Художница. Книга, исцеляющая раны души

Светлана Лубянская (2024)

Эта книга — эклектика художественной прозы и размышлений о любви, потере, вдохновении и поиске света внутри себя. Каждая глава — это история, которая трогает за живое, и философия, которая говорит с твоим сердцем. Это квантовая книга нового времени, которая пробуждает способность творить, любить и верить. Ее девиз: «Там, где есть любовь, исцеление неизбежно». Открой её, и, возможно, ты найдёшь себя. В произведение заложены идеи трансформации и исцеления внутреннего мира человека: его переживаний, сомнений, душевной боли, неуверенности, мук творчества, самообесценивания и пр. Эта книга меняет многое — и внутри, и вокруг тебя. Трансформации происходят незаметно и мягко, словно утренний свет, проникающий сквозь шторы. Но однажды, обернувшись назад, ты увидишь, как сильно изменился мир вокруг и ты сам. И это осознание станет для тебя настоящим чудом.

Глава 4. Осколки вдохновения

Коридоры художественной школы встречали её привычным, успокаивающим гулом. Шумный топот учеников, смех где-то вдалеке, приглушённые голоса преподавателей — всё это казалось таким обыденным, что на мгновение убаюкивало Риту. Её высокие каблуки цокали по мраморному полу, словно отмеряя шаги. В руке она сжимала папку с конспектами.

Кабинет истории искусств уже был полон. Ученики сидели за своими деревянными столами, кто-то листал альбомы с репродукциями, кто-то шептался. Но стоило ей войти, как шум стих, и все взгляды обратились к ней.

— Доброе утро, — произнесла Рита мягким, но уверенным голосом, поставив папку на стол.

Её уроки любили. Она говорила не как сухой преподаватель, а как человек, пропустивший каждую картину через своё сердце.

На доске уже были написаны фамилии художников XIX века, и Рита начала рассказ:

— Владимир Орловский — это пример художника, который никогда не предавал свою мечту. Его слова — «Живопись люблю больше жизни, ради неё с детских лет познал много горя» — должны стать девизом каждого, кто хочет связать себя с искусством.

Она рассказывала вдохновенно, но в какой-то момент её голос дрогнул. Картины Орловского, его пейзажи, наполненные светом и гармонией, напомнили ей о том, чего она так отчаянно избегала: о своей утраченной способности создавать.

Рита отвернулась к доске, якобы чтобы что-то написать, и незаметно смахнула слезу. Глубокий вдох. Ещё один. Она повернулась к классу с натянутой улыбкой:

— Думаю, на сегодня достаточно. У кого есть вопросы?

Тишина. Но тут мальчик с первой парты поднял руку.

— Маргарита Сергеевна, можно вопрос не по теме урока?

Она кивнула.

— Мы на прошлой неделе в Академию художеств ездили, на выставку дипломных работ. И там была ваша картина. Она потрясающая! Вы покажете нам свои другие работы?

Рита замерла. Глаза мальчика горели искренним интересом, но его слова задели её за живое.

— К сожалению, других работ нет, — сказала она, стараясь, чтобы её голос звучал ровно.

— Как нет? — воскликнул мальчик. — Вы что, совсем забросили живопись?

Рита долго смотрела на него, обдумывая ответ. Она не могла сказать правду, что вдохновение оставило её, что руки больше не слушаются, а внутри — пустота.

— Это она меня забросила, — наконец произнесла она, и голос её звучал глухо.

Класс смолк. Но никто не смеялся, не шептался. Они смотрели на неё с уважением и с жалостью. Эти взгляды были невыносимы. Рита поспешно собрала свои конспекты и, пожелав ученикам хорошего дня, ушла из кабинета, чувствуя, как в груди вновь разрастается острая боль.

Ей казалось, что она теряет всё. Но в этот момент она не знала одного: искра, оставшаяся где-то глубоко в её душе, всё ещё ждала своего часа.