Эра победителей

Светлана Викторова

Единственная дочь Правителя государства, дерзкая и бесстрашная, отправляется на поиски украденной реликвии – священной Чаши.Но, оказавшись в смертельной опасности, понимает, что угодила в сети коварных планов Правителя враждебного государства, цель которого хитростью, вероломством и силой подчинить своей власти соседние земли, включая те, которыми правит ее отец.Девушка намерена выжить, чтобы разоблачить злодея.

Глава 14.

На пороге возмездия — кража или похищение?

К побегу всё готово…

События, связанные с поражением Глариады, застали Флайда на Роднике.

Несколько дней он не имел никакой возможности вернуться во Флавестину в виду того, что все дороги кишели нуронцами, появившимися в несметном количестве неизвестно откуда, рождая своим присутствием и бесчинствами самые ошеломляющие слухи.

Он покинул Родник, где оставаться было опасно, и нашел приют в домике одной бездетной пожилой пары, которая оказала ему гостеприимство по своей доброте и помогла пережить момент, пока стихла волна первого и самого разрушительного нашествия нуронцев.

Все это время Флайд был как на иголках. Более всего его беспокоила судьба Игрит, покинувшей его накануне этих драматических событий, и он горел нетерпением вернуться во Флесил, как только предоставится возможность, в надежде найти ее там живой и невредимой.

Он не мог простить себе, что отпустил ее одну. Но с ней разве сладишь! Она умела быть настырной и отчаянной. И все-таки он должен был ее удержать! Ему нельзя было надеяться, что она остынет и вернется. Уж кто-кто, а он-то знал ее необузданный характер! Он ни за что не должен был позволять ей уйти! Надвигалась ночь, и что могло случиться с ней по дороге — кто знает?

Когда Флайду в конце концов удалось, игнорируя опасность, вернуться во Флесил, его ожидали там самые тревожные новости.

Он узнал о жестокой схватке на пограничных постах Флавестины и об исчезновении Игрит.

Он вспомнил когда они расстались и принялся лихорадочно анализировать, где теоретически могла находиться Игрит во время этих событий.

«В том же месте! В том же месте!» — с ужасом думал он. Лучшим подтверждением этой догадке было то, что она не вернулась.

Флайд решил, что если Игрит еще жива, то он найдет ее во что бы то ни стало, даже если ему придется прочесать всю Глариаду, рисковать и даже погибнуть, ибо считал, что только по его, Флайда, вине с ней определенно случилось несчастье.

Разрешение Верховного Судьи было получено, и Патист был взят под стражу. У него был обнаружен тот самый «мешок денег», и это обстоятельство само по себе подтверждало его причастность к исчезновению Игрит, а если — нет, то он наверняка смог бы объяснить источник его происхождения.

Но Патист молчал. Как он докажет, что продал чашу, а не Игрит? Ведь он даже не знает, кто был его покупателем! К тому же, договаривался с ним один человек, который сам нашел его, но через кого и как — неизвестно. А чашу увез совсем другой, тот, которого он видел единственный раз в закусочной постоялого двора.

Да ему бы и в голову не пришло интересоваться личностью покупателя, тем более что это было просто неразумно.

Сейчас даже если он признается во всем, кто ему поверит?

Обдумав свое положение, Патист попросил, чтобы ему пригласили Флайда для встречи.

Когда Флайд узнал, что Патист арестован и обвиняется в причастности к похищению Игрит, он забеспокоился. Ему вдруг пришло в голову, что такое, хотя и с крошечной вероятностью, но все же можно было допустить, учитывая далеко не безупречную репутацию Патиста. Но когда почти весь город начал говорить о «мешке денег», якобы обнаруженном у него, мысли Флайда потекли в другом русле. Он хорошо знал настоящую версию происхождения этого «мешка».

«Только этого не хватало! Не хватало Патисту засыпаться со своим грузом!» — думал в смятении Флайд.

И поэтому, когда его официально уведомили, что находящийся под стражей Патист просит с ним встречи, он, испытывая сильное беспокойство и отложив все дела, тут же навестил его.

Здание, где содержался Патист, находилось недалеко от Площади Рассвета и принадлежало судебным властям Флесила.

Флавестинцы, которые были осуждены Верховным Судьей за различного рода противоправные действия (как правило, это были нарушения законов собственности в том или ином виде с целью присвоения себе незаслуженных благ), привлекались на те участки работ, где могли восполнить для общества или для конкретного лица причиненные убытки, иначе говоря, произвести справедливую компенсацию пострадавшему.

Процедура учета предъявленных виновному объемов компенсации, необходимых для восполнения в каждом конкретном случае, и определение сроков работ, требующихся для этой цели, а также характера самой работы, проводилась штатом сотрудников, располагавшимся в нескольких помещениях этого здания.

Кроме того, здесь была специальная комната, где находились под стражей те, кто ожидал решения по своему делу.

Сейчас эту комнату занимал Патист. Из мебели здесь была кровать, скамейка вдоль стены и небольшой столик.

Когда вошел Флайд, Патист сидел за столом, подперев голову руками.

Флайд встал напротив.

— Проходи, Флайд, разговор есть…

Флайд сел рядом на скамейку. Патист некоторое время молчал, видимо, размышляя, с чего начать, затем сказал:

— Тебе уже известно, в чем меня обвиняют?

— Известно.

— Ты веришь в это?

— Нет.

— Послушай, Флайд. Мне известно, что Игрит ездила в Глариаду к тебе, я видел вас.

— И что дальше? — Флайд забарабанил пальцем по доскам стола.

— Я не знаю, какие вас связывают отношения, но, если ты признаешься в этом, у них не будет повода думать, что я выманил Игрит из Флесила, чтобы там, в Глариаде, похитить во всеобщей неразберихе.

Флайд протяжно со свистом выдохнул.

— Какой у них главный аргумент против тебя?

— Однажды я неосторожно попался на глаза смотрителю питомников, когда следил за Игрит… А главное — показания конюха и портье постоялого двора в Глариаде. Один видел, как я передавал спрятанный товар на повозке, и считает, что это и была Игрит. Другой видел, как я получил деньги за него.

— Ладно, какой там «товар»! — Флайд махнул рукой. — Это ведь была чаша?

Патист кивнул.

— «Переправить вещицу», «известный торговец», «пара пустяков»! Ты втянул меня в это! И обманом получил мою помощь, — Флайд чувствовал растущее негодование и по поводу того, что Патист так ловко использовал его самого и его связи, и по поводу того, что сам так легкомысленно позволил ему это. — Теперь ты влип, парень. Вот что: я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что я имею к этому отношение. Ясно? Выпутывайся, как хочешь: ты сам виноват во всем!

Флайд встал.

— Не хочешь быть втянутым, говоришь? — Патист тоже вышел из-за стола. — А ведь ты видел Игрит последним. Нет никого, кто видел бы ее после… И еще. Скажи-ка, Флайд, зачем ты следил за ней? А? Это может быть о-очень интересно!

Флайд, направившись было к выходу, остановился.

— Ты сильно преувеличиваешь, Патист. Игрит дорога мне, никому не придет в голову подозревать меня. Моя вина лишь в том, что я отпустил ее тогда… одну… Ладно, не думай только, что ты напугал меня. Что-нибудь постараюсь придумать, — уже на пороге добавил Флайд и вышел.

Флайд уступил. Он решил сознаться, что в тот день позвал Игрит в Глариаду и она приезжала к нему. Но для этого признания у него были личные мотивы. А именно: он понимал, что бричка, которую он тогда послал за Игрит, очень приметная, одна из лучших повозок на весь Флесил, и если девушка в ближайшее время не найдется, то рано или поздно кто-нибудь обязательно узнает эту бричку и ему все равно придется объяснять, как Игрит в ней оказалась. А также и то, почему он скрывал это.

Тяжелее всего ему было выслушивать горькие упреки Верховного Правителя. Крафт старался говорить спокойно, и от этого слова звучали еще более увесисто и обличительно:

— Как ты мог, Флайд, как ты мог?..

Благодаря признанию Флайда дело Патиста приобрело несколько иной оборот. Прежняя версия по его обвинению значительно пошатнулась, но, тем не менее, устояла. Пусть Игрит оказалась в Глариаде не по его вине, но что могло помешать Патисту использовать такой подходящий случай в своих преступных целях?

Похищение во Флавестине относилось к разряду самых тяжелых преступлений.

По решению суда высшей мерой наказания была высылка на острова. Это была крайняя мера, и использовалась она довольно редко, поскольку не так много было преступников, заслуживавших ее.

Заключалась она в том, что приговоренного помещали на корабль, который отправлялся в открытое море специальным курсом. В нескольких днях путешествия отсюда находилась гряда живописных островов, которые населял очень богатый растительный мир. Животные и птицы там также водились в изобилии, но главной особенностью островов было то, что они были совершенно не обитаемы людьми.

Считалось, что если ты действуешь против общества, в котором живешь, в лице любого из его членов, то самым справедливым наказанием, безусловно, может быть не что иное, как освобождение тебя от этого общества совсем.

Приговоренного оставляли там одного, как есть, с пустыми руками, и, даже если ему удавалось первое время находить себе пропитание, он был совершенно беззащитен перед стихией и хищниками. Несчастный постепенно дичал, а то и повреждался рассудком, и рано или поздно приходил к своему неминуемому и бесславному концу.

Срок пребывания на острове назначался Судьей, и был, как правило, не меньше десяти лет. И хотя корабль в назначенный срок неизменно высылался к островам, чтобы забрать изгнанника, никто не помнит случая, чтобы кто-нибудь возвращался.

Поразмыслив над своим незавидным положением, Патист понял, что сможет освободиться от обвинения в похищении только в случае, если найдется сама Игрит, или в случае, если Флайд согласится помочь ему.

Поскольку время шло, а Игрит не находилась, Патист вновь попросил пригласить к нему Флайда.

— Ну, что на этот раз? — спросил тот, едва появившись на пороге.

— Я рассказал им сегодня про чашу. Сказал, что сам вывез ее из города… — тихо произнес Патист.

Флайд вздохнул с облегчением.

— И что?

— Они не верят мне… Считают, что для чаши цена слишком высока… И еще считают, что ее нельзя было вывезти незаметно…

— И что ты собираешься делать теперь?

— Послушай, Флайд, у меня только один выход. Если ты подтвердишь, что мы украли чашу…

От этих слов Флайда буквально накрыла волна негодования:

— Мы украли, ты сказал?! Мы украли?! — он с трудом переводил дух. — Послушай, Патист, я не вор! Ты использовал меня вслепую, я даже не знал, с чем связался! Теперь ты хочешь, чтобы вся Флавестина узнала, что «мы украли»?!

Патист продолжал так же тихо, как начал разговор:

— Я сам не знал, с чем связался, поначалу. Просто хотел заработать… Потом узнал, правда, но меня это не остановило. Потому что я — вор, — Патист обошел вокруг стола и остановился напротив Флайда. — Но я не похититель и не убийца. А за вора я готов ответить. Если ты согласишься подтвердить, что мы… ну, про чашу, они поверят…

— Я рад, что ты готов! — Флайд продолжал негодовать. — Только вот я не готов! Я не готов, понимаешь?! Не готов пустить в тартарары доброе имя своего отца, не говоря уже о своем собственном! Ты можешь представить: крупнейший землевладелец Флавестины замешан в похищении золотой чаши из Храма Солнца! Благодаря тому что его сын имел неосторожность связаться с… с… — он запнулся.

— Но ведь я тоже оказывал тебе услугу…

— Послушай, Патист, я ведь рассказал, что Игрит приезжала в Глариаду ко мне, ясно? Ты думаешь, это было легко? Крафт безутешен в своем горе, и теперь он считает, что в том есть моя вина. Но я рассказал все — и это не помогло в твоем деле! И что, ты хочешь, чтобы я еще сказал, что поручал тебе следить за ней? И что это даст? Это не объяснит, за что ты получил кучу денег в тот день!

— Вот именно. Только твои показания по чаше могут дать ответ на этот вопрос.

— Но это цена чести всей моей семьи и меня самого! Ты это понимаешь?

Патист низко опустил голову и совсем тихо сказал:

— Это цена моей жизни, Флайд…

Когда Имакс принялся разрабатывать план побега с Игрит, он испытывал некое смутное беспокойство. Не то чтобы он сомневался в успехе этой нелегкой операции, скорее что-то его настораживало в поведении самой девушки. Он ожидал, что, как только она узнает о его готовности ей помочь, ему придется сдерживать ее излишнюю поспешность, чтобы не навредить делу, а вместо этого наткнулся лишь на робкое и неуверенное согласие.

Конец ознакомительного фрагмента.