Страницы минувшего будущего

Светлана Козлова, 2023

Агата Волкова всегда шла за мечтой, а упрямство и умение не унывать считала лучшими чертами характера и самыми верными помощниками. Вот только девяностые следовали за ней неотступной тенью, а цена имелась у всего. И порой эта цена оказывалась слишком высока.

Глава 9

Перед взором — раскинувший руки ребёнок, неподвижно лежащий возле женщины. Мальчонке навскидку лет шесть, у него тёмные волосы, чуть кривой нос и карий глаз. Глаз один, второго нет, как нет и половины головы. Раздробленные кости осколками торчат из-под волос, валяются в пожухлой бордовой траве, смешанной с ошмётками чего-то, что до дурного напоминает фарш. Из-под рукава футболки белеет переломленная кость плеча. Она настолько тонкая, что даже на детскую не похожа, и вся хрупкая фигурка напоминает больше куклу.

Трава смята, вырвана клочьями и пропитана кровью.

Лёгкий ветер разносит сладковатый запах.

Агата хрипит.

Хватается за горло.

Шаг назад. Ноги трясутся, путаются.

Глаз смотрит сквозь.

Тошнота под самым горлом.

Кость торчит.

В проломленном черепе зияет пустота.

На детской спинке — рука лежащей рядом женщины. Словно защищает.

Агата хрипит.

Нога подворачивается.

Вот и всё. Уже всё.

Денис хватает за локоть, дёргает, что есть сил, и смотрит сверху вниз. Тёмные глаза вызывают приступ паники.

Агату трясёт, она виснет в хватке и чувствует, как шевелятся губы.

Миг. Тишина звенит. Вместо крика — лишь сипение.

Из кармана куртки, которую Володя на поясе завязал, выпала ручка и с негромким стуком упала на камни. Этот звук и заставил прийти в себя, вздрогнув и невольно подобравшись, словно загнанный в угол зверёк.

Они уже далеко от деревни, но что-то подсказывало Агате: она ещё надолго останется там. Увиденное будет приходить ей во снах, а мальчик мерещиться в толпе. Он будет махать ей сломанной рукой, глядеть куда-то в пустоту и улыбаться сизыми разбитыми губами. И ничего с этим сделать не получится.

Возможно, однажды она даже сойдёт с ума.

— Вот здесь, в паре сотен метров, видны остатки…

Денис опустил микрофон и молча запрокинул голову. Шёл уже пятый дубль, и все предыдущие прерывались примерно так же — запинкой на полуслове. Злоба на самого себя слишком очевидно выплёскивалась наружу, но никто не смел сказать на то хоть слово. Сидевшая рядом со штативом Агата лишь вновь уставилась на собственные кроссовки, тщетно пытаясь выбросить из головы его хриплое и совсем негромкое «заткнись», что рыкнул он ей сквозь зубы, держа на весу перед распростёртыми синюшными телами.

Володя молча нажал на кнопку. Красный индикатор погас.

— На кой хер ты выключил?

— Иди покури.

— Да пошёл ты.

Ответа не последовало, хотя всё, что думал Володя, явственно отражалось на лице. Агата лишь плотнее обхватила себя руками за колени и вжалась плечами в камень словно в надежде слиться с ним воедино. Стоило прикрыть глаза — хоть на немного, хоть на мгновение! — как мальчик вновь смотрел сквозь неё единственным глазом.

Трава, на которой приходилось сидеть, хоть и пожухлая, но чистая. И всё равно любой взгляд, устремлённый вниз, вызывал тошноту.

Раньше не приходилось видеть подлинное зло. А теперь плата за дальнейшее неведение стала просто невозможной.

Володя сел рядом, шумно выдохнул. Сорвал травинку и тут же растерзал её на крохотные желтоватые обрывки. Проследив за резкими движениями, Агата обернулась — Денис стоял на пригорке чуть поодаль и жадно затягивался, практически не успевая выдыхать. Стоило лишь прищуриться, и можно даже рассмотреть алевший на расстоянии крохотный огонёк сигареты.

Если показывать правду — их работа, то насколько она необходима?

Тёплая рука коснулась ладони, и мягкий жест заставил вздрогнуть и инстинктивно отстраниться. Самой себе Агата казалась сейчас не более, чем каким-то затравленным животным, и ничего с тем поделать не могла.

— Совсем плохо? — Володя посмотрел сверху вниз, но на ответ сил не нашлось — лишь опущенная низко голова и взгляд исподлобья могли, наверное, что-то сказать. — Знаешь… мы когда в Ходжалы были весной, там человек сто так лежали. Я, как сегодня, снимал всё это и думал, что вот теперь уж точно крыша протечёт.

Агата молчала. Молчала, кусая губы, чувствовала на языке кровь и удивлялась тому, что её до их пор не вырвало. Металлический привкус медленно растекался по нёбу, горечью опалял горло и вызывал нескончаемые волны тошноты. Казалось, всё это непременно должно оказаться сном, потому что не верилось никак, что могло быть настолько плохо.

Но так долго спать ещё не приходилось.

— Я не пытаюсь сказать, что там было страшнее или хуже… я только хочу, чтобы ты поняла, что после такого тоже можно жить. Или вон, посмотри, — кивок в сторону по-прежнему курившего Кравцова заставил оторваться от созерцания собственных грязных, выпачканных землёй пальцев. Володя вытянул ноги и медленно вздохнул. Голос его казался сейчас совсем чужим — пустой, тихий, он искрился разве что печалью, и то, едва ли различимой. — Он видел ад. Он его знал. Ничего, живёт.

Внезапно пронзила злоба — настоящая. Она оказалась неожиданной и совершенно не подходила к ситуации, но совсем не хватило сил на хоть какой-то самоконтроль. Агата выдохнула в отчаянной попытке побороть себя, однако стало лишь хуже: челюсть свело судорогой, а в носу тут же закололо. И когда то, что так назойливо вертелось на языке, с него всё же сорвалось, голос показался таким же чужим, как и у Володи. Только вот в её случае кипела такая ярость, которой не бывало, наверное, никогда до этого момента.

— Он не живёт. Он существует. Ты не видишь, что ли?!

Голос дрогнул и оборвался.

Когда она это поняла? Когда осознала? Слова вырвались настолько самопроизвольно, что, если бы не слёзы, выступившие вдруг на глазах, если бы не обстановка и не стоявший перед глазами мальчик, можно было бы даже испугаться. Испугаться подобной смелости и резкости высказывания.

Но теперь Агата понимала. Понимала слишком много.

— Что-то не очень у вас работа движется.

Сергей Павлович подошёл неслышно, и его весьма справедливое замечание заставило вздрогнуть. До того Пахомов предпочитал не мешать и довольствовался обществом сержанта, который выполнял роль водителя вместо Валеры на всё оставшееся время их пребывания в Степанакерте. Но время шло, а работа едва ли сдвигалась с мёртвой точки. Впору было бы даже вспомнить слова об особенном профессионализме Кравцова, которым так бравировал Володя, но разве не было понятно, почему именно сейчас репортаж никак не шёл?

— Да я вижу, — Володя потянулся и потёр глаза. — Успеваем же пока?

— Да мне-то что? Мы гостеприимные, хоть до вечера сидите. Правда, Ильнар?

— Так точно, — сержант хмыкнул и спрятал руки в карманы штанов. Уж ему-то недовольным быть!

Вообще, с Ильнаром складывались весьма приятельские отношения. Он был дружелюбен, не отпускал липких шуточек и не косился двусмысленно, что время от времени позволяли себе многие из солдат, живших с ними в одном доме. И пару часов назад именно он отдал Агате свой бушлат, который зачем-то постоянно брал с собой, потому что лихорадило её так сильно, что ветровка Кравцова не особенно-то спасала. Даром, что на улице было десять градусов тепла. Ветровка в итоге была возвращена безо всякого сожаления, а вот в бушлат Агата куталась до сих пор, то и дело содрогаясь — не то от холода, не то от пережитого.

Мир рушился с каждой минутой.

— Володь!

Громкий оклик, эхом разнёсшийся над выжженным частями полем, привлёк внимание всех сразу. Денис смотрел в небо и обернулся, лишь когда, должно быть, почувствовал на себе несколько пристальных взглядов вместо ожидаемого одного. Обернулся на секунды только и вновь устремил колкий взгляд в плотную завесу тяжёлых облаков. Кисть согнутой в локте руки с зажатой меж пальцев сигаретой медленно описала в воздухе окружность.

Стало вдруг так тихо, что послышался шорох ворочавшегося в траве жука.

— Гонишь!

От того, каким вышел возглас ответный, почему-то появилось желание взвыть. Боль смешалась в нём со злобой, и что-то звенело такое… так всегда говорили в случаях, когда желание не верить в услышанное перекрывало всё остальное. С отчаянием, с надломом. Агате в тот же миг захотелось зажать уши, чтобы не слышать больше ничего. И никогда.

— Не должно быть, — Сергей Павлович посмотрел на небо и даже ладонь к глазам приставил, хотя солнца и в помине не наблюдалось.

И вновь — тишина. Все прислушивались, словно пытаясь опередить что-то, высчитать раньше положенного. Но ветер гнал листья по высохшей насыпной дорожке, в траве по-прежнему возились насекомые, и непонятным казалось такое ставшее в одно мгновение единым напряжение. Агата мотала головой, глядя то на Ильнара, то на Сергея Павловича, и совершенно не понимала, что именно надо делать и чего ждать. Что значил тот дурацкий жест?

Кравцов, казалось, превратился в изваяние — сигарета его дотлела практически до состояния бычка, но внимания на неё не обращалось совершенно. Во всей позе — даже видимое на расстоянии напряжение. Согнутые колени, чуть наклонённый вперёд корпус и взгляд, устремлённый ввысь…

— Да что п…

— Тихо!

Агата даже договорить не успела — Володя прервал её с такой мольбой в голосе, что к горлу вновь подступила тошнота. Рассеянный взгляд кое-как сфокусировался на наручных часах, и в сознание прокралась тенью мысль о том, что они наверняка сломались от какого-нибудь незамеченного удара — так медленно почему-то двигалась самая тонкая из трёх стрелок.

Тихий свист сначала показался эхом тишины и совершенно не привлёк внимания. Но секунда, две, три — свист всё усиливался, и Володя вдруг схватил за шкирку бушлата и буквально отшвырнул от себя. Агата покатилась по траве, чувствуя, как мелкие острые камни раздирали кожу вместе с джинсами, и уже мгновения спустя кто-то схватил её в охапку и, оторвав от земли, побежал. Перед глазами мелькнули выцветшие болотного цвета штанины.

Ильнар.

Свист усиливался, безумно хотелось зажать уши. Но расцарапанные руки, которые словно жгло огнём, лишь непослушными плетьми свешивались к насыпи.

Возле машины, на которой они приехали — того же самого уазика — её просто кинули к колесу, а сам Ильнар рухнул рядом. Через миг подбежал Володя с камерой наперевес, тряхнул зачем-то за плечо, попытался заглянуть в глаза. Затем развернулся и загородил собой. Ногой пихнул камеру под машину.

Пахомов остался на том же месте, где и был, равно как и Кравцов не сдвинулся ни на шаг. Агата смотрела на него, цеплялась пальцами за Володино плечо и совершенно не чувствовала, как кусаемые губы окончательно превращались в мясо.

Секунда, две. Свист стал невыносимым.

И вдруг — удар и грохот, напомнивший усиленный в сотни раз раскат грома. Земля заходила под ногами, пропала вдруг окончательно и вернулась так же быстро. Вдали рухнули несколько домов, утонули во тьме и густом чёрном дыме прямо на глазах.

Словно в приступе дурноты Агата смотрела на Кравцова и не находила сил отвернуться.

Он стоял на колене, всё так же смотрел в небо и даже не пытался хотя бы сдвинуться с места. В правой руке уже не тлело сигареты — она почему-то находилась на уровне пояса, и пальцы как-то странно скрючены. Глухой удар. Метрах в ста от него взмыл вверх столб земли. Всё содрогнулось, задрожало вновь.

Свист. Мертвецкая хватка не давала пошевелиться. Безостановочно дёргая ногами, Агата не понимала толком, что хотела сделать, остекленевшим взглядом наблюдая за Денисом.

Свист. Громче. Громче.

Новый залп. Грохот. Уши заложило, в голове — лишь звон и одна-единственная мысль, на которую до сих пор хватало отчего-то сил.

В формировании которой страшно признаться даже.

С губ снова сорвался хрип, и рывок вышел неожиданно сильным. Володя схватил за бушлат в последний момент и со всей силы потянул назад, рыкнул что-то, прижал к земле и навалился сверху, лишив всяческой возможности двигаться.

Толчок. Удар по плечу. Новый залп. Агате так страшно, что крик вышел неконтролируемым и громким, раздирающим горло вместе с нутром. Пальцы цеплялись за землю, она вновь и вновь пыталась вырваться, подтянуться, выбраться из-под Володи во что бы то ни стало. Лежавший рядом Ильнар схватил за руку и больно заломил её, прижав к насыпи. Что-то очень острое тут же впилось в ладонь, все силы уходили на отчаянную борьбу, но с каждым мгновением Агата проигрывала под нечеловеческим натиском двух мужских тел.

Земля дрожала под лопатками, в нос бил тошнотворный запах гари и пыли. Наверное, примерно так пахла Смерть.

Залп. Ещё залп. От грохота отказал слух, и в тот же миг всё тело расслабилось. Попытавшись перекатиться на бок, а на деле не сумев даже пошевелиться под Володей, словно во сне видела, как таяли в небе клубы чёрного дыма. В голове — лишь шум вперемешку с тихим свистом и неконтролируемая паника. Агата наверняка кричала, потому что грудь стискивало до боли с каждым выдохом, вот только крика собственного слышать не могла.

И вдруг… всё закончилось. Закончилось слишком быстро, хотя казалось, что конца этому не наступило бы уже никогда. Перестала дрожать земля, кто-то резко потянул за руку, высвобождая, буквально подтащил к себе, словно марионетку, попытался поставить на ноги — не вышло, колени подкосились, и Агата рухнула, практически не почувствовав, как бедром угодила аккурат на крупный камень. Ильнар сел рядом, посмотрел в глаза, несильно хлопнул пару раз по щекам, что-то безостановочно говоря при этом: было видно, как шевелились его губы. Но слов этих не разобрать из-за свиста и шума, которые никак не желали уступать привычным звукам.

Сколько было ударов? Сколько времени прошло?

Всё, на что хватило сил — схватиться за ворот застиранного камуфляжа, да так, что пальцы побелели. Наручные часы разбились, их и без того хлипкий ремешок порвался, и ставшая бесполезной приблуда повисла на рукаве бушлата. Стрелки застыли на девятнадцати минутах второго.

Медленно, осторожно сжимая её локти, Ильнар предпринял новую попытку подняться, но Агата в отчаянии замотала головой и взгляд, должно быть, вышел до того молящим, что неволить перестали сразу же.

Казалось, стоило только встать, и всё бы продолжилось.

Треск в ушах стал невыносимым, и что-то ритмичное прибавилось к нему: словно грудой мелких камней трясли в жалкой паре сантиметров. Отцепившись от Ильнара, скрюченными пальцами Агата схватила себя за волосы, застонала сквозь стиснутые зубы и почувствовала вибрации в груди, от которых ещё сильнее заныли настрадавшиеся рёбра. Низко опущенная голова совершенно не помогла. Да и ничего помочь, наверное, не могло.

— Живая?

Первое, что уловил повреждённый слух.

Кто-то схватил за плечо, дёрнул, заставив распахнуть до того зажмуренные глаза. Голос — словно через плотный слой ваты, и от того незнакомый. И только запах помог сориентироваться раньше, чем сфокусировался взгляд.

Запах сигарет вперемешку с едва уловимыми нотками одеколона.

Тёмные глаза сверкали, пристально буравя и прожигая насквозь.

И что-то в них такое…

— Ты снял? Снял?!

Денис подорвался, подлетел к возившемуся с камерой Володе, хлопнул его по плечу… все движения — отрывистые, а взгляд — метавшийся безостановочно, ни на чём дольше пары мгновений не задерживавшийся. И лицо пропитано подлинным безумием, и улыбка — не улыбка. Оскал.

Поняв это, Агата почувствовала, как снова прошиб озноб.

В считанных метрах стоял Кравцов, которого видела она на старых плёнках.

— Снял вроде.

— Отлично! Давай-давай, бегом, на исходную!

И ринулся буквально к месту, на котором стоял жалкие минуты назад, так странно пригибаясь и неотрывно следя за новыми ударами. Побежал, спотыкаясь и совершенно того не замечая. Володя пошёл следом, на ходу подобрал валявшийся в траве штатив. Каждый шаг таким тяжёлым выглядел, что даже со спины Агата видела всё то не выплеснутое напряжение, сгруппировавшееся в крепко сложенной фигуре. Диссонанс не давал покоя, совершенно не жалел, а наоборот, словно пытался выкрутить все внутренности до конца. И непонятно только, когда же этот самый конец настанет.

Все голоса — такие незнакомые, приглушённые. Стоило бы испугаться, но если б на то остались силы!..

Мягкое прикосновение горячей ладони заставило отвлечься от созерцания совершенно дикой картины, представавшей взору, и посмотреть на Сергея Павловича. Тот смотрел так тепло, так по-отечески, что помимо воли Агата подалась к нему и схватилась за протянутую руку двумя ладонями сразу. Позволила обхватить себя за талию и даже сумела кое-как принять вертикальное положение. Ноги тут же подкосились, но упасть ей не дали, осторожно придержав.

Вдали медленно рассеивался, смешиваясь с осенним воздухом, чёрный дым.

— Ну что, милая? Натерпелась за сегодня…

Сердце ухало под самым горлом, каждый удар отдавал в голову, а в ушах по-прежнему шумело так громко, что можно было, наверное, с ума сойти прямо сейчас.

Сергей Павлович обнимал за плечи, гладил по волосам, и Агата не заметила, в какой момент тихо заскулила, словно щенок, которому лапу камнем перебили. Судорожно цепляясь трясшимися, сбитыми в кровь пальцами за офицерский бушлат, не понимала одного: почему до сих пор не проронила ни слезинки.

Кричала, скулила, хрипела, тряслась, но не плакала. Такая совершенно типичная для любой, наверное, девушки реакция сейчас никак не проявлялась. Правильно ли это вообще?

И что считать правильным теперь?

Володя стоял неподвижно, уставившись в экран камеры, а Кравцов говорил, изредка жестикулируя и поворачиваясь в сторону домов, совсем недавно бывших жилыми. И вся его фигура была так подтянута, и весь внешний облик даже на расстоянии читался таким собранным, таким уверенным… Агата смотрела неотрывно, и частичное отсутствие слуха отходило на второй план, когда она видела безумие, отражавшееся на суровом лице. Подлинное безумие фанатика.

Это не поддавалось никакому адекватному объяснению, но не прошло и пятнадцати минут, как необходимый материал оказался записанным. Денис работал, как никогда — по крайней мере, Агата уж точно не видела подобного раньше. Запал горел в тёмных глазах настоящим костром, и ни единого брака не случилось, ни единой запинки за весь мотор!

И это добивало окончательно.

Мимо проносились чёрные остовы сожжённых домов, кое-где изредка мелькали брошенные и уцелевшие в обстрелах барашки, щипавшие последнюю в этом году траву. Лишь позавчера эти картины казались такими интересными, а сейчас…

Сейчас ужас выжигал всё привычное, что имелось.

Это ощущалось сквозь плотную туманную завесу, которая мешала мыслить хоть сколько-то трезво. Агате, лежавшей под целым ворохом курток и бушлатов, казалось, что рассудок медленно покидал её, с каждой минутой усиливая разрыв с реальностью, и она нисколько того не страшилась. Это походило на смирение, как если бы она вдруг оказалась вновь тринадцатилетней, принесла домой двойку по алгебре и ждала справедливого наказания. Но Агате двадцать два, и несколько часов назад жизнь её надломилась.

Под горой тёплой одежды трясло, словно в лихорадке. Совершенно отрешённый взгляд устремлялся в серое небо, а негромкие переговоры слышались едва-едва.

Ведь даже самолётов разглядеть не получилось — настолько шок силён был.

— Смысл деревню бомбить? Нет же никого. Баранов на шашлык заготавливать?

Сидевший рядом Сергей Павлович, к чьему боку так удобно прижиматься, потянулся и заботливо провёл пальцами по виску, поправив назойливую прядь. Но Агата лишь головой мотнула ленно, словно в полудрёме, и губу растерзанную прикусила.

— Местные очень быстро возвращаются, деваться им особенно некуда. Профилактика такая, считай. Сам понимаешь, что бомбить они только по воздуху могут, на границе сейчас жарко слишком.

Кравцов медленно покачал головой, разминая шею — невольно замыленный взгляд зацепился за плавные и совершенно спокойные движения.

Часы Агата выбросила перед тем, как сесть в машину. Подарок Марка на пятнадцатилетие, врученный торжественно и помпезно, навсегда остался валяться в грязной дорожной пыли и камнях, вдребезги разбитый.

«Будут твоим талисманом», — так ей было сказано, когда замотанная в пергамент коробочка перекочевала из рук в руки. Через несколько месяцев Марк отправился защищать Родину, практически полностью исчезнув из жизни Агаты на долгие два года, а часы и впрямь приносили удачу. С ними сдавались выпускные школьные и вступительные институтские экзамены, с ними закрывались сессии. Защита практики, защита диплома… И позавчерашним утром Марк собственноручно помог застегнуть ремешок. Почему-то очень внимательно глядя при этом прямо в глаза.

Полчаса назад она выбросила самую ценную вещь, которую имела когда-либо. Выбросила, не почувствовав ничего.

Потому что талисманы ей больше не нужны.

Потому что она разбита на тысячи осколков, которые никогда и ничем уже не склеить. Никогда.

Кравцов повернулся назад всем корпусом, при этом как-то странно дёрнув ногой и посмотрев куда-то вниз, и обхватил рукой спинку собственного сидения, чтобы не подпрыгивать на ухабах. Тёмные глаза по-прежнему горели нездорово, но теперь уже пусть самую малость, но меньше. Агата отметила это, когда взгляды их пересеклись на мгновения. Отметила совершенно машинально и тут же потеряла интерес, стоило только контакту разорваться.

— Ты точно обстрел снял?

Володя ленно пнул спинку Денисова сидения и сполз ещё ниже.

— Ты достал меня. Сам же видел, что горела лампочка.

Кравцов запрокинул голову и оскалился. Затем вдруг снова дёрнулся, словно задев что-то, и полез рукой под сидение.

— Да что там за херня у вас? На ходу разваливаемся?

Все фразы, все слова доносились словно бы откуда-то издалека. Шум постепенно сходил на нет, но легче от этого не становилось совершенно. Уши словно заложило от резкого перепада давления, вот только не откладывало никак. Наверное, судьба такая выпала — получить инвалидность в двадцать с хвостиком. И проскользнувшая тенью мысль почему-то не вызвала ни страха, ни опаски, ничего. Лишь безразличие.

Значит, так тому и быть.

— Оп-па!

Секунда — и подобрались все, находившиеся в машине. Только Ильнар продолжал крутить руль, старательно объезжая бесчисленные ухабы. Но на возглас всё же отвлёкся, и невольно в глаза бросился кривой смешок, исказивший пухлые губы.

В руках Кравцов держал автомат.

— А, это, — Сергей Павлович усмехнулся и махнул рукой, — на всякий пожарный.

Агата медленно приподнялась, постаравшись сделать это как можно незаметнее, и во все глаза уставилась на оружие. Раньше видеть его приходилось только на страницах каких-нибудь учебников, а сейчас оно блестело перед глазами едва различимо — настоящее, боевое. И Кравцов держал его так… так, наверное, мужчины держали любимых женщин. Медленно вёл большим пальцем по стволу, рассматривал каждую деталь столь пристально, словно запомнить силился. И этот взгляд… фанатичный, он преисполнился ещё и чем-то, что напомнило жадность. Словно ребёнок перед целой вазой шоколадных конфет.

Что-то щёлкнуло негромко, и Денис, вытащив рожок, усмехнулся, удовлетворившись увиденным. Казалось, ещё чуть-чуть, и кривая усмешка переросла бы в радостную улыбку. Если то, что творилось с ним, подходило под подобное определение.

Пальцы заметно дрогнули, когда рожок возвращался на положенное место.

— Подотчётные?

Вопрос почему-то вызвал у Сергея Павловича лающий хохот, который, казалось, в этот раз послышался чуть чётче. Агата даже осторожно коснулась уха и тут же поморщилась, цапнув кожу сломанным ногтем.

— Шутишь?

И в следующие секунды случилось то, чего ожидалось меньше всего. Денис переглянулся с Ильнаром, и, когда тот кивнул, взяв чуть левее, отрывистыми движениями прокрутил несколько раз рукоятку на двери. Стекло опустилось, в салон ворвался холодный сквозняк. Агата хотела уже было закутаться поплотнее в один из бушлатов, но, лишь только пальцы вцепились в воротник, как напало оцепенение, которое мигом выбросило из головы все мысли.

Потому что Денис высунулся в окно больше, чем по пояс, и свободной рукой схватился за крышу. А потом…

Автоматная очередь прервала шум мотора и заставила в ужасе зажать ладонями уши, потому что именно в этот миг слух, казалось, вернулся в полном объёме. Громкий треск не длился дольше нескольких мгновений, но согнувшейся пополам Агате показалось, что он бесконечен. Его эхо не стихало и никак не сходило на нет, наоборот, пробиралось под кожу, всё глубже и глубже, и сорвавшийся с губ протяжный крик смешался с этим треском воедино.

Сергей Павлович тут же схватил за плечи и с силой потянул назад, Ильнар ударил по тормозам. Крепкие мозолистые пальцы вцепились в ладони, пытаясь отнять их от ушей, Агату затрясло вдруг, заколотило в припадке, крик перерос в звериный вой. Её пытались удержать, успокоить, но она брыкалась так сильно, что даже не сразу почувствовала, что на помощь пришёл Володя, потому что кто-то с силой схватил за щиколотки, не позволяя метаться ещё сильнее.

— Ну всё, всё, всё!

Сергей Павлович гладил по голове, прижимая к себе и глуша тем самым полный ужаса крик, но это совершенно не помогало. Агата билась в неконтролируемой истерике, содрогалась всем телом и не то выла, не то стонала. Лишь только слёзы никак не появлялись, словно их вообще не существовало. Отчаянные попытки вырваться, сведённые болью рёбра и сразу четыре крепкие руки, ни на миг не отпускавшие ни туловища, ни ног.

Зачем её держали, когда шёл обстрел? Ведь всё могло бы закончиться.

Только что она услышала то же, что слышал маленький мальчик в последний миг своей жизни.

Карий глаз. Развороченный череп, осколки костей вперемешку с кровавыми ошмётками посреди травы. Рука лежавшей рядом женщины на маленькой спинке… и ещё с десяток разбросанных по улице тел.

Они наверняка были мертвы, но их всё равно добивали.

Агата вертелась в крепких руках, стонала сквозь сжатые зубы, в отчаянии пытаясь освободиться. И никак у неё этого не получалось, и рёв душил, лишая кислорода.

— Господи, что делать-то с ней?..

— Дай, я…

В голосе, донёсшемся сквозь собственный безостановочный скулёж — лёд и что-то ещё. Но, стоило Денису лишь податься в её сторону, как новая волна вопля тут же свела судорогой внутренности. Изо всех сил дёрнувшись, Агата вцепилась руками в спинку сидения, вжалась в неё, спрятав в обивке лицо, и затряслась. Ноги, наконец, отпустили, получилось подтянуть их к груди и буквально в комочек сжаться. Животный ужас заставлял тело биться в ритмичных конвульсиях, сливавшихся с ударами сердца под самым горлом.

Руки Сергея Павловича вновь обхватили, заключая в крепкие объятия. Тяжёлый подбородок опустился на макушку.

— Не лезь.

Голос Володи насквозь пропитан усталостью — почему-то так не вовремя вернувшийся слух распознал то слишком чётко. Рыдания душили, не позволяли даже ртом воздух схватить нормально, и дыхание выходило частым-частым, словно у собаки после долгого бега. Тихий свист в лёгких, словно ножами изрезанное горло и голова, с каждой секундой всё больше разваливавшаяся на кусочки от нестерпимой боли…

Как выглядит точка невозврата?

Агата не видела, что происходило в салоне, по-прежнему прижимаясь щекой к крепкой мужской груди, но фраза, которую произнёс Володя негромко, явно отвечая на что-то, заставила съёжиться ещё сильнее. Он наверняка не сообразил, что слух пусть не до конца, но восстановился одновременно с выстрелами, и думал, что слова негромкие расслышать не удастся.

— Она тебя, похоже, испугалась.

* * *

— О, репортёр, привет!

— Да отвали от неё. Им сегодня веселья без тебя хватило.

Звук шаркавших по асфальту сапог донёсся откуда-то издалека, хотя между скамейкой и группкой возвращавшихся домой солдат было метра четыре расстояния. А потом — тихий бубнёж, походивший на неразборчивое шипение. В ушах уже не шумело, но слух всё-таки оказался повреждённым довольно сильно, а потому приходилось усилия прикладывать, чтобы расслышать что-то, что говорили, находясь не в непосредственной близости. А до говора солдат не имелось ровным счётом никакого дела.

Агата сидела на лавочке у подъезда. Сидела неестественно прямо, держа руки сложенными на коленях, и смотрела куда-то в пустоту. Всё тело дрожало от боли, каждая его клеточка горела, ныла, лишая всяческого желания двигаться. Связанные в хвост волосы, которые так и не получилось разодрать до конца, наверное, придётся остригать.

Получилось бы хоть домой вернуться для начала…

— Слушай, а если она того… ну, с ума сойдёт?

— Да вряд ли. Это обычно по-другому происходит.

— А всё же?

— Что «всё же», Володь? Я говорил, что добром это дерьмо не кончится! Я же говорил, что так будет. Говорил? Кто меня услышал?!

— Да тише ты.

Агата из ванной выходила, когда услышала едва различимый тихий говор, доносившийся из-за плотно закрытой двери, ведшей на кухню. Услышала и тут же почувствовала, как мурашки почему-то вновь покрыли спину и разодранные плечи, хотя ни слова на тот момент разобрать не получилось. И не понимала, отчего решила вдруг сделать несколько шагов и, собрав все силы, что оставались, с замиранием сердца вслушаться в каждое слово.

Лучше было бы, наверное, этого не делать.

Как вышла из квартиры, как оказалась на улице? Эти моменты совершенно не запомнились, да и не особенно они важны.

А что, если она и впрямь теряла рассудок? Что тогда?

Если бы всё было в порядке, подобные мысли вызвали хоть какую-то реакцию. А она продолжала сидеть неподвижно и совершенно ничего не чувствовала — ни страха, ни опаски.

Только боль медленно разрывала тело на мелкие кусочки и никак не могла довести своё дело до конца.

Что, если это конец?

О таком ты, Волкова, мечтала?

Вышедшего из подъезда Кравцова, тут же попавшего в компанию всё ещё куривших солдат, Агата заметила боковым зрением. И сразу же остро почувствовала непреодолимое желание встать и уйти куда подальше. Хотя бы вон, к руинам, в которые превратилась целая половина дома. Там можно спрятаться, затаиться в обломках так, что никто и никогда бы не нашёл, и пролежать без движения до конца времён.

Дальнейшая жизнь представлялась… да никак не представлялась. Какая могла быть жизнь после такого? Существование разве что. А существование смысла не имело.

На полочке в ванной с позавчерашнего дня лежали две бритвы и помазок. Почему-то лишь сейчас Агата сообразила, что именно показалось странным на мгновение, когда замутнённый взгляд скользил по стенам, покрытым запотевшей от влаги светло-персиковой плиткой. Бритв не было.

Смешно это, наверное.

Денис подошёл к скамейке. Тяжело опустился рядом. Покрутил меж пальцев пачку сигарет и протянул её Агате. Та лишь косо глянула и едва уловимо головой мотнула.

— Легче станет.

На банальное «нет» не нашлось ни сил, ни желания.

Легче станет, ну как же! Откуда ему вообще знать, станет или нет? Великий эксперт по чужим головам?

Зубы сами сжались так, что едва не свело челюсть.

Щёлкнула зажигалка, Денис затянулся и отвёл руку с сигаретой от лишь на мгновение глаза скосившей Агаты подальше — очевидно, чтобы дым не плыл в её сторону. Впрочем, самой Агате наплевать — молча она смотрела на погнутые детские качели, с которых слезла почти вся краска. Наверное, были дни, когда за них шли настоящие баталии. А сейчас только солдаты изредка баловались, вспоминая детство и заливисто гогоча.

Интересно, играли ли на этой площадке дети, которых убивали так же, как того мальчишку?

Когда Кравцов вдруг заговорил, показалось на секунды, что повреждённый слух решил поиграть с сознанием и подкинул что-то совсем не то, что произнеслось на самом деле. Но Денис находился совсем близко, едва ли не касался коленом её бедра, и потому, наверное, в услышанном сомневаться не имело смысла.

— Когда я стрелял, — небольшая пауза, затяжка. Словно выигранный на раздумья миг, — ты испугалась самих выстрелов, или того, что это делал я?

Перед глазами — тянувший переломанную руку мёртвый ребёнок, которого застрелили, прежде чем лишить половины черепа. Затряслись вдруг пальцы, Агата остекленевшим взглядом смотрела в пустоту, чувствуя, как грудь снова медленно сжимало от неистового желания заорать. Но вместо этого — лишь сжатые в ниточку прокушенные губы.

— Володя говорит, что второе.

Денис не сводил с неё пристального взгляда — это ощущалось каждой клеточкой, каждым сантиметром кожи, вмиг ставшей гусиной. Пробил жар, руки и вовсе заходили ходуном — трудно, наверное, не заметить, — но сама Агата не пошевелилась, не осознавая при том, каких трудов ей это стоило.

Молчи. Не вздумай даже.

Но губы не слушаются.

— Второе.

Едва слышно, так, что собственный слух толком не уловил буквально на выдохе сорвавшееся слово.

Господи, заткнись!

А дальше вдруг — тишина. На какие-то секунды показалось даже, что Кравцов ушёл, а она и не заметила, всё так же сидя, словно изваяние, и в сторону куда-то глядя. Возможно, такой исход был бы самым удачным из всех возможных. Но вновь щёлкнула зажигалка, вновь поплыл по воздуху терпкий дымок. Денис подался вперёд, упёрся локтями в колени и стряхнул едва ли успевший образоваться пепел. Во всей позе — такое напряжение, что даже совершенно разбитое состояние позволило заострить на том внимание. И почему-то Агата решилась на невообразимую просто вольность, чуть повернувшись корпусом влево, чтобы… что? Лучше видеть?

Затяжка, ещё затяжка. Может, стоило всё-таки сигарету взять? Вдруг на самом деле помогло бы?

Проследив за тем, как свободной рукой Денис провёл по затылку к шее, отметила про себя зачем-то, что не почувствовала ровным счётом ничего. Да и, собственно, не должна была, наверное.

— У таких, как я, — голос звучал глухо, без эмоций, — несколько способов борьбы с напряжением. Водка и пальба. У некоторых особо одарённых ещё насилие. Как думаешь, было бы лучше, если бы я сейчас нажрался?

На то, чтобы о чём-то думать, не имелось никаких сил. И потому Агата помалкивала, цепляясь пальцами за джинсы. Хорошо хоть, додумалась взять из дома запасные. Как предчувствовала.

Так много мыслей в голове, и ни одной хоть сколько-то чёткой.

— Ты можешь меня ненавидеть, презирать… только бояться не надо.

Его голос — спокойный и ровный. Только усталостью насквозь пропитанный. Денис впервые говорил с ней по-человечески. Откровенно.

До такого состояния надо было дойти, чтобы он изменил своё поведение?!

Стоило, наверное, проявить хоть какую-нибудь реакцию. Но что-то упорно подсказывало, что Кравцов и так понимал все её настоящие состояния, а значит, нужды такой не имелось. Потому и сидела Агата. Словно лом проглотив.

Легко сказать, не бойся. Только что делать в случае, когда страх уже успел отравить внутренности? И что делать, если он совсем не походил на страх быть в который раз отчитанной за неправильно составленный текст репортажа?

Денис повернулся, посмотрел внимательно, долго так, словно ища во внешности какие-то изменения кроме синяка на брови, пары мелких царапин да изуродованных пальцев с переломанными ногтями. Колким был этот взгляд, цепким, и мурашки от него появлялись мелкие-мелкие, словно песчинки ледяные.

— Я буду настаивать на том, чтобы в оставшиеся дни никуда тебя не брать.

Так просто, ровно сказал, словно речь у них о погоде шла или чём-то до отвратного схожем.

— Мне наплевать, на чём вы будете настаивать.

Краем глаза заметила реакцию на собственный выпад — Кравцов выпрямился медленно, не отрывая взгляда — и почувствовала вдруг ужасную по силе своей дрожь, как будто из-за судорог. А глаза даже огнём обожгло.

Снова на «вы», да, Волкова?

Вскочив на ноги, развернулась и отшатнулась на пару шагов назад, неотрывно на Дениса глядя. Прямо в тёмные глаза, прожигавшие насквозь.

Полуулыбка исказила губы совершенно незаметно. Жалобная такая, но никак не незаметная. В том и сомневаться не приходилось даже.

Почему всё это именно с ней? Почему она?

— А знаете, Денис Владимирович, ваша мечта сбудется. Вы сможете меня уволить наконец-то. За ослушание.

Голос — дрожавший, едва ли не срывавшийся на каждом слове, тихий и пропитанный какой-то совершенно безумной, плаксивой усмешкой. Сердце колотилось так скоро, так заполошно, буквально кульбиты в груди выплясывало, и из-за того очень странное чувство появлялось, словно вот ещё немного, и какой-то новый приступ случился бы.

Кравцов смотрел пристально, по-прежнему опираясь локтем о колено, и явно не солгал, одно лишь произнеся негромко и вкрадчиво, чуть не по слогам:

— Я не понимаю.

Ведь и впрямь не понимал — на лице написано было. Агата почувствовала, как больно впились ногти в ладони, и разжала кулаки. Широко распахнутые глаза щипало, но, когда по щеке потекла одинокая слеза, легче не стало.

Да и улыбка с губ так и не сошла.

— А меня с вами рядом не было.