стоны, словно в порнофильмах. А желание все нарастало. Сердце билось так, что казалось, еще мгновение, и оно лопнет. У меня застучало в висках и все заволокло каким-то красным туманом. А потом вдруг мое тело взорвалось на мельчайшую пыль и воспарило к звездному небу.

Когда я очнулась, была глубокая ночь. Я лежала на все той же каталке, и руки у меня были привязаны. Где доктор Кейн? Он забыл обо мне? Я заметила, что к моей груди на липучке все еще прикреплены проводки. Я повернула голову. Проводки уходили в этот прибор доктора Кейна. Страшный прибор. Я вспомнила, что он сделал со мной, и меня обуял гнев. Как доктор Кейн мог допустить такое?! Мы же договаривались, что он остановится! И что это будет безопасно. Для тела, может быть, и было безопасно, но для души? Внезапно я вспомнила безумную Анну Смит. «Помни о душе!» — говорила она. И еще что-то о безумии. И о бездне. Я пошевелилась. Ремни на руках прилегали плотно, но не травмировали меня, как бы я ни выворачивалась.

Вошел доктор Кейн.

— Я вколол такую дозу, что она должна была спать до утра. Странно, — сказал он, казалось, сам себе. — Как чувствуешь себя? Ничего не болит? — теперь он обращался ко мне.

— Это у вас должна болеть. Совесть. Зачем вы меня мучили?

— Но ты же получила удовольствие. Я видел. Да и приборы зафиксировали. 45 секунд чистого оргазма.

— Зачем все это?

— На этих частотах можно лечить сексуальную дисфункцию и управлять поведением. Это только если использовать по прямому назначению, а ведь можно сделать так…

Доктор Кейн с головой ушел в работу, не обращая на меня внимания.

— Доктор Кейн, а я? Развяжите уже меня. Я хочу к себе в палату.

Доктор Кейн не обращал на меня внимания.

— И писать хочу, — добавила я совсем тихо и заплакала от унижения.