Подмененный император. Альтернативная история

Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Русский военный переводчик в Сирии попадает в районе Пальмиры в безвыходную ситуацию: его окружает отряд боевиков. По рации он передает свои координаты в штаб и требует стрелять точно по ним… Когда он приходит в себя, то обнаруживает, что на дворе восемнадцатый век, он – в России и… в теле юного императора Петра Второго, взошедшего на трон за неделю до этого.

© Светлана Игоревна Бестужева-Лада, 2017

ISBN 978-5-4483-6676-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая. Случай в Пальмире

Петр убил еще одного, особенно наглого слепня, пытавшегося пристроиться на его щеке, и негромко выругался. Мало того, что донимает жара, а воздух, кажется, состоит из мельчайших частичек пыли, так еще и эти твари. Нет, уж если не повезет, то не повезет во всем. Какой идиот решил, что Пальмира уже полностью освобождена? И почему военному советнику, при особе которого Петр состоял переводчиком, нужно было сломя голову мчаться из относительного спокойного и прохладного Дамаска в это адское пекло?

А его самого за каким чертом понесло в одиночку рассматривать древние руины? В Москве он никогда не замечал за собой тяги ни к древностям, ни к истории вообще. Но делать в предстоящие три часа ему было решительно нечего: начальник уединился «для послеобеденного отдыха» со сговорчивой медсестричкой, а ему разрешил быть свободным — «до восемнадцати ноль ноль». Что он Пальмире, что ему Пальмира?

Но зато потом можно будет небрежно пробросить при случае, что был-де я в этой самой Пальмире. Песок и руины. Какую красоту загубили, сволочи! Причем — абсолютно бессмысленно загубили. Бандиты они бандиты и есть, хоть и величают себя «воинами Халифата». Удивительно, что они вообще такое слово знают.

— Сейчас у Пальмиры под контролем террористов осталась одна высота, на которой располагается древняя цитадель, — просветил на днях «штабного» военный корреспондент одного из российских телеканалов, который — вот же бедолага! — уже три недели сопровождал штурмовые отряды в этом районе. — Отряды ополчения «Соколы пустыни» сейчас штурмуют крепость с нескольких сторон, но им приходится работать без поддержки авиации. ВКС России не наносят удары по цитадели, чтобы сберечь памятник. Сам город практически полностью блокирован. Но говорить о том, что он взят, пока рано. Боевики не спешат покидать Пальмиру. Так что лично мне непонятно, зачем вы сюда приперлись. Не дай Аллах, пристрелят.

— Начальство так решило, — уклончиво ответил Петр. — А с ним спорить… сам знаешь.

— Как не знать, — усмехнулся военкор. — И давно ты так… воюешь?

— Скоро три года, как приехал. Но все больше в Дамаске. Основные переговоры-то там проходят. Тут все больше бомбят и стреляют — переводить нечего.

Тут он немного слукавил, поскольку, помимо Дамаска, повидал довольно много: уж очень охочим до древности оказался его начальник. Военный советник в свое время закончил Институт Стран Азии и Африки, но… с персидским языком. Это, впрочем не мешало ему смотреть на Петра — выпускника Института военных переводчиков — как на представителя более низкого сословия.

Нормально. Попал бы сюда каким-то чудом выпускник МИДа, смотрел бы на советника сверху вниз, ибо МИД — престижнее, это каждый первокурсник знает. А военные переводчики — это рабочие лошадки, низшее звено, хотя и по-арабски бегло говорят, и стреляют хорошо, и гранату при случае могут в цель кинуть, а при бомбежке спокойно ищут надежное укрытие, а не бросаются в первый попавшийся сарай.

Да, наездился он сразу после выпуска по Ближнему Востоку. Знающие люди говорят, что в мире остался единственный восточный город с аутентичной древней застройкой — это Старый город Дамаска. Сначала был уничтожен Старый Багдад, а потом пришла очередь древнего сирийского Алеппо.

Как в насмешку в 1986 году ЮНЕСКО внесла Старый Алеппо с его домами, построенными в 14—16 веках, в список объектов Всемирного наследия. Одни западные организации помогали сирийскому правительству бережно вписать древние кварталы в современный мегаполис, другие помогали тем, кто устроил в этом музее под открытым небом кровавую современную войну с артиллерией.

Слух о том, что «руси» едут смотреть Старый город летел впереди них со скоростью электромагнитных волн, от поста к посту, от рации к рации. Согласно довоенному путеводителю, который удалось раздобыли в гостинице, первую остановку сделали возле площади Баб Аль-Фарадж, возле башни с часами, построенной австрийским архитектором в конце 19 века. И дома вокруг в прелестном «колониальном стиле», серьезно попорченном осколками.

На некоторых балконах — куски пластика с маркировкой ООН. У них двойное назначение. Снайпер не видит свет в квартирах, а посторонние не могут глазеть на благочестивых женщин, которые тут проживают. От площади лучами во все стороны расходятся улицы. Они просматриваются до горизонта, вот только стоять на них не рекомендуется, лучше жаться к стенкам.

Первые, относительно свежие кварталы Старого города плотно изрисованы сирийской государственной символикой. Причин несколько. Во-первых, так демонстрируется верность Сирии. Во-вторых, во время боев в этих диких лабиринтах, разрушающих своими хитросплетениями все представления о школьной геометрии, проще ориентироваться. Сразу видно, пересек ты линию фронта или нет. Местные не советовали двигаться дальше самостоятельно. Пришлось ждать проводника.

От скуки фотографировали вывески на русском языке — их здесь очень много: «Нижнее белье», «Обувная мастерская»… В здании без крыши, застыл искалеченный осколками Пегас, из-под рухнувшей штукатурки вылезли совершенно античные арки, высокие и воздушные, облицованные желтоватым полированным мрамором. Древние арки устояли, а относительно-современная крыша и перекрытия — нет.

Возле Пегаса валяется вывернутый наизнанку газовый баллон с приваренным к нему хвостовиком. Любимый боеприпас боевиков, обладающий страшной разрушительной силой и почти отрицательной точностью. Такие баллоны запускают с изношенных танковых стволов или самодельных станков — просто, в сторону противника. Впрочем, для людей, устроивших войну в музее, все это не имеет никакого значения, более того, экспонаты по их мировоззрению должны быть уничтожены — это все запретное язычество.

Проводником оказалась девушка-ополченец. Зовут ее Роза, фамилия Асад, сама родом из Латакии и воюет здесь уже три года. По специальности Роза — сапер, при этом здешние лабиринты она знает наизусть. Солдаты с блока, на котором мы коротали время, говорят Розе совершенно серьезно, без улыбочек:

— Роза, это руси, они наши братья! Сбереги их!

И Роза во время этой экскурсии, прилежно показывает нам, где нужно пробираться по стеночкам, а где перебегать пригнувшись. Где до боевиков 30 метров, а где десять…

На секунды застываем в створе некогда красивейшей площади Алеппо — «Площади семи фонтанов». И ныряем за противоснайперские щиты и полотнища. Из-под ног разбегаются совершенно одичавшие породистые коты. Волнами накатывают запахи городской войны. Вековая штукатурка отбитая пулями, пахнет пыльными, заброшенными библиотеками и неопрятными старухами. Тянет военными городскими кострами из ДСП, пластиковых плинтусов и пустых бутылок. Но главные тона в этом составном аромате — бездымный порох и человеческие экскременты.

Вслед за Розой мы выходим к Цитадели. Это сердце города, оно начало биться в 10 веке. И только потом, в 14 веке, у стен крепости появился Старый город. Мы сидим за стеной баррикады из песка, камней, холодильников и стульев в стиле «барокко» и разглядываем крепость. Судя по бликующему стеклу прицела или бинокля, Цитадель рассматривает нас. В крепости до сих пор держится гарнизон из солдат и ополченцев. Снабжают их по системе древних и новых подземных ходов. Один из них начинается прямо у наших ног. А вокруг, насколько хватает глаз — бесконечные поля из бетонных и каменных холмов. По словам Розы, Цитадель спасла город: если бы крепость не удержали, Алеппо пришлось бы оставить. Из Цитадели можно простреливать все основные улицы, она на господствующей высоте. Но крепость выстояла, и теперь уже вряд ли ее удастся захватить. Все изменилось.

Извилистым горным серпантином едем в село Айн Эльбет в провинции Хама. Ещё недавно в окрестных деревнях хозяйничали боевики. В Айн Эльбет их не пустили ополченцы, они несколько лет держали оборону — от всех, в том числе и от правительственных войск. Теперь село, превратившееся в карликовое государство, должно стать местом подписания «мирного договора» между правительством Сирии и старейшинами девяти населённых пунктов.

Когда больше трех лет назад Петр приехал в Сирию, для него стало огромным сюрпризом, что гражданская война практически не имеет линии фронта. Она может начаться везде и в любой момент. Через неделю после его приезда российское посольство в Дамаске достаточно благополучно пережило один из крупнейших терактов времен сирийской смуты. На оживленной трассе, проходящей вдоль посольства, взорвался автомобиль начиненный взрывчаткой — почти полтонны. Еще один микроавтобус с бомбой из 400 килограммов тротила не взорвался. Первый взрыв, по счастью (если такое слово здесь применимо), убил второго смертника.

Посольство оказалось в пяти километрах от эпицентра — ударная волна чуть качнула здание, звякнули стекла. А уже за километр до места теракта, на асфальте валялись оторванные руки, куски тел и обломки машин. Что творилось на самом шоссе в утренний час-пик трудно описать словами. Осыпались даже фасады домов.

Досталось и российским дипломатам: взрывная волна прошла по посольству, выбив почти все стекла. Террористам даже не пришлось въезжать в строго контролируемую «зону безопасности». А спустя несколько месяцев обнаружилось, что живут-то практически на передовой. Боевики захватили район Джобар, и до линии фронта оказалось рукой подать — всего-то четыре километра.

Вот вам и «спокойная жизнь в тылу» с работой исключительно за столом переговоров.

Впрочем, консульский отдел не закрывался даже в те дни, когда казалось, Дамаск вот-вот падет… Вот они — герои невидимого фронта.

Поселили их с советником в Старом городе, в отеле «Агинор». Отель больше был похож на музей восточного искусства, вся мебель антикварная, дерево, резьба, роспись, камень. Ванна вырублена из цельного куска мрамора. Через год «Агинор» окончательно закрылся — туристы больше не ездили в Сирию, а они остались практически единственными постояльцами на самообслуживании. И, как подозревал Петр — сторожами по совместительству: хозяева пытались сэкономить на охране, а при советнике, кроме переводчика, было четыре охранника.

Гнилой весной 2012 года все в одночасье свалились со страшным гриппом, но местные лекарства поставили их на ноги за сутки. Противопростудный набор стоит копейки — государство дотирует и регулирует работу фармацевтики. Производство лекарств местное или лицензионное — признак высокоразвитого государства, по современным меркам.

И все это — в прифронтовом городе. В Хомсе, по российским меркам — рукой подать — уже несколько месяцев шли страшные бои. Власти не пускали журналистов на фронт — нечего показывать. Петр поехал в Хомс на свой страх и риск, из чистого любопытства, купив билеты на междугородний автобус. Автобус шикарный, билет стоит 2,5 доллара, в дороге кормят. Водитель высадил пассажиров у района Баб Амру, где в этот момент идут бои. Рядом — мирно дымил какой-то нефтехимический заводик.

«Паломника» подобрала полиция, угостила кофе, привезла к себе в участок. Участок — точно на линии фронта, стены тряслись от взрывов. Начальник полиции пошутил:

— Это гром, скоро будет дождь.

Шутники… Вечерами, в гостинице от скуки включали телевизор — только местные каналы. Нон-стоп шли похороны военных. Потери ужасающие, но об этом можно только догадываться. И только теперь, спустя несколько лет стало известно, что сирийская армия за годы войны потеряла половину списочного состава — ранеными, убитыми и дезертирами.

Как-то ночью боевики ворвались в офис государственного телеканала «Аль-Ихбарийя». Поставили к стенке дежурную смену — монтажеров, сторожей и корреспондентскую группу. Расстреляли, а потом подорвали офисное здание, монтажные и студию. Телеканала больше нет. Только разлив крови у стены, истыканной пулями, и дымящиеся обломки.

По городу бродили слухи, что в Дамаск вот-вот войдут боевики. В районах на окраинах шли интенсивные бои. Ночами было видно, как с вертолетов лупят красными трассерами по городским кварталам. С земли отвечали теми же красными трассерами.

Со временем привыкли.

Они еще шутят, окончательно запутался тогда в местных реалиях Пётр. В Дамаск его отправили на полицейской машине. Советник так и не узнал об этой «самоволке», иначе неприятностей было бы — не оберешься. Но Пётр вообще считал себя удачливым.

В институт военных переводчиков поступил, шутя: двадцать баллов из двадцати, хотя и пятнадцать гарантировали поступление. Но вместо турецкого отделения, но которое Пётр мечтал попасть с одной-единственной целью: поражать барышень при поездках на отдых в Анталию, ему досталось арабское отделение.

— Там же постоянные войны, Петруша! — ахнула мать, когда узнала. — Тебя пошлют на фронт.

— Там нет никакого фронта, мама, — терпеливо объяснял Пётр. — Есть локальные конфликты, которых гораздо меньше, чем военных переводчиков. Успокойся. Скорее всего, распределение я получу в Генштаб — бумажки перекладывать.

И все, собственно, к этому шло, пока Россия не решила покончить с бандитским государством рядом с Сирией. Какой бы ограниченный контингент войск туда ни посылали, переводчики при нем, а главное, при военных советниках были необходимы.

В июле Пётр получил диплом — красный! — а в конце сентября члены верхней палаты единогласно проголосовали за предложение президента Владимира Путина о вводе российских войск в Сирию.

Россия и Сирия заключили соглашение о размещении авиагруппы РФ в САР на бессрочный период. А Петру предложили быть в любой момент отбыть к месту прохождения службы на Ближнем Востоке.

Не зря говорят: материнское сердце — вещун. Всего-то пару месяцев и пришлось перебирать бумаги в Генштабе…

А теперь у сирийской авиации в достатке появилось и топливо и боеприпасы. В среднем с интервалом в час, авиация бомбит позиции боевиков с вертолетов и самолетов. Активные наступательные действия боевиков под Дамаском прекратились еще осенью.

Как раз незадолго до командировки Петра в «спокойную» Сирию Дамаск заплели блок-постами в неожиданных и ключевых местах. Появились кочующие блоки — мужчины в дешевых черных костюмах, белых рубашках и с автоматами в руках вдруг возникают на перекрестках и начинают досматривать машины. Это «махабарат», местная госбезопасность. Но, в городе все равно продолжались теракты. С кочующих минометов обстреливались входы в шиитские мечети, сразу после окончания вечерней пятничной молитвы. Подрывались смертники и минированные автомобили…

Какой там израильско-палестинский конфликт! А мировая пресса точно не замечала кошмара, скрупулезно подсчитывая каждый выстрел с территории Палестины и Израиля.

Тем не менее, Министерство обороны вдруг разрешило посетить загадочную и легендарную «российскую военную базу в Тартусе». На дороге, идущей в Латакию, уже «пошаливали», и их везли под внушительным конвоем. База оказалась ПМТО — «Пунктом материально-технического обеспечения». В наличии пустая казарма. Давно усопшие грузовики, зеленая краска на них выгорела до желтизны, резина на скатах растрескалась. Севастопольский пес Пират в будке, дерзкий кот с шальными глазами не дается в руки. У пирса покачивалась плавмастерская со станками пятидесятых годов. Пётр спросил старпома — почему станки не поменяют?

Он развел руками:

— Дак тогда весь корабль разбирать придется…

Уже задним числом, осенью 2015 года, Пётр понял смысл этого визита на базу — показали всему миру, что вмешиваться в сирийский конфликт не собираемся. Мир удивился потом, но было поздно.

Что сейчас находится на базе Тартус, никто не знает. Известно лишь, что там провели дноуглубительные работы. Все остальное — военная тайна.

Городской район Дарайа. Полугодовой штурм площади с мечетью принес свои плоды, район частично освободили. Вкушать этих плодов не хочется — городские кварталы просто превратили в серую пыль. Она похожа на просеянную муку, ноги погружаются в нее по щиколотку.

Правительственное агентство сообщает, что атаки боевиков на Маалюлю, сакральный, христианский центр Ближнего Востока, успешно отбиты. Бандиты отброшены. В реале из Маалюлю в панике бежала армия. Последними отходили христиане-ополченцы. Им некуда было бежать, здесь их дома. Сирия продолжала балансировать на чудовищных качелях тотальной гражданской войны.

Понятно, что без вмешательства третьей силы здесь не будет развязки, не будет победы, не будет переговоров. Ничего не будет. Страна просто уйдет в песок, как уходили до нее бесследно древние и могучие царства и целые цивилизации. Осенью 2013-го никто не верил, что мы вернется в освобожденную Маалюлю через полтора года, и будет ходить среди святынь не пригибаясь.

Тем не менее, это случилось. И Пальмиру практически освободили. И вот теперь Пётр сдернулся в очередную самоволку пощелкать то, что осталось от города-музея. Если бы еще слепни так не досаждали…

А ведь была еще «нотная грамота» вторжений Запада — провокация с применением химического оружия армией Асада. Потом — «закрытое небо» и демократические «освободительные» бомбежки военных объектов и инфраструктуры. Все, как всегда. И тут Путин принял решение ввести российские войска. В смысле — авиацию. И шаблон резко сломался.

Одновременно с началом активной военной помощи ВКС России, сирийская армия начала наступательную операцию в районе Джобар, медленно, но упорно отодвигая линию фронта от Дамаска. Ни о каком прорыве боевиков в Дамаск из Джобара речи больше не было…

Краем глаза Пётр зафиксировал какое-то движение на периферии, повернулся, глянул в бинокль — и обалдел. С востока прямо на него перла нехилая орда боевиков, сколько точно — считать некогда. Та-а-к. Приплыл, турист?

Бежать глупо — пристрелят мгновенно. Не бежать еще глупее — поймают и будут «допрашивать». Результатов таких «допросов», когда от человека оставалось «нечто», Пётр уже насмотрелся вдосталь. И под местного не закосишь: не бывает арабов-блондинов с голубыми глазами и ростом метр восемьдесят. К тому — в русском обмундировании.

Застрелиться? Ну, это всегда успеется. Пётр лихорадочно осмотрел развалины на предмет какого-нибудь укрытия и обнаружил под мраморным основанием проем, в который вполне можно было протиснуться. Но как бы не факт, что через четверть часа такая же идея не придет в голову какому-нибудь из боевиков.

Значит, надо умирать, но — с умом и желательно геройски. Как погиб пару недель назад парнишка-офицер, который погиб «при выполнении специальной задачи по наведению ударов российских самолетов на цели террористов» в районе Пальмиры. Военнослужащий в течение недели «выявлял важнейшие объекты террористов, выдавал точные координаты для нанесения ударов российскими самолетами и… вызвал огонь на себя, после того, как был обнаружен и окружен».

Пётр специального задания не выполнял, то есть вообще мог схлопотать недельку гауптвахты за свою прогулку, но то, что минут через десять он будет окружен — к гадалке не ходи. Значит, нужно вызывать огонь на себя, точнее, на боевиков, а самому забиться в эту щель под развалинами. Бог не выдаст, свинья не съест. Да и перед уходом видел своими глазами, как два «грача» прогреваться готовились. Хорошо, хоть рацию прихватить догадался. Не Бог весть что, но добьет.

— Гнездо, толмачу. Гнездо, толмачу. Прием.

— Толмач, гнезду. Что у тебя? — голос начальника, явно снятого с медсестрички, ничего хорошего не предвещал.

— Песец на мягких лапах, причем толстый. До батальона духов при двух «коробочках», плюс тачанки.

— Уеживай оттуда, дебила кусок!

— Щаз. Поздняк метаться, они с охранением. Уже обошли, дернусь — срисуют, мяу сказать не успею.

— Твою же…

— Грачи ушли?

— Нет, выруливают пока

— Тогда давай по моим координатам. Комплекс небольшой, не промажут. Храм вот жалко, но от него все равно почти ничего не осталось.

— Допрыгался, переводчик через лужу? Сам что, флагом махать будешь и кричать «Христос акбар»?

— Вроде есть куда ныкаться.

— Ну, смотри. Выживешь — плевать что офицер, будешь весь срок сортир зубной щеткой чистить. Своей. Все, время пошло. Ищи пятый угол.

Пётр молча щелкнул тангентой и быстро полез в спасительную щель. Там было места — ровно на одного. Если, конечно, коленки к животу подтянуть. Не самая удачная поза для героической смерти, конечно.

А потом пришел звук. Безобидный, как в детстве на даче возле аэропорта. А потом небо превратилось в камень и обрушилось на голову. Конкретно.

Дальше была глухая ватная темнота.